Текст книги "Серый"

Автор книги: Николай Орехов

Соавторы: Сергей Орехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Вот она!!!

– Смотрите-смотрите! – закричали вокруг. – Шаровая молния!

Народ отхлынул назад, кто-то кубарем покатился по ступеням. Равин остался один на крыльце.

– Берегись! – крикнули ему из толпы.

Равин поднял глаза. С крыши, как дождевая капля с карниза, сорвался маленький огненный мячик и падал прямо на него. Равин в оцепенении уставился на стремительно приближающийся ярко-желтый искрящийся шар и понял, что не может сдвинуться с места, прикованный неведомой силой.

– Берегись!!! – закричали сзади.

И в этот момент шар взорвался с оглушительным треском. Волна неимоверного жара ударила Владиславу Львовичу в лицо, он закрылся руками, мир вокруг исказился и померк…

…в следующий миг перехватило дыхание от налетевшего из тьмы пронзительно-холодного, яростного ветра. Равин повернулся к ветру спиной, убрал от лица руки, еще секунду назад обдаваемые жаром огня. Сердце гулко ударило в груди.

…Забайкальский военный округ. Дивизия ракетных войск стратегического назначения. Центральная площадка. Справа и слева рыжие четырехэтажные корпуса казарм, между ними плац. От плаца через небольшой проулок начинается «выход на Невский» – лестница, на которой он стоит, огороженная массивными декоративными черными цепями и потому так прозванная. Лестница упирается в двухэтажный солдатский клуб. Весь второй этаж клуба занимает оркестр штаба дивизии. А холодно потому, что стоит зима, зима забайкальская, с крутыми морозами, дикими ветрами.

Равин осмотрел себя и с удовлетворением отметил наличие офицерской шинели, в которых ходили все оркестранты-срочники, опять же офицерские яловые сапоги, а вот перчатки на руках солдатские, коричневые, однослойные. Тут только до него дошло, что кто-то очень длинно, вычурно, перемешивая мат с музыкальным жаргоном, произносит вдохновенную речь в его адрес.

– …Сява!.. твою мать! Я уже два часа как с верзошника слез, а ты… Жду тебя, как дятел!.. Где тебя носит, жмурик невостребованный?! Мы идем к Бэну кирять или не идем? Совсем… что ли? Слух вместе с нюхом потерял?!

На крыльце стоял здоровенный битюг, закадычный армейский друг его, Бэбел.

– Бэбел, – тихо сказал Равин и улыбнулся.

Лязгнула дверь клуба, и на крыльцо вихрем выкатился Викторка – ростом метр с кепкой на коньках, стопроцентный холерик, открывающий любую, независимо от материала, дверь пинком, – для армии личность абсолютно свободная, поскольку службу нес в офицерском доме культуры, и нес ее по своему усмотрению.

– Что ты с ним разговариваешь? – сказал Викторка, расплываясь в улыбке. – Не видишь, человек окончательно шизанулся. Он не только нюх со слухом, но и совесть свою в бане под тазиком забыл.

Равин захохотал. И Викторка здесь! Куда же это его забросило: в прошлое, во времена прохождения срочной службы, или в очередной параллельный мир?

– Конечно, идем к Бэну, – сказал Владислав Львович, вспоминая, что Бэн не кто иной, как срочник на должности главного свинаря в военном госпитале, а госпиталь… Это надо обогнуть клуб, перелезть через забор, пересечь, оставшись незамеченным патрулем, дорогу, углубиться в лес, не нарвавшись на пьянствующую группу офицеров, затем пятьсот метров лесом и вдоль забора до сараек и гаражей…

Равин с удовольствием проделал весь этот путь, как проделывал когда-то. По дороге Викторка и Бэбел по-товарищески отчаянно переругивались по той причине, что Викторка зацепился шинелью за проволоку на заборе и, падая, выдрал клок на спине, а Бэбел, мерин тухлозадый, не смог вовремя снять его с колючки и теперь сам, своими тупыми пальцами будет помогать зашивать шинелку, принадлежащую Родине, Родиной же и выданную воину на случай зимы в Забайкалье.

«Судя по молодым лицам Бэбела и Викторки, мы на срочной службе, значит, забросило в прошлое, – подумал Равин, с иронией слушая ругань друзей. Стало легко на сердце. – Интересно, Надины письма приходят или нет? Ведь она писала мне в армию».

