Текст книги "Домик на реке"

Автор книги: Николай Чуковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

6

Доски, которые он должен был обстрогать, уже лежали на его верстаке, приготовленные Вовой Кравчуком. Коля с удовольствием принялся за работу – она отвлекала его от мыслей. За последнее время он научился отлично владеть рубанком. Стружка ползла ровная, он по желанию мог делать ее толще и тоньше, доска становилась гладкая, как стекло. Прислушиваясь к шелесту стружек, он не заметил, как кто-то остановился у него за спиной.

– Ты, кажется, хотел со мной поговорить? – раздался голос Виталия Макарыча.

Выпустив из рук рубанок, Коля обернулся. Виталий Макарыч улыбался и внимательно смотрел на него.

– Ну что ж, пора, – продолжал Виталий Макарыч. – Я тоже давно уже собираюсь с тобой поговорить, но хотел раньше к тебе приглядеться. Ты снаружи очень похож на своего отца. Когда глядишь тебе в глаза, кажется, будто говоришь с ним. Но, как знать, похож ли ты на него внутри… И я все откладывал.

Он еще раз медленно оглядел Колю от макушки до башмаков и сказал:

– Пойдем поговорим.

Он зашагал к дверям школы, и Коля пошел за ним. Мальчики глядели им вслед, но не очень удивились: им знаком был обычай Виталия Макарыча разговаривать наедине то с одним школьником, то с другим. Многие из них уже прошли через эти разговоры, иногда приятные, иногда неприятные, но всегда такие, что их не скоро забудешь.

Виталий Макарыч отвел Колю в свой кабинет – бывший кабинет Колиного папы – и сел за стол.

На столе стояла чернильница с такими знакомыми Коле медведями.

– Пора нам познакомиться, – сказал Виталий Макарыч, ласково и серьезно глядя Коле в лицо. – И не только потому, что я учитель, а ты мой ученик. Мы с тобой связаны и иной, еще более прочной связью, и нам нужно знать друг друга. О чем же ты хотел со мной поговорить?

Коля хотел поговорить с ним о папе. Но, как всегда, заговорить о папе было ему трудно.

– Вы были партизаном? – спросил Коля.

– Был, – ответил Виталий Макарыч.

И охотно, просто, дружески, как большому, он стал рассказывать Коле о себе.

– До войны я жил с сестрою в Тирасполе, – сказал он. – Я заболел аппендицитом, меня положили в больницу и сделали мне операцию. Когда в Тирасполь пришли вражеские войска, я еще лежал в больнице и никуда не мог двинуться. Меня схватили, упрятали в лагерь, и я думал, что там помру. Однако выжил. Через полтора года я бежал из лагеря и тайком вернулся в Тирасполь. Спрашиваю: где сестра? Говорят: ее убили. В Тирасполе я больше оставаться не мог – за мной следили, – и я ушел. Я пришел сюда, в этот город, так как понимал, что Красная Армия освободит этот город раньше, чем Тирасполь. Здесь я познакомился с партизанами, и они приняли меня в отряд.

Коля внимательно слушал этот рассказ, думая, что Виталий Макарыч сейчас расскажет и о знакомстве с его папой. Но Виталий Макарыч вдруг спросил:

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Моряком, – ответил Коля.

– Здесь есть еще один мальчик, который хочет стать моряком, – сказал Виталий Макарыч. – Он в бригаде маляров, его зовут Степа. Храбрый мальчик! Ах да, ты ведь, кажется, с ним приятель…

Коля кивнул головой. Он, конечно, не собирался рассказывать Виталию Макарычу о своей ссоре со Степочкой.

– Я тоже хотел стать моряком, – продолжал Виталий Макарыч.

– Отчего же вы не стали? – спросил Коля.

– Оттого, что я стал учителем. И, представь, не жалею. Оказалось, что быть учителем так же увлекательно, как быть моряком. Твой папа тоже никогда не жалел, что он учитель…

Вышло так, что Виталий Макарыч сам заговорил о папе.

– Ты очень любил своего папу? – спросил он, помолчав.

– Очень, – сказал Коля.

