Текст книги "Искатели жребия"

Автор книги: Николай Романецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

И тут раздался стальной голос:

– Только тронь его!.. До конца жизни будешь жалеть, а конец твой еще не скоро.

Голос был Витин. Калинов еще раз с трудом поднял голову. Вита теперь не висела поперек крупа безжизненным мешком, она сидела в седле. Это была она, Вита Сегодняшняя, похищенная и скрываемая.

Зяблик опустил меч, проворчал что-то нечленораздельное, плюнул на Калинова и пошел назад. Калинов смотрел ему вслед. Зяблик шагал к своему коню как-то странно, словно против своего желания. Калинов сглотнул слюну. Чушь, ничего не против своего желания!.. Вон как он лихо вскочил в седло. Как будто всю жизнь участвовал в играх на ристалище.

– Поехали? – громко спросила Вита.

– Поехали, – ответил Зяблик.

Вита кинула лукавый взгляд в сторону мужа. Словно хотела что-то сказать, но передумала. И тут Калинов снова лишился чувств.

* * *

Очнувшись, Калинов без удивления обнаружил себя в знакомом гостиничном номере, том, который не был похож на холостяцкую квартиру. Скорее, теперь он был похож на больничную палату. Во всяком случае, Калинов лежал на кровати, заботливо укрытый одеялом. И оказалось, что встать будет не так-то просто: когда он попробовал вытащить из-под одеяла правую руку, все тело прострелила острая боль. Экспериментировать с левой рукой он не стал. Попытался вспомнить, что могло с ним случиться. Попытка получилась неудачной. Тогда он решил заснуть. Это решение судьба тоже расценила как преждевременное. И сделала по-своему: открылась дверь и вошла медсестра. Все чин чином – белый халат, белая шапочка, стройные ножки… И зеленые Витины глаза.

Глаза смотрели внимательно и с участием. Ничего похожего на недавний… О господи! Калинов вспомнил тот, лукавый, взгляд. А вспомнив тот взгляд, вытащил из памяти и все остальное. А разобравшись с памятью, дернулся и застонал.

– Вам больно? – спросила Вита – сестра милосердия. Калинов нашел в себе силы отрицательно крутнуть головой.

Вита подошла, поправила подушку, положила теплую ладонь Калинову на лоб. Прикосновение было таким восхитительно-заботливым, что Калинов содрогнулся. И снова застонал от боли. Тогда Вита сняла ладонь со лба, пристально посмотрела больному в глаза, и он понял, что снова отправляется в небытие.

* * *

В очередной раз он очнулся уже полностью выздоровевшим. По крайней мере, он был в этом уверен. Виты в белом халате и след простыл. В кресле за столом сидел Медовик, приветливо улыбался Калинову. На спинке другого кресла висел любимый комбинезон, рыцарских лат не наблюдалось.

– Чего головой крутишь? – спросил добродушно Медовик и подмигнул.

– Меч ищу.

– А зачем тебе меч? – Медовик оттопырил губы. – Со мной, что ли, драться собрался? Так я заранее сдаюсь… Куда мне, одноглазому, с таким молодцем тягаться? Такой молодец раз махнет мечом, и голова с плеч!

– Разве тебя можно убить? – напрямик спросил Калинов.

Медовик ухмыльнулся:

– Обычному человеку действительно нельзя… Но кто тебе сказал, что ты обычный человек?

«И правда», – подумал Калинов.

– Почему она со мной так обошлась? – сказал он вслух.

– Кто?

– Моя жена. Первая жена… Медовик осклабился:

– Я так понял, что у тебя и первая жена здесь не одна.

– Вот-вот… Хотел бы я знать, по чьему распоряжению появились еще две. – Калинов вспомнил Виту в белом халате. – Или три?

– Ты удивительно недогадлив! – Медовик сокрушенно вздохнул, встал и двинулся к двери.

– Подожди! – Калинов поднялся с кровати, напялил комбинезон.

Медовик ждал, помаргивая хитрым глазом.

– Садись! – Калинов подвинул кресло к столу, уселся.

Медовик последовал его примеру, по-прежнему не произнося ни слова.

– Я бы хотел знать, почему вы с Джосом ходите вокруг да около… Почему не скажете прямо, что вам надо? Ведь зачем-то меня здесь держат!

– Разве? – удивился Медовик. – А я полагал, ты можешь в любое время убраться отсюда.

