Текст книги "Конь в малине"

Автор книги: Николай Романецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

26

«Волга» в очередной раз остановилась, и мешок с моей головы сняли.

Я тут же осмотрелся.

Похоже, мы находились за городом: со всех сторон росли высокие сосны, среди которых спрятался двухэтажный коттеджик весьма симпатичного вида. Типы, всю дорогу мявшие мне бока бронежилетами, выбрались из машины.

– Вылезай, приехали, – сказал водила.

Я последовал за джинсовыми мальчиками. Один из них тут же направился к дому, второй ткнул мне под ребро ствол автомата:

– Вперед!

Я повиновался.

В доме нас встретили трое парней, вооруженные «етоевыми».

– Принимайте! – сказал один из моих похитителей. – И немедленно отзвонитесь шефу. Мы докладываем, что свою часть дела выполнили.

– Лады! – сказал один из встречающих, мордоворот с мрачной физиономией и угрюмым взглядом серых глаз.

Руки его скорее напоминали лапы гризли.

Меня провели по лестнице на второй этаж, завели в комнату и пристегнули наручником к трубе возле батареи отопления.

– Может, его в санузел? – предложил маленький усатый толстяк, отдаленно напоминающий Эркюля Пуаро в исполнении Марка Сноу.

– А срать ты при нем будешь? – сказал гризли и заржал. Словно филин заухал… Глаза мордоворота, впрочем, остались угрюмыми. – Или всякий раз выводить его оттуда?

– Спасибо, мне и здесь хорошо, – сказал я, внимательно проследив, чтобы не дрогнул голос.

– Скоро, дружок, тебе станет еще лучше! – ласково пообещал угрюмый и вновь перенес свое внимание на толстячка. – Никто его не увидит, тут сосны кругом.

– Ладно, – сказал толстяк. – Иду звонить шефу.

Он вышел. Угрюмый и третий тип, на вид молодой парнишка лет двадцати, рыжеватый и конопатый, с минуту разглядывали меня, а потом тоже скрылись за дверью.

Я взялся за осмотр тюремной камеры.

Комната была небольшой, но со вкусом обставленной. На стене висела прямоугольная коробка часов. Они показывали 14.34. Если меня сцапали в начале второго – а скорее всего так оно и было, – то находились мы не слишком далеко от города, километрах в сорока-пятидесяти.

Снаружи заурчал двигатель машины. По-видимому, непосредственные похитители отваливали.

Мавр сделал свое дело, мавр может уходить…

Я поднялся на ноги и дотянулся до окна. Правда, пришлось вывернуть шею так, что хрустнули позвонки.

В отдалении между соснами виднелись обширная водная гладь и песчаный пляж.

Солнце светит слева, значит окна выходят на запад. Скорее всего, какое-нибудь озеро на Карельском перешейке. Чья-нибудь дача. Загорающих на пляже не видно – по такой-то погоде! Видимо, частные владения…

Я вновь сел на пол.

Сумка и мобильник лежали на диване, и до них сейчас было дальше, чем вчера до Нью-Йорка. Стерлинга в ближайшем окружении и вовсе не наблюдалось.

Я глянул на часы. 14.38. За стеной кто-то забубнил, но слов было не понять. Бубнили с перерывами до четырнадцати сорока четырех, потом голос произнес слово, которое я разобрал: «Слушаюсь!» Наверное, маленький усач вел переговоры со своим шефом. Переговоры, на которых, возможно, решалась моя судьба…

Куда ж это меня занесло, парни?! Какие грехи я перед тобой совершил, господи, если ты упрятал меня в загородный дом без моего согласия и отнюдь не для отдыха?..

Отворилась дверь, вошли двое: толстяк и угрюмый. Впрочем, угрюмый сейчас таковым не являлся – он явно предвкушал несказанное удовольствие. Толстяк сел на диван, мордоворот – в кресло.

– Приступим, – сказал толстяк. – Куда вы дели то, что взяли в клинике?

– Не понимаю. – Мне удалось равнодушно пожать плечами. – Я не был в клиниках года два, у меня хорошее здоровье.

– Скоро, дружок, оно станет похуже, – пообещал угрюмый, и в его голосе послышались такие нотки, что я мысленно содрогнулся.

