355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Лепота » Богомол Георгий. Генезис » Текст книги (страница 2)
Богомол Георгий. Генезис
  • Текст добавлен: 4 июня 2021, 15:00

Текст книги "Богомол Георгий. Генезис"


Автор книги: Николай Лепота



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Капрал невольно отступил, смягчаясь. Красива! И окружение какое! Дыханье Юлия ложится сенью.

– Не качайте занавес. – Мягко прошептал капрал. – Это отвлекает. Нельзя его касаться!

– Там что-то происходит! – Указывая на туннель, тоже шепотом сообщила она.

Ей виден черный гвардеец, почти призрачный поворот его головы, неожиданные огоньки на стекле шлема. Точно изнутри сверкнули глаза во тьме по-звериному.

Гвардеец исчез в туннеле, увлекая за собой женщину.

Капрал, повернув голову в указанном направлении, увидел лишь ее одну. Растворяющуюся во тьме, неумело ступающую по шпалам.

Гранатовое платье на глазах чернело, таяло.

Капрал и два нулевыхрядовых, вызванных им в качестве подкрепления, крались вдоль стен туннеля. Осторожно переступая, сдерживая дыхание.

Почти ничего не было видно. Неопределенные, долетавшие из глубины звуки указывали направление событий.

Что-то там, в туннеле, происходило. Слышался треск рвущейся материи. Какие-то сдавленные вскрики и всхлипывания. Затем хрип и шипение. Стоны, соответствующие стонам совокупления. Чавкающие звуки, самозабвенно жрущего чревоугодника.

Капрал смущен. Шаги его ватно-беззвучны. И также ватно ослабли почему-то ноги.

– Полная готовность. Возможно, рядом террористка…

Звуки в темноте все явственней. Нарастающие стоны и звуки насилия.

Капрал едва слышно:

– Оружие наизготовку. Фонари включаем по щелчку.

Еще несколько украдчивых шагов.

Щелчок пальцев.

Вспыхнули разом три фонаря.

Голое тело женщины мертво откинулось в руках насилующего ее полуобнаженного человека, покрытого мелкой цветной татуировкой-чешуей.

От желания встать тверже или от перевозбуждения совокуплявшийся человек скреб ногами, точно когтями пол.

Защитный шлем гвардейца валялся у стены.

Униформа, стянутая с верхней части гибкого извивающегося тела, болталась ниже выпиравшего длинным шипом синюшного копчика.

Капрал застыл в недоумении. Такого быть не может! Всего того, что он видел. И потом… спецшлем! И форма особого кроя. Это же литерный спецназ!

Меж тем разъяренный офицер, как обезумевший любовник терзал вывалившуюся из разорванного в лоскуты бархатного гранатового платья, тяжело опавшую без лифа, в синяках и вспухших багровых пятнах укусов большую грудь женщины. Тиская пальцами, рывком подтягивая ее к себе, припадая оскаленным ртом к белой колышущейся плоти, он то сотрясал тело несчастной, то бил о стену. То рвал к себе.

– Офицер!.. – Капрал был потрясен, и потому горло его сжалось. Он не мог выдавить больше ни слова.

Офицер не реагировал. Лишь на мгновение обернулся, сверкнув небывалыми изумрудными глазами, и с глубоким хрустом впился зубами в шею жертвы.

Что-то, булькнуло и полилось за спиной капрала, плеща и шлепая по шпале.

Запахло приторно и кисло рвотой.

Ночь за холмом была темна. Городской свет не долетал до площадки Депо №1. Праздничная иллюминация все еще висела на столбах, но была отключена. Ни единой души вокруг. Лишь в кабине паровоза на сиденье, без надобности свернувшись в калач, дремал машинист Люлькин Веспасиан. Высокое имя ему было позволено со вчерашнего дня как управителю Чугунного Воина.

Он дремал, и мнилось ему великое: покорение восставших иудеев им и двумя Титами. Титом Веспасианом Флавием и сыном его тоже Титом нежадным Веспасианом, благодетельствовавшим жертвам Помпеи.

Иудеи бузили, не внемля разуму, и приходилось им внушать ясные истины.

В ткани сна цветным воздухом кружила не узнанная машинистом многообещающая увертюра из оперы «Милосердие Тита». Люлькин был благодушен и небрежен во сне. Не узнавал увертюры, думая, что это ария Вителии, не улавливая различия в темпах.