– Но вы же прячете здесь мою жену! И прекрасно понимаете, что я без нее уйти не могу.

– Вот как? – Медовик встал, потом снова сел. Как будто о чем-то вспомнил. – Может быть, твоя жена тебя здесь и держит? Разве это выглядит невероятным предположением?

«Бесполезно с тобой разговаривать, – подумал Калинов. – Одно словоблудие…»

– А может быть, ты и сам себя здесь держишь? – продолжал Медовик. – Ты не там ищешь ответы на свои вопросы.

– Где же я должен их искать?

Медовик выразительно пожал плечами. Словно с дурачком разговаривает.

– Полагаю, ответы надо искать в себе самом. Куда уж яснее… В крайнем случае у твоей первой жены.

Медовик встал и, не обращая больше внимания на смурную физиономию Калинова, вышел.

Калинов взглянул в окно. За окном был день. Синее солнце заливало таинственными лучами нереальную эту землю.

«Ответы надо искать у своей жены», – подумал Калинов. И захотел, чтобы в кресле рядом оказалась Марина. Очень сильно захотел. Как если бы от этого зависела его жизнь. Обернулся.

Марина была в костюме для беременных, сидела, сложив руки на выпуклом животе. Калинов остолбенел, но тут же успокоился: по-видимому, на этот раз он сделал то, что требовалось. Он хотел спросить, как дела дома, но все слова куда-то потерялись, а времени на поиски не оставалось. Тогда он подошел к ней, наклонился. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Он осторожно коснулся теплых губ. Поцелуй получился долгим и упоительным, но когда Калинов наконец оторвался, оказалось, что целует он совсем не Марину. В кресле сидела Вита, его прима, прима настоящая.

Она улыбнулась той, лукавой, улыбкой.

– Господи! – потрясенно прошептал Калинов. – Это ты?

На ней было то самое платье, в котором она нравилась ему больше всего, длинное – до пят, – с рукавами и стоячим воротником. Сшито, правда, оно было почему-то из коричневой ткани, но Калинов решил не обращать внимания на такую мелочь. Вита молча взяла его за руку и потянула на кровать. Он с готовностью последовал за ней. А когда он раздел ее, она спросила:

– Ты меня любишь?

Он удивленно отстранился и тут же ответил:

– Конечно. Глаза ее сузились.

– Врешь ты все! – прошептала она, закусила губу и вдруг с размаху залепила ему пощечину.

Он плотоядно улыбнулся и схватил ее за запястья. Преодолевая яростное сопротивление, сжал в объятиях. И вдруг обнаружил, что примы рядом нет. Под ним, зажмурившись и счастливо улыбаясь, лежала Вита-горничная. Или официантка. А может, и сестра милосердия. Жмурилась она, как кошка.

Калинов отшатнулся: внезапно пропало все желание. Она с кошачьей грациозностью метнулась за ним, прильнула к его груди. И тогда он оттолкнул ее, оттолкнул так, что она, отлетев на кровать, ударилась затылком о стенку.

– Уходи! – прошептал Калинов.

– Почему? – Она поморщилась, потерла рукой затылок, грациозно устроилась на кровати.

– Уходи! – заорал вдруг Калинов. – Уходи, дрянь! Уходи!!! Ненавижу!

Она испугалась, вскочила с постели. Он наступал на нее, продолжая вопить:

– Дрянь! Шлюха!!! Убирайся, кукла-подменка!!!

Она схватила коричневое платье, принялась натягивать его на обнаженное тело, запуталась в платье, как муха в паутине. Сжалась, ожидая удара. Калинов продолжал вопить, приближаясь к обреченно замершей девушке. Ее скрючившееся тело бесило его, хотелось схватить этот кусочек упругой плоти, разодрать на части и терзать, терзать, по-волчьи скалясь и захлебываясь горячей кровью.

Но тут в номер ворвался Джос, сграбастал Калинова за левое плечо и, развернув лицом к себе, ахнул кулаком в челюсть.

– Ты с ума сошел! – Джос был откровенно взбешен, однако второго удара себе не позволил.

Впрочем, для того чтобы успокоить буяна, хватило одного. Калинов поднялся с пола, потирая челюсть и с удивлением глядя на Джоса. Вита, всхлипывая и размазывая по лицу грим и слезы, наконец справилась с платьем и выскочила из номера. Джос поднял с пола опрокинутое кресло, передвинул к столу и сел.