Бэн их ждал. Он сидел в своей каптерке на диване, закинув ноги на обшарпанный стол, бренчал на гитаре и, гоняя сигарету во рту из угла в угол, пускал Дым в потолок.

– Сочинил что-нибудь? – спросил Бэбел, снимая шинель и пристраивая ее на гвоздь под потолком. Равин тоже повесил шинель на гвоздь, а Викторкину шапку, заранее готовя хохму, нахлобучил, встав на цыпочки, на самый верхний гвоздь.

Бэн выплюнул сигарету на пол, растер ее сапогом.

– Блюз, – объявил он, ударил по струнам и запел надтреснутым, проамериканским голосом;

 
Вот снова падает листва,
И птицы вновь зовут кого-то,
С прощальным криком, не спеша,
Летят в далекие края,
Покинув дикие болота…
 

– Класс! – сказал Викторка, хлопнув рукой по столу. – Мне нравится. Особенно про дикие болота.

У Владислава Львовича кожа покрылась мурашками. Он помнил эту песню, и сейчас, спустя пятнадцать лет, вновь присутствует на премьере.

Бэн хмыкнул, сказал: «Внимайте дальнейшее», – вновь ударил по струнам.

 
Их тихий зов наводит грусть,
Как будто сердце хочет с ними
Вдаль улететь, чтоб тосковать
И край родимый вспоминать —
Леса заснеженной России.
 

Владислав Львович не выдержал и вполголоса подхватил последний куплет:

 
И наши дни, как листопад,
В года спрессовывает время,
И никогда нельзя назад
Вернуть и сбросить со счетов
Прожитых лет святое бремя.
 

Бэн отложил гитару, потянулся.

– Ну как, уел я вас? – Он окинул хитрым взглядом друзей.

– Уесть-то уел, да для танца это не годится, – ответил Бэбел. – Но штука хорошая.

«Танцы, – спохватился Равин. – Мы же тут в офицерском городке играем, вернее, играли. Офицерские танцы – это же ни с какими другими несравнимо: господа офицеры – все поголовно „под газом“. Все барышни-вольнонаемные – аналогично. Первые пьют от тоски по нормальной гражданской жизни, а вторые от невозможности устроить личную жизнь, и здесь, в военном гарнизоне, у них последний шанс. А для меня и Бэбела танцы – единственная возможность показывать свои песни. Сколько с ним за армию насочиняли? Сотни полторы, наверное…».

Викторка удивился!

– Сегодня танцев не будет! Какие сегодня танцы? Вы что, очумели?! Тревога!

– А я-то думаю, в честь чего наши доктора в полевой форме сегодня? Даже не знал, что тревога, – хмыкнул Бэн.

– Тебе, как выдающемуся свинарю, тревога не положена, – сказал Викторка. – А потому ближе к теме: что мы сегодня пьем?

– Да, что мы сегодня пьем, животновод Бэн?! – поддержал Равин, сам в душе недоумевая по поводу тревоги.

Бэн опять потянулся, хрустнул суставами, резко встал и приподнял диван. В бельевом ящике лежало четыре бутылки «Агдама».

Викторка запротестовал:

– Не, мужики, сначала давайте порубаем, а потом и кирять сядем. Сегодня можно будет всю ночь оттягиваться. В городе никого, кроме патрулей да пьяных сверхсрочников. – Он вскочил с места, схватил шинель и под общий хохот начал подпрыгивать, пытаясь достать шапку с гвоздя. Не достав, снял сапог и сбил им шапку на пол.

– Бэбел – сука, – сказал он.

– При чем тут я?! – спросил хохочущий Бэбел.

– Идем в нашу столовую, – сказал Бэн. – В госпитале лучше готовят. Я не могу есть в вашей тошниловке. Да там, наверное, сейчас патруль. – Бэн сплюнул.

Одевшись, вышли на улицу и, скрючившись под шквальным ветром, затопали в сторону столовой.

«Вот эти двое, – думал Равин, замыкая четверку, – Бэбел и Викторка, после армии приедут ко мне. У обоих никогда не будет детей – слишком много успели поболтаться по площадкам. Викторка, к тому же будет долго лежать в больницах со щитовидной железой и, в конце концов, сопьется».

– Привет, Танюшка! – заорал кому-то Викторка. – Как дела? Лечишь или калечишь?

