Текст книги "Бедная Лиза"

Автор книги: Николай Кучмида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Николай Кучмида
Бедная Лиза

Ах, я люблю те предметы,

которые трогают мое сердце…

Н. М. Карамзин

По вечерам, уже в сумерках, когда от пристани до затонувшего наполовину солнца, перерезая реку, вытягивалась желтая пустая аллея, из-за поворота, гудя сильно и молодо, выплывал теплоход.

Белый как больница, с просторной палубой и ярко освещенным салоном, накрахмаленным рестораном, музыкой, теплоход был праздником для села. Вся молодежь собиралась на пристани, зеленом дебаркадере-поплавке. Ребята в резиновых сапогах с широко вывернутыми голенищами и в кепочках, натянутых ровно на брови, смешили девушек разными двусмысленностями, и девушки, не отводя глаз от надвигающегося на село теплохода, прыскали со смеху, приговаривая: «Ой, дураки!»

Теплоход вплотную подходил к пристани, толкал ее, старенькую, своей крепкой скулой; пристань вздрагивала, смех затихал.

Самые отчаянные без трапа залезали на теплоход, кричали девчонкам: «Привет родителям!» и бежали в буфет за пивом и сигаретами.

Играла музыка, шумела, пенясь, вода. Язычница Онисья, прозванная так за то, что ругалась наравне с мужиками, со скрежетом выволакивала трап; ей помогали приставить его к высокому белому борту, и теперь все смотрели на сходни, ожидая появления командированных или просто приезжих. И только кто-нибудь начинал спускаться, его разглядывали с головы до ног, прикидывая: кто он, почто приехал? Если трап оставался пустым, чувствовали себя будто обманутые.

Последними сбегали по трапу свои, местные, раздавали кому пиво, кому сигареты. Онисья стаскивала, ругаясь, сходни, отволакивала их в сторону. Высоко вверху капитанчик в строгом кителе и белой фуражке притягивал рукоятку гудка. Все испуганно вздрагивали.

Громадина отходила боком. Мы молча глядели на отодвигающийся от нас теплоход, думая о том вечере, когда сами взбежим вверх по трапу и так же медленно, боком отчалим от нашей маленькой темной пристани.

* * *

Праздник кончился – занавеску можно задернуть; так Лиза и сделала. Она жила в каюте на дебаркадере. Из единственного оконца был виден пятачок пристани, где собирались ребята, а теперь, когда все ушли, смотреть на пустое место с брошенными сходнями было вовсе не интересно.

Задернув занавеску, Лиза включила свет. Кровать, столик, стул, чемодан – вот и все, что было в каюте, а попросту – в маленькой чистой комнатке. Она не переставала нравиться Лизе Манеевой, девочке семнадцати лет, практикантке облкультпросветучилища. Когда Лиза приехала, все номера в Доме колхозника были заняты, и заведующий клубом, встретив ее прямо у трапа, предложил ей поселиться тут, в каюте на дебаркадере.

Все кругом Лизе нравилось – и река, и пристань, и село, вытянувшееся вдоль реки. А главное – то, что практика была первой. Хора в селе до Лизы не существовало, но хор будет, создаст его она, Лиза Манеева. И назовет его, например, так: «Зори Севера».

Она подружилась с девушками села, правда, еще не так близко, чтобы те заходили в гости. А ребятам Лиза понравилась своей непохожестью на знакомых с детства девчонок, но подойти и заговорить с ней робели: слишком чужой, незнакомой была она.

Когда Лиза заходила в сельмаг, женщины умолкали. Лизе казалось, что своим молчанием они осуждают ее за разбросанные по плечам волосы, и это каждый раз ее обижало.

…Зря она свет включила, сейчас комары налетят, а может, и мотылек, и будет всю ночь биться по стенам да потолку… Лиза потушила свет и, не запирая каюту, вышла на воздух. От пристани к низкому песчаному берегу тянулся длинный трап. Лизе хотелось сойти медленно, но упругий трап закачался, и ей пришлось почти бежать, высоко поднимая ноги. Перейдя улицу, она, теперь уже неторопливо, пошла по мосткам, казавшимся ночью при лунном свете бледными и даже голубоватыми. Вдоль всей дороги были давным-давно проложены эти высохшие на солнце и побелевшие от пыли мостки. Лиза шла по ним, внимательно вслушиваясь в ночные звуки, незаметные днем, – в тихий шорох воды о песок, поскрипывание калиток, – вдыхала запах мокрого песка.

Мостки кончились. Лиза снова перешла ту же улицу, спустилась к воде. В неподвижной реке уже дрожала расплывшаяся луна. Вот бы доплыть до нее и потрогать… Купальник остался в каюте – синий, как василек, купальник, но пусть, она же одна. И Лиза расстегнула первую пуговку.

В этом месте, в стороне от села, никто не купался, тем более ночью, и все же, раздевшись, она настороженно огляделась. Кругом было темно и тихо. Лиза выпрямилась.