И кисть руки дирижера, с витиеватым росчерком «Привет от Амадея». И что-то там еще.

Люлькин хотел прочесть – что именно? Но было лень. Опять же – многочисленные иудеи, бредущие по пустыне… Мягкий приятный песок и теплое солнце…

Сладко-сладко спалось сухонькому Веспасину на обширном кресле, сотворенном пропорционально паровой машине под размер зада невиданного и не слыханного.

Скрученный шатер лежал на помосте. Его оставили до утра лежать свинцовым бревном с перетяжками.

Паровоз самым малым прожектором светил перед собой на всякий случай. В рассыпавшемся золотистой пылью свете его показалась черная гибкая фигура, направляющаяся к туннелю. Показалась и скрылась, исчезнув в разверзнутой туннельной черноте.

Трупы лежали всяк по своему. Один у стены. Три других на железнодорожном пути, еще один – отстраненно, в отдалении. Отсюда его не было видно, но о нем следственной группе тоже было известно.

Группу вызвали ночью. По горячим следам.

– Ещё дымятся, – кивая на тела, заметил практикант Бульмишев, не видя никакого дыма, но испытывая тягу к высокому слогу.

Трупы и в самом деле ещё не остыли и были податливы.

Старший следователь Пяткин, в длиннополом пальто, с круглыми глазами, с рыжиной в волосах и в облике вообще, с толстыми, но не оттопыренными щеками, глядя на карманные часы, сообщил:

– Два тридцать ночи.

Шагнул, путаясь в полах, с трудом поймал карман пальто и спрятал в него часы. Заговорил привычно под запись:

– Сто двадцать третий метр гордеповского туннеля. Осмотр места преступления по территориальной принадлежности осуществляют старший следователь 3-го Участка младший майор Пяткин. Криминалист Загалдян. Ассистент-практикант Бульмишев. – Осмотрелся – скорее напоказ, поскольку все уже видел – и продолжил: – Тааак. У стены труп неизвестной. Труп обезображен множественными повреждениями. Наблюдаются разрывы тканей до обнажения скелетных костей. Кожные покровы черно-синюшного цвета. Заметны глубокие следы, напоминающие следы зубов. Укусы чередуются с откусами: края повреждений дают основание предполагать вырванные зубами куски… ммм… не то. Зачеркни «куски», напиши – фрагменты кожи и мышц. – Задумался и еще раз исправился: – Вместо «вырванные» – «вырывание». Предполагают вырывание… ммм… Как там целиком?

– …вырывание зубами фрагментов кожи и мышц, – прочитал Бульмишев.

– Пойдет. – Пяткин приподнял плечи и кивнул на труп: – Похоже, отхватывал и жрал. Или выплевывал.

– Но рядом ничего подобного не видно, – заметил Бульмишев. – Нет ни мышц, ни кожи.

Пяткин косо повел на него глазами и продолжал далее:

– Одежда на теле присутствует в виде обрывков. Лохмотьев. Так. Теперь эти… – Повернулся к останкам женщины спиной. – На железнодорожном пути, исходя из обмундирования, трупы сотрудников Госохраны. Все три имеют повреждения не совместимые с жизнью. У трупа номер один раздавлена грудь. У трупа номер два вывернуты руки, ноги. Тело завязано в подобие узла. Труп номер три со следами разрыва шейного отдела.

– Из шеи торчит второй позвонок. Голова сорвана с атланта. – Уточнил Загалдян.

– Голова трупа номер три, – диктовал Пяткин, – находится на расстоянии… метра двадцати сантиметров от тела.

Бульмишев, налитой жизнью молодой человек, делал записи в блокноте. Его с непривычки мутило, но он старался держаться профессионально, глядеть в листок и не блевать. Ему это удавалось. Лишь икал изредка.

Пяткин поощрительно тронул его за плечо: все нормально. И пустился в дальнейшее освидетельствование места преступления.

– В десяти метрах вглубь туннеля обнаружен труп путевого обходчика Голоколенцева, пропавшего накануне вечером.

– То есть – вчера? – Спросил Бульмишев. – Во время празднования?