– Поговорим?

Калинов, все еще потирая челюсть, молча угнездился на кровати. Он по-прежнему смотрел на Джоса, но выражение удивления медленно сходило с его лица.

– Что это вы себе позволяете, уважаемый? – спросил Джос.

– Нет, это вы что себе позволяете? Какое вам дело до… – Лицо Калинова вдруг озарилось догадкой. – Боже мой, я все понял!.. Ну конечно… – Он погрозил Джосу пальцем. – А я-то голову себе ломаю: что он тут делает…

– И что же я тут делаю?

– Хитрец! – Калинов покачал головой. – Я-то Зяблика подозреваю, а теперь ясно, кто к моей метелке прислоняется.

Джос встал, лицо его превратилось в ледяную маску.

– Вы, кажется, вообразили себе, что у вашей жены со мной любовная связь?

– Конечно! Именно это мы и вообразили. Это и дураку понятно. Только такого болвана, как я, можно было за нос водить. Но больше, Джоузеф, или как там вас, я такого не позволю!

Джос вдруг расхохотался:

– Ты и в самом деле болван, парень. Меня зовут Джошуа, а не Джоузеф…

– Мне один черт! Что Джоузеф…

– Не перебивай!.. Меня зовут Джошуа, и если ты покопаешься в своей памяти, то вспомнишь это имя.

– Никогда в жизни не был знаком ни с одним Джошуа…

– Меня зовут Джошуа, и я отец твоей жены. Я имею в виду Виту.

Калинов разинул рот, замигал. Джос улыбнулся и развел руками, снова сел за стол.

– А… а… а… а чем докажешь? Джос качнул головой:

– Хотя бы могу рассказать, при каких обстоятельствах Джинджер заимела ребенка.

И словно молния сверкнула перед Калиновым. Он вспомнил тот давний разговор со своей будущей тещей, еще при первой жизни.

– Могу рассказать, – продолжал Джос, – но не буду. Замечу только, что обстоятельства были криминальными.

И Калинов сразу поверил. Потому что понял: лица Джоса и Виты были не похожи друг на друга, однако было что-то одинаковое во взглядах, в мимике, в жестах, что-то неуловимое, но реально существующее.

Калинов вскочил, забегал по номеру. Джос с интересом следил за зятем: похоже, ситуация его восхищала.

– Я совсем ничего не понимаю, – заявил наконец Калинов. – Для чего мы все здесь? Вы, я, Вита, Зяблик… И где вы столько лет пропадали? Ведь Джинджер до сих пор любит вас. У нее просто лицо меняется, когда она вспоминает вас. Правда, вспоминает, как свою грезу…

– О нас с Джинджер мы говорить не будем – не время. А вот о вас с Витой стоит… Скажи, ты в самом деле не понимаешь, почему оказался здесь?

– Конечно не понимаю! Зачем все это? У меня вторая жена на сносях, а я пропадаю здесь. Слава богу, хоть время тут течет гораздо быстрее, чем на Земле! А то бы Марина с ума сошла… Меня загнали в лабиринт, показывают картинки, которые во мне бешенство вызывают… Кому это надо? И почему этот мир то слушается меня, то нет?

Губы Джоса тронула грустная улыбка. И с этой улыбкой он стал очень похож на Виту. Или Вита на него.

– Этот мир слушается тех, кто любит.

– Но я же люблю жену!

– Марины здесь нет.

– Я и Виту люблю.

– Так ли?.. Почему же тогда мир не слушается тебя?

Калинов подскочил, схватил Джоса за руку:

– Послушайте, ведь вы все знаете. Почему бы вам не объяснить мне?..

– Горек недозрелый плод, – сказал Джос. – Замечу только, что, при всей дикости твоего поступка, он мне нравится. И добавлю, что твое пребывание здесь зависит только от тебя самого. Насчет Марины не беспокойся, сколько бы тут ни просидел, для нее минет лишь несколько часов. Но вряд ли она обрадуется, если получит в объятия мужа неожиданно постаревшим на несколько лет. – Он встал, потрепал Калинова по плечу. – Думай, сынок, думай. И запомни: от тебя зависит не только твое благополучие.

* * *

Калинов думал. Думалось плохо. Мешали подозрения о том, что его опять водят за нос. Но с этим он ничего поделать не мог, слова Джоса приходилось принимать на веру.