– Вы были в клинике. – Толстяк не спрашивал – утверждал. – И вы там кое-что похитили. Куда вы дели похищенное? Если передали, то кому? Если спрятали, то куда?

– Не был я нигде. О какой клинике идет речь?

Толстяк облизнул губы и прикрыл серые глаза. Скулы у него закаменели.

– Послушайте, Метальников, – сказал он. – В клинике вы были. Имеет ли смысл запираться? Не заблуждайтесь, у нас очень серьезные намерения.

Он знал меня по фамилии, и это многое меняло. Во всяком случае, кое в чем смысла запираться уже не имело. Даже и без их серьезных намерений…

– Ну хорошо, – сказал я. – Если речь идет о клинике доктора Марголина, то я там действительно был. Разговаривал с персоналом, собирал кое-какую информацию.

По идее, усач должен был бы спросить меня, на кого я работаю. Но он не спросил, он опять утверждал:

– Понедельник меня не интересует. Вы были в клинике в ночь на среду. И взяли там кое-что, вам не принадлежащее. Где оно?

– Я никогда не был в клинике Марголина ночью. По ночам я привык проводить время в собственной постели.

Толстяк вздохнул:

– Мне жаль вас, Метальников! Вы все равно заговорите, но после этого хирургам придется собирать вас по кусочкам. Если останется что собирать!.. – Он глянул на угрюмого.

Тот встал и вышел. Через минуту вернулся – с утюгом в руках. Включил утюг в розетку, повернулся ко мне:

– Сейчас, дружок, ты заговоришь!

У него были такие глаза, что я бы с удовольствием заговорил. Да вот только догадывался – и даже не догадывался, а попросту был уверен! – что жив буду лишь до тех пор, пока молчу. Нужны им очень эти хрустальные шкатулки, ой как нужны! Значит, они нужны и мне…

В комнату зашел рыжий, кивнул толстяку и вышел. Толстяк повернулся ко мне:

– Мы только что проверили ваш стерлинг, Метальников. Отпираться бесполезно! Вы были ночью возле клиники! Компьютер показал тех, в кого вы стреляли. Их трупы нашли вчера утром недалеко от запасного выхода.

– Я в них не попал, – сказал я.

– Неважно! Пусть бы даже и попали!.. Главное, вы побывали в клинике. И взяли то, что вам не принадлежит! Где оно?

– Ну хорошо! – Я вздохнул. – Был я той ночью в клинике. Скачал кое-какую информацию из компьютера в кабинете Марголина. Могу вам ее предоставить.

Усатый толстяк вновь прикрыл глаза и поиграл желваками на скулах.

– На кой нам ваша информация! Мы и сами можем ее скачать. Вы взяли нечто материальное.

– Ничего я там больше не брал. Христом-богом клянусь! Чего ради скрывать?

– А это, дружок, ты тоже сейчас расскажешь! – ласково пробормотал угрюмый.

– Да не брал я больше ничего! – Я пустил в голос слезу. – Как на духу говорю!

Толстяк повернулся к угрюмому, кивнул. Тот встал, подошел, схватил левой рукой меня за рубашку на груди, а правой, как кувалдой, нанес удар по макушке…

27

Очнулся я от запаха нашатырного спирта. Хотел пошевелиться, но не сумел. Открыл глаза.

Оказывается, пока я валялся без чувств, хозяева разложили кресло-кровать, и теперь я лежал на нем, голый, прикрученный к ложу бельевым шнуром, стягивающим грудь и щиколотки. Кажется, под меня постелили полиэтиленовую пленку. Руки были заведены за спину, и браслеты больно врезались в поясницу.

Толстяк и угрюмый нависали надо мной, будто две плакучих ивы над речкой. В правой руке угрюмый держал утюг, в левой – поролоновую губку. Рыжий стоял у окна, сматывал в бухточку остатки бельевого шнура.

– Продолжим, – сказал толстяк. – У вас есть последняя возможность сказать, куда вы спрятали похищенное.

– Не прятал я ничего! – прорычал я: душу мою переполняла злоба. – Жив останусь, вам конец! Ты, морда, будешь первым!

– Ой, боюсь-боюсь-боюсь! – осклабился угрюмый. Загнал мне в рот поролон. И поставил на живот утюг.

Это было последнее, что я помнил отчетливо. Дальше все смешалось.