– Предположительно. – Следователь оторвался от описания. Вначале указал пальцем вглубь туннеля, затем обрисовал им окружающее пространство, окрутив каждое из тел быстрой кривой, клубящейся линией, и пояснил сослуживцам: – Рабочие отправились искать Голоколенцева и обнаружили всю вот эту… трендедень. Далее. На лице трупа путевого обходчика багровый вздутый рубец. Иных повреждений не обнаружено. Труп расположен меж рельсов Р-65. Голеностопы, свисая, переходят за левый (если ориентироваться от Гордепо) рельс носками вперед и вниз. Тело скрючено в пояснице и вывернуто фронтально, лицом кверху. Голова лежит на металлической подкладке промежуточного костыльного скрепления для деревянных шпал неразделенного типа противоположного рельса. Затылочной частью на двух костылях К-130. В кармане куртки обнаружен клемный притяжной болт, применяемый в креплениях иной конструкции ж/д полотна.

– Это о чем говорит? – Перебил Бульмишев.

– О том, что убийцу не интересовали профессиональные обязанности Голоколенцева и в частности клемный притяжной болт, используемый при укладке рельсов на бетонные шпалы.

– То есть, он не диверсант? – Заключил Бульмишев.

Пяткин хмыкнул и, отвлекаясь от описания, предположил:

– Убийца случайно на него наткнулся. Когда уже уходил.

– На кого?

– На Голоколенцева.

Бульмишев помялся и выдвинул гипотезу: – А если убийцы не было? И все они передрались из-за женщины?

– Передрались? Ты видел когда-нибудь, чтобы так дрались из-за женщины?

Молодой и полный сил практикант-ассистент пожал плечами: а из-за кого же еще?

Возле тела одного из сотрудников Госохраны скопилась лужа блевотины. Загалдян тщательно ее изучал.

– По первым признакам содержимого желудка, наличие свежей крови и человеческих тканей не прослеживается, – сообщил он. – Вывод: этот нулевойрядовой отношения к убийству не имеет. Скорее всего, он, увидев нечто, не выдержал и опорожнил желудок себе под ноги.

– А если он держал жертву, а кровь пускал другой? – Не согласился практикант.

– Какой?

– Мало ли какой? Другой.

Загалдян поправился:

– Как минимум – не причастен к акту каннибализма.

Набрал немного блевотины в пластиковый пакет. Оглядевшись, еще раз твердо заявил:

– Все трое убиты с особой жесткостью.

– Неужели? – Мрачно отозвался Пяткин.

Присел перед одним из трупов и отогнул ворот униформы. Прочел:

– Капрал Аристоклий Галкин… – Запустил руку в один карман: – Знаю его брата. И отца его знаю. – Запустил руку в другой карман. – Ничего хорошего сказать не могу… – с кряхтением перевалил тело набок, залез в боковой карман брюк… – ни тому, ни другому. – Покосился на растерзанную женщину, лежащую чуть в стороне, и в качестве потенциального утешения родным Аристоклия добавил: – Разве что – не изнасилован.

Бульмишев тоже поглядел на труп женщины:

– Факт сексуального насилия пострадавшей пока не установлен.

– Факт не установлен. Но изнасилование было. Глаз даю. Твой.

Практикант, ценя юмор наставника, заулыбался, прищурив глаз, который шеф отдавал кому-то за свою оплошность.

Бульмишев быстро привыкал к тонкостям службы, давая основание предполагать в нем специфический талант. Он, например, не сожалел об убитых и не сочувствовал им, лишь интересовался и вникал.

Загалдян шагнул к телу женщины. Присел рядом.

– Вырваны куски мышц, печень и сердце.

Заглянул в дыры на теле женщины, оценил их размеры и сокрушенно сообщил:

– Как прорехи на рубахе! Сквозь них все видно до самой земли!

Успокоился и не без оснований заявил:

– А чего не видно, то вскрытие покажет.

Старший следователь Пяткин вытянул ногу из лужи крови, куда ступил неосмотрительно. Потряс ею. Подержал, замерев, на отвесе. И бесстрастно, скрывая за равнодушием раздражение, принялся чистить подошву о рельс.

Из темноты донесся скрип мелкой гальки под тяжелыми шагами.

Следственная группа не ждала подкрепления и встретила скрип настороженно.

В область света, расходящегося от подвешенного на стене фонаря, вступила черная фигура с красными знаками различия, в такой же униформе, в которой безвестный офицер накануне увел в этот туннель женщину, в чьих останках теперь никоим образом невозможно было различить прежнего веселья и жизнелюбия, а наоборот: лишь хладные куски тела.