Она стояла перед рекой на мягком холодноватом песке, голая, вытянув вверх руки, и не боялась, что ее увидят. Ей стало и радостно и жутковато. Напряженно улыбаясь, она вошла в реку. Вода была теплой, дно чистым, в мелких твердых песчаных ребрах. Когда вода стала по грудь, Лиза резко присела на дно, оттолкнулась ногами и вынырнула, легла на спину. Заметив, где дрожала луна, она поплыла туда, глядя в черное звездное поле.

Она поднимала руки, и вода стекала с них черными каплями. Как хорошо плыть без купальника, плыть ночью, одной, – это так страшно, – и все-таки плыть. Подняв голову, Лиза увидела, что заплыла далеко. А где же луна? До луны было еще дальше. Лиза поплыла теперь «по-собачьи» и вдруг испугалась черной сверкавшей воды, испугалась холодящей глубины и безлюдья. Бешено колотя ногами, выбиваясь из сил, она поплыла назад.

У берега успокоилась. Плавать расхотелось. Вышла из реки, немного обсохнув, накинула сарафанчик, куртку. Сорвав по пути какой-то цветок, вернулась на пристань.

К утру погода испортилась, потянуло холодом. Вода потемнела, сделалась шершавой, как вскопанная гряда.

Но когда Лиза сбежала босиком по упругому трапу и осторожно ступила на мостик, где женщины полоскали белье, – умыться, вода по-прежнему была теплой и пахла рекой. Умывшись и выпив утреннего молока, – подкармливала ее Онисья, – Лиза пошла в клуб.

В клубе тоже стало зябко. Летом не топили, а щелей хоть отбавляй. Хорошо, что была пятница: заведующий клубом отпустит Лизу пораньше. Сегодня вечером – кино, репетиции нет, она будет завтра. Будет, если сегодня из города на таком же большом теплоходе приедет Саша… То есть репетиция будет и без него, но лучше бы он приехал. Трудно проводить репетицию без солиста…

Взяв пачку нот, Лиза устроилась в последнем ряду в пустом зрительном зале с затемненными окнами. Впереди нее, отсвечивая спинками, тянулись к невысокой сцене ряды кресел. Если чуть наклонить голову набок, зал становился похожим на дно реки в твердых песчаных ребрах от волн. Сцена была закрыта темно-синим тяжелым занавесом. В первый раз Лиза увидела Сашу тут, на сцене, на фоне этого темно-синего занавеса. Саша стоял в белой рубашке и смотрел на нее, подходившую по проходу к сцене, чтобы спросить, какой кружок он ведет.

Он сказал, что никакого кружка не ведет, он тут плотничал, – сам он плотник, а зовут его Саша. Он легко спрыгнул со сцены.

Он сказал – плотник, и Лиза почему-то посмотрела на его руки. Наверное, потому, что у плотников руки должны быть крепкими и большими. У Саши были обыкновенные мальчишеские кулаки, и, конечно же, на правой руке на безымянном пальце красовалось колечко с вишневым стеклышком. Лиза усмехнулась.

– Подарили?

– Да, – ответил Саша, глядя ей прямо в глаза, – чувиха дала поносить.

Лиза, покраснев, отвернулась.

– А тебя как звать?

– Лиза.

– «Бедная Лиза» – это, случайно, не про тебя?

– Про меня. – И Лиза тоже посмотрела ему в глаза. – Читал?

– Мне про это читать еще рано.

– Да… рановато.

Саша смерил ее взглядом и с таким интересом уставился на ее ноги, что Лизу это сильно забеспокоило. Она еле сдерживалась, чтобы самой не посмотреть быстро на свои ноги в коричневых туфельках на низком широком каблуке.

– А сказали, – Саша поднял на нее глаза, – что у тебя ноги кривые.

Лизу бросило в жар. Какой ужас! Нагнувшись вбок, она быстро осмотрела свои ноги – прямые, стройные; многие девчонки могли бы ей позавидовать!

Лиза с изумлением посмотрела на Сашу: слепой, что ли? А он, насмешливо глядя ей так же прямо в глаза, сказал, помедлив:

– С кем-то спутали, наверно…

Таких смелых глаз ни у кого из мальчишек Лиза еще не видела. Смотреть в них не отрываясь – как стоять на песке раздетой.

Лиза даже замотала головой, чтобы прогнать стоявшее перед ней лицо Саши, и, прогнав, снова уткнулась в ноты.

У него отгулы, он в городе. Там живет девушка, может быть, в сто раз красивее Лизы, – та девушка, которая дала ему поносить свое простенькое колечко.

Скорей бы кончалась практика! Лиза представила: она вернулась в училище, начались занятия, все забыто. «Манеева – к директору!» Ее вызывают к директору, строгой женщине с длинной косой, свернутой в корону. «Ты же комсомолка, Лиза! Мы так надеялись на тебя! А ты не разучила с хором ни одной песни. Мне за тебя стыдно!»

Представив это, Лиза сама устыдилась. Никаких Саш, никаких «Зорей Севера». При чем тут Север, при чем тут «Зори»?.. Пусть будет просто хороший хор, на два голоса. Завтра – первая репетиция.