Адская боль… «Где похищенное, Метальников?»… Адская боль… «Где похищенное?»… Чей-то голос (мой?): «Не зна-а-аю!»… Вонь горелого мяса… «Сейчас я испеку тебе яйца, козел!»… Чей-то стон… «Говори, где похищенное!»… Опять боль… «Обоссался, сучье вымя!»… Хочется вопить, но кляп… «Где похищенное, Метальников?»… Тело пожирает огонь… «Не переборщить бы, Костя!»… Огонь подбирается к сердцу… «Хватит, Костя, хватит! Шеф нам башку оторвет!»… Укол в плечо, и вокруг распахивается спасительная тьма…

28

Меня опять лепили, как пластилиновую фигурку. И вновь втыкалось в грудь копье. Втыкалось и останавливалось, на какой-то микрон не добравшись до сердца. И растерянные зеленые глаза плавали над миром, будто воздушные шарики…

Когда я пришел в себя, часы показывали 8.17. Боли не было. Правая рука закинута за голову. Хотел ее поднять – не слушается. Потом понял: на руке браслет, не пускает. Полежал немного. В памяти одно за другим всплывали события недавнего прошлого. Будто кто-то сдавал карты, а моя голова была игральным столом, впитывающим номинал… Тройка – я Арчи Гудвин, который совсем не Арчи Гудвин… Семерка – меня похитили… Туз – меня прятали… Очко – я жив!

Перевел дух, попытался поднять левую руку. Та, неожиданно, оказалась свободной. Перенес ее к промежности, шевельнул пальцами, пощупал.

Главные мужицкие инструменты были целы. Что ж, и на том, парни, спасибо!..

Тут же зачесался живот, возле пупка. Я перенес руку туда. Пальцы коснулись чего-то липкого и прохладного. Боли по-прежнему не было. В голове окончательно прояснилось, и понял, что лежу на диване. Голый…

Чуть слышно стукнула дверь. Я посмотрел в ее сторону.

В комнату вошел рыжий с какой-то баночкой в руках. Приблизился, скрутил с баночки крышку и принялся мазать то место на животе, где чесалось, чем-то липким и прохладным.

– Это биоколлоид, – пояснил. И вдруг заорал: – Эй, он пришел в себя!

Биоколлоид – это хорошо. Это не только избавление от боли, это излечение ран в течение ближайших шестнадцати часов. В том числе и ожогов третьей степени…

Вновь стукнула дверь. Толстяк.

– Как вы себя чувствуете, Метальников?

– Вашими молитвами… – Губы и язык слушались.

– Шутите? Это хорошо.

– Оклемался, дружок? – А вот и угрюмый. – Твою маковку, сигареты кончились! Пойду сбегаю. – Угрюмый выкатился из комнаты.

– В сортир здесь пускают? – спросил я. – Или под себя?

– Пускают. – Толстяк глянул на рыжего.

Меня отсоединили от трубы, проводили до ветру. А когда привели назад и вновь приковали, толстяк сказал:

– Сейчас вас покормят. Но не обессудьте, есть придется левой рукой.

Вновь стукнула дверь, тише и где-то внизу. Наверное, угрюмый отправился за сигаретами.

– Можно закурить?

– Можно. Чуть позже. Мы не курим.

– У меня есть, в сумке. И зажигалка там.

Толстяк повернулся к рыжему.

– Принеси!

Тот исчез за дверью.

Откуда-то снаружи донесся отдаленный визг тормозов и глухое «бум».

Рыжий появился в комнате. В руках полусмятая пачка «Кэмел». Моя пачка. Мне вставили в зубы сигарету. Рыжий щелкнул зажигалкой. Глядя на пламя, я содрогнулся. Но пересилил себя, прикурил. С наслаждением затянулся.

Все-таки жизнь хорошая штука, парни! Особенно, когда остался жив после изрядной переделки…

Толстяк вдруг встрепенулся, подошел к окну, открыл, прислушался. Теперь и я расслышал шум голосов в отдалении, возбужденных, любопытных.

– Что там такое? – Толстяк закрыл окно, отобрал у рыжего сигареты и зажигалку. – Сбегай-ка, проверь!

Рыжий скрылся. А я понял, что полминуты назад упустил шанс на спасение. Пока окно было открыто, следовало заорать: «Помогите!» Если я слышал людей, то и они могли услышать мой вопль. Поздно!..