Черный гвардеец, не снимая шлема, не открывая забрала на нем, хрипловато, низко и без особых интонаций произнес:

– Спецподразделение «U-707». Офицер «Мулба 01дробь07». Останки пострадавшей забираю незамедлительно.

Пяткин оробел, но все же спросил с усилием:

– Основание?

– Код доступа «ЭксЭйч».

И бросил к ногам черный пластиковый мешок с желтым шнуром у горловины.

Требовательно протянул руку:

– Материалы освидетельствования трупа женщины.

Загалдян замялся, принялся перебирать листки:

– Они в общем протоколе.

– Изымаются! – Разнеслось из-за черного стекла безапелляционно.

Пяткин приподнял плечи. Гвардеец остановил их дальнейшее движение:

– Код доступа «ЭксЭйч».

Следователь вздохнул «навсесогласно»:

– Понятненько.

Головой показал криминалисту – «отдай».

Незаметно перевел дух.

– А этих? – Кивнул на трупы охранников.

– Они ваши.

– А тот? – Мотнул головой по направлению вглубь туннеля, на обходчика. – Его куда?

Черный гвардеец, не проявляя явственно раздражения, все же озлился, и сипло указал:

– Покатай на карусели.

– Как?

– С музыкой. Спой ему песню на ночь. Но не страшную. Подари своей жене на день рождения. Да хоть сожри, зажарив на костре, обложив тыквой баттернат.

Ни слова более не говоря, склонился над растерзанным трупом.

Рваные ткани плоти; черный мешок; желтая пластиковая завязка; невнятный запах чего-то хладнокровного – свежей рыбы или моллюсков – через минуту ничего этого уже не было.

По сумрачно желтевшему в свете малого паровозного прожектора железнодорожному пути литерный спецназовец «Мулба 01/07» шагал к выходу, все так же скрипя щебнем, унося шуршащий мешок и шипящее дыхание, от которого каждый из троих оставшихся испытал одинаково гадливое чувство омерзения и страх.

С утра экраны трансляторов были полны одним – Чугунным Воином. Он лился через край. Выскакивал из мглы и врывался в пространство самых несовместимых с его напористым воем кусочков жизни. Мчался в аптеке на старуху в затертой фуражке, получавшую законную норму коры вяза; несся на рабочих в заводской столовой; надвигался на человека, застывшего с бумагой в руке на унитазе станционного туалета:

– Чугунный Воин на посту! Сомнет! Раздавит! Уничтожит!

От резкости экранного утверждения и восторга, человек съежился и скользнул по фаянсу, вжавшись в унитаз. До дна. Сопровождая свои действия истомой на лице и всасывающим звуком снизу. Возможно, так звучало счастье.

Тем невероятнее был странный разговор, не услышанный ни одним из городских счастливцев. Разговор опасных сумасшедших.

У огромного серого дома, перед ступенями, поднимающимися к зеркальной двери, висела огромная спина, покрытая льном пиджака. Она твердо, с заметным презрением басила кому-то, стоящему за ней:

– Пищат как дети. Сопли льются.

– Хуже. Как нищие на паперти. Им сунули конфетку за щеку, они слезами залились. Их держат всех за низменное место.

– За дотлевающую похоть?

– За желудок.

– И обещают мир. Мир будет их! Они его получат!.. Уроды!

– Да что об этом. Вы готовы?

– В любое время.

– Послезавтра.

– На Портомойне?

– Нет, здесь же. На Сенной. Давайте в полдень. Пусть забавляется пока своей железкой. Раз он блажит, то это значит, он выходит из ума.

Кабинет следователя Пяткина был из тех кабинетов, которые не хочется описывать в виду отсутствия индивидуальности и художественной ценности его интерьеров и обстановки. Лишь кадка с пальмой и посмертный портрет Кышытмского Карлика на стене над сейфом отличали его немного от других служебных кабинетов. А на сейфе, невидимая, лежала схема внутренностей Карлика в разрезе и нечеткие отпечатки лба, поскольку с пальцев снять отпечатков не удалось. При жизни Карлик был отвергнут органами за отсутствием интереса. А после смерти слишком высох. Пальцев, считай, и не осталось. В свободное время Пяткин думал о нем, о непонятом загадочном Карлике.

– Еще заявление! – Многозначительно сказал Пяткин Бульмишеву.

– Еще? – Практикант попытался заглянуть следователю через плечо.

