Текст книги "Жулики. Книга 6"
Автор книги: Николай Захаров
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Вот и понятно тогда почему всего четыре года царствовал,– буркнул Серега.– Это еще долго его терпели. Я тоже кой-чего почитал из любопытства о временах его. Когда он Империей "рулил". Запреты идиотские всякие даже для обывателя понапридумывал. Шляпы круглые и фраки, например, запретил носить. А кого ловили, нарушающего Указ, под арест. Телесные наказания ввел для дворян. А однажды, такой анекдот ходил, не понравилось ему, как полк какой-то отмаршировал перед ним и он скомандовал:– "По-о-о-олк, в Сибирь, шагом марш!"
– Ну, анекдот он и есть анекдот, а на самом деле этого не было. Просто Павел, перестав верить в порядочность человеческую, хотел заменить ее хотя бы на добросовестность. Вот и лез в мелочевку, регламентирующую даже быт. Потому что полагал, что "дьявол в мелочах", вот и не оставлял ему гаду даже их. Лез туда быстрее беса. Опережал, так сказать.
– И допрыгался, что его за черта стали самого считать, а когда придушили, то все радовались. Народ радовался, что наконец-то этот взбалмошный "вундеркиндер" почил в бозе. А дьяволу зачем в мелочи лезть самому, когда вот такие Павлы Петровичи его с успехом заменяют? Путал его бесяра, а он полагал, что служит Отечеству, о благе его радея. И ведь с искренностью какой. Его арестовывать пришли среди ночи, а он спрашивает:– "За что?". Как Киса Воробьянинов. Помнишь? В 12-ти стульях. "Сейчас нас турнут"– Это Остап. А Киса.– "За что-о-о-о?" Вот и Павел Петрович умер и так и не понял, за что его табакеркой по голове хряпнули. Собственные дети в заговоре состояли и считали, что делают дело благое. Боялись что город взбунтуется и как во Франции Революция начнется того и гляди с взятием Петропавловки и Зимнего, за неимением Бастилии. Пален этот – граф, всю плешь Александру проел:– «Бери бразды, бери бразды». Целый год уговаривал. Уговорил. Зря мы вообще сюда приперлись, вот что я думаю. Павел став Императором указов каждый день по нескольку штук сочинял. За 4-ре года почти столько же, сколько матушка его за 31-год. Не то, что исполнять, читать люди не успевали. Как наскипидаренный. Видать столько замыслов накопилось и все хотелось реализовать немедленно. И предсказаниям верил, а по одному из них ему нужно было удержаться на троне четыре года и тогда все у него будет в шоколаде. Вот поэтому он спешил сначала, а когда четыре года отпраздновал воцарения, то расслабился. Даже на радостях объявил амнистию всем повсеместно. Всем и сразу. Такой вот парень горячий. Из одной крайности в другую. Зажравшееся дворянство служить заставить хотел себе. Гайки принялся закручивать, паразитов этих давить. Ревизии, инспекции всяческие придумал и со службы в отставку спровадил многих паразитов. И правильно делал. Только он считал, что дворян этих и так как блох на теле государственном и плодить это сословие за счет других подлых сословий не собирался. Наоборот всячески норовил сократить поголовье. А мы тут зачем? Чтобы за крестьянских детишек похлопотать, училище окончивших. Зря время потеряем. И слушать не станет. Ни сейчас, ни через два года, никогда. Павел не был либералом. Он сторонник жесткой, единоличной, самодержавной власти и довел ее до абсурда своими требованиями. Даже в регламентах этих мелочных. Когда спать ложиться, когда всем встать и обедать сесть. Весь Питер обязан был в четыре встать, в час сесть обедать и в десять вечера, погасив свечи, лечь спать. А нарушителей, под арест. Ну-ка, если Ельцин такие указы начнет лепить в наше время и сажать за их неисполнение нарушителей? Сколько он в Кремле удержится? Порвем как грелку, через месяц на баррикады все повалят. Даже терпеливые и аполитичные "совки". А здесь его четыре года терпели. Вот уж "умом Россию не понять". Павел слишком возомнил о себе, полагая, что он как помазанник Божий лучше самих подданных своих знает, что им нужно для счастья даже повседневного. И не понимал, что люди вокруг, а не статистические единицы бездушные. Он даже не понимал, что они могут тоже обижаться, горевать и иметь собственное мнение. Его это мало интересовало. Он играл в оловянных солдатиков живыми людьми. Доигрался. Даже его щедрость необыкновенную дворяне не оценили. За 4-ре года Павел Петрович пожаловал государственных крестьян в крепостные почти миллион человек. Раздарил помещикам. Раздавал налево и направо. Екатерина-2-я за 31-год столько не раздала. Он ее и тут обставил. Считал, что за помещиком крестьянину будет лучше.