– Сейчас вас покормят, – повторил толстяк. – А потом, извините, придется начать все сначала. Пока не расколетесь. – Он развел руками, словно извиняясь. В этот момент он как никогда был похож на Эркюля Пуаро. Вот только с серыми клеточками у него, наверное, было похуже…

Я чуть не застонал. Все сначала!.. Опять эта горилла с медвежьими лапами будет жечь меня адским пламенем, а мне останется только выть и мочиться под собственную задницу!..

За открытой дверью вдруг пробухали по лестнице торопливые шаги. В комнату влетел рыжий. Он был так бледен, что веснушки на лице казались черными оспинами.

– Там… Костя… – Он задохнулся.

– Что? – прорычал толстяк.

– Костю там сбила машина! – выпалил рыжий, справившись с дыханием. – На улице!

– Какая машина? Что ты плетешь?

– «Мерседес-семьсот» цвета мокрого асфальта.

– Номер заметил?

– Заметил. Но он и не собирается скрываться. Какой-то лох… Похоже, просто несчастный случай.

До толстяка, наконец, дошла вся серьезность случившегося.

– Черт возьми! Менты же сюда, к нам, припрутся! Оружие у него было?

– Не знаю! – Рыжий стрелой метнулся вон. Через несколько секунд вернулся, держа в руке «етоева» с глушителем. – Нет, на кухне оставил.

– Слава богу! – Толстяк облегченно вздохнул. – Завтрак откладывается… Займись этим! – Он кивнул в мою сторону. – Чтобы ни звука отсюда!.. Пойду, посмотрю, что там.

Он вышел.

А я вдруг вспомнил вчерашние свои слова. «Ты будешь первым, морда!..» Все получилось именно так: я был жив, а он… И не важно, что оружием моим стала сама судьба.

Между тем рыжий достал вторую пару наручников и пришпилил мою левую руку к той же трубе, что и правую. Силы у него было хоть отбавляй – сопротивление он преодолел в пять секунд. Впрочем, ему ведь не пришлось накануне лежать с раскаленным утюгом на пузе…

Потом он связал шнуром мои ноги и приторочил к дивану. Последним мазком создаваемого полотна под названием «Лежи и не пикни, малыш!» стал поролоновый кляп в рту.

Вскоре из-за дверей донесся приглушенный шум. Заспорили. Голосов было несколько, один определенно женский.

Рыжий сидел в кресле и прислушивался. «Етоева» он держал наготове. Я и молил бога, чтобы кто-нибудь из гостей вздумал заглянуть наверх, и боялся этого – рыжий казался сейчас человеком, способным на все.

Наконец в доме все стихло. Вскоре толстяк поднялся к нам:

– Выпроводил голубков! Какая-то бабка заявила, что, кажется, погибший выходил из нашей калитки. Есть такие: все видят, во все нос сунут. Не сидится спокойно на пенсии. Пришлось посоветовать, чтобы поменяла очки. – Он вздохнул. – А Костя так и лежит там, на краю канавы. Когда не надо, «скорые» под ногами путаются, когда надо – не дождешься!

– Он что, только ранен? – оживился рыжий.

– Нет, откинулся. Как говорят в сводках: «От полученных телесных повреждений пешеход скончался на месте».

– Дичь смурная! – Рыжий мотнул головой. – Кавказ пройти! В Тегеране у муслимов побывать! А найти смерть под тачкой лоха…

– Не трынди! – одернул его толстяк.

Рыжий легкомысленно махнул рукой:

– А-а, этот уже ничего никому не расскажет.

– Все равно не трынди! – Толстяк достал из нагрудного кармана мобильник, понажимал кнопки. – Шеф?.. Да-да, Эркюль. (Я мысленно усмехнулся.) Докладываю. У нас проблемы. Алан отдал богу душу… Нет, несчастный случай, дэтэпэ… Нет, не покушение, какой-то лох сбил на шоссе… Нет, прокола не случилось… Да, заходили, сказал им, что с погибшим не знаком. Оружия при нем не было, документов тоже… В порядке, готов снова на сковородку… Да, применяем биоколлоид… Слушаюсь… Хорошо, понял! – Он выключил мобильник, повернулся к рыжему. – Приведи этого в исходное положение и дай пожрать.