Владислав Львович оторвался от размышлений, узнал медсестру, часто ходившую на танцы, кивнул.

Викторка продолжал, заведенный одним видом хорошенькой девушки:

– Сегодня танцев не будет! Так что не приходи. Все на «войне». А эти лабухи толстомордые, – он ткнул пальцем в Бэбела и Равина, – сейчас нажрутся до потерн памяти… – Викторка не договорил и во весь рост растянулся на земле. Его сапоги захлестнула петля из тонкой проволоки.

– Такую засаду мне испортил! – с сокрушенным видом воскликнул Бэн. – Думаешь, я в отпуск не хочу? Я специально на подполковников петлю ставил. Повадились по ночам вокруг шататься… Последнюю свинью украсть решили.

«Я не в прошлом, – подумал Равин, помогая подняться Викторке и ненавязчиво сбивая ребром ладони снег с его задницы – Не устраивал Бэн засад на подполковников. Да и подполковникам с какой стати свиней красть?».

Столовая оказалась почему-то на втором этаже, что опять же дало Равину лишний повод подумать, куда его забросило. Она была совершенно пуста. Сели в углу у окна с прекрасным видом на гауптвахту. Бэновский корефан грузин Вано выставил гору еды: полный бачок вареного мяса, тарелку винегрета и тарелку селедки, а в довершение изобилия кастрюлю компота.

Равин поднял селедку за хвост.

– Буду помнить много лет селедку в праздничный обед и сердцу милый, красный винегрет! – продекламировал он и разжал пальцы с таким видом, словно собирался проверить, распространяется ли закон всемирного тяготения на рыбу в пряном посоле.

– Я тебе завидую, – сказал Бэн, – и как у тебя со стихами легко! Взял рыбину за хвост и тут же понес рифмами. Я весь на дерьмо изойду, пока рожу две строчки.

– Это не мои стихи, – честно отозвался Равин, решив не присваивать чужой славы. Он понял, что действительно находится не в прошлом, коли ребята не знают этой песни. В настоящем прошлом ее пела вся дивизия.

Когда поглощение пищи приблизилось к финалу, дверь, в столовую открылась, и на пороге появился капитан с красной повязкой начальника караула поверх рукава шинели. Он сделал нерешительный шаг и замер, как бы раздумывая: есть ли смысл обедать в совершенно пустой столовой.

Корефан Бэна вскочил со стула и исчез в раздаточной.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – закричал Викторка, привставая и делая загребающие движения руками. – Заходите, присаживайтесь к нам.

– Здорово, воины, – ответил капитан, подходя с лукавой улыбкой. – Обедаем? – Он поздоровался со всеми за руку.

Равин тоже привстал, пожал руку, хотя и не помнил капитана. Тот снял шинель, придвинул стул к столу, сел, крикнул в сторону окна раздачи: «Бармен, какого черта?! Обед офицеру!» – и посмотрел в лицо Равина.

Равин напрягся. Ему подумалось, что капитан сейчас скажет: «А вот вас, рядовой, я что-то не припомню. Вы из какой жизни к нам попали в часть?». Но капитан сказал совсем другое:

– Сегодня отдыхаем? Все на тревоге, и танцев не будет?

Равин, помня разговор о тревоге, кивнул головой.

– Вы, говорят, – продолжил капитан, сделав движение рукой в сторону Бэбела, – новую песню сочинили? Кажется, что-то о рябине?

«О черемухе!» – чуть не вырвалось у Владислава Львовича, но он тут же спохватился.

Бэбел с важным видом сплюнул косточку в пустой стакан.

– Правду говорят. Есть такой грех. Если бы не тревога, сегодня бы играли. Тревога, мать ее… А гауптвахту по тревоге куда девают? Вот если настоящая тревога, не учебная?

– Она и так не учебная, – сказал Викторка.

Викторка, будучи главным радистом дома офицеров, постоянно находился в курсе событий.

Капитан посмотрел на Викторку, пожал плечами:

– Жду особого распоряжения начальника гарнизона.

– А что они там делают, товарищ капитан? – Викторка ткнул пальцем в окно.

Во дворе гауптвахты прохаживался часовой с автоматом, а у самого забора трое «молодых» под чутким руководством «деда»-штрафника раскачивали будку клозета.

– Суббота – паркохозяйственный день, – ответил капитан.

– А за что туалет-то? – спросил Бэбел и, выудив из кастрюли вишенку, закинул ее в рот.