За все время своего правления всего один указ для крестьян сляпал. Указ о трехдневной барщине и о запрете работ на барина в воскресные и праздничные дни. Все. Более ни-че-го!!!
Глава 5
Серегу прервал треск барабанов, которые взорвались на плацу бешеным крещендо.
– Великий князь изволил осчастливить своим явлением вахтпарад,– съязвил Серега.– Не понимаю, как на это можно смотреть ежедневно по нескольку часов. Так он ведь не просто смотрит, он еще и учит. Смотри,
– послушники мнимые уже подошли настолько близко к дворцовому плацу, что могли все рассматривать во всех подробностях. Зрителей гражданской наружности было не так уж и много. Кареты, которые проскрипели мимо них, свернули куда-то влево и вправо и теперь на марширующих "орлов" Павла смотрело с десяток штатских, но с почтительного расстояния, чтобы не дай Бог не дать повод главному полководцу усомниться в лояльности.
Великий князь очень болезненно реагировал даже на безобидную мимику. Однажды секретарь английского посланника имел неосторожность зевнуть вот на таком вахтпараде и Павел велел не "пущать сего сонного некомбоната на пушечный выстрел к плацу, дабы он видом своим не навевал нерадение на иных, с охотою воинскую науку постигающих".
Солдатики "постигали" науку со всем старанием, двигаясь с марионеточной точностью. Но это глазу не искушенному только казалось, что они синхронности достигли абсолютной, а Павлу было виднее, потому что он был рядом и с высоты своего, прямо скажем не завидного роста, ему, очевидно, открывались глубины обыкновенному человеку недоступные. Павел бегал за шеренгами и учил. Останавливал, разворачивал. Демонстрировал. Как тянуть носок, как ставить подошву, как держать пальцы рук и как отбрасывать руку назад. Все это он проверял и перепроверял, с неутомимостью неистовой.
Набегавшись же по плацу, он на прямых абсолютно ногах, проследовал к краю плаца и, встав к Мишке и Сереге спиной, принялся наблюдать за церемонией, которая отточенная до автоматизма продолжалась и без него, под треск барабанов.
Серега уткнулся лицом в шею Верки и сладко зевнув, спросил:
– Я не слишком громко? Выгонит нафиг, как того секретаришку, чтобы "нерадение" искоренить.
– И правильно сделает, блин. Что ты на него бочку все время катишь? Не любишь его заранее? У человека комплекс неизжитый властолюбия. С детства долбила бабуля, что для трона предназначен он Провидением, а маман взяла и задвинула в генералы-адмиралы. Вот эти пару тысяч "потешные" – это все что у парня есть в жизни. Может быть, останься он жив, так еще бы и остепенился. Суетиться перестал и гордились бы мы сейчас его деяниями, а не потешались. Не успел. Сбили на взлете.
– А ты из него святого мученика тоже не делай. "Не создавай себе кумира". Забыл заповедь?
– Да не создаю я кумира. Объективно стараюсь подойти. Есть слабости, есть и достоинства. Он, кстати, понимал свои недостатки и честно пытался их искоренить. Не так все просто, как тебе кажется. "Не любили, За что-о-о!" Тоже нашел с кем сравнивать с Кисой Воробьяниновым, прохиндеем,– ворчал Мишка, рассматривая узкоплечую фигурку будущего Императора Российского.
Павел стоял, заложив руки за спину и откинув плечи назад. От этого они казались у него еще уже и огромная треуголка, нелепо нависала над ними, делая фигуру гротескной и жалкой.
Великий князь, словно почувствовав, что за его спиной кто-то активно обсуждает его персону, резко обернулся и, приподняв квадратный подбородок, уставился большими, почти круглыми глазами, в сторону чернецов. Смотрел Павел пристально, нахмурив брови, будто спрашивая:-
"Кто, что, по какой надобности?"– и закрепив, очевидно, увиденное у себя в памяти, так же резко отвернулся.