Тот прикрыл лист бумаги, но тут же сам стал читать, местами скороговоркой, подобно отцам церкви, сообщающим пастве неизбежные формальности и безоговорочные формулы Святого Писания.

– От Сигизмунда Смелкова (цех «R», творческое племя) в Канцелярию Приората по ведомству Криминальной полиции. Тааак… «…довожу до сведения…» Угу-угу… так, вот, ага! Вот. «Вчера в 15.04 из кухни нашей государственной квартиры общей планировки во время просмотра репортажа «Несокрушимый Чугунный Воин», сопряженного с приготовлением пищи из концентрата «Ураган Вкусов», пропала моя жена Виола Смелкова (категория «L», административная служащая). Шума, криков и иных посторонних звуков не наблюдалось. Мебель и утварь в кухне, равно как и в квартире, на месте. Дудочка пропала бесследно…» – Пяткин оторвался от листа. Он недоумевал: – Дудочка? Какая дудочка? Он разве музыкант?

Бульмишев, обладавший свойствами всезнайки, развеял заблуждение шефа мгновенно:

– При допросе с пристрастием у Сиклентьева в Участке, куда его притащили вслед за заявлением, этот субчик Смелков плакал. Путано говорил, что «любит Дудочку, как жизнь», что «пальцем ее никогда не трогал». Как будто это так важно! Да трогай ты ее хоть чем. В тишине. Дома. Не ходи по Участкам.

– Ну?

– Сиклентьев ему резонно указал: «А почему же ты любил «Дудочку», а не жену?», а тот давай кривить губы и хлюпать: «Жена и есть Дудочка». Видите? Кличка!

– Да ну! А ты откуда все это знаешь?

– А я там был.

Практикант важно сел на стол, и следователь тут же папкой наотмашь врезал ему по седалищу. Тот вскочил:

– Я дело принимать ездил!

– Принимать?

– Ну, забирать. Подозрительный этот Смелков.

– Чем?

– Отвечая на вопросы, часто держал себя за нос. Подергивался, изображал стенания и крики.

– Ну и что? Жена пропала, не ботинок.

– Да врет он все! Сейчас его отправили в Шестую психоневрологическую клинику для прохождения психиатрической экспертизы и выяснения причин странного поведения. Вот и посмотрим!

Пяткин осмыслил сказанное. Прикинул, во что может вылиться психиатрическая клиника для следствия и спросил:

– А Смелкову эту куда унесло?

– Никаких признаков тела Смелковой в квартире не обнаружено. Выходящей из дома ее никто не видел. Под распахнутым окном, с треснувшим в уголке стеклом…

– Треснувшим?

– Я произвел осмотр.

– Так. Ну, ну…

– Под окном никаких следов тела отличавшейся повышенным темпераментом Виолы не обнаружено.

– Повышенным?

– Я опросил соседей.

– Так. Ну, ну…

– Как будто ее вороны унесли.

– Окно распахнуто было?

– Да.

– Почему?

– Жарко днем.

– Тааак… – Задумался Пяткин. – А если она при своем повышенном темпераменте, с учетом вялого и унылого нрава ее плаксы-мужа, с любовником через окно сбежала?

– И суп не выключила?

– Какой суп?

– Она суп варила. «Ураган Вкусов». Так вот, он весь выкипел. Чуть до пожара не дошло. – Почесал многозначительно ухо. – Хотя версия с любовником – крепкая. Можно, конечно, еще и мужа потрясти.

– Опять впросак. Еще один висяк.

Бульмишев переменил тему:

– А с теми тремя из Госохраны что? Так и?.. – Покрутил головой отрицательно.

– Так и. – Подтвердил Пяткин. – А как еще?

Запихал заявление Смелкова в папку, глянул на практиканта, повеселев:

– Похоже, заберут их у нас. Снимут трупы с души.

– Кто?

– Военная прокуратура.

– И правильно! Они же военные! Вот пусть и…

– Не военные, а охрана. Государственная фундаментальная охрана. ГФО.

Бульмишев посмотрел выжидательно:

– Так. И что?

– По идее должны бы ими заниматься эсэспэшники.

– Логично.

– Ну да… – Пяткин отмахнулся рукой – …нам – все равно. Главное – дело долой. А то ищи этих маньяков.

– Маньяков?

– А кто, по-твоему, ее раскромсал? Лучшие друзья Юлия – железнодорожники?