Все с интересом наблюдали за происходящим во дворе гауптвахты. Будка после дружных усилий была опрокинута, ее отволокли в сторону. Откуда-то достали пилы, и все четверо принялись пилить под корень грязно-коричневый сталагмит. Спилив, они пинками вогнали его на носилки и потащили за здание гауптвахты.

Бэбел сплюнул косточку в стакан.

– А что бы его топором не колоть? Викторка красноречиво постучал себе по голове.

– Дура ты, Бэбел. От топора осколки в лицо летят.

– Ладно вам, нашли обеденную тему, – сказал капитан, повернулся к раздаче и крикнул: – Бармен, я что, два часа ждать буду?

Все это время из кухни доносились отголоски какого-то странного диалога, а после окрика капитана несколько раз лязгнуло железо, затопали сапоги и наступила тишина.

За столом повисло недоуменное молчание.

– Мужчина, хватит наглеть, – сказал капитан с раздражением.

– Вано! – Бэн поднялся и направился к раздаче. – Ты помер, что ли? – Бэн подошел к окошку, влез в него по пояс и, как ошпаренный, выскочил оттуда. Лицо его стало белее мела. – Т-товарищ капитан… – сказал он и замолчал.

– Что случилось, мать вашу! – Капитан поднялся и направился к раздаче.

Все вскочили и двинулись за ним.

– Ни… себе!!! – сказал капитан, остановившись на пороге, и, помедлив, шагнул в раздаточную.

Равин шагнул следом и увидел жуткую картину. На полу в луже мяса с подливом лицом вниз лежал Вано, из его спины торчала рукоять штык-ножа. Вокруг валялись опрокинутые бачки. Следы сапог из лужи вели на лестницу, к черному выходу.

– Бэбел, Викторка, ну-ка быстрее вниз, догоните этого гада, – сказал капитан. – Только, мужики, следы не затопчите и врача сюда, – крикнул он вдогонку, потом тихо добавил: – Без толку догонять, ушел уже… – Осторожно, стараясь не наступить на валяющиеся повсюду куски мяса, он подошел к Вано.

Вано застонал. Капитан присел на корточки.

– Ну-ка, помогите мне.

Бэн и Равин приподняли Вано. Тот громко застонал, мотнув головой и уронил ее на грудь. Капитан, снизу заглядывая в его лицо, спросил:

– Парень, ты меня слышишь? Кто тебя?

Вано захрипел, и сквозь хрип все услышали:

– Подполковник… Пьяный в задницу… За мясом приходил… – Тело его обмякло. Вано потерял сознание.

– Клади назад. – Капитан встал. – Опять эти сволочи!.. Одного не пойму: почему они, когда мяса хотят, пьянеют?..

В этот момент в раздаточную вбежали медсестра Таня и два майора медицинской службы. Через секунду за ними ввалились двое срочников с носилками.

Снизу по лестнице загрохотали сапоги, и в дверях появились запыхавшиеся Бэбел и Викторка.

– Не видели никого, товарищ капитан, – заговорил Бэбел. – Следы ведут в лес, а там троп протоптанных – сам черт не разберет… Собаку надо и БМП. Мы далеко в чащу не рискнули заходить. Вдруг он не один…

– Чешите быстрее отсюда, пока патруль не подошел, – капитан быстрым шагом направился в зал за шинелью.

На пороге Равин оглянулся. Китель на Вано разрезали и бинтовали тело. Вокруг ножа на бинтах проступала алым пятном кровь. Один из майоров глухо выругался и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Честное слово, как грибы после дождя!.. Откуда их столько появляется?

«Сява, ты скоро?» – окликнули Равина, и он пошел к ожидавшим у входа друзьям. Потрясенный случившимся, он шел, как сомнамбула, к бэновской каптерке, стараясь не соскользнуть с тропы в сугроб. Сам едва не угодил в бэновскую петлю, подумав при этом, что дурдом какой-то здесь царит: петли на тропинках, подполковник-убийца, подподковник-похититель свиней…

Когда зашли в каптерку, Бэн закрыл дверь на ключ, достал откуда-то лом и заложил его в приваренные к двери и косякам петли-проушины.

– Вот так, – сказал он. – Теперь пусть попробует открыть. – Он сел на диван, смахнул со стола невидимые крошки. Но тут же вскочил, поднял диванное сиденье и выставил на пол четыре «огнетушителя» «Агдама». – Что, братва? Готовь посуду, выпьем за Вано.