Он решил, что главной целью Джоса является восстановление чувств между зятем и дочкой. В принципе, такая цель была понятна, но что стояло за ней?.. И знала ли обо всем этом сама Вита?

Появление молоденьких Вит показывает, что не знала. Ей вряд ли было бы приятно, что мужу подсовывают ее юных двойников, это должно быть для нее унизительно.

Джос сказал, что выходка зятя ему понравилась. По-видимому, он принял ее за проявление ревности, а где ревность – там и… «Только я никогда не был ревнивым, уж Вите-то известно, она не раз могла убедиться. А говорило во мне сегодня лишь оскорбленное достоинство.

И потом – Зяблика-то я все-таки видел. Неужели вместо него был всего лишь статист? Ведь при нашей последней встрече на Земле он явно дал понять, что знает, куда Вита исчезла…»

Однако чем больше Калинов думал, тем сильнее убеждался, что события можно расценивать как угодно. Все, все могут врать. Даже Вите он сейчас был способен не поверить, хотя они никогда по-крупному не обманывали друг друга. Трудно обмануть любящего человека, а когда он стал к тебе равнодушен…

Чем больше Калинов думал, тем больше запутывался. Да, он охладел к своей первой жене, но ведь ее молодые ипостаси вызывали у него тот, давний трепет!..

В конце концов до него дошло, что все его размышления – абсолютно бесперспективное дело. Ничего он не надумает. Выход – только в одном! Во встрече с Витой и в разговоре с ней начистоту.

Он позвал ее, но ничего не произошло. Тогда он позвонил в ресторан и заказал обед. На двоих. Быстренько привел номер в порядок. Сейчас он ей все скажет! А уж она-то передаст все настоящей. Не может быть, чтобы не передала!

Открылась дверь, вкатился в номер сервировочный столик. Официанткой была незнакомая девушка.

– Ой, а где же ваш гость? Я, наверное, поторопилась.

Калинов мысленно выругался. А вслух сказал:

– Накрывайте!

Официантка, бросая косые взгляды на Калинова, принялась исполнять свои обязанности.

– А Вита сегодня работает? – спросил Калинов.

– Нет! – Ответ был таким быстрым, словно официантка только и ждала этого вопроса. – Она больше у нас не работает.

– Уволилась?

– Уволили! – Официантка посмотрела на него долгим взглядом. – За безнравственность.

– И в чем же выразилась эта безнравственность?

– В грязной связи с клиентом.

– Даже вот так, – пробормотал Калинов.

– Есть, знаете ли, козлы, которые так и норовят залезть под юбку. А по рукам двинуть не каждая решается.

– Ну вы-то, разумеется, двигаете. Официантка пожала плечами:

– Попробуйте – узнаете!

– Лучше не буду. – Калинов шутливо поднял руки. – Сдаюсь заранее.

Официантка закончила работу.

– Я вам больше не нужна? Вашего гостя так и нет.

– А может, вы замените мне гостя?

Она фыркнула, как лошадь, и, не говоря ни слова, с гордым видом удалилась. Через несколько секунд снова заглянула:

– Наступит время подавать горячее, позвоните!

Калинов уныло посмотрел на стол. Есть совершенно не хотелось. Искать горничную не имело никакого смысла: ее наверняка тоже «уволили за безнравственность».

И тут в дверь постучали. Калинов встал с кресла и открыл. За дверью стоял Зяблик. Собственной персоной.

* * *

Роль гостя Крылов играл хорошо. Поблагодарил за приглашение к столу, не отказался сесть, с удовольствием потреблял закуски. Предложение выпить, правда, отклонил. Решил воздержаться и Калинов. Разговор завязался сам собой.

– Я понимаю, – говорил Зяблик, – ты вбил себе в голову, что это я похитил Виту. Поскольку мое поведение могло показаться тебе странным. Но уверяю тебя, никакого отношения к происходящим в нынешнем Дримленде событиям я не имею.

– И ты не намеревался меня убить давеча. В так называемом рыцарском поединке.

– Нет, конечно… Я хотел спровоцировать твою жену, хотел разобраться в ее поступках. Когда я ее нашел, она повела себя двусмысленно, принялась делать намеки…

«А ведь я ему верю», – подумал Калинов.

– Ты долго ее искал? – спросил он.

