Текст книги "Так совершается подвиг
(Рассказы)"

Автор книги: Николай Личак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Важное задание

1

омандир Н-ской бомбардировочной авиационной дивизии, заложив руки за спину и дымя зажатой во рту папиросой, молча ходил по комнате. Время от времени он резким движением выбрасывал из-за спины левую руку, на запястье которой поблескивали часы.

У письменного стола навытяжку стоял начальник штаба и следил глазами за крупной, горбящейся фигурой полковника, в густых клубах дыма вышагивающей по комнате.

Наконец, полковник подошел к столу и, приподняв край разложенной на нем карты, прикрывшей пепельницу, потушил папиросу, достал другую и чиркнул спичкой. Затем повернулся к двери, где неподвижно застыл, чуть подавшись всем корпусом вперед, вызванный им капитан, начальник разведки.

– Ни на секунду не прекращайте вызовы по радио. Запрашивайте наземные посты. Обо всем новом немедленно докладывайте. Уразумели?

– Так точно, товарищ полковник! Будет исполнено!

– Скверно, начальник штаба, – проговорил полковник, когда разведчик вышел. – Пятнадцать минут тому назад самолет должен быть на аэродроме, а капитан Шевчук с докладом и данными фотосъемки здесь. Понимаешь, что будет, если с Шевчуком что-нибудь стряслось? Сорвется операция, вот что будет! Хо-о-рошенькое дело! Да оно и понятно, кто же пошлет на бомбежку сотни самолетов по непроверенным данным… Да и есть ли они там, эти проклятые танки?

– Шевчук – опытный летчик, и я не допускаю мысли… – рассудительно начал начальник штаба. – Ну, вышла какая-нибудь задержка, непредвиденная, так сказать… Однако я уверен, что он выполнит задание.

Несколько минут прошло в молчании. Вдруг резко отворилась дверь и в комнату снова вбежал начальник разведки.

– Над третьим постом, высота пятьдесят метров, курсом сто десять, прошел бомбардировщик. Очевидно, подбит, – залпом выпалил капитан и перевел дух.

Полковник вскочил и склонился над картой. Прочертил карандашом курс самолета, прикинул расстояние. Выпрямился, бросил карандаш.

– Шевчук должен сесть в районе Карповки. Машину! – бросил он капитану. Затем, обращаясь к начальнику штаба, приказал:

– Пошлешь вслед за мной ремонтную летучку.

И быстро пошел к выходу.

2

Стрелка высотомера показывала 5000 метров. В кабине холодно, несмотря на включенный обогреватель. Капитан Шевчук, зябко поеживаясь, плотно врос в сиденье: одну руку он легко держит на штурвале, другая отдыхает лежа на коленях. Машина идет еще над территорией противника, но обстановка спокойная. Сплошные молочно-белые, неподвижно застывшие облака, словно цепь ледяных гор, укрывают бомбардировщик от наблюдения с земли, и он, могуче рокоча моторами, стремительно несется к своему аэродрому.

В переговорном устройстве время от времени раздается густой, но мягкий, с украинским акцентом, голос Шевчука, напоминающего, что нужно смотреть за воздухом. Потом вдруг слышатся тихие, задушевные слова песни:

 
Ой, не свиты, мисяченьку,
Не свиты нико-о-ому,
Тильки свиты мыленькому,
Як иде-е до до-о-ому…
Я-аак иде-е до до-о-о-му-у…
 

Штурман старший лейтенант Бурцев приподнимает голову от карты, улыбается. Улыбается в своей отделенной переборками хвостовой кабине и стрелок-радист, молодой, краснощекий старшина Радин. Обоим ясно: раз командир поет – значит, в хорошем настроении. Старший лейтенант Бурцев некоторое время смотрит в затылок капитану и, хотя тот не поворачивает головы, хорошо представляет себе добродушное, почти круглое лицо с веселыми искорками в глубоко сидящих зеленоватых глазах и с черными щетинистыми усами. Сейчас с лица Шевчука наверняка не сходит довольная улыбка. Да и отчего не быть довольным! Приказ выполнен. Разведка проведена отлично. Несмотря на сильный заградительный огонь, экипаж сфотографировал большое скопление танков и самоходок противника. Они действительно оказались там, где, основываясь на данных других видов разведки, и предполагало командование.