Викторка достал из ящика у стены четыре эмалированные кружки.

– Повезло Вано, – сказал он. – Домой мужика отправят.

У Равина чуть глаза на лоб не вылезли. Ничего себе, везение?! Да что он такое говорит?!

– Еще и пенсию от правительства за ранение подбросят, – сказал Бэбел. – А нам тут торчать и торчать… Хорошо, хоть музыкантов на кухню не отправляют.

– Да он сам хотел, – сказал Бэн, срывая с бутылки пробку и разливая по кружкам. – Думал отпуск домой заработать. У него же пистолет с собой был…

– Где достал? – спросил Викторка.

– У банщиков на тюльпаны выменял.

«Дурдом! – подумал Равин. – За тюльпаны выменивают пистолет; за отпуском идут в наряд на кухню!».

– Я слышал, пистолетная пуля их не берет, – сказал Бэбел. Он огляделся. – У тебя сухари есть?

– Ничего у меня нет, – ответил Бэн. – В столовке же собирались жор брать. А теперь какая еда?..

– Перебьемся, – сказал Равин, желая как можно скорее выпить, чтобы отойти от кошмара. – «Агдам» не спирт, перебьемся.

– Ну, ты – крутой у нас мужик, – мотнул головой Викторка. – Ты плавал, тебе видней. Поехали. – Он поднял кружку. – За Вано!

Равин взял свою кружку, привычно опрокинул содержимое в рот и чуть не задохнулся. С трудом загнал обжигающую жидкость внутрь, поискал, чем запить, и, не найдя, замахал рукой у рта, дыша во все легкие. Из глаз побежали слезы.

– Ты что подсунул, Бэн? – продышавшись, выкрикнул он.

– «Агдам» как «Агдам», – Бэн отхлебнул из кружки маленький глоточек, передернул плечами и занюхал рукавом. Викторка и Бэбел последовали его примеру.

– Ты, Сява, сегодня какой-то не такой, – сказал Бэн. – Пить, что ли, разучился? Сейчас вырубишься… По столько пить… Мне полкружки на день хватает, а ты залпом…

У Равина поплыло в голове. Он понял, что быстро пьянеет. Что же они пьют такое? Какой тут «Агдам»? Чистый медицинский спирт! Или в этой жизни спиртом называют вино?.. А вином спирт?

– Тебе еще налить, или уже готов? – спросил Бэн.

– Готов маэстро, – сказал Викторка. – Клади его на диван.

– Почему? – Равин старался не упасть со стула. – Я еще выпью… Немного погод-дя…

– Клади его, – сказал Бэн.

Равин даже не стал сопротивляться. Он сразу же, едва закрылись глаза, провалился в черную пропасть, и его начало мотать и кружить. Он не спал, поскольку спать разучился, и это не был пьяный вырубон. Подобного состояния он еще не испытывал. То он куда-то стремительно падал, то неожиданно взмывал в высоту. Полет был совершенно неуправляемым. Хаотически, с быстротой вспышки, сменялись пейзажи, мелькали лица, видения наслаивались одно на другое с непредсказуемой логичностью калейдоскопа. Наконец видения разделились на два потока, превратившись в стены гигантского каньона, и на каждой стене навстречу стремительному полету возникали объемные картины, как в театре неконтролируемого сознания. Он не понял, когда каньон закончился и начался лабиринт, подземелье с многочисленными туннелями и их ответвлениями.

Здесь Равин смог предельно снизить скорость до скорости пешехода – или это произошло само собой, без его участия? – и не спеша двинулся вперед, внимательно осматриваясь. Воздух вокруг светился и в глубине совершенно одинаковых туннелей сгущался до яркости фосфоресцирующего тумана. Из бессознательной глубины пьяного мозга пришло чувство тревоги, и вскоре Равин вынужден был остановиться, так как не смог двинуться дальше и на полсантиметра.

«И куда же меня занесло? Что за дьявольский лабиринт?» – подумал он. Свою неспособность двигаться дальше он объяснил сработавшей блокировкой сверхлюдей.