– Не больше получаса. Я оказался в Дримленде на том самом месте, где мы когда-то жгли ритуальный костер, устраивая законтачивание дэй-дримов. Обнаружил коня с комплектом рыцарских доспехов. Обстановка, в отличие от былых времен, мне не подчинялась, но доспехи оказались впору, а над лесом светила путеводная звезда. Такие игры у нас с Витой когда-то тут были.

«А может, для Зяблика и зажгли эту звезду?» – подумал Калинов.

– Переоделся, сел на коня и поскакал, – продолжал Крылов. – Не прошло и получаса, как я ее нашел. И воспрянул духом: она начала выдавать авансы, пошли какие-то намеки, недомолвки. Я подумал, что наконец-то одолел шнурика Калинова…

– И чем же вы занимались все это время? – Калинов криво улыбался, с трудом сдерживая ярость. Яриться было нельзя: в руки косяком шла информация.

– Какое время? – удивился Крылов. – Ты появился уже через полчаса.

– Подожди, подожди… Когда все это было?

– Сегодня, когда еще! Мы же только вчера вечером у меня дома с тобой разговаривали… Ты что, не в себе?

– Ничего, продолжай, – сказал Калинов.

– Буду откровенен, когда ты появился, я решил врезать тебе по-настоящему. Но тут началась какая-то чертовщина. Неизвестно откуда возникли два моих двойника, Вита оказалась связанной… У меня сразу появилось подозрение, что это спектакль. И когда ты уложил двойников-статистов, я подстрелил твоего коня и сделал вид, будто собираюсь тебя загасить… Ты помнишь, как повела себя Вита?.. Тут-то у меня глаза и раскрылись!

– И на что же они у тебя раскрылись?

– На все! Она любит тебя, Калинов. Как раньше. А я всю жизнь гоняюсь за вчерашним сном… Не знаю, что в тебе такого, чего нет во мне, но факт остается фактом. Я не нужен даже сейчас, когда ей плохо… Должен признать, я ошибся.

Ярость мгновенно исчезла. Калинов с трудом сдержал самодовольный смешок.

– Как я ошибся! – продолжал Крылов с тоской в голосе. – Мне казалось, между вами возникла трещина, что пришло наконец мое время, что вы вместе только в силу привычки. Как я ошибся!.. Я похитил твою вторую жену, я шантажировал тебя, рассчитывая заставить развестись с Витой…

«Надо бы отреагировать, – подумал Калинов. – Зарычать на него, затопать ногами, пообещать десять казней египетских…»

Он встал, сделал попытку сжать кулаки. Ярость не возвращалась. Крылов поднял голову, вздохнул. Вздох этот и вовсе обезоружил Калинова. Это был предсмертный вздох умирающего.

– Сядь, Саша, – чуть слышно сказал Крылов. – Сядь… Ты бессилен наказать меня больше, чем я сам себя наказал. Я полжизни гонялся за фантомом. Я третировал свою жену, променявшую на меня отцовские миллионы. Я виноват перед своими не родившимися детьми. Дримленд вошел в мою плоть и кровь, я не жил, а играл в дэй-дримы… Ты помнишь обряд обручения с жизнью?.. Я стал взрослым, но так и не обручился с нею! – Крылов уронил голову на руки и издал странный звук: полувсхлип-полушипение.

Калинов молча ковырялся вилкой в тарелке – слов в душе не было. Как не было и недавней злобы. Он вдруг сердцем почувствовал трагедию человека, сидящего напротив.

«А ведь это ты во всем виноват, – сказал он себе. – Ты закрыл им доступ в Дримленд, но забыл вытащить их из Страны Грез. И Зяблик, наверное, не один такой… И жена его, должно быть, по-прежнему живет в Дримленде душой… А Флой, а Клод, а Ирена?.. Ты когда-нибудь поинтересовался их дальнейшей жизнью? Плевал ты на них! Хотя, быть может, всю их жизнь под откос пустил… А Вита? Ты уверен, что и она не живет до сих пор в Стране Грез?

Иначе с какой стати она тебя до сих пор любит? Может, она до сих пор любит свою мечту? А может, она просто не может жить без любви, уж такой она рождена. Любовь для нее – смысл жизни, без нее она умрет…»

Зяблик поднял голову:

– Ты простишь меня, Сашка?

Калинов только кивнул: слов по-прежнему не было.