– Я тоже очень любил его, – проговорил Виталий Макарыч. – Это он меня вовлек в отряд. Я очень любил его, – повторил он, – хотя мы встречались с ним недолгий срок – только те три месяца, что он прожил у Архипова за комодом. Я приходил к нему, мы сидели там в тесноте перед коптилкой и разговаривали часами. Он много рассказывал мне о твоей маме и о тебе. Он не знал, где вы. Не знал, живы ли вы. Он очень тосковал. Потом он ушел от Архипова, мы собрались в условленном месте, и все было кончено…

Он замолчал, очевидно не уверенный, нужно ли продолжать.

Но Коля хотел знать все.

– Вы собрались, чтобы взорвать мост? – спросил он.

– Да, – сказал Виталий Макарыч, – все было уже подготовлено. Нет, не мы подготовили мост к взрыву, а сами немцы. Но они думали его взорвать только тогда, когда все их войска будут уже на той стороне. А нам поручено было взорвать его раньше, чтобы они не могли уйти. Мы разведали точно, где они заложили свои мины, и должны были прорваться к мосту и взорвать его. План действий был разработан отлично, мы получили приказ, собрались… Но все кончилось…

Он опять замолчал.

– У вас был большой отряд? – спросил Коля.

– Сначала большой, наводивший ужас на немцев во всей области. Меня тогда здесь еще не было. Но потом фронт приблизился, и отряд разделился – большинство партизан ушло на запад, в глубь занятой немцами территории, а здесь осталась маленькая группа, которой поручили только одну задачу – взорвать в нужную минуту мост. Двадцать человек, самых отборных. Я был двадцать первый. Получив приказ, мы собрались поздно ночью, и…

Он колебался, нужно ли продолжать.

– На вас напали немцы, – сказал Коля.

Виталий Макарыч кивнул.

– И долго вы дрались? – спросил Коля.

– Не знаю, – ответил Виталий Макарыч. – Ничего не знаю. Я сидел в домике, когда совсем рядом раздалась стрельба. Я схватил гранату и прыгнул в окно. Меня сразу ранили, и я потерял сознание. Одна пуля пробила мне руку, другая слегка задела голову и ошеломила меня. Я пролежал в кустах часа два, ничего не помня. Когда я очнулся, уже светало. Кругом тихо, только плещет река за деревьями. Я разгреб кусты и вылез. Убитых немцев я не считал, их было много. А товарищей моих было убито восемнадцать человек…

Виталий Макарыч уже не сидел в кресле, а взволнованно ходил по своему кабинету.

Коля молча следил за ним. Сердце у Коли билось так сильно, что мешало ему говорить. Наконец он овладел собой.

– Виталий Макарыч, – попросил он, – скажите мне только одно: что стало с убитыми?

– Колхозники похоронили их в братской могиле.

– Значит, мой папа тоже лежит в этой могиле?

– Нет, – сказал Виталий Макарыч, – среди восемнадцати убитых не было твоего папы.

– Где же он?

– Не знаю. Он, видимо, тоже погиб, но когда и где – неизвестно.

Выговорить это Виталию Макарычу было нелегко. Он отвернулся, чтобы не смотреть на Колю. Однако Коле показалось, что он заметил на глазах у Виталия Макарыча слезы. Но Колины глаза были сухи. Он только словно одеревенел весь внутри. Ему хотелось открыть дверь и уйти, забиться куда-нибудь, где бы его никто не мог увидеть, остаться совсем-совсем одному.

Но он не ушел. Ему нужно было знать все.

– Виталий Макарыч, – спросил он твердо, – а как немцы узнали, где вы собираетесь?

У Виталия Макарыча блеснули глаза.

– Как узнали? – переспросил он, и лицо его передернулось. – Очень просто. Нас предали.

– Кто же вас предал?

– Да, – сказал Виталий Макарыч, – любопытно было бы знать, кто нас предал.

– А вы не знаете?

– Кто-нибудь из своих. Посторонним ничего не было известно.

– Значит, в отряде был предатель?

Виталий Макарыч кивнул.

– Кто? Восемнадцать человек убито…

– Немцы не стали бы убивать предателя. Кто-нибудь из тех, кто тогда остался в живых.

– В живых остались вы и мой папа, – сказал Коля, блеснув глазами. – Ведь не вы были предателем…

– И не твой папа.

– Кто же?

– Третий. В живых тогда осталось трое.

– Вы знаете этого человека?

– Знаю.

– Где он?