Рыжий развязал мне ноги, вынул изо рта кляп, отстегнул от трубы левую руку.

– И дай ему трусы!.. Терпеть не могу, когда мужик концом передо мной сверкает!

Мне вернули трусы. Извиваясь и скрючиваясь, я не без проблем, но справился со своим срамом. Видела бы меня сейчас Инга!.. Впрочем, живот уже чесался меньше, и оставалась только слабость в членах и дрожь в душе.

– Курить ему больше не давай, – продолжал распоряжаться толстяк. – Велено сегодня не трогать. Завтра утром шеф сам заявится сюда, привезет вилфаг… Знаешь, Ирландец, что такое вилфаг?

– Знаю, – сказал рыжий. – Сыворотка правды.

– Вот-вот! Эта штука развяжет ему язык почище Алановых утюгов. – Он шагнул к двери. – Пойду вздремну. Ни черта ночью не спал, все обожженное мясо чудилось… Зверюга все-таки был наш Алан, царство ему небесное!

Меня на время оставили в покое, и я тут же приуныл. Что такое вилфаг, слышать приходилось – не знаю уж, вложили мне в память это знание гипнозом или оно сохранилось от той, первой личности, которою я был до нынешней недели. Вилфаг – это вам не раскаленный утюг и не адская сковородка, против него сила воли не поможет. Ее просто нет, этой воли, а язык становится как помело… Правда, говорят, существует метод борьбы и против вилфага. Надо зациклить мозги на предмете, который тебя очень волнует. К примеру, на Ингиных грудях… Впрочем, нет, от Инги легко перекидывается мостик ко всему этому делу. При допросе с применением вилфага используются логические связи между людьми и событиями. Придется зациклиться на заднице Лили. Если удастся, конечно… Боюсь, у задницы Лили с Ингиными грудями в моей памяти элементарная логическая связь. Цепочка проста: задница – груди – «малина» – половой акт – беременность – гинекологическая клиника – доктор Виталий Марголин – подвал – шкатулки – Финляндский вокзал – ячейка такая-то – код такой-то. Приплыли! Нет, не буду думать об этом! Буду думать о главном. Кто я такой? Найти бы того гипнотизера, что загнал в меня личность Арчи Гудвина. Может, Инга его знает?.. Инга… «Малина»… Беременность… Клиника… Тьфу, ты, господи!

Пришел Ирландец, принес поднос со жратвой.

Как мог, левой рукой, я принялся набивать все еще чешущееся брюхо. Да, не ресторан «Прибалтийской», конечно… И не «Рустерман», в котором я-настоящий никогда не был. Его и не существует-то, наверное, – выдумка Стаутова!..

Когда я поел, Ирландец отобрал поднос и сунул мне банку с биоколлоидом.

– Мажься теперь сам! Я не брат милосердия…

– Спасибо! – сказал я. – Кликуху «Ирландец» тебе, наверное, дали за цвет причесона?

– Не твоего ума дело! – Рыжий ушел.

Я смазал биоколлоидом места былых ожогов, не забыл пройтись по ободранной браслетами пояснице, потом поставил банку на пол и решил поспать. Время и сон лечат любые раны – как телесные, так и душевные.

29

Мне снились раскаленные утюги, Ингины груди и зеленоглазые женщины-подростки с волосами a la Милен Фармер. Я и во сне помнил, что Ингины прелести – это табу и не без успеха вызывал видение ягодиц Лили. Но Лили поворачивалась ко мне лицом, и у нее оказывался большой выпуклый живот (барабан, как сказал бы охранник Игоряша), и вновь возникала логическая цепочка «беременность et cetera», и я в ужасе просыпался.

Время на часах понемногу продвигалось вперед. 14.18. Потом 16.47. Потом 19.05. Когда я проснулся в очередной раз, нащелкало уже 21.24.

За окном смеркалось. Сна больше не было ни в одном глазу. Тут же в комнате зажегся свет – Ирландец принес поднос с ужином. Опять консервы.

– Надеюсь, кормлю тебя в последний раз, – мрачно пробурчал он.

– Помнишь, я вчера предрек вашему Алану, что он будет первым? – сказал я, беря левой рукой вилку. – Вас с Эркюлем ждет та же участь!