Оторвав взгляд от планшета, Бурцев протянул руку и, слегка дотронувшись до плеча Шевчука, не скрывая радости, доложил:

– Подходим к линии фронта. Через пятнадцать минут мы дома. Вылет спокойный, я бы даже сказал, скучный… Можно запевать.

И вздрогнул от резкого вскрика радиста:

– Справа сверху вижу два самолета!

– Та-ак! – неопределенно бросил Шевчук и, не оборачиваясь, приказал: – Опознать самолеты! Приготовиться к отражению атаки.

– Не наши, – слегка прерывающимся голосом, зорко всматриваясь в вырастающие силуэты, тотчас же ответил Радин. – Кажется… Да, «Фокке-Вульф» 190. Идут в паре. Прямо на нас! Заметили, сволочи!

– Добре, добре! – Шевчук скользнул взглядом по приборам и, положив вторую руку на штурвал, скомандовал: – Штурман и стрелок, докладывать о действиях противника. – И уже тише, как бы оправдываясь, добавил: – Иду на снижение. В драку ввязываться не будем!

Бурцев понимающе кивнул головой. Иного выхода в сложившейся обстановке он тоже не видел и в душе одобрял решение командира. Теперь его волновало только одно: успеют ли они уйти в облачность?

Но командир был спокоен. Его голос звучал ровно и отчетливо.

Шевчук начал медленно отжимать штурвал. Машина, как и всегда, замерла на какую-то долю секунды и, опуская нос, послушно входила в пике, набирая все большую скорость. Стрелка высотомера быстро побежала по циферблату влево, показывая снижение. Самолет словно падал в бездну. От бешеной скорости тело стало совсем невесомым, шумом отдавалось в ушах резкое изменение давления. Радин, с трудом удерживаясь за тяги, чтобы не взмыть к потолку своей кабины, увидел, как вслед за почти отвесно падающим бомбардировщиком, клюнув длинными и узкими носами, нырнули вниз и фашистские истребители. Но тут бомбардировщик врезался в густую молочную пелену, и радист потерял их из виду.

Только на высоте трех тысяч метров Шевчуку удалось пробить облачность, и он сразу же включил автомат выхода из пике. Самолет дрогнул и стал медленно выравниваться. Подтягивая штурвал на себя, Шевчук стал набирать высоту, чтобы снизу вплотную прижаться к облакам и таким образом ускользнуть от истребителей.

Однако ему не удалось выполнить задуманный маневр. Сверху черными тенями выскочили из облаков «фокке-вульфы», заметили бомбардировщик, сбавили скорость и, сделав разворот, пошли в атаку.

Теперь уклониться от боя было невозможно. Всё решали выдержка, спокойствие, быстрота и точность огня. «Только бы отогнать, заставить их отказаться от атаки и уйти», – думал Шевчук и, сдерживая себя, неторопливо приказал:

– Подпустить ближе и открыть огонь. Стрелять метко и. главное, хлопцы, спокойно, спокойненько!

Бурцев и Радин застыли у пулеметов. Замысел врага ясен: нанести удар по кабине летчика и штурмана сверху. Быстро сокращается расстояние. До предела напряжены нервы. Бурцев, чтобы унять невольную дрожь в руках, крепче сжимает рукоятки пулемета и замирает в напряженном ожидании. Радин ловит в прицел ведущий истребитель. Вот-вот тупые, щучьи рыльца «фокке-вульфов» ощетинятся трассами очередей.

«Нужно открывать огонь! Нет, еще немножко», – думает Радин и тщательно прицеливается, с таким расчетом, чтобы попасть в мотор ведущего.

Но в это время, не выдержав, открывает огонь Бурцев.

– Поспешил! – ворчливо пробормотал Радин и, затаив дыхание, нажал на гашетку.

В тот же миг открыли огонь и «фокке-вульфы». Разящими молниями ударили навстречу друг другу огненные трассы. Кто кого? Стиснув зубы, Радин видит, как его трасса бьет почти в мотор ведущего. Весь сжавшись от напряжения, он слегка доворачивает пулемет. Сейчас очередь ударит в мотор и охваченный пламенем «фокке-вульф» ринется вниз.