– Поздно я снова попал в Дримленд, – сказал Зяблик. – Иначе бы я все это понял еще раньше. Сколько лет выброшено! – Он встал. – Ладно, пора и честь знать! – Он осторожно протянул Калинову руку. – Желаю счастья, шнурик!

Калинов не смог отказаться – пожал хорошо знакомую руку. Они посмотрели друг другу в глаза. Казалось, Зяблик ищет на дне глаз Калинова что-то, известное ему одному. И наверное, нашел, потому что несмело улыбнулся и исчез.

Калинов крякнул, открыл бутылку коньяка, налил себе целый стакан и залпом выпил. Мысленно позвал Виту. Ответа не получил.

«Что ж, – сказал он себе. – Теперь тебе больше не на кого кивать. Теперь твои проблемы упираются только в тебя самого».

* * *

Растолкал его утром Медовик. Калинов с трудом оторвал голову от подушки и обнаружил, что подушки как таковой и следа нет: голова его покоится на охапке мягкой, душистой травы. Огляделся – чисто поле вокруг. Медовик стоял рядом, привычно щерился.

– Оставьте ж вы меня, наконец, в покое! – Калинов сел. – Что, гостиница закрылась?

– Для тебя – да.

– Ну и ладно. – Калинов поднялся на ноги. Чисто поле было бесконечным – до самого горизонта покрытая травой равнина.

– А где же «Вифлеемская звезда»?

Медовик снова ощерился, мигнул шустрым глазом:

– Она тебе теперь без надобности. Отныне заместо звезды у тебя я буду.

Калинов подчеркнуто-изумленно оглядел урода с ног до головы, изогнулся в вежливом поклоне.

– Это за что же мне такая честь?

– Не ерничай!

– Я ерничаю?! – Калинов фыркнул. – А что мне остается? Болтаюсь бог знает где, бог знает зачем… Водят меня на коротком поводочке…

– Водят тебя! – Медовик сплюнул. – Пьешь тут на халяву да с молодыми девками похабными делами занимаешься!

– А ты меня прогони.

– Я тебя прогоню, – пообещал Медовик. И добавил с угрозой: – Я тебя так прогоню – свои не узнают!.. А сейчас пошли!

– Куда?

– На Кудыкину гору.

И Калинов вдруг понял, что перед ним совсем другой Медовик. От привычного – добродушного и спокойного – Медовика не осталось и следа. Теперь это было настоящее Лихо – злое, противное и ненавидящее. Калинов решил, что такого типа не стоит задевать, и пожал плечами:

– Пошли…

Они двинулись в дорогу. Дорога была невеселая. Медовик шел впереди и что-то бормотал себе под нос. До Калинова долетали лишь отдельные обрывки фраз: «…сразу надо было в оборот…», «…вожжайся с ним!», «…у Джоса по-доброму…»

Потом Медовик замолк. Они шагали по полю, и вокруг не было никаких ориентиров. Трава, серое небо, горизонт… Ритм движения завораживал, смотреть по сторонам не было надобности, и взгляд Калинова в конце концов прилип к сгорбленной спине Медовика.

«А ведь все изменилось, – сказал себе Калинов. – Ведь теперь со стороны Зяблика уже не будет угрозы и можно вернуть все в привычную колею. Никто ведь, собственно говоря, ничего не знает. С Витой я в тот день поговорить не успел… Но почему же она тогда сбежала в Дримленд? И если не Зяблик ее увел, то кто?..»

Мысли его метались от Виты к Марине, от Марины к Зяблику, от Зяблика к Петеру Крайчику…

«Если быть честным с самим собой, – думал он, – то я оказался порядочной сволочью. Никакой заботой о беременной женщине не оправдаешься. И хорошо, что Вита всего этого не знает».

– Ты ошибаешься! – прозвучал в мозгу чей-то голос.

– Что?! – Калинов застыл как вкопанный.

– Ты ошибаешься. – Медовик обернулся, единственный его глаз светился грустью. – Страстотерпящие хорошо знают предмет своей страсти.

И Калинов вспомнил, как Вита спрашивала его накануне своего исчезновения, не бросит ли он ее. Но ведь Марина в тот день задавала тот же самый вопрос!..

– Для женщины быть брошенной – все равно, что умереть, – сказал Медовик.

– А ты-то откуда знаешь?! – Калинов заглянул Медовику в глаз. – Ты кого-нибудь бросал?