«Место для раздумий? – усмехнулся Равин. – Терминатор судьбы, точка Лагранжа? Прямо пойдешь – к темным попадешь? А что я такого сделал? Что я такого совершил, чтобы меня ставили перед фактом выбора? Хорошо, светленькие мои, давайте объяснимся. В чем дело, дорогие мои? Да, я выпил со своими друзьями, о которыми не виделся черт знает сколько лет! Да, я пьяный! Я пьяная серость! А вы-то, благородные, справедливые, всемогущие, куда смотрели? Или решили, что, коли выдернули меня на свою базу, в свой мир, то теперь все-все вопросы решены? А я так не могу, я – полуживотное, я не могу без помощи и без нее себя не мыслю. Я привык к вашей опеке, она для меня, как наркотик. В мире идет борьба света и тьмы, и я, по вашему пониманию, должен принять в ней самое непосредственное участие. А я не могу, не хочу и просто боюсь своей разбитой морды, если хотите; и много еще чего боюсь. Меня убили в той жизни, но выбросили в другую, в которой опять же убили и забросили в третью… Может быть, именно поэтому я и выпил с друзьями. Чтобы забыться, чтобы хоть на миг отделиться от мира, спастись, хотя бы в душе уцелеть. Да, это истерика, да, я на грани срыва, еще чуть-чуть – и мне конец. Я слабый, я уже говорил. И вы не прибавили мне сил. Я слаб и спекулирую на этом, на своих маленьких глупостях, хитростях и прочем. Я слаб, я это знаю. Но вы-то об этом тоже знаете! Куда вы ведете? Вы же не маразматики? Да, мне бывает стыдно за свои слабости. Ну и что? Если бы я был всесильным, я не был бы человеком, я был бы богом! Этим все сказано. И пошли вы все, учителя нашлись!., Я хочу к своим друзьям! Я буду с ними пить медицинский спирт под названием „Агдам“!..».

…Глаза открылись сами собой. Он лежал на диване в каптерке Бэна. Менаду друзьями шел какой-то спор, и Равин, приходя в себя, не сразу вник в суть разговора.

– Я вам говорю, – гудел Бэбел неуправляемо-громким пьяным голосом, – это после того неудачного пуска началось. Помните оранжевое облако над тайгой? Ракета взорвалась в шахте…

– Она не в шахте, а на стартовом столе взорвалась, – сердился Викторка. – А подполковник этот внизу был, в блиндаже. Я же слышал на совещании – физик докладывал. Вот. И с тех пор их становится больше, подполковников этих.

– А вот почему? – заорал Бэбел. – Сможешь объяснить? Нет.

– А потому, – сказал Викторка. – Там начались неизвестные процессы с пространством и временем, Разве вам, дуракам, втолкуешь!

– Сам-то – двух слов связать не можешь. Пространство! Время! – передразнил Бэн.

– Спорим на литр «Агдама»! – разошелся не на шутку Викторка. – Я сейчас вот пойду и этого физика приведу, и он тебе скажет.

– Куда ты пойдешь? Уже ночь. Капитан сказал, не высовываться, облава будет, – пробурчал Бэн.

– Тебя, Викторка, точно говорю, когда-нибудь подполковники поймают и на мясо определят, – Бэбел захохотал.

– Во мне мяса с гулькину гульку. Это тебя вперед сожрут, Бэбел.

Равин сел, пораженный неожиданной мыслью, пришедшей ему в голову.

– Мужики, а что, если нам самим поймать подполковника? – выпалил он.

Все повернулись к нему.

– А ведь это идея, – оживился Бэн, – Почему я должен бояться каких-то мутантов? Тварь я дрожащая или человек?

Завязался спор, как лучше скручивать подполковника: сразу же вязать ремнями или сначала попинать, а потом вязать. Точку в споре поставил Викторка, заявив, что мутанты – они и в армии мутанты, а прогуляться на свежем воздухе ничуть не помешает.

Быстро оделись. Бэн хотел прихватить с собой лом, но его отговорили. Викторка одному ему известными тропами повел к месту засады. По лесу шли не боялись, травили анекдоты. Наконец Викторка остановился. «Здесь», – сказал он. Огляделись. Действительно, ямка вместительная, целому отделению можно спрятаться. Впереди в нескольких метрах за густыми зарослями багульника проходила дорога, освещенная редкими тусклыми фонарями, которые не столько давали света, сколько прибавляли темноты. Не сговариваясь, замолчали, замерли в ожидании, почему-то повернув головы в одном направлении. Скрипели сосны, раскачиваемые ветром, в ночном безоблачном небе, стыли невероятно яркие звезды.