– Заткнись, сучье вымя! – рявкнул он, и что-то в его глазах подсказало мне: рыжий уже думал об этом совпадении. – Простая случайность.

– Может, случайность, а может, и нет. После вас с Эркюлем будет уже закономерность. Жаль только, ни ты, ни он уже не узнаете…

– Заткнись, козел! Или я вобью твой поганый язык в глотку! – Он подскочил к дивану и замахнулся. Но не ударил. Лишь сверкнул глазами и выскочил из комнаты.

Я удовлетворенно хмыкнул: врага надо выводить из себя любыми путями. Это всегда на пользу… Эх, если бы можно было завтра вывести из себя такого врага как вилфаг!..

Душу вновь тронула тревога. За нею явился и страх, и я никак не мог с ним совладать. Так, наверное, трясется накануне казни приговоренный к смерти преступник. Мне вдруг показалось, что я и есть приговоренный, и завтра придет неизбежный конец. Если президент не помилует указом…

Рыжий мне отомстил – не пришел за подносом. Но когда я, пытаясь поставить поднос на пол, разбил стакан, убирать пришлось мстителю.

– Может, перекинешь браслет на левую руку? – спросил я его. – Замучился…

– Перебьешься, недолго осталось мучиться! – Он погасил свет и вновь предоставил меня цифрам на часах и собственным страхам.

За окном совсем стемнело. Я лежал в полузабытьи, прислушиваясь к стуку собственного сердца.

Часы отсчитывали минуты, которые медленно складывались в часы. Возможно, это последние часы моей жизни. Если завтра проговорюсь, где шкатулки, – конец. Такие ребята свидетелей не оставляют. И не имеет никакого значения, имею я представление о содержимом шкатулок или нет.

Часы показали четыре нуля. Начинались последние сутки жизни. Если не повезет. Я вновь впал в забытье…

Очнулся я в час сорок три.

В доме что-то происходило. Внизу простучали тяжелые и одновременно мягкие шаги. Послышалось явственное «чпок! чпок!» Заскрипела лестница, кто-то шел наверх. Я сжался, норовя закопаться в матрас. Дверь распахнулась, в лицо ударил свет фонарика.

– Здесь он! – послышался негромкий голос.

Загорелись новые фонарики. В комнату ввалились люди в масках и камуфляжной форме. Мою затекшую правую руку избавили от браслета – я тут же начал разминать ее. Бросили мне одежду.

– Одевайтесь! Быстро! И без шума! – Перед моими глазами мелькнул «етоич» с глушителем.

Я оделся.

– Идти можете?

– Да, – сказал я.

– Идемте!

Похоже, меня опять похищали.

Мы спустились вниз. В свете все тех же фонариков я увидел лежащих на полу Ирландца и Эркюля. Один из ночных гостей вытащил из скрюченных пальцев толстяка пистолет и – чпок! чпок! – сделал моим хозяевам по контрольному выстрелу в голову. Потом меня завели в какую-то комнату – вскоре я рассмотрел электроплиту и понял, что это кухня, – и усадили на стул возле стола.

– Приступаем! Где там наш тверяк?

Появился еще один человек в маске. Положил на стол небольшой чемоданчик, раскрыл. Никелем блеснули металлические предметы.

Я дернулся: похоже, меня опять собрались пытать. На этот раз, для разнообразия, выдирая ногти…

– Сидите спокойно, Метальников! Вам не будет причинено вреда.

Говорил один человек. Видимо, он руководил похищением. Почему-то я ему поверил.

– Давайте!

Один из присутствующих достал из кармана незнакомый прибор, повел им вдоль моего тела. Возле левого предплечья прибор пискнул.

– Снимите рубашку, Метальников!

Я подчинился.

Хозяин чемоданчика принялся ощупывать шрам, полученный мною от хакера Ральфа Хендерсона… черт знает теперь, от кого он был получен!

– Нашел!

Хозяин чемоданчика достал шприц-тюбик, сделал мне укол. Предплечье сразу занемело. Шрам обклеили тампонами, оставив открытым совсем маленький кусочек кожи.

Все ясно: налетчики ухлопали хозяев для того, чтобы показать гостя хирургу.

– Больше света!

Зажглось еще несколько фонарей. Лучи были направлены на шрам.