– Но маньяков же теперь нет. Главный психолог мегаполиса профессор-коррелятор Загильмегольтранс-Оглы об этом высказался вполне определенно. Нет – значит – нет.

– Один, видать, остался, – многозначительно глянул на практиканта Пяткин.

– Даааа… Дела!

– Была женщина, а что теперь вместо неё? Вязанка костей.

Бульмишев вспомнил «вязанку», то, как ее ловко, почти молниеносно затолкал в мешок литерный спецназовец и почувствовал холод и боль в затылке. Ему, молодому человеку, было неприлично болеть. И он деловито поинтересовался:

– Как будем решать с Виолой? Смелков или любовник?

– Посмотрим, каким его из дурдома привезут. Тогда и решим, – рассудил Пяткин. – Оно бы и лучше – окажись он дураком.

– Дураком – лучше! – Согласился Бульмишев.

Пяткин увлекся мыслью:

– Да еще, чтоб в темную взбесился. Дескать, убил, а куда тело дел – не помню! Или лучше – сжег. И ваши не пляшут. Пепел ветром разнесло. Мол, как выздоровею, так вспомню. А кто там выздоравливал?

– Отлично! А кости обожженные нашли бы, какие ни есть, и сдали.

Опытный Пяткин сбавил пыл:

– Не суетись.

– Ну, так как?

Следователь думал. Важна была объективность. Хотя, конечно, версия с мужем соблазнительна.

– С любовником возни больше, – поддавался он давлению очевидных выгод. – Ищи их непосед. Подвижных извращенцев. Муж всегда под рукой. Тем более с надеждой на помешательство.

– И? Вяжем?..

– Нуууу… посмотрим! Лето еще!

Зазвонил телефон.

Следователь поднял трубку:

– Пяткин! Так… – Прикрыл трубку рукой и практиканту: – Сиклентьев! – Скосил глаз на трубку, как раз, мол, по этому делу. – Так… Что? Приезжать что ли? Вот тебе раз! Ну, жди!

Бульмишеву, опуская трубку:

– Собирайся!

Квартира Смелковых общей планировки находилась под самой крышей.

На кухне, точно пережженной электрической розеткой, воняло сгоревшим супом «Ураган Вкусов». Он никак не выветривался.

У стола сидели ученый Перестатиков и старший следователь Пяткин. Практикант Бульмишев перемещался, осматриваясь и заглядывая повсюду.

Пяткин повел дело строго:

– Где это было? – И ткнул карандашом в листок бумаги, на котором лежал пучок черных курчавых волос. Отточенным грифелем попытался подцепить несколько волосков.

Перестатиков, бледный человек средних лет, подался приподнятым правым плечом и ухом вперед, острый подбородок, отставив в сторону – как бы в желании лучше слышать. Был он кучеряв и черноволос.

Следователь, не упустив этого обстоятельства, строго посмотрел на его волосы.

Ученый, чуть заикаясь, отрёкся:

– Н-не мои! Н-не мои. Эт-ти, – кивнул на бумажку, – я нашел в водостоке. Прямо в желобе, на крыше. Они лежали прилипнув. Со следами крови на корнях.

Следователь наклонился над бумажкой и произнес веско:

– Крови? Вижу. А вы зачем полезли на крышу?

– В поисках сбежавшей крысы Инги. Опытный образец «ИНГ-4», – разведя руки в стороны, с улыбкой требующей снисхождения сообщил Перестатиков. – Я работаю в лаборатории и вот… взял на дом. Хотел дополнительно изучить алгоритмы поведения в условиях экситонального возбуждения отдельных участков головного мозга.

– Домашние опыты? Разве это разрешено?

– Запрещено! – Воскликнул неожиданно из-за спины Бульмишев. – И наказуемо.

Ученый съежился и замолчал.

Пяткин испытал заметное раздражение, вызванное жертвенным поведением ученого:

– У крысы весь мозг – о еде и размножении, – сказал он, не допуская сомнений. – Чего ее изучать?

Перестатиков все же усомнился:

– Дело в том, что крысы перестали размножаться.

– Не хотят?

– Не то чтоб не хотят, желанье есть, но…

– Ваша фамилия?

– Перестатиков. Зенон. Цех «Х». Да! – Вдруг звонко почти выкрикнул ученый и поднял правое плечо еще выше, а подбородком обозначил гордость: – Зенон Перестатиков! Если вам угодно.