– Исчез.

– И вы уверены, что это он вас предал?

– Больше некому, – сказал Виталий Макарыч. И, помолчав, прибавил: – Но это надо доказать.

– Как же доказать, если все погибли?

– Я докажу, – сказал Виталий Макарыч. – Я жду… Мне бы только дождаться… И тогда все будет ясно.

7

Коля вышел из кабинета Виталия Макарыча и спустился на двор. Но к своему верстаку он не подошел. Ни на кого не взглянув, он вышел на площадь и наугад пошел через город, торопливо сворачивая с улицы в улицу.

Он старался думать, но мысли его разбегались. Почему-то вспоминалось ему не то, что говорил Виталий Макарыч, а те слова, которые сказала ему сегодня Лиза: «Твой папа был героем…» Он чувствовал нежность к Лизе, вспоминая эти ее слова. Прямодушная, добрая Лиза не сомневалась, что Колин папа был героем. Коля тоже ни на мгновение в этом не сомневался; он чувствовал, что и Виталий Макарыч не сомневается. И все же Виталий Макарыч сказал: «Но надо доказать!»

Не замечая времени, он долго бродил по улице и очень устал. Внезапно река преградила ему дорогу. Он остановился и очнулся.

Он стоял один на крутом голом склоне, горячем от вечернего, низко висящего солнца. Куда идти? Он решил спуститься к воде.

Сойдя вниз, он сел на камень и стал смотреть в воду. Река двигалась у его ног могуче и неудержимо. Гладкая, без ряби, как стальная, она неслась и неслась, спокойная, важная, уверенная в своей силе. Он издавна любил смотреть на движущуюся воду.

На песке возле самой воды лежала щепка, и он спихнул ее носком башмака в воду. Она нерешительно закачалась, как бы не зная, в какую сторону ей направиться. Робко-робко отодвинулась она от берега. Но мало-помалу смелости в ней прибывало, она шла все быстрей, все уверенней. И через минуту она уже твердо, без колебаний, неслась вдаль, к мосту. Коля следил за нею, пока не перестал ее видеть, и потом долго еще скользил глазами по речной глади, стараясь угадать ее там, в просторе.

Он стал думать о том, где побывает эта щепка, которую он отправил в путь. Она будет плыть днем и ночью, под звездами, под горячим солнцем, под косыми дождями, мимо лесов, деревень, городов, из этой реки попадет она в реку, которая еще больше, еще могущественнее, пересечет с севера на юг всю широкую полосу степей и выйдет в море. И кто знает, сколько лет будет качаться она там, в море, переползая с гребня на гребень, и к какому далекому, диковинному берегу вынесет ее наконец.

И он подумал, как хорошо было бы стать маленьким человечком, не больше наперстка, взобраться на эту щепку и отдать себя во власть могучей воды, омывающей все страны, все земли, и уплыть в безграничный простор мира, где нет ни тревог, ни мучений, а только звезды, ветер и вольная воля.

«Твой папа был героем, и ты тоже должен стать героем». Так сказала Лиза. И он вдруг почувствовал страстное желание немедленно, сейчас же совершить подвиг, самый удивительный, самый отважный, чтобы и Степочка, и Лиза, и Виталий Макарыч знали, что он достоин своего папы.

Солнце стало огромней, краснее, и край его уже уперся в землю, там, за низменным берегом заречья. Степочка скоро сядет в свой челнок и поплывет по реке до самого моря. Когда это будет? Завтра? Послезавтра? Какой сегодня день? Коля стал считать дни. Сегодня пятница.

Пятница! Сегодня Степочка отправляется в плавание на Черное море! В двадцать один ноль-ноль! Через час! Нет, через полчаса!..

Коля нерешительно встал с камня. Солнце зашло, быстро темнело. Коля поднялся вверх по откосу. Там он постоял минуту, потом свернул – но не влево, к дому, а вправо. Он шел сначала медленно. Потом все быстрее. Потом побежал.

Первые звезды зажглись в небе, деревья слились в черные купы, но он знал дорогу к тому белому развалившемуся домику, возле самой воды, между двумя мостами, где был спрятан Степочкин челнок. Он бежал, и бежал, и бежал, словно за ним гнались, слетел с горки по склону к реке, пересек железнодорожные пути, которые вели к временному деревянному мосту, и когда был уже совсем близко, заблудился в каких-то кустах. Он пошел напрямик, через кусты, ломая их, и перед ним мелькнули белые стены. Вот он, домик.