– А вы отвернитесь!

Я помотал головой: не дождетесь! Больше ни от чего и ни от кого я отворачиваться не намерен.

Доктор взял в руки скальпель, склонился над тампонами. На перчатки ему брызнула кровь. Моя кровь… Я почувствовал, как расходится взрезаемая плоть. Моя плоть… Странное ощущение, прямо скажем!

Хирург отложил скальпель, взял в руки маленькие никелированные пассатижи, опять склонился над раной. Прикосновение пассатижей я не ощутил, но через мгновение доктор извлек из моего тела крошечную серую горошину.

– Вот и жучок!

Как ни странно, я не удивился. Словно ждал чего-нибудь подобного…

Рану залили биоколлоидом, наложили кусок тампопластыря.

– К вечеру будете как огурчик!

Я хотел встать, но тут же последовал приказ сидеть.

– Следующий! – весело сказал хирург.

Приволокли труп рыжего Ирландца, взгромоздили на стол. Доктор оторвал левый рукав его рубашки, скальпелем вскрыл кожу на предплечье (тут брызжущей крови не было), запихал в разрез горошинку и наложил сверху пластырь.

Труп уволокли.

– Идемте, Метальников! – распорядился старший.

Мы выбрались из кухни, по коридору прошли на улицу. Вокруг сновали люди с какими-то предметами в руках. Движения их были уверенными и сноровистыми.

– А мои вещи?

– Они тут. Проверьте!

Мне подали родную сумку. Она была словно привет из позавчерашнего дня. При свете фонарика я проверил содержимое. Все (даже деньги!) оказалось на месте. Не было только мобильника и часов. Я сказал об этом.

– Там тоже жучки, – сказал старший. – Отдайте мне ваши документы.

Я вытащил из сумки стопку удостоверений на имя Максима Метальникова.

Мимо нас, пыхтя, протопали несколько человек. Они волокли к дому что-то тяжелое.

– Вот вам бумаги взамен. – Мне сунули в руки новую пачку документов.

Я переправил их в сумку, даже не раскрывая. Сейчас новое имя не имело для меня никакого значения.

Потом мы с главным «похитителем» сели в машину. Мотор тихо заурчал. Не зажигая фар, машина начала красться сквозь мрак – видимо, у водителя были «змееглазы». Я оглянулся на свою тюрьму, но там был такой же мрак, как и за лобовым стеклом. Потом машина повернула налево, прокралась еще немного в темноте. Включились фары, разноцветными огоньками осветилась приборная панель. Водитель снял со лба «змееглазы», бросил на сиденье рядом.

А потом машина рванулась вперед.

– Стерлинга нет, – вспомнил вдруг я.

– Он остался, – спокойно сказал мой сосед.

И тут салон машины осветила вспышка.

Я вновь оглянулся. Сзади, правее дороги, быстро разрасталось над деревьями гигантское зарево.

– Понимаете, что произошло? – спросил мой сосед.

– Я погиб в пламени пожара?

– Да, ваш дублер лежит сейчас, прикованный наручниками к трубе.

Я кивнул. Мне чертовски хотелось курить.

– Нет ли у вас сигареты?

Мне сунули в руки початую пачку и зажигалку. Я закурил, протянул сигареты и зажигалку соседу.

– Берите, берите… Я недавно бросил. – Салон прошили фары встречной машины, и сосед поправил маску на лице. – Таскаю с собой, испытываю силу воли.

Я снова затянулся и сказал:

– Нас было в доме по крайней мере трое. А теперь остались, по-видимому, двое.

– Да, мы хотели позаимствовать в районном морге невостребованный труп, но потом решили иначе. А вдруг Ирландец убил вас с Эркюлем и удрал?

– Вы из РУБОП, – сказал я. – Или из федеральной службы безопасности.

– Откуда я, неважно. – Послышался легкий смешок. – Те, кто вам противостоят, разберутся, конечно, в этой нехитрой комбинации, но им потребуется время.

– А кто мне противостоит?

– Вот в этом вам и предстоит разобраться… Неужели вы, Метальников, думаете, что вас спасли из филантропических побуждений? Вы должны довести до конца дело Марголина.

Все было сказано, и дальше мы ехали молча. Впереди тоже появилось зарево, но это были огни большого города. Впрочем, сзади уже ничего не было видно. Кроме фар попутной машины.