– Не, мужики, ерундой занимаемся, – нарушил молчание Бэбел.

– А что? – спросил Бэн. – Нормально стоим. – Он снял солдатские перчатки и пошевелил пальцами.

– Замерз? – спросил Равин.

– Давайте вернемся, – заныл Бэбел. – Накатим по глоточку и назад…

– Тихо ты, ханыга! – зашипел Викторка. Он сдвинул шапку на затылок, глаза его лихорадочно заблестели. – Я знаю, почему никто не идет. Приманка нужна, Надо, чтобы кто-нибудь вышел на дорогу.

Никто не хотел идти на дорогу, и Викторка заявил, что приманка из него дрянь, а вот Бэбел мог бы и пожертвовать собственным пузом…

– Послушайте, – сказал Равин. – А почему бы нам всем не выйти из леса?

– Мудрое предложение, – поддержал его Бэн.

Они продрались сквозь кусты багульника на полосу заснеженного асфальта и сразу увидели его.

Подполковник, очевидно, только что вывернул из-за угла забора и шел пьяной походкой, цепляясь ногой за ногу, готовый в любой момент прилечь посреди дороги и не позволяющий себе этого в силу известных ему одному особых причин. Владислав Львович почувствовал тошнотворный страх, ноги стали ватными.

Подполковник миновал круг света под фонарем и тоже увидел их. Остановился, приложил руку ребром ладони ко лбу – не сдвинулась ли кокарда? – и чуть ли не строевым шагом двинулся к ним.

– Вольно, товарищ подполковник, – сказал Бэбел и прыснул от смеха.

Подполковник остановился, уставился на Бэбела, удивленно поднял брови:

– Ага! Так тут лабухи! А я – то думал, офицерский патруль.

– Ладно, мы пошли, – сказал Викторка, – Мы же видим, что ты настоящий подполковник, а не мутант.

– А ну-ка стоять! Смирно! Как перед офицером себя ведете, сукины дети?1 – Подполковник схватил Бэбела за лацканы шинели.

– Отстань, мужик, – Бэбел ударом отбил руку.

– Что-о?! Руки распускать? – заорал подполковник.

– Бэбел, пошли, – сказал Бэн.

В этот момент подполковник сунул руку за борт шинели, выхватил бутылку и опустил ее на голову Бэбелу. Брызнули стекла, Бэбел покачнулся. И тогда Равин, не отдавая себе отчета в том, что делает, шагнул вперед и провел короткий удар правой в челюсть. Подполковник грохнулся на спину.

– Бежим! – крикнул Викторка.

Равин почему-то бросился к забору. Он ухватился за его верх, оглянулся…

Подполковник, сидя на дороге, раскачиваясь, двумя руками наводил на него пистолет. Равин еще успел отметить, что подполковник сидит без шапки и челюсть у него то ли от злобы перекошена, то ли свернута ударом, когда беззвучно расцвела вспышка выстрела и маленький раскаленный комочек свинца в облаке пороховых газов начал свой путь к его сердцу. Владислав Львович вцепился в заборные доски, рванулся…

– …Па-а-па-а! – пронзительный детский крик резанул по перепонкам.

Равин открыл глаза и тут же плотно зажмурился, едва не ослепнув от белого солнечного сияния. Сбоку продолжал кричать, лихорадочно тряся его за плечо, ребенок. Равин повернулся, осторожно открыл глаза. Кричала девочка лет двенадцати—тринадцати, с распущенными черными волосами, в синих шортах и футболке с большим ярким рисунком. Равин отметил, что они с девочкой находятся в дорогом спортивном автомобиле, сам он онемевшими пальцами сжимает баранку, а девочка, судорожно вцепившись ему в плечо, кричит и полными ужаса глазами глядит вперед на дорогу.

Владислав Львович резко повернул голову, и волосы его встали дыбом. Впереди, в пятидесяти метрах, на широкой грунтовой дороге, обступаемой с обеих сторон пышной африканской растительностью, стоял прогулочный джип с открытым верхом. В нем, закрыв голову руками, согнувшись, сидела девушка, К джипу, распластав уши и пронзительно визжа, несся огромный африканский черный слон. Подбежав к машине, он поддел ее бивнями. Джип встал на задний бампер. Девушка выпала из машины, попыталась подняться на ноги, но тут же упала и поползла к обочине, подтягиваясь на руках. Слон победно взревел, опрокинул машину вверх колесами, схватил девушку хоботом, поднял и швырнул на дорогу позади себя. Все произошло так быстро, что Равин даже не успел опомниться. Он автоматически включил скорость, вдавил до упора педаль акселератора. Набирая скорость, управляя машиной одной рукой, другой рукой, о непонятно откуда взявшейся силой, перекинул девочку на заднее сиденье, обогнул перевернутый джип и врезался в заднюю ногу слона.

Он удара капот выгнулся, Равин больно ударился грудью о руль. Слон покачнулся и завалился на бок, но тут лее, оглушительно затрубив, стал подниматься.

Равин дал задний ход и, когда слон поднялся, покачиваясь, на ноги, вновь выжал полный газ, тараня в ту же ногу. Слон упал, едва не задев машину. Равин отъехал назад.

– Сейчас ты у меня встанешь! – процедил он сквозь зубы. – Твое счастье, что у меня нет оружия… Да я тебя и так раскатаю по дороге!

Слон встал на передние ноги. Продолжая оглушительно трубить, тряся головой, с видимым трудом оторвав огромное тело от земли, встал на задние, забил ушами.

– Ну, держись! – прошипел Равин, собираясь повторить атаку.

Неожиданно слон развернулся и, высоко задрав хобот, припадая на заднюю ногу, бросился напролом в джунгли. Равин, плохо соображая, что делает, выжал полный газ, свернул с дороги, но машина, пролетев на скорости несколько метров, застряла в зарослях. Мотор заглох. Равин, все еще в состоянии аффекта, ударил кулаком по рулю. Взревел клаксон. Из джунглей ему ответил слоновий крик. Владислав Львович опомнился, оглянулся. На заднем сидении никого не было, Распахнув дверцу, он выскочил из автомобиля.

– Дженни! Дженни, где ты?! – Владислав Львович бросился на дорогу, ничуть не удивляясь своему чистейшему английскому языку.

– Я здесь, папа.

Равин оглянулся. Дженни стояла в машине.

– Я между сиденьями спряталась, мне страшно, я думала, слон убьет нас… – она заплакала, размазывая слезы по щекам.

Владислав Львович подбежал, взял ее на руки и понес на дорогу.

– Успокойся, моя девочка, успокойся. Твой папа никому не даст тебя в обиду.

– Он убил миссис Келли! Он убил ее!

– Он уже убежал, он испугался, его уже нет. Успокойся! – бормотал Равин, выбираясь на дорогу. – Постой-ка здесь. – Он поставил Дженни на ноги. – Тебе не надо подходить, я сам посмотрю.

– Не уходи, я боюсь! – Дженни прижалась к нему, ее била мелкая дрожь.

Владислав Львович гладил ее по головке, говорил успокаивающие слова, а сам смотрел на лежащий на дороге труп миссис Келли. Нещадно палило солнце. Хрипло кричали птицы. «Хоть бы кто-нибудь приехал, – подумал он. – Оставаться здесь опасно. Слон может вернуться».

Равин отметил про себя, что совершенно не удивлен попаданием в новую параллель. Он уже стал профессиональным скитальцем. Несколько озадачивал тот факт, что на этот раз новый образ не является продолжением его основной жизни. Равин вспомнил, что обо всем произошедшем на его глазах он где-то читал. Только вот название произведения никак не вспоминалось. Но он точно знает, кто он, где находится, кто эта девочка рядом, и даже знает причину разыгравшейся трагедии. Хоть не мучаться, как в предыдущих случаях, – подумал он. Но неужели прочитанное однажды продолжает жить в сознании самостоятельно?!

За деревьями послышался шум моторов, и из-за поворота выскочили три армейских джипа с карабинерами. Карабинеры, на ходу выпрыгивая из джипов, растянулись цепью по обочине дороги, всматриваясь в джунгли, держа наготове короткоствольные автоматы.

Из остановившейся рядом машины вышел капитан. Щелкнув каблуками и отсалютовав под козырек, сказал:

– Сэр, капитан Ленки. С кем имею честь?

– Фил Стоун, капитан, – представился Владислав Львович. – Второй секретарь Британского консульства. Моя дочь Дженни. А это, – Равин кивнул головой, – миссис Келли, была моей секретаршей. Она ехала впереди нас всего на три минуты, и теперь вот…