– Степа! – позвал он негромко.

Он обошел домик вокруг и увидел Степочку. Степочка уже выволок свой челнок из домика, спустил на воду, в камыши, и вставлял весло в уключину.

– Садись, – сказал он Коле. – Я ждал тебя. Я знал, что ты придешь.

Глава четвертая
Путешествие

1

Коля влез в челнок и сел на среднюю скамейку. Степочка – босой, в коротеньких штанишках – оттянул челнок от берега и вскочил в него.

Камыши, еле видные в темноте, расступились с шуршанием, уступая челноку дорогу.

– Раз уж ты сел за весла, так греби, – сказал Степочка. – А я буду править.

И Коля стал грести. Сначала челнок шел медленно, с трудом преодолевая сопротивление камышей. Но камыши внезапно кончились, и они вышли на свободную воду – черную, с дрожащими светлыми пятнышками отраженных звезд. И пошли быстрее.

Руля у челнока не было, но было третье весло, коротенькое, и Степочка, сидя на корме, правил этим веслом. Он держал курс прямо от берега и даже несколько вправо, против течения.

– Я хочу выйти на стрежень еще до моста и там свернуть, – объяснил он. – Тогда нас пронесет под мостом в самой середине, между двумя центральными быками, на месте взрыва.

Коля смутно понял его слова, да и не вдумывался в них. Лишь бы двигаться – куда угодно. Взмахи весел и равномерные всплески воды успокаивали его. Редкие огни города, отражаясь в воде дрожащими столбиками, удалялись. Огни удалялись и плыли в сторону; несмотря на все усилия Степочки, челнок сносило течением. Сбоку в темном небе смутно угадывалось что-то еще более темное, поглощавшее то одну звезду, то другую, – взорванный мост.

Приближение моста чувствовалось по все нараставшему шуму воды, разбивавшейся у громадных каменных быков. Степочка, сидевший прямо против Коли, обеими руками держал рулевое весло, давил на него грудью. Он был напряжен и неподвижен.

– Греби! Только греби! – шептал он.

Коля послушно греб изо всех сил. Шум воды становился все громче, превращаясь мало-помалу в протяжный рев. Этот рев нисколько не беспокоил Колю, он к нему не прислушивался, не понимая его значения.

И вдруг сбоку во тьме он увидел что-то черное, какую-то громаду, стремительно приближающуюся, уже совсем близкую. Белая пена клокотала и бугрилась у подножия громады, а громада все росла и росла, надвигаясь на челнок из тьмы со скоростью поезда. Это был бык моста, и течение, волоча челнок боком, тащило их прямо на него.

Коле стало жутко, и он наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть лицо Степочки. Оно было напряженное, жесткое, спокойное. Степочка что-то сказал Коле, грохот воды заглушил его слова, но Коля догадался: греби! И Коля греб, греб, греб…

Пена клокотала уже вокруг, челнок как-то странно раскачивался, громада быка была уже совсем рядом и заслонила звезды, половину неба. Коле стало жутко и захотелось бросить весла. Но он взглянул на Степочку – и не посмел.

Вдруг Степочка резким движением переложил рулевое весло, и челнок круто повернулся – носом к быку. Коля вскрикнул, но сам не расслышал своего крика – так ревела кругом вода. В гибели он уже не сомневался.

Однако бык снова оказался сбоку. Их несло мимо.

Спасены!

– Бросай весла! – крикнул Степочка.

Коля выпустил весла из рук. Они повисли в уключинах вдоль бортов. Если бы он бросил их на мгновенье позже, весло было бы сломано – так близко к быку проносило течение челнок. Коля поднял голову и высоко-высоко над собою увидел исковерканные взрывом железные балки моста, растопыренные, словно пальцы. Звезды двигались между ними. Метрах в пятидесяти от челнока из воды торчал следующий бык, обвалившийся и почти целиком погруженный в воду. Издали, с городских улиц, он был едва заметен, но здесь вершина его, торчавшая над водой, казалась большой черной скалою, окруженной белой пеной.

– Вот это был расчет! – сказал Степочка с удовольствием. – Если бы я ошибся на один метр, наш бот раздавило бы, как яйцо.