– Меня бросали, потому и знаю… А у женщин еще больнее.

– Но ведь я-то не бросал, я только собирался, да и то на время.

– Всяк предает сначала в мыслях.

– Всяк предает сначала в мыслях, – повторил, как эхо, Калинов. Сердце его вдруг сжалось, и он с трудом прошептал: – Кто ты, Медовик?

– Кто-кто! Лось в пальто, да и то – не то. Пошли?

Калинов оглянулся. Они по-прежнему стояли в чистом поле.

– Куда?

– К ней.

– Нет! – воскликнул Калинов неожиданно для себя самого.

– Но ведь ты хотел ее видеть!

– Хотел, но… – Калинов замолк.

Медовик ждал продолжения. А не дождавшись, сказал:

– Пошли!

Калинов опустил голову. А когда поднял, поля вокруг уже не было. Они стояли в огромной пещере. По темным стенам метались отсветы пламени костра. Костер горел в центре пещеры. Вокруг костра сидели люди. Калинов пригляделся и замер, потрясенный.

Они все были здесь. Как четверть века назад. И Клод, и Зяблик, и Флой, и «мисс миллионерша». И все остальные. И выглядели они, как четверть века назад. Только Вита и Джос были сегодняшними.

– Побыстрее! – заторопил Клод. Калинов втиснулся между Флой и Иреной.

– Привет! – сказала Флой. – Именно таким я тебя всегда и хотела видеть.

– Как ты тут очутилась?

– Сон… Только всегда ты мне снился таким, каким я тебя помню. А сегодня почему-то совсем другой. Я не раз видела тебя в выпусках новостей, но ты все равно снился мне мальчиком…

– Тебе часто снится Дримленд?

– Почти каждую ночь. И ты. Ты ведь мне нравился, хоть и подкачал тогда… Ты женат?

– Да. На двоих.

– Блюдешь моду?

– Причем здесь мода?

– Ладно, ладно! – Флой потрепала его по плечу. – Дети?

– Трое. Скоро будет четвертый. А у тебя?

– У меня пятеро. Но я единственная.

Калинов почувствовал, что на него кто-то смотрит, поднял глаза. Смотрела на него Вита. Флой перехватила его взгляд:

– Ты счастлив?

– Не знаю. А ты как? В стриптиз-театрах играла?

Она улыбнулась. Посмотрела строго-внимательно. Как учительница на своего ученика.

– Пока не вышла замуж. – Она снова взглянула на Виту. – Странно! Что здесь делает эта дама? Я ее не помню. С какой стати она в моем сне? – Она перевела глаза на Калинова. – Ты ее знаешь?

– Да, это моя жена. Первая. Флой закусила губу:

– Так, может, это твой сон?

– Вряд ли… Скорее это ее сон.

– Вот как! – Флой нахмурилась. – Но я не хочу быть во сне у незнакомой женщины.

– Она тебе знакома. Это Вита. Помнишь?

– А-а-а… Та рыженькая серая мышка? Выходит, она тебя все-таки окрутила?

– Попрошу потише, рубильники! – сказал Клод. – Начинаем.

Все уставились в костер. Калинов смотрел на Виту. Флой с раздражением прошептала:

– Какой смысл?.. Если это ее сон, то и победить должен ее дэй-дрим.

Калинов встал и, пристально глядя на Виту, спросил:

– Может, не стоит?

Молодые люди превратились в восковые фигуры. Джос и Медовик переглянулись и удалились от костра, растворились в полутьме.

– Зачем ты меня мучаешь? – спросил Калинов. Вита удивилась, потом, глядя на потрескивающие сучья, спросила тихо:

– Разве я тебя мучаю?

– Зачем ты меня здесь держишь?

– Разве я тебя сюда звала? Ты пришел сам.

– Но я пришел за тобой.

– Вот как? – Взгляд зеленых глаз пронзил его насквозь. – Разве я тебе нужна?

«Ты мне нужна», – хотел сказать Калинов. И не смог: зеленые глаза выворачивали душу наизнанку. И только когда Вита отвернулась, он сумел выпалить:

– Конечно, нужна! И мне, и Марине, и детям. Она снова посмотрела на него, но на этот раз глаза ее были какими-то мутными, словно подернутыми дымкой.