Радин уже ясно представил себе картину гибели врага. Но бомбардировщик внезапно вздрогнул, качнулся, и… пулеметная трасса ушла в сторону.

– Веди прямо, не качай, командир! Эх! – не выдержал раздосадованный Радин.

«Что это с ним? Нервничает?» – подумал Бурцев, бросив мимолетный взгляд на сгорбившуюся спину летчика.

Но Шевчук не ответил и выровнял самолет. Оба истребителя приблизились настолько, что стали отчетливо видны наклоненные вперед, вжатые в плечи головы вражеских летчиков. Когда они нырнули вниз, под самые моторы бомбардировщика, снова раздался голос Шевчука. В нем зазвучали какие-то незнакомые, не то слишком резкие, не то раздражительные нотки, снова заставившие Бурцева насторожиться.

– Добре, хлопцы! Добре! Сейчас они зайдут снизу, так дайте им как следует! Спокойненько!

Теперь самолеты фашистов, потеряв высоту, заходили снизу в хвост. Бросив верхний пулемет, Радин плюхнулся животом на дно кабины, поспешно ловя в прицел набирающего высоту противника. Сейчас вся надежда была только на него – стрелка-радиста, так как штурман не мор стрелять вниз. Силы были далеко не равными, и Радин теперь тоже думал лишь об одном: отбить атаку, заставить ведущего отвернуть, а там, глядишь, командир успеет добраться до облаков. И снова, сосредоточив все внимание на ведущем, пропуская мимо ушей советы Бурцева, Радин дал короткую очередь. Еще очередь… Вот в прицел легла правая плоскость. Небольшое упреждение, чтобы попасть в моторную часть. «Сейчас я его под это самое…»

Азарт боя вытеснил из головы посторонние мысли, и стрелок даже не заметил, как открыли огонь фашисты. Зато он сразу увидел, что ведущий чуть отвернул в сторону от его трассы, показав бортовую часть фюзеляжа, испещренную какими-то фигурками, очевидно, обозначавшими количество побед.

– Ага, не нравится! – пробормотал Радин, продолжая нажимать на гашетку.

Длинная очередь, впившись в мотор «фокке-вульфа», словно приостановила на миг его полет. Объятая пламенем, как факел в руках жонглера, машина круто вскинулась вверх, описывая огненно-дымную дугу, выбросила летчика и, будто убедившись в своей беспомощности, стала быстро падать вниз.

– Сбил, сбил! – не в силах сдержать могучей радости, закричал Радин. – Товарищ командир, сбил!

3

Когда оба «фокке-вульфа» ринулись в атаку, Шевчук понял, что все будет зависеть от точности огня штурмана и радиста. Поэтому, собрав всю свою волю, он старался вести машину так, чтобы создать штурману и радисту наилучшие условия для стрельбы. Шевчук хорошо знал также, что лишние напоминания будут только отвлекать внимание экипажа, и делал свое дело молча, не отрывая взгляда от щитка с приборами. Когда самолеты сблизились, огненные трассы выстрелов метнулись навстречу друг другу почти одновременно. И в ту же секунду Шевчук вздрогнул, почувствовав сильный удар в правую щеку и острую, режущую боль в правом глазу. Эта боль, пронизав мозг, повесила перед Шевчуком сплошную непроницаемую завесу, невольно заставила закрыть и другой глаз. Какая-то неведомая сила внезапно рванула из рук штурвал. Шевчук инстинктивно почувствовал, что бомбардировщик накренился, и, нажимая на педаль, с трудом вытягивая отяжелевший штурвал на себя, вслепую стал выравнивать крен. Равномерный гул моторов нарушили громкие, как пушечные выстрелы, выхлопы.

– Правый мотор стал! – крикнул Бурцев.

– Знаю! – сдерживая стон, сквозь зубы процедил Шевчук.

«Неужели ослеп?» – подумал он и похолодел от этой мысли. Он с усилием приподнял веки. В глаза ударил резкий свет. «Вижу!» Но тотчас же боль с новой силой заставила его зажмуриться. По правой щеке горячей струей медленно стекала кровь.