Коля устал. Он все не мог отдышаться и жадно глотал воздух. Взорванный мост они уже миновали – огромный бык, который едва не погубил их, был за кормой и отступал, уходя во тьму.

Коля повернулся к корме спиной и стал смотреть вперед. Река тускло поблескивала при свете звезд. На высоком правом берегу был лес, и его зубчатые вершины отчетливо выделялись в звездном небе. Левый берег, низкий и луговой, едва угадывался в темноте. С этого почти незримого берега доносился треск кузнечиков и запах кашки.

– Грести мы пока не будем, – сказал Степочка. – Смотри, как нас быстро несет!

Челнок казался неподвижным. И, только глядя на правый берег, было видно, как круглые, обросшие лесом холмы ползли назад, постоянно меняя свои очертания. Течение кружило челнок – оно несло его вперед сначала носом, потом правым бортом, потом кормой, потом левым бортом и снова носом, и кружились берега, кружилась река, кружились звезды над их головами. Город и мост давно уже скрылись бесследно.

У Коли под ногами лежало что-то мягкое. Он нагнулся и нащупал сети из тонких бечевок. Это был невод – сложенный, он лежал на дне челнока. Тут же рядом лежали два длинных прута с лесками и крючками – две удочки.

– Одна для меня, другая для тебя, – сказал Степочка.

И Коля подивился: значит, Степочка все это время не сомневался, что он не посмеет его ослушаться и поедет с ним!

В челноке было сложено все то необходимое имущество, о котором Степочка говорил Коле еще на школьной крыше: солдатский котелок, мешок с картошкой, мешочек с сухарями, совсем маленький кулек с крупой, четыре банки мясных консервов. Была еще большая жестянка, в ней можно было готовить, но пока Степочка употреблял ее для того, чтобы вычерпывать воду из челнока. Была здесь и тренога, сделанная из толстой проволоки – изобретение Степочки, которым он очень гордился; эту треногу можно было поставить в костер и подвешивать к ней котелок. В карманах у Степочки хранились: три коробки спичек, перочинный ножик и замечательная, непромокаемая зажигалка. Она закрывалась герметически, с нею можно было выкупаться и потом зажечь. Настоящая морская вещь!

Было, конечно, и оружие, и прежде всего две ручные гранаты Ф-1. Кроме того, был длинный обоюдоострый нож, вроде кортика, но без ножен, и штык, шершавый от ржавчины и не совсем прямой. Было несколько десятков патронов, совершенно исправных: больших – от винтовки и маленьких – от нагана. Ни винтовок, ни наганов пока не было, но Степочка надеялся при случае их раздобыть.

Все это оружие предназначалось для двоих и было распределено Степочкой так: каждому по гранате, Степочке кортик, Коле штык. Но временно, ввиду того что им пока не угрожала никакая опасность, оно было сложено в одном месте – под передней скамейкой челнока, где суше всего.

Степочка задолго готовился к плаванию и старался предусмотреть все необходимое. Но в первую же ночь оказалось, что он предусмотрел не все. Он забыл об одежде. На нем была кепка, темная бумажная курточка поверх рубашки и брюки. Обуви не было никакой – он все лето ходил босиком и считал, что обувь нужна только зимою. У Коли были башмаки и носки, но не было ни курточки, ни кепки. Он совсем не готовился к путешествию и явился на челнок так, как ходил днем: в рубашке, надетой на голое тело. И мало-помалу стал зябнуть.

Сперва он только ёжился, потом начал дрожать. День был жаркий, а ночь оказалась холодной. Он снова принялся грести, чтобы согреться; выровнял челнок, вывел его на середину реки; но руки его так устали в первые минуты плаванья, что теперь едва слушались, и через четверть часа он в изнеможении передал весла Степочке, который тоже озяб. Степочка греб, а Коля сидел рядом на корме с мокрым рулевым веслом в руках и дрожал.

С левого берега полз туман, клочковатый, белесый; за пеленою этого тумана, сырого и холодного, постепенно исчезла вся река, исчезли берега, только звезды по-прежнему ярко сияли вверху.