– Да, Марине и детям я нужна. Тебе – вряд ли. – Она оглянулась по сторонам, словно кого-то искала. – Я думаю, его самое время выпускать. Больше ему здесь делать нечего.

Из полутьмы вывернулись Джос и Медовик, снова устроились в кругу. Зашевелились и остальные. Загомонили, подняли головы, равнодушными глазами поглядели на Калинова. В них не было ненависти, но не было и любви. И потому Калинов не удивился, когда вокруг начал сгущаться такой забытый и такой знакомый серый туман.

И тут мысли Калинова рванулись вперед. Они стремительно заскользили по прошлому, настоящему, будущему… И будущее без Виты было странным, незаконченным, начиненным виной и бесчестьем. И были там обида и ненависть детей, насмешки знакомых, презрение Марины. И сам он был там какой-то ненормальный – то ли без головы, то ли без сердца, то ли без чувств… А может, и без самой жизни. В любом случае ничего хорошего его в таком будущем не ждало.

А мысль скользила дальше. И наконец открылась бездна, в которой не было ничего – ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. И вот тут-то жизни он не видел абсолютно точно. Бездна была такова, что в ней исчезала не только его жизнь. Вместе с ним туда проваливалась и Земля, и Солнце, и все Внеземелье. В бездне не было ничего, даже вакуума, и Калинов оторопел.

Это не смерть, понял он, потому что смерть – продолжение жизни, только другими путями. Это не смерть, понял он, это полное исчезновение жизни, и помешать процессу не могут ни Сути, ни Суперсути, ни те, кто еще выше, кто не имеет даже названия. Но для жителей Земли это будет просто гибель. И все они, эти двадцать миллиардов душ, смотрели на него сейчас как на предателя, сквозь серый туман нуль-пространства, сквозь вибрирующие поля джамп-генераторов, сквозь душу самого Калинова. И он понял, что Дримленд – не убежище несчастных подростков, Дримленд – это мечты, надежды и любовь всех жителей Земли, в силу определенных причин не реализованные, не достигнутые, не прочувствованные. Потому что человек слаб, и журавлю в небе большинство предпочитает синицу в руках, и нет нужды осуждать их за это, ибо в слабости такой сила человечества, в слабости такой – пространство для развития, и пока не достигнут идеал, есть к чему стремиться и рано уходить…

– Мне рано уходить, – произнес вслух Калинов.

И серый туман рассеялся, превратился в полутьму. Калинов снова был в той же пещере, только не было тут теперь музея восковых фигур. Не было и живых товарищей. Как не было и Виты. У костра сидели Джос и Медовик, смотрели в огонь, разговаривали. Калинова они не видели: полутьма у стены прекрасно маскировала его. Калинов осторожно сел на землю и стал слушать.

– Может быть, он все-таки не тот? – говорил Медовик.

– Мы не могли ошибиться, – отвечал Джос.

– Но ты же видишь – связь оборвалась!

– Однако я не теряю надежды на ее восстановление… Мы изменили тактику. Посмотрим на результаты.

– И все-таки, по расчетам, связь не должна была обрываться.

– Милый, он же человек. Их судьбы никогда нельзя сделать полностью определенными. Всегда остается разброс реакции. – Джос наклонился, пошевелил горящие сучья. – Честно говоря, надоела мне эта шкура. Все время приходится контролировать процессы управления… Ты на Земле когда-нибудь ходил по краю пропасти?

– Нет, там, где я жил, была равнина.

– Ну, у нас, честно говоря, настоящих гор тоже не было. Точнее будет сказать – ходить над обрывом.

– По краю оврагов я ходил. – Медовик мечтательно улыбнулся. – И по деревьям лазил, когда бортничал.

Джос поморщился:

– Помнишь, когда стоишь на краю обрыва, появляется такое странное ощущение… Кажется, взял бы и шагнул в пустоту… Аж мышцы от желания сводит.

Медовик покивал.

– Вот у меня такие же ощущения с оболочкой, – продолжал Джос. – Так и хочется взять и перестать управлять телом. И посмотреть, что будет…

– Нос расквасишь, вот и все. Больше ничего не будет.

– Нет, ты до конца не понимаешь. – Джос покачал головой. – Все-таки людьми мы были слишком разными.

– Разумеется… Тебя вся Земля знает, а кому известен медосборщик с берегов Ильменя? Большинство и названия-то такого никогда не слышали!