Отвернувшись чуть в сторону, чтобы скрыть ранение от штурмана, капитан стал медленно приоткрывать левый глаз. В узенькую, как лезвие ножа, щель ворвались и бешено заплясали яркие, разноцветные круги. Он осторожно приоткрыл глаз еще немного, потом еще. Кругов стало меньше, но перед глазами плавал туман, сквозь него постепенно прояснились очертания кабины, приборы, разбитое снарядом переднее стекло. Шевчук глубоко вздохнул, плотно привалился к спинке сиденья и, заставив штурмана определиться, приказал ему искать посадочную площадку.

До аэродрома было уже недалеко, но самолет, идя на одном моторе, с каждой секундой терял высоту.

Оставался только один выход – вынужденная… И сесть нужно поближе, чтобы скорее добраться до аэродрома. Но сумеет ли он теперь посадить машину на «живот» или… разобьет самолет, погубит экипаж, не выполнит задание? Эта мысль не давала капитану покоя. «Нужно суметь, во что бы то ни стало суметь!» – подбадривал он себя.

Туман постепенно рассеивался. И хотя левый глаз все время застилало слезой, капитан видел уже лучше. А вместе со зрением возвращалась к нему уверенность в себе, в своих силах. И когда штурман указал небольшую, покрытую кустарником поляну за высокой стеной соснового леса, капитан смело пошел на снижение. Машина бешено пронеслась над лесом, мощной струей воздуха пригибая верхушки деревьев, и, резко выровнявшись над поляной, ломая кустарник, со скрежетом пропахала в земле длинную, глубокую борозду, склонилась на одно крыло и замерла. От резкого удара, погасившего скорость, скрипнули и врезались в тело ремни, сперло дыхание, но в следующее мгновение ремни ослабели, и Шевчук, глотнув широко открытым ртом воздух, плотно закрыл глаза и бессильно свесил голову. Силы изменили ему.

Первым из своей кабины выскочил Радин и кинулся к кабине летчика и штурмана, чтобы помочь им выбраться. Это было железным законом взаимной выручки. Старшина взобрался на крыло в то время, как из люка показалась голова старшего лейтенанта Бурцева в расстегнутом и сбившемся набок шлеме. Лицо штурмана посерело и вытянулось.

– Капитан… ранен, – сказал он.

– Да что ты! Куда? Сильно? – испуганно спросил старшина.

– В лицо… На глаз сильно жалуется… Но как будто цел глаз. Только заплыл очень.

Вдвоем они помогли Шевчуку, ослабевшему от потери крови, выбраться и, усадив его на траву, стали делать перевязку. Вся правая сторона лица командира была покрыта сплошной запекшейся коркой, а на щеке зияла уже почерневшая по краям рана. Огромная опухоль закрыла правый глаз.

Покряхтывая от боли, повертев перевязанной головой, пробуя, не мешают ли бинты, Шевчук попросил у штурмана карту и, привалившись спиной к упершемуся в землю крылу, приказал осмотреть самолет и принести кассеты.

Радин, не сводивший восторженного взгляда с Шевчука, восхищенный его выдержкой, бросился выполнять приказание. Бурцев отправился вслед за ним.

Теперь, когда посадка была пройденным этапом, на очереди стояла другая, не менее важная задача – как можно быстрее доставить данные фотосъемки, доложить о районе скопления вражеских танков. Рассматривая карту, Шевчук прикинул расстояние до аэродрома. Одиннадцать километров. Из них три до шоссе проселочной дорогой. До ближайшего населенного пункта – четыре километра. Ого, как много!

Шевчук скосил глаз на часы и охнул от боли. Прошло уже 25 минут с того момента, как он должен был вернуться с задания. При самых благоприятных условиях добираться придется еще часа полтора. Скверно…

Бурцев вскоре доложил о повреждениях. Они оказались незначительными. Радин принес кассеты и присел около капитана на корточки. Штурман молча раскуривал папиросу. Повернув к нему лицо, на котором из-под бинтов виднелись только рот, левый глаз да усы, Шевчук передразнил:

– Вот тебе и спокойный вылет! Запевай, га?