Но какой же хор без солиста…

* * *

Стемнело. Поднялась волна, и пристань покачивало. Лиза слышала из каюты, что на пятачке дебаркадера уже собираются, – кто-то играл на баяне, ругалась по привычке Онисья.

Раздался сильный гудок. Лиза вздрогнула, отдернула занавеску. Пристань, качнулась, заскрежетали сходни. Лиза отодвинулась от окна, не спуская с них глаз. По трапу, в новой модной куртке, весело улыбаясь, спускался Саша.

– Сань-ка! – обрадованно закричали на пристани.

– Че? – еще шире улыбнулся Саша.

– А ниче… – Все кругом засмеялись, и Саша тоже.

Глядя на него, Лиза вдруг поняла, что улыбается тоже. Вот он и приехал. Выбежать бы из каюты, чтобы он увидел ее, ведь она тоже надела новое красивое платье и простояла до теплохода, потому что боялась его помять; выбежать бы, увидеть близко его лицо, побыть рядом, что-нибудь спросить, что-нибудь услышать в ответ…

А кольцо? Лиза приникла к окну так близко, что ударилась лбом о стекло. Кольцо было на месте.

Отвернувшись от окна, она прошла до середины комнаты и остановилась, свесив голову. Нет, из каюты она не выйдет, и никто здесь не увидит ее в этом платье. Лиза слышала, как отошел теплоход, как, стуча по трапу ногами, ребята и девочки повалили гурьбой за Санькой и он им что-то рассказывал, а они громко смеялись. Потом их голоса и шаги удалились, пристань опустела, кругом было снова тихо, лишь плескалась о дебаркадер вода.

Праздник кончился. Лиза сняла платье, свернула, засунула в чемодан. Ну и что же, что он приехал?.. Он приехал на репетицию, он хорошо поступил, хотя мог бы и не приезжать. Что такое первая репетиция!

Лиза переоделась в старое удобное платье, надела куртку, застегнулась на все пуговицы, подняла воротник. Да, у него чистый, приятный голос, ему нужно петь, нужно учиться. Она, Лиза, может поговорить о нем хоть с директором своего училища. Способным людям надо помогать, и хоть чем-нибудь, но она Саше поможет. А все остальное ее не касается. Да, все остальное ее не касается,

Лиза занавесила окно и вышла. Вечер был ветреный и сырой, трап намок, панель вдоль дороги почернела. Ветер смахивал дождинки с листьев деревьев, дождинки летели в лицо. Пусть, она и вправду бедная…

Дойдя до конца панели, Лиза повернула, пошла назад. Теперь ветер дул в спину. Холодно было. Грустно и холодно.

На берегу у начала трапа, облокотившись на перила, стоял кто-то. Лиза испуганно остановилась. Кто-то стоял и курил – огонек краснел.

Лиза поздно остановилась, – ее, конечно, заметили. Увидев, что она струсила, тот на трапе негромко, но чисто пропел:

 
По деревне идетё,
Играете и поетё.
Мое сердце раздражаете
И спать не даетё.
 

Лиза медленно приближалась к трапу. Сердце билось так же, как ночью, когда она входила в реку.

– Я приехал, – сказал Саша.

Лиза ничего не видела из-за вдруг навернувшихся крупных слез. Когда слезы скатились, она выпрямилась, подняла подбородок и спокойно спросила:

– Повидался с девушкой?

– С какой?

– С этой. – Она кивнула на его руку с блестевшим колечком.

Саша повернул руку к свету, оценивающе рассматривая тускло блестевший ободок и вспыхнувшую вишенку, потом, покрутив, снял с пальца колечко и протянул на ладони:

– На, бери. Сам делал.

Вишенка лежала на Сашиной ладони, широкой и крепкой, как у настоящего плотника, и, странно, колечко начинало ей нравиться. Она взяла его и примерила на свой пальчик, на другой, на третий – колечко ни на одном не держалось, и она вернула его Саше.

– Репетиция завтра будет? – спросил он.

– Да.

– Во сколько?

– В десять.

– Я убавлю его и принесу.

– И я буду твоей чувихой?

– Да.

– У тебя куртка новая… – сказала Лиза.

– Нравится?

– Да.

Саша опустил глаза.

– Знаешь… я целоваться не умею.

– Я тоже, – прошептала Лиза.

Они потянулись друг к другу, прижались щеками и стояли так молча, обнявшись.

– Тебе пора спать, – прошептал Саша. – Иди. Я еще тут покурю.

– Нет, ты тоже иди домой. Ты же целый день плыл.

– Я думал: встретишь или не встретишь?

– А я думала: встречать или не встречать?

– Теперь мы встретились…

– Да…

* * *

Лежа под одеялом и слушая, как за стенами с тихим шорохом ходила вода, Лиза думала о Саше. Думать о нем, вспоминать его щеку, его сухие царапающие губы, его мягкие волосы было так же ново и страшновато, как плыть в темноте.

Она знала, что Саша сейчас тоже о ней думает. Незаметно уснув, она увидела себя и его, плывущих ночью к сверкающей огромной луне.

Рисунок Натальи Кошельковой