Хуже всего было то, что Коле вдруг отчаянно захотелось спать. Несколько раз он задремывал сидя, но тотчас же просыпался от холода и опять с тоской видел кругом воду, туман, тьму. Он хотел предложить Степочке пристать к берегу и поискать где-нибудь тепла, но не решался, боясь, как бы Степочка не стал презирать его за слабость. Степочка давно уже не греб, оставил весла и тоже дрожал. Но был бодр, как прежде, и, задрав голову, внимательно разглядывал созвездия.

– Мы плывем прямо на юг, – сказал он, вероятно надеясь этим утешить Колю. – Большая Медведица как раз у нас за кормой. Где Большая Медведица, там север.

Коля обернулся и увидел семь звезд Большой Медведицы, висевших над рекой, как легонький мостик. Они показались ему такими холодными, эти звезды, что он сразу, дрожа, отвернулся от них.

– Вот если бы немного погреться, – сказал Коля робко.

– Да где же погреться? – спросил Степочка.

– В какой-нибудь деревне…

– Здесь деревень нет, – сказал Степочка. – Видишь, кругом ни одного огня.

Действительно, весь этот край, сожженный немцами, ночью казался необитаемым. Они не видели ни одного огня, с тех пор как покинули город.

– Ну, в лесу посидим…

– В лесу еще холоднее.

– Костер разведем…

Но Степочка был непреклонен. Он заранее составил себе план путешествия и не хотел от него отступать. По этому плану, всю первую ночь они должны были провести в плавании, чтобы поскорее уплыть как можно дальше от города. Тогда их не догонят.

– Вот солнце встанет, согреемся, – сказал он.

Но сам понимал, что солнце встанет еще очень не скоро. Ему тоже было холодно и тоже хотелось спать. Поразмыслив, он предложил:

– Давай ляжем рядом на невод, под скамейками. Прижмемся друг к другу, и нам будет тепло.

Действительно, на дне челнока было немного теплее. Они обнялись, грея друг друга. И Коля уснул.

Это был беспокойный, тяжелый сон, часто прерывавшийся. Коля просыпался от холода всякий раз, когда Степочка вставал, а Степочке приходилось вставать часто, потому что течение прибивало челнок к берегу и нужно было отталкиваться. Степочка ложился, и Коля засыпал снова. При каждом его пробуждении созвездия меняли свое положение в небе. Ночь двигалась.

Наконец он проснулся от такого нестерпимого холода, что больше заснуть не мог. Светало. Звезды исчезли, и края маленьких облачков в вышине розовели от солнца. Там, в небе, уже началось утро. Но внизу солнце еще не появлялось, и все было скрыто туманом, белым и плотным. Туман обступал челнок со всех сторон, как стена, и что за этой стеной – разглядеть было невозможно.

Степочка сидел за веслами и греб. Коля поймал на себе его взгляд и, закрыв глаза, притворился спящим. Ему не хотелось разговаривать. Нестерпимая тоска томила его. Он не сразу понял, отчего ему так тоскливо. Нет, не от холода. Ему плохо потому, что сам он нехорош. Он сделал что-то скверное, несправедливое. Вот только надо вспомнить, что он сделал.

И вдруг он вспомнил. Мама!

Он бросил ее, оставил совсем одну. Его мучило, что Степочка считает его трусом, ему Лиза сказала, что он должен быть героем, и он забыл о маме! Разве в том геройство, чтобы бросить все и бежать куда-то на Черное море? Это бегство, а не подвиг. Он просто бросил все важное, трудное, бросил на других людей и удрал. А этого важного и трудного так много! Вот подвиг – восстановить разрушенную школу. Вот подвиг – помочь Виталию Макарычу раскрыть до конца страшную тайну гибели партизанского отряда, узнать о судьбе папы. А мама… Вот самое важное дело – помочь ей жить, помочь ей перенести свое горе. Мама… Коля уехал, ничего ей не сказав, ни о чем не спросив. Зачем он так обидел маму!

Озябший, он лежал на дне челнока и от стыда не мог открыть глаз. Мама, конечно, беспокоилась о нем всю эту ночь. Она теперь ищет его по городу. Что же ему делать? Вернуться! Но как? Рассказать обо всем Степочке? Нет, Степочка не поймет его, он подумает, что Коля струсил, и будет смеяться.

И Коля решил расстаться со Степочкой, чуть только они пристанут к берегу, и вернуться в город пешком.