В глубине его незабинтованного глаза забегали знакомые насмешливые искорки. Бурцев смутился, поспешно поднес ко рту папиросу и закашлялся.

– Ну, хлопцы, а теперь смотрите на карту. До шоссе добирайтесь по проселку, а там, может, какой транспорт попадется. Душа из вас вон, а чтоб за час были на месте! Забирайте кассеты – и гайда! Уже темнеет. За мной пришлете.

– Товарищ капитан!.. – в один голос возмущенно произнесли стрелок и штурман, поглядывая друг на друга. – Как же так! Да в конце концов может и один…

В это время раздался знакомый пронзительный звук автомобильной сирены. Из-за кустарника на поляну, переваливаясь на ухабах, въехал черный трофейный «мерседес» командира дивизии.

Штурман и радист издали радостный возглас. Шевчук, опираясь на руки, стал медленно приподыматься.

– Ну-ка, хлопцы! – обрадованно и в то же время строго позвал капитан и, опираясь на плечи Бурцева и Радина, с трудом стал на ноги. Потом легонько, но настойчиво оттолкнул их в стороны, выпрямился и, слегка покачиваясь, но решительно и твердо ступая, сделал шаг вперед, вытянул руки по швам и приготовился к рапорту.

Точный расчет

тарший лейтенант Кравцов пришпорил низкорослую трофейную лошаденку. Скользя в густой черноземной грязи, судорожно вздрагивая и шумно отфыркиваясь, она с трудом взобралась на гребень высоты и, остановленная за высокими, почти безлистыми зарослями осинника, понуро опустила голову. От ее высоко вздымавшихся серых боков густо валил пар.

– Старая кляча! – недовольно проронил Кравцов, спешился и, бросив поводья командиру отделения разведки сержанту Волкову, не в пример быстрее всадника одолевшему подъем, приказал свести лошадь пониже, в укрытие, где расположились остальные разведчики. Затем, окинув взглядом горизонт, стал внимательно изучать местность, скаты высоты, сверяясь с картой.

Низко, казалось, над самой головой, нависло осеннее мокрое небо, все в серых клочковатых тучах, беспрестанно сеющих мелкий, надоедливый дождь. Вниз, метров на четыреста от гребня высоты, уходил ровный, пологий скат, кое-где покрытый мелким кустарником. И там, где скат кончался, сразу же начинался крутой подъем на соседнюю высоту, ощетинившуюся ярко зеленым молодым ельником. В седловине между высотами пролегала грунтовая дорога. Направо она уходила к лесу, синевшему километрах в полутора восточнее высоты, слева – почти под прямым углом– поворачивала к северу и терялась вдали, среди холмов.

Кравцов тряхнул головой, чтобы сбить нависшие на козырьке фуражки дождевые капли.

– Проклятый дождь! – снова разжал он рот и покосился на мокрый рукав шинели, на ворсинках которого застыли бесчисленные бисеринки влаги. Сунув карту за борт шинели, Кравцов задумался. Выражение его открытого, осунувшегося лица было сосредоточенным.

Стояла осень 1944 года. Наши части, прорвав оборону противника на широком фронте и стремясь преградить пути отхода поспешно отступавшим гитлеровцам, создавали небольшие подвижные группы. Одну из таких групп возглавлял Кравцов. Всю ночь двигались его орудия по раскисшей от дождей дороге и к утру, упредив противника, вышли к намеченному пункту.

«Что ж, позиция хорошая, – пришел, наконец, к выводу Кравцов. – Стоит только ударить по голове колонны, как движение будет приостановлено, в узком проходе образуется пробка. А там подойдут и в свою очередь нанесут удар по хвосту и во фланг главные силы дивизии, и… дело будет сделано».

Снизу поднялся сержант Волков и, переводя дух, стал сбоку, чуть поодаль. Покосившись на него, Кравцов спросил:

– Ну как, разведчик, удобная позиция?

Сержант нахохлился, для солидности помедлил с ответом.

– Ежели пониже метров на сто, во-он туда, – он протянул руку, указывая направление, – то в самый раз выйдет. Всю дорогу в лощине под огнем держать будем. Закупорим фашистов, как в бутылке!