– Все "глаз положил", память у Великого князя будь здоров. Можно уходить и попытаться поймать его после обеда. Он там себе более вольное время определил. Гуляет, на лошадях катается. Вот и попробуем пересечься "случайно". Филька, давай, проследи за Павлом Петровичем,– скомандовал Мишка «Трояну».– Мы в гостиницу, там и отыщешь. Доклад через каждый час. Пошли, "символ нерадения", разыщем, где это богоугодное заведение Казаева.-
Постоялый двор нашли быстро, даже никого не расспрашивая, просто повернув, где караульный указывал, вышли к нему двухэтажному и обнесенному низким палисадом, окрашенным во все те же "караульные" цвета.
Инвалид /так тогда называли ветеранов армейских/ Казаев, на первый взгляд явных признаков инвалидности не имел, а напротив, старичком оказался крепким и горластым.
Увидев монахов, просящихся на постой, он слегка скривился, видимо представив степень прибыли для заведения от таких постояльцев, но вслух недовольства высказывать не стал, буркнув:
– Милости просим, отцы. Чем богаты, тем и рады. Пронька, прибери лошадей,– из конюшни выскочил пацан лет 12-ти и, схватив под уздцы кобыл, повел их прочь, испуганно оглядываясь на монахов и Казаева. Строг видать был с персоналом инвалид, явно отставной какой-нибудь фельдфебель.
– Обед у нас в час по регламенту и до двух часов, просим не опаздывать, после сего не обессудьте,– предупредил инвалид, приглашая их жестом и провожая в дом, выстроенный в непонятном стиле, но явно с потугой угодить Великому князю. В два полноценных этажа и с крышей покрытой рыбьей чешуей черепицы, постоялый двор озадачивал уже от самого крыльца, которое было выполнено из цельных дубовых плах окованных в металл с такими же металлическими перилами выкованными с усердием и завитушисто украшенными чугунной листвой.
– Монументально,– похвалил Серега крыльцо.– На века изготовлено. Дом рухнет, а крыльцо еще сто лет после этого простоит.
– Ваша правда,– расплылся в самодовольной улыбке Казаев.– Его высочеству тоже глянулся. Так же вот похлопал и словечко вот енто же изречь изволил "моментальтно". Самовар разогреть прикажете?
– А как же регламент?
– По регламенту про самовар ничего для не служивых, а тем паче вашего сословия не упомянуто,– перекрестился инвалид.– Милости просим. Пронька!!!– Пронька выскочил из конюшни, он видать тут был на все руки.– Самовар, живо!!!-
Кроме Проньки обслуга "богоугодного" заведения состояла еще из двух дородных женщин гренадерского роста, которые суетились на кухне и в зале для приема пищи, занимавшем почти весь первый этаж и заставленный десятком столов с лавками. Сейчас он был пуст и одна из баб скребла здоровенным ножом-скребком столешницу одного из них. Поливала кипятком из посудины и с противным звуком гнала ножом черную волну.
– Хватит, Лукерья, в гроб ты меня сведешь энтим визгом,– остановил женщину Казаев.– Приберись и на стол накрой, господа чаевничать изволят. Баранки неси,
– Лукерья утерла пот со лба и, поклонившись в пояс, поспешила исполнять хозяйскую команду, унося с собой таз с кипятком.
– Пока накроют, покажу горенку. Прошу,– Казаев повел парней на второй этаж по скрипучей лесенке с перилами опять же металлическими, выкованными очевидно все тем же "левшой", слабостью которого, очевидно, были все те же листья. Второй этаж полностью был отведен под "нумера", каковых, судя по дверям, было шесть, и хозяин ткнул в крайнюю от входа.
– Вам двухместный, аль каждый обособленно изволит обустроиться?– повернулся он к гостям.
– Двухместный сойдет. Нам ночь переночевать, или две, как с делами управимся,– ответил ему Мишка.
– Тогда сюда,– распахнул дубовую дверь инвалид.– У нас все просто, но с простынями свежимы, как положено по регламенту и подушки с пухом. Довольны останетесь, уезжать в свои кельи монастырские не захотите,– хохотнул Казаев, закручивая длинный ус.
Комнатенка была метров десяти, и места в ней хватило только для двух кроватей и платяного шкафа, но была она светлой и чисто прибранной.
– Нас устраивает,– Мишка расплатился, а Казаев вручил ему от дверей ключ, чем надо сказать озадачил несказанно. Мишка даже не понял сначала, что это он ему сует в руку.
– Запирайте, уходя, чтобы значит без претензий,– пояснил хозяин.– Тут не монастырь, всяко быват.
– Неужто воровство регламентом не пресечено?– удивился Серега.
– Регламент,– хмыкнул Казаев.– Сию напасть и сам Господь заповедями не пресек по сию пору. Вы, господа монашествующие, уж не к Самому ли пожаловали?
– К Самому,– подтвердил Мишка догадку инвалида.– Воспомошествование для обители хотелось бы выхлопотать, – пояснил он причину, по которой заявились они к «Самому».
– Так, а он-то, что может?– не понял инвалид.– Вам к Государыне Императрице надобно по сему вопросу.
– Были,– отмахнулся Мишка.– То занята, то хворает – год ждать. Не до Сук нам,– ухмыльнулся Мишка, вспомнив анекдот с бородой про Штирлица, который шлялся по лесу и напоролся на сук. "Суки с визгом разбежались".
– А вы думаете, что Великий князь все свои дела побросает и вашими займется? А денег у него сроду не быват. Сам в долгах, как в щелках. Хозяйство опять же на ем. Сколь ртов прокорми, – вздохнул Казаев, совершенно искренне сочувствуя будущему Императору.
– Так ведь охота – пуще неволи. Разве не сам себя хлопотами обеспечивает?
– Не нашего холопьего ума это дело – судить да рядить начальствующих над нами. Всякая власть от Бога дадена, – обрезал Казаев разговор начинающий принимать, по его мнению, не совсем лояльное направление.– Я от батюшки Павла Петровича ничего окромя хорошего не вижу, и здесь кажный тако же скажет. До простого люда он добр и заботлив. У него не забалуешь, но и голодным, в драных сапогах и мундире не будешь. Порядок любит!! Правильно!! Порядку завсегда в Расее не хватат. Кажный норовит к себе в сундук утащить. Сперва о себе кажный. А Он, о всех печется.
– Хорошим Государем будет?– полюбопытствовал Мишка.
Казаев блеснул острыми с прищуром глазками. Такого не просто подловить и опростоволосить. Стреляный воробей и за словом сказанным следит. Попусту на ветер их не бросая.
– Государыня-Императрица, Бог даст, еще долгонько проживет. А Павел Петрович ея истиный, возлюбленный сын и почитатель, о сем и не помышляет, пока Она матушка во здравии пребывает. А Государем был бы отменным. К порядку бы привел Расею. Расхлябанность бы нашу дикую изничтожил на корню, истинным честным крестом в том заверяю.
– Ну и ладно. Значит, и не зря мы тут толчемся. Может чем и поможет. Обитель-то наша в суровых, северных местах и просьба у нас пустяшная, дабы разрешили рыбный промысел завесть.
– Да чем же вы там живете, коли рыбу ловить запрещено? – не понял Казаев.
– Ловить не запрещено, промышлять ограничено. Вот ограничения и просить хотим изъять, по возможности.
– Ну, помоги вам Господь со всеми отцами Богоносными,
– перекрестился Казаев, звякнув парой медалек. Обе за турецкую кампанию.
– Вы, я вижу, с турками воевали,– польстил Серега хозяину.– Награждены, смотрю. Измаил штурмовать не приходилось ли?
– Пришлось, будь он трижды неладен,– вздохнул Казаев и посрумнел.– Прошу к самовару, вон уж Лукерья кличет,– за чаем инвалид-ветеран Турецкой компании вспомнил как "топтались под энтим Измаилом".
– Я в Бугском Егерском корпусе под Измаилом-то отвоевался. Генерал-поручик Кутузов нами командовал. Слыхали пади?
– Как не слыхать? Личность известная. Нынче он Директором Сухопутного Шляхетского корпуса назначен Государыней.
– Великий человек,– вздохнул Казаев.– Как вот вас, его видел. Вот энту медаль он мне собственноручно навесил. А на другой день его и самого чуть не до смерти ранило. На штурм пошли, да видать не наш день был. Отбились басурмане. Чтоб их Султану рябчиком подавиться шельме. А всей армией, Светлейший князь Потемкин командовал. Его я тоже как вас видел. С повязкой на глазе, но Орел.
– Так и Кутузов – генерал поручик тоже теперь с повязкой щеголяет. Видать рана уродлива и Михаил Илларионович ей дам конфузить не желает,
– предположил Мишка.
– Аль видеть довелось?– открыл рот в ожидании ответа Казаев.
– Как вот вас, уважаемый. Идем это мы, значит, по Дворцовой площади, а на встречу он сердешный, с повязкой черной, колобком катится. Как увидал нас с братом Михаилом, да как закричит:– «Братцы, монахи, благословите».
– И потом что?
– Ничего, благословили, коль просит. Хоть мы и не монахи пока. Послушники. Благословить ведь любой христианин другого может. Коли от чистого сердца, так Господь услышит, – Серега поблагодарил за угощение и, зачитав благодарственную молитву, перекрестившись, вышел.
"Курить пошел",– подумал Мишка, так же вставая и благодаря хозяина.– "Наплел паразит невесть что и свалил".
Пойдем, пройдемся, может Бог даст и свидимся невзначай с Великим князем. Лошадей не распрягайте. Сами управимся,– поделился он планами с хозяином постоялого двора.
– С Павлом Петровичем вам лучше на озерах после обеда встретиться, он прогулки любит. Подолгу может странствовать по островам-то. Но там караулы стоят, могут недопустить,– посоветовал Казаев.
– Спасибо за совет. К часу подойдем, чтобы из регламента не выпасть,– Мишка откланялся и вышел вслед за Серегой, который присев у палисадника прямо на траву, дымил сигаретой.
– Ты чего это про Кутузова нагородил? Хорошо, что хоть на благословлении остановился. Я уж испугался, что понесет тебя так, что хрен остановишь до самого Бородина.
– Щас, размечтался. Хватит с него и благословления. Я бы еще подумал, давать ли.
– Что-то ты, Серега, какой-то озабоченный в последнее время. Кидаешься на всех подряд. То тебе Павел нехорош, то Кутузова благословить "давать ли".
– А ну их всех,– выпустил Серега струю дыма и сплюнул раздраженно.– Когда знаешь, чем закончится, что-то как-то не по себе с ними. Покойники ведь они в моем понимании давно уже. А мы из них еще чего-то вытянуть хотим. Поэтому, наверное, и критикую. Вон, Филя заявился с докладом. Ну, что там Паша Романов?
– Филя с готовностью принялся расписывать, как он, заняв прекрасную диспозицию, провел рекогносцировку и зафиксировал все телодвижения объекта за ближайший час времени.
– Ну и где ты его оставил?– спросил Серега.
– У него разговор, весьма конфиденциальный, состоялся с прибывшим из Санкт-Петербурга вельможей. Именуется сей господин Платоном Зубовым и прибыл по поручению самой Императрицы.
– Удалось ли записать разговор?
– Да, от начала и до конца, хоть они и уединились для оного в отдельном кабинете, но окно оставили открытым. Я и…
– Ладно, без подробностей шпионских, давай запись,– прервал Мишка Филю.– Только не очень громко. Уши кругом. Читал я об этом фаворите. Интересно чего это он свой зад оторвал от мягкого кресла и притащился за 50 верст в Гатчину?-
Разговор начался с обмена любезностями. Причем, судя по голосам, оба собеседника испытывали некоторую скованность и неловкость.
– Я вам привез письмо от Государыни, Великий князь,– приступил непосредственно к делу Зубов.– Прошу.
– У матушки уже курьеров нехватка? Что это она вас исполнять сию повинность обрекла?– спросил Павел, шурша вскрываемым пакетом.
– Сие послание Государыня, не могла доверить обычному курьеру, так как предмет обсуждаемый весьма важного свойства,– тут же резко ответил Зубов и замолчал, ожидая когда Великий князь ознакомится с текстом послания. Слышно было, как пыхтит Павел, очевидно содержание письма было действительно непростым.
– Прочел. Что еще?– наконец послышался его голос.
– На словах велено передать, чтоб были вы князь благоразумны и в свойственное вам неистовство не впадая, рассудили здраво.
– Вы знакомы, Платон Александрович, с содержанием послания?– спросил Павел, резко.
– Знаком, Ваше Высочество. При мне составлено. От меня у Государыни тайн нет,– голос Зубова наполнился превосходством и пренебрежением. Особенно когда он произнес "Ваше Высочество".
Павел фыркнул, потом принялся расхаживать по кабинету, гремя каблуками сапог. Заметался, судя по дроби. Что-то при этом уронил и вполголоса выругался:– "Доннер Веттер".
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.