Проехали несколько поселков, но их названия ничего мне не говорили: Черная Речка, Сертолово…

И вдруг в памяти всплыло: после Сертолова идет Осиновая Роща. Вскоре справа от дороги промелькнула белая табличка именно с этим названием. Еще через пару минут остался за спиной пост дорожной полиции.

Я вдруг понял, что все это мне знакомо. Мы ехали еще минут пятнадцать, и я продолжал узнавать улицы и перекрестки. Вскоре спустились с небольшой высотки (не Поклонная ли Гора?), проехали еще пару перекрестков и остановились.

– В доме напротив меблированные комнаты, – сказал сосед.

Я глянул на указанный дом. Проспект Энгельса, дом пятьдесят один.

– Там для вас снят номер на имя Максима Мезенцева. Во дворе стоит синяя «забава». Вы, кажется, предпочитаете именно эту машину. Вот ключи от нее. – Мне вручили брелок с ключами.

Следом на свет явились мобильник и стерлинг в кобуре.

– Вы по-прежнему будете частным детективом, – пояснил неизвестный. – И последнее… – Он вынул из кармана портмоне, достал какую-то бумажку, разорвал на две части. Одну положил назад, а вторую протянул мне. – Возможно, к вам на днях обратится человек. Это будет паролем. Человеку этому можете доверять.

На сей раз все было сказано окончательно.

Я выбрался из машины, перешел улицу. Сзади взвизгнули покрышки. Оборачиваться я не стал.

На кнопку звонка жать пришлось долго. Наконец из домофона раздался заспанный голос:

– Кто?

– Извините, – сказал я, наклонясь к микрофону. – Мое имя Максим Мезенцев. Для меня у вас снята комната.

Голос что-то пробормотал. Некоторое время ничего не происходило. Потом замок щелкнул, и я вошел в подъезд.

Справа, из стеклянного окошка, на меня смотрела сонная женщина. Голова ее было обвязана косынкой. Кое-где из-под косынки торчали разноцветные цилиндрики бигудей.

– Документы?

Порывшись в сумке, я достал удостоверение личности. Прежде чем отдать ей, заглянул сам. Фотография была моя. Имя тоже – новое.

– Извините! Самолет запоздал на пять часов.

– Надо летать стратопланами, – проворчала консьержка, разглядывая удостоверение. – Хозяин не велит нам селить постояльцев ночью.

– Оттуда, откуда я прибыл, стратопланы в Питер не летают, – пожаловался я, и это была правда.

Она не стала интересоваться, в каком конце страны находится столь дикое место, выдала ключи и вернула документ.

– Номер семь А, последний этаж, справа. А как войдете, сразу налево.

Через пару минут я был в своем новом жилище. Оно мало чем отличалось от номера в «Прибалтийской» Разве лишь комната оказалась удлиненной формы да мебели побольше. Зато не было компьютера. И ванна – одна на три номера. Похоже, когда-то здесь была трехкомнатная квартира.

Я пошел в ванную и умылся. Очень хотелось принять душ (ведь, кажется, я во время пытки обмочился. Или этого не было?), но нельзя – предплечье уже начало чесаться. Впрочем, судя по тому, что тетка внизу не воротила нос, наверное, от меня не разило. Подождем до утра…

Я залез в сумку и просмотрел свои новые документы. Стандартный набор частного детектива. Лицензия была выдана два года назад.

Ну что ж, от старого нанимателя я дезертировал, посмотрим – каков окажется новый.

Я вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет. Следом выпал кусок бумажного прямоугольника. Я поморщился – не солидно для частного детектива терять пароль! – и поднял его с пола.

Это был календарь. Год остался на другой половинке.

Я перевернул календарь картинкой вверх. Обнаженная женская задница в профиль и скрещенные ноги. Ничего задница, симпатичные ноги!.. Интересно, какого размера окажутся груди на второй половинке?..

Мне вдруг подумалось, что недостающую часть картинки принесет непременно Инга. Вот это был бы номер! Уж груди-то календарной красотки меня после такого поворота точно не заинтересуют!.. Жаль только, все это из области несбыточных фантазий. Видно, в ближайшие дни придется мне спать в одиночестве.

Немедленным освоением этого процесса я и занялся.