– «Да»? Что значит – «да»? – Пяткин неодобрительно окинул взором тщедушного Зенона и, подойдя к окну, высунулся наружу, изгибаясь и заглядывая кверху. – Значит тут, в желобе?

– Примерно над этим самым окном. Чуть влево. – Подтвердил сконфуженный своим «даканьем» и замечанием Пяткина Перестатиков.

– Так-так-так… – Вернувшись целиком на кухню, промолвил Пяткин. – Не под окном, а над окном. Ясно. Идите. Стойте! Больше никаких следов?

– Не видел. Не заметил. Я и волосы-то разглядел лишь потому, что искал крысу. Это могли быть останки Инги, мало ли что.

– А что – мало ли что? Кто бы ее съел? Кошек давно нет.

– Вороны могли расклевать.

– Идите! – Бульмишеву: – А что, вороны все еще летают?

– Полно! Я видел трех. – Перестатикову: – А о вашем служебном несоответствии будет доложено руководству. Не для того правила писаны, чтобы Перестатиковы их нарушали. Идите, Перестатиков.

Перестатиков и без того уже шел к выходу со своим надменным острым плечом.

– Стойте! – Окликнул его Бульмишев. – Оставьте на всякий случай клок волос.

Протянул ножницы:

– Вон, где покучерявей…

14.08.0027. Кабинет старшего следователя Пяткина.

Пяткин расхаживал вокруг стола и читал:

– Исследование роговых чешуек (предположительно курчавых волос Виолы Смелковой), криминалистами центра «К» ССиП подтвердило их принадлежность Смелковой Виоле. – От себя добавляет: – Но никаких указаний на ее место нахождения не дало.

Бульмишев неудовлетворен:

– И как теперь?

– А так! Ясно, что ее тащили через окно на крышу. И вырвали клок волос. Любовник? Вряд ли. Чего ему волоса из нее выдирать на крыше?

– Непроизвольно.

Пяткин только хмыкает.

– В результате борьбы! – Не соглашается Бульмишев.

– А чего им бороться? Не в цирке.

– Возможно, он ее украл. Она отбивалась. Или просто повисла на волосах. Поскользнулась на скользкой крыше и…

– Украл? Украл через окно? Она что – ваза? Он что, на улицу не мог ее украсть?

– Ммда… – Согласился Бульмишев. – Значит виноват этот – сумасшедший. Муж ее.

– А он, кстати, как?

– Да я же говорил: сидит в клинике. Исследуют.

Зазвонил телефон. Пяткин, будто чувствуя что-то, строго посмотрел на Бульмишева и указал на телефон со значением: «Смотри!»

– Пяткин! Так. Так. Тааак… Ну? Ну?.. Епт! Ну?.. О! Ясно. Ладно. И то хлеб.

Положил трубку и долго смотрел на практиканта, не столько мучая его неведением, сколько переваривая случившееся.

Бульмишев не выдержал:

– Ну?

– Запряг что ли? Щегол!

Посидел, отходя. Смилостивился.

– Сиклентьев звонил. Вчера в 21.00 в центральном подземном городском канализационном коллекторе дворником Лукьяном Соловейко (цех «Dd») был обнаружен скелет с остатками плоти генетически идентичной образцам биологического материала, найденного на крыше Зеноном Перестатиковым.

– Оный Зенон отстранен от работы с крысами в виду допущенных им нарушений, – проинформировал Бульмишев.

Пяткин дернул головой, как на муху и продолжал:

– Образцы волос и трупа из коллектора полностью совпали с остатками слизи на носовом платке пострадавшей, изъятом из кучи грязного белья Смелковых. Вывод: печальная находка подтвердила худшие предположения. Но Смелков, если его отпустят психиатры, может теперь смело идти домой как непричастный. Любовника же, или кто бы там ее не употребил так безобразно, будут искать иные ведомства.

– Опять «иные»!

– Опять.

– А Смелкова… она кто? Она где администратором-то была? Она что? Всё иные и иные…

– Не важно! Испанка, вроде бы.

– Испанка?! Это как? Это кто?

– Чего ты подскочил?

– Я думал, что они другие.

– Увидел клок волос и уже – он думал!..

Бульмишев с сомнением потер ладони:

– Они ж заразные. Испанцы. А вот Сиклентьев говорил, что никаких испанцев вообще нет. Что это всё евреи. Они берут, сюда вот так вот – раз…

– Да хватит! Нам она – хоть марсианка. Нет ее. И дела нет. Забрали.