– Так, так… спуститься пониже? – Кравцов молча пошевелил губами, что-то соображая. – А если огневые позиции поставить здесь? – почти торжественно, но не без тени сомнения произнес он. – Что на это скажете?

– На самом гребне? – сержант удивленно приподнял брови, замялся. – Так сшибут же, товарищ старший лейтенант, ей-ей, сшибут! Да и дальность увеличивается…

– А может быть, и не сшибут?! – коротко бросил Кравцов, не то утверждая, не то спрашивая, молча расстегнул полевую сумку, достал карту.

«Сам же учил, ставить батарею нужно на скатах высоты, обращенных к противнику! – между тем обидчиво думал Волков. – А тут на тебе, на гребне».

Он с недоумением наблюдал за тем, что делал старший лейтенант.

«И зачем ему мерить крутизну ската?» – подумал Волков.

Это казалось ему тем более ненужным, что командир мог и без карты, на глаз, определить: танки без труда преодолеют подъем. Но когда Кравцов стал внимательно рассматривать в бинокль что-то внизу, Волков заинтересовался и в свою очередь достал бинокль. Хорошо видимая на всем протяжении дорога у подножия высоты не просматривалась.

«Ага, значит, там крутой обрыв?» Сержанту показалось, что он понял замысел командира. Но тотчас же снова возникло сомнение: а настолько ли высок обрыв, чтобы вражеские танки не смогли преодолеть его?

Долгая совместная служба приучила Волкова относиться к поступкам командира с глубокой верой. Он знал, что даже и тогда, когда они казались на первый взгляд непонятными и даже ошибочными, командир в конце концов оказывался прав. Сержант уже хотел спросить старшего лейтенанта о его замысле, зная, что тот никогда не откажется все объяснить, но в это время сзади, из туманной сетки моросящего дождя, донеслось приглушенное расстоянием прерывистое, натужное гудение автомобильных моторов, и Кравцов послал его навстречу подходившей батарее.

* * *

Проводив взглядом удаляющегося сержанта, старший лейтенант снял фуражку и взмахнул ею над головой, вызывая к себе расположившихся внизу солдат.

– В первую очередь маскировку! – приказал он. – Чтобы до первого выстрела нас никакой оптикой не обнаружили!

Работа закипела. Солдаты ловко поддевали лопатами размягченную дождем, податливую землю и жирными ровными пластами укладывали ее на бруствер, маскировали дерном. Они орудовали лопатами, не давая себе передышки, но Кравцов все-таки поторапливал их, часто посматривая то направо – в сторону леса, откуда должна была появиться гитлеровская колонна, то назад, где у подножия высоты уже дружно возились расчеты, на руках втаскивая длинноствольные приземистые противотанковые пушки. Лейтенант Савченко– пожилой приписник, командир огневого взвода, – взобрался на высоту и, тяжело отдуваясь, неуклюже взял под козырек.

– Устанавливайте быстрей орудия! – приказал ему Кравцов.

– Здесь устанавливать? – с оттенком удивления спросил Савченко.

Получив подтверждение, он снова приложил растопыренные пальцы к козырьку, повернулся кругом и направился к орудиям.

Несколько минут Кравцов слушал его пространные распоряжения, следил, как быстро и сноровисто работают расчеты у орудий. Вот высокий, плечистый, но немного сутуловатый командир первого орудия старший сержант Новиков деловито и спокойно объясняет что-то наводчику. Остальные номера расчета подносят снаряды, протирают их ветошью и аккуратно укладывают на разостланный брезент.

Командир второго орудия сержант Филиппов суетится у панорамы. Он недавно пришел в батарею из резервной части, но уже с первых дней стал выделяться своей понятливостью, трудолюбием и молчаливо вступил в соревнование с другими командирами орудий. Вот и сейчас, сделав все, что полагалось для приведения орудия к бою, Филиппов задорно крикнул:

– Второе готово!

Вскоре доложил о готовности и Новиков.

– Сержант Волков! Передайте отделение ефрейтору Сизову, – приказал Кравцов и, заметив вопросительный взгляд Волкова, добавил – Вы останетесь здесь.

Лейтенанту Савченко Кравцов приказал взять отделение разведчиков, ручные пулеметы, гранаты и расположиться на склонах высоты, метрах в двухстах ниже огневых позиций и примерно на таком же удалении вправо, в сторону леса. Эта группа должна была прикрыть артиллеристов от возможных атак гитлеровской пехоты.

– Помните, ваша сила – внезапность, – крепко пожимая руку Савченко, сказал Кравцов. – Постарайтесь расположить людей так, чтобы в случае чего можно было открыть огонь из пулеметов и автоматов во фланг наступающим.

Разведчики один за другим двинулись вниз по склону и исчезли в кустарнике.

И как раз в этот момент сержант Волков, стоявший на бруствере, звонким тенорком крикнул: – Идут! – и поспешно спрыгнул в окоп. Все насторожились. В наступившей тишине было слышно, как с бруствера с шуршанием осыпается земля.

Дождь перестал. Посветлело. Голубоватые от испарений, расплывчатые очертания леса словно придвинулись, стали четче проступать на фоне узкой полосы поголубевшего на горизонте неба. Кравцов увидел, как от опушки леса отделились четыре небольших черных комочка. Расстояние между ними и лесом быстро увеличивалось. «Мотоциклисты», – догадался Кравцов и почувствовал, как сильнее забилось сердце.

Достав бинокль, он плотно, стараясь унять невольную дрожь рук, приложил окуляры к глазам. За разведчиками-мотоциклистами один за другим выползло пять пестрых от камуфляжа танков, густо облепленных солдатами, потом показалось около роты пехоты, за нею пошли крытые автомашины. «Наверное, штабные», – подумал Кравцов и стал считать их вслух, чтобы окончательно успокоиться.

Между тем за дюжиной штабных машин из лесу узкой змейкой снова выползла пехота.

Колонна была больше, чем это предполагали в штабе, когда Кравцов получал задание. Речь тогда шла о разрозненных группах разбитой гитлеровской дивизии, объединившихся в небольшую колонну, чтобы прорваться на запад. Но разве это меняет дело?

Старший лейтенант оглянулся. Все, не ожидая команды, уже заняли свои места.

Кравцов спокойно, не спеша окинул взглядом приближающуюся колонну. Через несколько минут мотоциклисты втянутся в узкий проход между двумя высотами, за ними последуют танки. И тогда… В голове старшего лейтенанта уже созрело решение. Надо было действовать.

– Внимание! – ровно и отчетливо выкрикнул Кравцов, и все насторожились. – Слушать мою команду!

Кравцов пристально, не отрываясь следил за движением колонны. Все громче становился стрекот мотоциклов, грозный гул танков и железный скрежет гусениц, высокое, на одной ноте жужжание автомобилей, преодолевающих подъем. Вот быстро проскочили вперед мотоциклы, и головной танк в синеватом облачке отработанного газа уже втягивался в узкий проход между высотами. Пора!

– К орудиям! – крикнул Кравцов и поднял руку. – По головному танку…

Послышалось лязганье затворов, металлический стук досылаемых снарядов, снова лязганье. Наводчики прильнули к окулярам панорам, затаив дыхание.

Танки шли по лощине на небольших интервалах, сверху были видны только их башни да вытянутые вперед покачивающиеся стволы пушек.

– Наводить под башню! – уточнил Кравцов и, когда головной танк почти достиг выхода из ловушки, резко опустил руку: – Огонь!

Двумя короткими молниями вырвалось из стволов пламя. Т-тах-тах! – дуплетом рявкнули пушки, и снаряды, неся за собой огненные дуги трасс, устремились к цели. Мгновение – и один из них разорвался чуть впереди фашистского «тигра», взметнув высокий фонтан грязи и земли, перемешанных с бурым дымом. Другой, чиркнув по башенной броне, высек сноп бледного пламени и с пронзительным фырчанием унесся куда-то вправо.

– Огонь!

Головной «тигр» окутался густым черным дымом, неуклюже развернулся в сторону выстрелов и, ткнувшись тупым, широким носом в откос, вздрогнул и замер. Второй «тигр» резко затормозил и остановился, едва не столкнувшись с первым.

– Перенести огонь по второму! – скомандовал Кравцов и жадно впился глазами в разворачивающееся, кажется, прямо на него орудие. Однако танк не успел сделать выстрела. От прямого попадания он загорелся, окончательно закупоривая узкий проход.

Временное замешательство гитлеровцев сменилось бурной деятельностью. Остальные танки развернули башни в сторону артиллеристов. Волков увидел, как блеснули вспышки выстрелов и близко, сотрясая воздух, громыхнули разрывы. Дым грязновато-желтого цвета рассеивался и оседал на землю метрах в ста впереди.

– Недолет! – Волков покосился на стоявшего рядом командира. – Ну, сейчас будет в самый раз!

Оглянувшись, он поискал глазами укрытие.

Кравцов стоял как ни в чем не бывало, и только в фигуре его, будто приготовившейся к прыжку, угадывалось внутреннее напряжение. Заметив, что последний, пятый, танк пытается развернуться назад, он приказал перенести огонь по нему. Выстрелы грянули с обеих сторон почти одновременно. В какую-то долю секунды Волков отметил попадание. А в следующее мгновение он уже бросился к Кравцову, чтобы увлечь его в укрытие, спасти от разящих осколков, но от резкого движения поскользнулся и, потеряв равновесие, упал. «Эх, не успел!» – тревожно подумал он, проворно вскочил и, услышав оглушительный треск, с опаской огляделся, ничего не понимая. Снаряды гитлеровцев снова разорвались с большим недолетом, почти в том самом месте, где и первый раз, а командир спокойно оставался на месте. Он только чуть скосил глаза в сторону Волкова и, показалось сержанту, насмешливо прищурился. Смущенно улыбаясь, делая вид, будто ничего не произошло, Волков вытер руки о полу шинели.

«Не достают! – вдруг осенило сержанта. – Не могут до нас достать! – радостно подумал он и с восхищением посмотрел на Кравцова. – Так вот оно в чем дело!»

Фашистские танкисты тоже поняли, что попали в ловушку и даже предельный угол возвышения башенных орудий не позволяет им достать до гребня высоты, поразить батарею. Поэтому два уцелевших танка, яростно взревев моторами, развернулись прямо на высоту. Но и здесь их постигла неудача. Подъем оказался слишком крутым. Тогда, на ходу стреляя из пулеметов, они поползли назад, чтобы выбраться из узкого прохода и подойти к высоте в том месте, где скат был более отлогим. Пули стали посвистывать над батареей.

Но Кравцова уже не интересовали эти танки: он видел, что им не выбраться назад, так как пятый танк загородил им проход, и, приказав орудиям разделаться с ними, обратил внимание на колонну.

Кравцов приложил к глазам бинокль. В середине колонны к одной из штабных машин собиралась большая группа солдат. Среди них, суетясь и размахивая руками сновали офицеры.

Через минуту гитлеровцы уже развернулись в цепи и бегом устремились к высоте. Кравцов пристально и напряженно следил за их приближением.

«Сейчас попадут под огонь Савченко», – с удовлетворением подумал он.

Гитлеровцы приближались. К их яростному пулеметному огню присоединялся дробный треск автоматов. Пули все чаще щелкали по орудийным щитам, оставляя на них вмятины.

– Почему же молчит Савченко? – встревожился Волков и, поеживаясь от озноба, стал всматриваться в ложбинку, где расположились разведчики.

– Приготовиться к отражению пехоты! – скомандовал Кравцов. И, наблюдая, как артиллеристы с автоматами и карабинами в руках располагаются по брустверам орудийных окопов, предупредил: – Без команды огня не открывать!

Снова наступила напряженная тишина. И вот в тот момент, когда гитлеровцы, казалось, были у цели и им оставался только один, последний рывок, чтобы ворваться на батарею, тишину разорвали залпы.

Кравцов вздрогнул от неожиданности.

– Товарищ старший лейтенант, наши! – радостно крикнул кто-то за его спиной. Это был Филиппов. Сержант стоял, широко расставив ноги, в накинутой на плечи шинели, с протянутой вперед рукой.

Возбужденные, почерневшие от порохового дыма, артиллеристы оживленно переговаривались. Волков, сдвинув набекрень ушанку, придерживая Новикова за борт шинели, объяснял ему: