Текст книги "Меншиков"

Автор книги: Николай Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Обоз в восемь тысяч повозок, сопровождаемый шестнадцатитысячным корпусом, двинулся из Риги 15 июля. В ставке короля началось томительное ожидание. Проходит июль и август, а обоза все нет. Задержка объяснялась не только запоздалым выходом из Риги, но и крайне медленным продвижением – истощенные лошади едва волокли то и дело ломавшиеся телеги, приходилось делать длительные остановки.

За продвижением корпуса Левенгаупта пристально следили не только в ставке шведского короля, но и русского царя. Перехватить обоз – значило лишить шведскую армию продовольствия и подкреплений, в которых та остро нуждалась. Корпус Левенгаупта являлся к тому же удобной мишенью – представлялся случай громить шведов по частям, не ввязываясь в генеральное сражение.

Проследим за движением обоза глазами Петра. Степень осведомленности царя говорит о несовершенстве русской разведки.

Сведения о том, что Левенгаупт тронулся в путь на соединение с королем, Петр получил 21 июля. Если учесть, что первые телеги выкатились из Риги 15 июля, – сведения дошли до царя своевременно. В тот же день, 21 июля, царь отправил два письма. Одно, с советом снарядить легкий отряд, было адресовано Меншикову: царь предложил князю расположиться «поперег той дороги, где итить Левенгопту, для уведомления, где оный намерен будет иттить». Таким образом, на Меншикова возлагалась разведка – он должен был следить за движением Левенгаупта. Другое письмо царь адресовал генерал-поручику Родиону Христиановичу Боуру. Ему было предложено, оставив четыре полка в Нарве и Пскове, с остальными «поспешать» в соединение с его отрядом.

Двигаться «как наискоряя» Боур, к сожалению, не мог – тому препятствовали плохие дороги и худые мосты через реки. Боур донес, что «поспешать, елико Бог помощи подаст, в пути стану», но желание вступило в противоречие с возможностями.

После 21 июля имя Левенгаупта исчезло из писем Петра на десять дней. Оно вновь появилось лишь 31 июля в письме к Ф. М. Апраксину, из которого явствует, что царь не располагал достоверными сведениями о месте нахождения неприятельского обоза. Будучи в Горках, Петр сообщил Федору Матвеевичу неточные сведения: «О здешнем вашей милости возвещаю, что неприятель стоит в прежних местах, а Левенгопт уже случился с ним». Об этом же царь известил 1 августа и Боура: «Имеем мы ныне ведомость, что Левенгопт уже к своему королю пришол, а войско его, Левенгоптово, переправливаетца чрез реку Березу». 2 августа Петр все еще придерживался ошибочной версии: «Левенгопт, конечно, приехал х королю, а войско ево в четыре дни от вчерашнево дни ждут».

Обстановка прояснилась лишь через несколько дней. Во всяком случае, в указе, датируемом между 5 и 9 августа, генералам Генриху Гольцу, Родиону Боуру, Николаю Инфлянту, а также Григорию Волконскому было предписано, чтобы подчиненная им конница находилась на виду у неприятеля, «дабы неприятель не мог смело за нами иттить и сикурс Левенгопту дать». [113]113
  ПиБ. Т. 8. Вып. 1. С. 35, 49, 51, 52, 68; Вып. 2. С. 463.


[Закрыть]

Как вел себя король в ожидании корпуса Левенгаупта? Похоже, что он впервые проявил, вопреки своему обыкновению, нерешительность, которую не выказывал за всю историю своих походов. Справедливости ради отметим, что он и с трудностями, которые ему довелось преодолевать на белорусской земле, тоже встретился впервые: впервые его армия подвергалась непрерывным нападениям «партий», заставлявшим ее ежечасно и ежеминутно находиться в напряжении, что изнуряло моральные силы солдат и офицеров; впервые армия Карла XII не могла себя обеспечить продовольствием – с такого рода трудностями и в такой мере она не встречалась ни в Польше, ни тем более в Саксонии.

Идти через Смоленск на Москву Карл XII не мог, ибо сознавал, что на этом пути его армию подстерегали испытания еще более тяжкие, чем те, которые ей доводилось переживать на белорусской земле. Топтаться на одном месте он тоже не мог, ибо голод с каждым днем не ослабевал, а усиливался. Тем более что король не знал, сколь долго он должен ожидать обоз – неделю, две, месяц? А между тем уже иссякали последние резервы продовольствия.

Карл XII, как отмечалось выше, имел обыкновение принимать решения, даже самые ответственные, ни с кем не советуясь. На этот раз он отступил от правила, решив созвать военный совет, перед которым поставил вопрос, в каком направлении следует двигаться войску. Большинство высказалось за движение к Могилеву, чтобы там дождаться прихода корпуса Левенгаупта. Лишь соединившись с ним, следовало держать путь на Украину.

Вопреки мнению большинства совета Карл XII решил двигаться на Украину, ибо поход к Могилеву означал отступление, сама мысль о котором с ходу отвергалась самолюбивым королем, настойчиво искавшим встречи с противником.

Однако объяснять причину рокового шага шведского короля только самолюбием вряд ли правильно. Путь на Украину был неизбежностью.

Самый простой и, казалось бы, безошибочный выход – двигаться навстречу Левенгаупту. Соединившись с ним, король накормил бы армию и пополнил ее ряды солдатами и офицерами. Но никто – ни король, ни его генералы – не знал, где находился обоз и сколько потребуется времени и усилий, чтобы встретиться с ним. А времени между тем было в обрез, ибо не приходилось надеяться на то, что солдаты и офицеры станут долго довольствоваться не хлебом, а обещанием хлеба.

Оставался единственный путь – на юг, на Украину. Короля этот путь соблазнял несколькими преимуществами. Он рассчитывал на Украине лучше устроиться на зимние квартиры, чем в холодной заснеженной Белоруссии или России. В богатой хлебом Украине шведы надеялись получить продовольствие и фураж. Надежды на это укреплял Мазепа, обещая снабдить шведов всем необходимым, а также предоставить в распоряжение короля 20–30 тысяч вооруженных казаков. Определенное место в расчетах короля занимало и восстание донских казаков, а также возможность получить помощь от турок и крымских татар.

Решение круто повернуть на юг король принял 15 сентября. Этому предшествовало еще одно сражение, так же неудачно закончившееся для шведов, как и сражение у Доброго, – 9 сентября русские повторили свой «танец» перед глазами «горячего Карлуса» у деревни Раевка. Сражение началось с мелкой стычки, каких бывали десятки, но постепенно обе стороны, наращивая силы, вовлекали в него все новые полки. Оно не переросло в крупную баталию, но к исходу с каждой стороны участвовало по две тысячи человек. Сражался и король, под которым была, по одним сведениям, ранена, а по другим – убита лошадь. Присутствие короля не избавило шведов от крупных потерь – на поле боя они оставили свыше тысячи убитых.

После двух часов боя сражавшиеся разошлись по обоим берегам разделявшей их речки. Генерал Боур, командовавший русским войском, описал это событие так: «И король стоял по той стороне переправы с полчаса, а я по сей стороне. И строил король своих, а я своих людей. И друг на друга войско смотрело и стояли толь блиско, что можно друг по друге палить ис пистолета, а стрельбы не было». [114]114
  ПиБ. Т. 8. Вып. 2. С. 664.


[Закрыть]

Король торопился до наступления зимы устроиться на зимних квартирах. Первые известия о движении Карла XII на юг Петр получил два дня спустя после начала марша – 17 сентября. Их он, видимо, воспринял с некоторой долей недоверия, ибо накануне до него доходили слухи о намерении короля, то ли подлинном, то ли ложном, чтобы сбить неприятеля с толку, направиться на восток, к Москве, или на север, к Пскову и берегам Невы. Через день, 19 сентября, царю стало известно, что неприятель спрашивает дорогу на Стародуб. Наконец, 20 сентября все сомнения насчет планов шведа рассеялись. «А ныне по всем обстоятельствам, – уведомлял царь Бориса Петровича Шереметева, – идет в Украину к Чернигову или к Стародубу».

Ответные меры царя были оперативными. 18 сентября Петр отправляет генералу Инфлянту одного из самых толковых своих адъютантов, Федора Осиповича Бартенева, чтобы тот проследил за неукоснительным выполнением предписания о «засекании лесов и пожигании деревень». [115]115
  ПиБ. Т. 8. Вып. 1. С. 143, 145, 147, 150, 152.


[Закрыть]Путь шведов на Украину, как видим, не был усеян лаврами – царь придерживался все той же Жолквиевской стратегии, по-прежнему «томил» неприятеля всеми доступными средствами.

В то время как Карл XII, «эскортируемый» русскими войсками под командованием Шереметева, Гольца и Инфлянта, маршировал на юг, Левенгаупт пытался догнать его и соединиться с ним где-то возле Стародуба.

Между тем Петр, еще до того как Карл повел войска на Украину, созвал военный совет, предложив ему решить, как поступить с Левенгауптом. В «Гистории Свейской войны» по поводу этого военного совета, состоявшегося, скорее всего, 14 сентября, сказано, что он постановил «для перестороги за главным войском неприятельским итти генералу-фельдмаршалу Шереметеву с главным российским корпусом на Украину, а добрую часть отделить от Левенгаупта и его атаковать, которое дело государь взял на себя, куда, отделя корпус, пошел без обоза с одними вьюками». [116]116
  Подъяпольская Е.П. Указ. соч. С. 123; Журнал, или Поденная записка. СПб., 1770. Ч. 1. С. 179, 180.


[Закрыть]В военном совете, принявшем дерзкое решение атаковать неприятеля, помимо царя и Шереметева, участвовал Меншиков и генералитет русской армии.

Летучий отряд, или «корволант», был сформирован довольно быстро, в нем насчитывалось около десяти тысяч человек. Полагали, что этого достаточно, чтобы атаковать неприятеля, войска у которого не более восьми тысяч. Петр и Меншиков, возглавившие две колонны корволанта, двигались навстречу корпусу Левенгаупта.

Левенгаупту едва не удалось ускользнуть от корволанта, соединиться с королем и избежать сражения, воспользовавшись хитростью.

Переправив громоздкий обоз через Днепр в районе Шклова, Левенгаупт подослал в русский лагерь шпиона. Тот должен был убедить русское командование, что шведский корпус находится на правом берегу и намерен двигаться на север, в сторону Орши. Обман был обнаружен после того, как корволант переправился на противоположный берег Днепра. 22 сентября Петр извещал Головкина: «А мы с полуночи пошли за Днепр».

Хитрость Левенгаупта дорого обошлась шпиону, он был повешен. Однако время потеряно. Если раньше корволант шел навстречу шведам, то теперь выяснилось, что ему надлежало догонять их. Первое столкновение с арьергардом неприятеля произошло 26 сентября. Этот факт дважды засвидетельствован письмами царя, отправленными в тот же день. «И теперь неприятеля увидели», – сообщал Петр Екатерине Алексеевне и Анисье Толстой. «Передовые наши с неприятелем уже сошлись», – писал он Шереметеву.

Столкновение с неприятелем обескуражило царя и генералитет. Меншиков, командовавший авангардом корволанта, установил, что корпус Левенгаупта насчитывает не восемь тысяч человек, как полагали ранее, а в два раза больше. Это резко меняло соотношение сил. Царь немедленно созвал военный совет, который должен был ответить на вопрос: «Атаковать ли так сильнея себя неприятеля или генерала Боура дожидатца».

Отряд генерала Боура, которому царь, начиная с 23 сентября, многократно повелевал «не мешкаф», «как наискоряе» соединиться с корволантом, насчитывал чуть более четырех тысяч драгун. Его прибытие должно было в какой-то мере устранить вопиющее неравенство сил. Военный совет тем не менее вынес решение: «Ежели в два дни (Боура. – Н.П.)не будет, то одним оного с помощию Божиею отаковать».

Сражение началось до подхода подкреплений, на следующий день. Предварительно разрушив мосты через речку у деревни Долгие Мхи, шведы расположились на возвышенном берегу и, как только подошла конница корволанта, начали обстрел ее из пушек. Со стороны корволанта тоже ответили артиллерийским огнем. Артиллерийской дуэлью дело и закончилось: «Все войско неприятельское из виду ушло, и наступила ночь». Под ее покровом русские восстановили два моста, переправились через речку и настигли неприятеля у деревни Лесной. Здесь и развернулась битва, ставшая важной вехой в истории Северной войны.

Это самое продолжительное по времени сражение, как свидетельствует реляция, началось с полудня 28 сентября и закончилось с наступлением темноты – в восемь вечера. Битва протекала с переменным успехом. Послушаем оценку ее, данную царем: «И неприятель не все отступал, но и наступал, и виктории нельзя было во весь день видеть, куды будет». [117]117
  ПиБ. Т. 8. Вып. 1. С. 169, 211.


[Закрыть]

Победу русским обеспечил удачный выбор места, где развернулась битва. Оно представляло окруженную лесом поляну. Шведы были ограничены в маневре и лишены возможности ввести в бой весь корпус. Тем самым Левенгаупт не мог извлечь выгоды из своего численного превосходства.

Петр полностью оценил преимущества сражения в лесистой местности и, после того как подвел итоги всему, что произошло 28 сентября, счел необходимым поделиться опытом с Ф. М. Апраксиным. «Только зело прошу, – наставлял царь адмирала на тот случай, если он будет сражаться с неприятелем в Ингрии, – чтоб не гораздо на чистом поле, но при лесах, в чем превеликая есть польза (как я сам видел), ибо и на сей баталии, ежели б не леса, то б оные выиграли, понеже их шесть тысяч больше было нас».

«Гистория Свейской войны» сообщает любопытную деталь сражения: через несколько часов боевых действий «на обе стороны солдаты так устали, что более невозможно биться было, и тогда неприятель у своего обоза, а наши на боевом месте сели, и довольное время отдыхали, разстоянием линей одна от другой в половине пушечного выстрела полковой пушки, или ближе». [118]118
  Журнал, или Поденная записка. Ч. 1. С. 182.


[Закрыть]

Отдохнув часа два, противники возобновили сражение, исход которого решили подоспевшие драгуны Боура. Под напором свежих сил шведы дрогнули и начали беспорядочно отступать в лес. Во время многочисленных атак и контратак, доходивших до рукопашных схваток, полегло восемь тысяч шведов. Обе стороны, писал участник битвы Вейе, вели такой силы огонь, что нельзя было уловить отдельных выстрелов, все сливалось в сплошной грохот. [119]119
  Кордт В. Указ. соч. С. 218, 219; ПрокоповичФ.Указ. соч. С. 175.


[Закрыть]

Наступившие сумерки и начавшаяся снежная вьюга вынудили прекратить сражение. Царь намечал возобновить атаку на следующий день, но, когда наступил рассвет, шведов на месте не оказалось. Левенгаупт решил спасти остатки разгромленного корпуса от полного истребления, оторваться от корволанта: ночью он велел жечь телеги, создавая видимость, что солдаты греются у костров, а сам под покровом темноты бежал в сторону Пропойска. Это было не отступление, а именно бегство. Утром 29 сентября взору русских представилось поле, усеянное убитыми и ранеными шведами.

Левенгаупт пытался захватить с собой остатки обоза и артиллерии, но из этого ничего не вышло. «В пути наши пушки, – свидетельствует Вейе, – завязли в болоте, и не было сил их вытащить, так как колесами сотен телег дорогу настолько разбили, что вряд ли можно было передвигаться по ней даже верхом». Впрочем, то, что было довезено до Пропойска, пришлось там сжечь.

Победа была впечатляющей. В течение дня царь одно за другим отправляет письма друзьям, в каждом из которых можно обнаружить любопытные детали. То он извещал корреспондента, что «сии все были природные шведы и ни одного человека не было во оном корпусе иноземца», то несколько часов спустя уведомлял, что «сия виктория еще час от часу множитца и непрестанно разбитых неприятелей наши стами в обоз приводят, между которыми есть довольное число и афицеров». Итоги битвы царь подвел в письме к своему денщику Александру Васильевичу Кикину: «Только сие истинно, что Левенгопт со фсем корпусом пропал».

Витворт доносил из Москвы 6 октября: «Вчера два гонца (Ягужинский и Сафонов. – Н.П.)разъезжали по наиболее посещаемым улицам столицы, предшествуемые двумя трубачами, объявляя важную новость: отряд русских войск под начальством его величества и князя Меншикова на голову разбил маленькую армию генерала Левенгаупта, положил большую часть ее на месте (по некоторым сведениям, до 8000 человек), совершенно рассеял остальную, захватил всю неприятельскую артиллерию, обоз, огромные запасы провианта, двух генералов и множество других пленных». Сам Меншиков в письме к супруге Дарье Михайловне, отправленном 29 сентября, сообщал о своем участии в битве: «Надлежит вам чрез письма благодарствовать господина полковника (то есть Петра. – Н.П.)за то, что он при том случае изволил меня беречь и от себя никуда не отпускал». [120]120
  ПиБ. Т. 8. Вып. 1. С. 171, 172, 174; Сб. РИО. СПб., 1886. Т. 50. С. 96; РГАДА, ф. 198, д. 1170, л. 437.


[Закрыть]

Приведенные слова не внушают доверия, ибо не отражают подлинного хода событий – светлейший, как известно, во всех случаях стремился успокоить супругу в своей безопасности. Из других источников известно, что Петр и Меншиков, участвуя в сражении, подвергали свою жизнь опасности. Так, в журнале барона Гизена есть запись, что царь «к сей виктории зело много споспешествовал, ибо от полку до полку изволил сам ездить и добрыми распоряжениями и напоминаниями и храбрым прикладом своих возбуждал к мужеству, також господа генералы, яко же его светлость князь Меншиков купно с протчими генералы и офицерами, каждый свою должность зело изрядно исправляли и свою храбрость и мудрой привод при том показали». [121]121
  ТРВИО. Т. 1. С. 256.


[Закрыть]

Если верить письму Меншикова, то супруга должна была благодарить царя за то, что тот держал его при себе, то есть в безопасном месте, где-нибудь в обозе. Действительно, в реляции о битве при Лесной о личном вкладе царя в победу – ни слова. Тем не менее этот вклад был известен современникам.

Реляцию об одержанной виктории доставил Шереметеву царский адъютант Озеров. Официальный документ он дополнил устным рассказом. Выслушав его, Борис Петрович в поздравительном письме царю написал, что ему известно, «что ваше пресветлое величество изволили во оной баталии поступать, не храня своей монаршеской особы, но защищая отечество и врученных Богом».

Гавриил Головкин, Григорий Долгорукий, князь-папа Аникита Зотов и Петр Шафиров, получившие известие о победе у Лесной, находясь в Почепе, тоже писали: «За понесенные в таковом жестоком бою, не щадя высокой особы своей, труды за отечествие и за всех своих подданных всеподданейше благодарим». [122]122
  ПиБ. Т. 8. Вып. 2. С. 742, 748.


[Закрыть]Из этого следует, что Александр Данилович, находясь при царе, пребывал отнюдь не в безопасном месте, а в самом пекле битвы.

После бегства Левенгаупта царь оставался у Лесной еще три дня – до 2 октября. Корволант отдыхал, занимался захоронением своих и неприятельских трупов. Потери русских войск тоже были значительными, но не шли ни в какое сравнение с потерями шведов: убитыми у нас насчитали 1111 человек, раненых – 2856.

Петр во главе гвардейских полков отправился в Смоленск, Меншиков с остальным войском держал путь на Украину.

Оба полководца – царь и король – понимали значение происшедшего и, естественно, отнеслись к нему по-разному. Восторгам царя не было границ. Два обстоятельства вызывали у него особую радость: во-первых, побежденный неприятель у Лесной имел численное превосходство; во-вторых, и это не менее важно, разгромленный корпус был укомплектован природными шведами и только отчасти прибалтийскими немцами. То и другое свидетельствовало, что выучка выпестованной царем армии достигла уровня шведской, считавшейся лучшей в Европе.

В «Гистории Свейской войны» имеется вставка, написанная рукой царя и определяющая место битвы при Лесной в этой изнурительной войне: «Сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому ж еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была, и людей конечно одобрила, и мать Полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастия произнесла, егда совершенного ради любопытства кто жалает исчислить от 28 сентября 1708 до 27 июня 1709 года». [123]123
  Журнал, или Поденная записка. Ч. 1. С. 184.


[Закрыть]

Правительство Петра прежде всего позаботилось о том, чтобы весть о победе стала достоянием не только населения страны и иностранных дипломатов, аккредитованных в Москве, но и всех европейских дворов, с которыми Россия поддерживала дипломатические отношения. Русский посол в Копенгагене князь Василий Лукич Долгорукий доносил своему начальнику Г. И. Головкину об одержанной победе: «Всем при дворе оною объявлю, как здешним, так и чюжестранным министром, а потом публичными знаки ту великую радость о так на весь свет славной победе покажу». В письме к Меншикову: «Победу над шведским генералом Левенгауптом здесь приписуют к великой славе и к упреждениям интересов царского величества, королю же швецкому х крайней худобе».

В ознаменование победы было выбито две медали, прославлявшие, как принято было в то время, царя: на лицевой стороне обеих медалей изображен скачущий на коне Петр. На оборотной стороне – атрибуты победы: Слава, лавровые венки, литавры…

В неприятельском лагере Лесная вызвала уныние. Даже король, никогда не выказывавший своей слабости, привыкший бодриться и при неудачах, утратил спокойствие. Он не мог скрыть подавленности, когда получил известие о катастрофе у Лесной. О случившемся там рассказал ему солдат, прибывший в ставку 1 октября. Король не поверил солдату, сочтя его рассказ чистым вздором, – разве мог его лучший боевой генерал, командовавший к тому же отборными солдатами, потерпеть поражение от московитов, которые, в его представлении, не способны оказывать сопротивление и привыкли, подобно полякам и саксонцам, показывать спины, завидев шведов.

Все же новость заронила сомнения, тревожные мысли не покидали короля ни днем, ни ночью. Он лишился сна, его удручало одиночество, и он коротал ночи в покоях то одного, то другого приближенного, пребывая в грустном молчании.

12 октября в ставку короля прибыл сам Левенгаупт, но не во главе шестнадцатитысячного корпуса и долгожданного обоза со всякой снедью и воинскими припасами, а с 6500 или 6700 оборванных, грязных и изможденных солдат, чудом избежавших плена. Карл XII, выслушав рассказ Левенгаупта, понял, что солдат не ошибся. Не мог король не уразуметь и того, что его расчеты оказались эфемерными.

Если бы рассказ Левенгаупта слушала трезвая голова, считавшаяся с реальностью, то она пришла бы к неутешительному выводу: надобно, пока не поздно, искать путей к миру.

Затяжная война истощала и без того скудные экономические и людские ресурсы Швеции. Сведения о переживаемых Швецией трудностях просачивались в столицы европейских государств. Посол В. Л. Долгорукий извещал Меншикова 30 ноября: «И не чают, чтоб он, потеряв такой корпус, до конца сея войны уже поправлятца мог, хотя, как возможно, во всей Швецкой земле берут рекрут и, за великою скудостью людей, пишут стариков – конечно, таких, у которых в старости зубов нет, и ребят, которые не без труда поднять мушкет могут».

За границей полагали, что продолжение войны невыгодно прежде всего королю. «Чают, – сообщал Долгорукий свои наблюдения из Копенгагена, – потеряв такой корпус, король швецкой вскоре будет искать миру». Шведская дипломатия, напротив, пыталась выдать черное за белое и сгладить впечатление от катастрофы, распространяя слухи, что не шведы, а русские были разгромлены в сражении, якобы состоявшемся сразу же после Лесной: «Будто по баталии с Левенгауптом была генеральная баталия между войски царского величества и короля шведского, во время которой будто войска царского величества все король шведцкой разорил, и считает, что побито 20 000, достальные переранены и в полон побраны». [124]124
  ПиБ. Т. 8. Вып. 2. С. 753, 754.


[Закрыть]

Это была очередная ложь – генеральную баталию король лелеял лишь в мечтах и в поисках этой мечты двигал главные силы своей армии на Украину, чтобы там обрести нового союзника – изменника Мазепу.

Измена Мазепы – едва ли не самый трагический промах Петра и его окружения. Прояви царь больше проницательности, не будь столь доверчивыми к украинскому гетману Меншиков, Головин, Головкин и Шафиров, изменник был бы разоблачен значительно раньше и его связи с недругами России были бы пресечены задолго до того, как шведские войска оказались на Украине. Но Петр считал его верным слугой, а Меншиков и другие вельможи возвели в ранг своих друзей.

Именно поэтому царь и его сподвижники оказывались глухими к многочисленным доносам на гетмана – карам подвергался не Мазепа, а доносители, изобличавшие его в измене. Такую судьбу разделили последние изветчики – генеральный судья Василий Кочубей и полтавский полковник Иван Искра. Они обманом были вызваны в Смоленск и благодаря усердию Головкина и Шафирова быстро превратились из обвинителей в обвиняемых. Неправый приговор вельмож, одобренный царем, обрек Кочубея и Искру на смерть. Между тем последующий ход событий полностью подтвердил справедливость доноса.

Предательские связи с Карлом XII и его ставленником на польском троне Станиславом Лещинским Мазепа установил задолго до вступления шведов на Украину. Как только Карл XII приблизился к украинским землям, Мазепа счел, что приспело время переметнуться на его сторону.

21 октября 1708 года Мазепа отправил из Борзны, где он находился, двух курьеров. Один из них вез послание к шведскому министру Пиперу с извещением, что для шведов «уготованы лучшие городы […] фураж, провиант и потребная амуниция». Другой курьер вез послание Головкину, в котором Мазепа извещал канцлера о своей смертельной болезни.

Меншиков о «болезни» Мазепы узнал на день раньше и с чувством горечи о предстоящей утрате поделился с царем: «И сия об нем ведомость зело меня опечалила: первое, тем, что не получил его видеть, которой зело мне был здесь нужен; другое, что жаль такова доброго человека, ежели от болезни ево Бог не облехчит». [125]125
  Там же. С. 846.


[Закрыть]

Версия о болезни была чистейшей воды обманом. Гетману, однако, поверили.

Мазепу одолевало смутное беспокойство: именно поэтому он отправил к Меншикову своего племянника Войнаровского – пусть разведает, не подозревает ли чего худого светлейший. Тот повел себя несколько странно: побыв некоторое время у Меншикова, он, не простившись с князем, среди ночи 22 октября покинул ставку. Причиной бегства была срочная необходимость известить гетмана о приезде Александра Даниловича в Борзну: коль гетман в тяжелом состоянии и не может передвигаться, то он, Меншиков, решил сам отправиться к нему если не для деловых разговоров, то хотя бы для того, чтобы проститься с умирающим «добрым человеком».

«Доброму человеку» подумалось, что Меншиков спешит в Борзну не ради совещания с ним, а с единственной целью заковать его в цепи. Повод для паники в Борзне дал Войнаровский, сообщивший, что ему у Меншикова довелось подслушать разговор двух иноземных офицеров. Один из них сказал другому: «Помилуй, Господи, этих людей. Завтра они будут в кандалах». [126]126
  Костомаров Н.И. Мазепа и мазепинцы. СПб., 1885. С. 432.2


[Закрыть]

Как только Мазепа уяснил, что в Борзну к обеду ожидается прибытие Меншикова, притворную болезнь его как ветром сдуло. Он вскочил со смертного одра и мгновенно собрался в Батурин. К этому времени из шведского лагеря прибыл посланец с извещением, что король ждет его в своей ставке.

За время пребывания в Батурине Мазепа посвятил в тайну еще несколько человек: сердюцкого полковника Дмитрия Чечеля и начальника артиллерии крепости Фридриха Кенигсена. Тому и другому гетман велел не впускать в город русские войска и сопротивляться им до прибытия шведской помощи.

24 октября Мазепа выехал из Батурина, в тот же день остановился в Коропе, а 25 октября переправился через Десну, причем его сопровождала уже не свита, а несколько тысяч казаков.

На правом берегу Десны он наконец решил раскрыться и всех ввести в тайну своего замысла. 26 октября Мазепа выступил перед казаками с речью, полной клеветы в адрес России и Петра, а также злобных выпадов против воссоединения двух братских народов.

Бывший гетман не сомневался сам и пытался рассеять сомнения у своих слушателей, что победителем в жестокой схватке России со Швецией станет Карл XII.

Речь гетмана никого не убедила, она оставила слушателей с тяжкими думами о том, куда и зачем их завел изменник-гетман. Отряд таял на глазах. По одним сведениям, в неприятельский стан гетман привел сотню, по другим – несколько сотен, по третьим – до полутора тысяч человек. Впрочем, любая из этих цифр далека от той, которую обещал Мазепа шведскому королю – он, как уже упоминалось, сулил привести под шведские знамена по крайней мере 20—30-тысячную армию, а привел, в лучшем случае, в десять крат меньше. 29 октября он представился королю. В глазах Карла XII престиж его нового союзника пал, как только он узнал, что получил вместо армии несколько сотен обманом приведенных казаков. Медоточивая речь Мазепы, произнесенная на латинском языке, не могла заменить обещанного подкрепления. Но король, как и Мазепа, в первые дни не унывал – оба они рассчитывали на поддержку украинского народа, на его готовность служить изменнику и его покровителям, но, как хорошо известно, просчитались. [127]127
  Маркевич Н. История Малой России. М., 1842. Т. 2. С. 463.


[Закрыть]

Оставим Мазепу в ставке шведского короля и обратимся к событиям, развернувшимся в русском лагере.

Первым известил царя об измене Мазепы Меншиков. Как мы уже знаем, он собрался ехать в Борзну, где находился «больной» Мазепа. Не доезжая до нее, Меншиков был извещен полковником Анненковым, что гетмана там нет и что он находится в Батурине. Князь почувствовал что-то неладное, но все же отправился туда. Чем ближе подъезжал князь к Батурину, тем больше появлялось у него оснований для тревоги. В дороге удалось захватить гонца прилуцкого полковника Дмитрия Горленко с извещением о прибытии казаков в шведский лагерь.

Продвигаясь к Батурину, Меншиков получил еще один тревожный сигнал. На полпути к гетманской резиденции к нему явился некто Соболевский, объявивший за собою слово и дело. Он сказал, что Мазепа, уходя к шведскому королю, распорядился не впускать русские войска в Батурин.

К полудню 25 октября Меншиков прибыл к Батурину, но в крепость его не впустили – ворота были засыпаны землей, пушки приведены в боевую готовность, а на стенах маячили фигуры мазепинских сердюков. На вопрос, где находится гетман, со стен выкрикнули, что он отбыл в Короп. Меншиков в сопровождении прибывшего к нему киевского воеводы Дмитрия Михайловича Голицына отправился в Короп, но Мазепы и там не оказалось – к тому времени он успел переправиться через Десну. Это известие развеяло все сомнения князя.

26 октября светлейший извещает об этом царя: «Истинно мы признавали, что конечно он изменил и поехал до короля швецкого».

Новость потрясла царя. Он получил ее на следующий день после рокового шага Мазепы – 27 октября – и в тот же день ответил князю. В ответе сквозит и минутная растерянность, и некоторое недоверие к полученному известию. «Письмо ваше, – писал царь, – о нечаянном некогда злом случае измены гетманской мы получили с великим удивлением».

Следы недоверия к известию Меншикова отражены в царском указе, адресованном войску запорожскому, а также духовным иерархам Украины. У царя, видимо, теплилась надежда, что светлейший ошибся, что с часу на час будут получены известия, опровергающие сведения князя. Поэтому царь проявил осторожность. «Известно нам, великому государю, учинилось, – читаем в указе от 27 октября, – что гетман Мазепа безвестно пропал, и сумневаемся мы того для, не по факциям ли каким неприятельским». На всякий случай Петр велел «всей генеральной старшине», и полковникам, и прочим прибыть в обоз «для советов», а если подтвердится факт измены Мазепы, то и для избрания нового гетмана. [128]128
  ПиБ. Т. 8. Вып. 2. С. 864, 865; Т. 8. Вып. 1. С. 237–238.


[Закрыть]