–Но если все-таки Смелков? – Не сдавался Бульмишев. – Упер ее в канализацию и там…

Пяткин процитировал по памяти то, что услышал по телефону от Сиклентьева:

– После исследований специалистами центра «К» ССиП второго образца генетического материала (предположительно спермы злоумышленника, обнаруженной на клочках тканей и на обнажившихся костях в области таза останков Виолы Смелковой) результаты экспертизы, равно как и прочие материалы дела по ее исчезновению, засекречены. Копия передана в канцелярию спецподразделения «U-707».

– Уж там найдут!

– Ага. Там найдут. Если искать станут.

– Как это?

– А так. Одно ясно: не Смелков. А то бы его давно арестовали. – Пяткин глянул на дверь, сказал, понизив голос: – Она первая что ли? Вот тут недавно одна сотрудница Большой Библиотеки Книг, чудом выжившая после нападения, впала в амнезию, перестала кого-либо узнавать.

– Родных?

– Вообще! Вилку с ложкой путает. Не говоря о людях! И никаких эмоций на лице. А-ля синдром Мебиуса. Но!.. Как видит человека в форме, испытывает безотчетный страх до визга. Орет. А ведь благопристойная в прошлом женщина. В хоре пела пониженным сопрано.

1.

Как потомственным представителям категории «D», им была положена квартира не выше третьего этажа. И в этом была своя радость: макушка клена упиралась в самые окна. В кроне пели птицы.

Дворник Жорка, длинный и худой, раскрыв окно стандартной квартиры по 5-му Просторному Проспекту, 103, выглянул на улицу.

– Хорошо. Свой лес.

Он всякий раз говорил или думал об этом, когда вставал. Не мог не радоваться подарку судьбы.

В комнату вошла мать в легком белом платье в горошек. Она всегда очень просто одевалась, и всегда была красива. Жорка знал это. Он слышал это от людей. Отец любил ее, когда был жив.

– Встал? Любуешься птичками? – Сказала красивая мать.

– Они меня ждут, – сообщил Жорка, знавший, что и матери нравятся птицы. Их беспечный свист.

Возможно, свист был деловой, но Жорке казался беспечным. Все эти перещелкивания да трели.

– Ждут? – усомнилась мать.

– В окно заглядывают, пока я сплю.

– Зачем? Ведь ты же спишь.

– Им все равно. Им интересно. Бегают царапуче по подоконнику и постукивают в стекло. Или дерут кресло на балконе. Я слышу.

– Жорка! И когда ты вырастишь!?

– Я вырос давно. Вот подожди! Увидишь скоро. Еще и имя новое получу!

– А чем твое имя плохо? Станешь каким-нибудь Скратонием! Антонием все равно не быть. Антонии розданы по категориям «А», «В» и «С».

– Знаю. Скратоний – тоже неплохо. Благозвучно.

– Благозвучно. А еще поэт!.. – Покачала головой, передразнила: – Царапуче!..

Жорка недовольно сощурил глаз. Он бывает упрям по пустякам:

– Всё равно получу право на достойное имя. Не буду ждать выслуги лет!

– Дурачок! Нашел чем гордиться. Имя…– Ерошит ему волосы. – Пошевеливайся. Метла зовет!

Жорка не спешит. Его окутывает привычное иллюзорное состояние, он словно бы еще досыпает.

– А зимой сюда прилетал снегирь. Наверное, из темного бора. Ты видела снегирей?

– Их было много.

– А темный бор?

– Они растут в провинциях, по руслам высохших песчаных рек. И не такие уж темные.

Жорка улыбнулся своему зимнему снегирю:

– Он был, как розовое облачко на ветке.

Да, совсем как облачко. Стоял тусклый зимний день. Снегирь пламенел. Жоркино лицо белым пятном проступало за обмерзшим льдистым стеклом. Солнце клонилось к закату. Синицы беззвучно подскакивали на соседних ветках. За зимними рамами их свист был неразличим. Лишь мнился как далекое тающее попискивание.

Туманился зимний клен. Серело небо. И все вокруг было серым. И среди этого серого горело лишь одно пунцовое пятно. В ушах нарастала забытая мелодия. Хрустальные молоточки выстукивали, отодвигали время. Жорка увидел человека, лицо его проступало сквозь зимний иней. Человек улыбался и что-то говорил. Он любил этого человека. Очень давно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю