Текст книги "Серый"

Автор книги: Николай Орехов

Соавторы: Сергей Орехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Зазвенела рассыпаемая по полу мелочь. Равин повернул голову. От двери в прихожую через комнату к нему катились, выстроившись по номиналу, несколько монеток. Впереди двадцатник, за ним пятак, следом несколько двушек и копейка. Монетки подкатились к кровати, покружились и свалились в кучу.

Равин сплюнул.

– Идиотка!

Монетки поднялись на ребро и прежним порядком укатились в прихожую.

Мефистофель захохотал.

Равин равнодушно уставился в потолок.

Мефистофель, отсмеявшись, превратился в Червякина и завозился, устраиваясь в кресле поудобнее.

– Продолжим наш разговор, Владислав Львович, вернемся к писательскому труду. Вы – неудачник и в глубине души согласны с этим утверждением. Вы написали серенький рассказ с намеками на ужасы. Вы не сможете его сделать лучше, чем он есть сейчас. Однако, когда в редакции я предложил вам его доработать, вы согласились!

– Жить-то на что-то надо, – вяло отозвался Равин. – Жизнь в материальном мире обязывает.

– Вот именно, – вкрадчиво сказал Червякин. – А для вас жизнь означает поиск самого себя. Вы прекратили этот поиск, занявшись писательством. Следствием чего стало не житье-бытье, а существование.

На кухне зазвенела посуда. Вновь к Червякину прокосолапил карлик.

– Из сказанного мной следует вывод, – продолжил Червякин, дождавшись, когда карлик исчезнет в кухне, – ход событий можно было бы исправить лет пять назад, но теперь поздно: вы не захотите, да и не сможете ничего изменить. Жизнь замерла – вы умерли! Без движения нет жизни!

– Чушь какая-то. Бредятина. Я жив и умирать не собираюсь.

Равин постарался сказать это как можно уверенней, но фраза прозвучала довольно вяло. Последние годы жизни Владислава Львовича были действительно скучны и серы. Пишущая машинка, издательство, редактор, опять машинка. На семинары его не приглашали. С местной писательской братией как-то не сошелся. Критики – и те игнорировали его существование. Да и все остальное – ерунда, однообразные будни. Вот только Светлана…, Или действительно Мефистофель прав – дурак я…

– В ваших мыслях, особенно последней, – неожиданно прервал его раздумья Червякин, – гораздо больше здравого смысла, чем в речах. Вы хотите обмануть себя. А Светлана занята, вы же видели. – Червякин поднял руку и указал на стену. – Еще раз желаете убедиться?

Равин повернул голову. Вновь на стене, как на экране, возник зал ресторана. За столиком у окна сидела Светлана. Рядом с ней заливался хохотом уже другой тип, в тройке, со спортивной прической. Светлана тоже смеялась и, держа в руке фужер с недопитым вином, что-то рассказывала собеседнику.

– Гуляет барышня, веселится по молодости лет, – тоном телекомментатора заговорил Червякин. – Сейчас она рассказывает мальчику о том, что у нее есть знакомый писатель и, возможно, она выйдет за него замуж…

Изображение на стене исчезло. Владислав Львович почувствовал, что его слегка мутит. Он вдруг осознал, до какой степени ему опротивели и книги, и бестолковые скитания по редакциям, и эта квартира, и все, все, все, а теперь даже и Светлана. Ужасно захотелось остаться одному.

– Чего вы хотите? Какого согласия? – произнес он сквозь зубы.

– О-о! Не стоит нервничать. Право – это напрасно. Я хочу одного – вашего согласия стать литературным героем. Речь идет не о тривиальной смене вида деятельности – об изменении способа жизни. Вы будете жить в душах, в мыслях тысяч, миллионов читателей, как Фауст. Автор, благодаря которому данное событие произойдет, действительно талантлив…

– А вам это зачем нужно? – прервал Равин восторженную речь.

– Как зачем?! – удивленно вскинул брови Червякин. – Вы заставляете меня повторяться, Владислав Львович! Ведь подобного хода нет в предписании вашей судьбы. Вам предписано другое, понимаете? Вы должны умереть серым, незаметным человеком, а я хочу все изменить. Если вы согласитесь, мы вместе отпразднуем еще одну победу над ним, предписывающим судьбы. Но сие возможно только с вашего согласия.

– Я не гожусь на роль Фауста, – махнул рукой Владислав Львович.

– Ничего подобного от вас и не требуется. Я прошу лишь вашего согласия на…

– Могу я хотя бы узнать, – нетерпеливо бросил Равин и сел на кровати, – о чем будет рассказ, повесть, Или обо мне напишут роман?

– Это ваше право.

– Только покороче. Я хочу остаться один.

– Это будет описание нашего сегодняшнего вечера.

– Значит, не роман, рассказик… И чем мой сегодняшний вечер закончится?

Червякин помялся:

– Пока тайна. Но уверяю вас, финал будет эффектным! Автор чертовски талантлив!

– Можете писать. Я устал. Оставьте меня одного.

– Все кончено, – тихо сказал Червякин. Он встал с кресла, потер руки. – Вы согласились. Я победил. – Червякин улыбнулся, щелкнул пальцами.

Папка с рассказом, оставленная Равиным в ванной, выплыла из прихожей, замерла посреди комнаты, засветилась голубоватым светом и растаяла в воздухе. Из-под кресла выполз клуб ядовито-зеленого дыма, окутал улыбающегося Червякина, собрался в большой пульсирующий ком и, сорвав с гардины штору и чуть не утащив ее за собой, с ужасным, сотрясающим стены ревом вылетел через балконную дверь.

Владислав Львович сжал голову руками, зажмурил глаза и уткнулся в подушку. Ему казалось, что сейчас рухнет потолок, рассыплются стены, его самого раздавит звуком, однако с исчезновением шара все кончилось. Равин открыл глаза. В кресле никого. Черновики, собранные им и уложенные на столе, вновь разбросаны по полу. Заложило перепонки – догадался Владислав Львович. Он помассировал уши. Тишина взорвалась стуком в дверь.

Кто-то громко кричал: «Что там у вас происходит!? Вы взорвете весь дом!»

Минуту Равин просто сидел и слушал. Буханье в дверь и возгласы соседей после пережитого казались ему музыкой сфер. Однако двери стали уже просто выламывать.

«Надо открыть», – решил он и поднялся.

Под кроватью стукнуло. Равин замер. Ужас вновь обрушился на него, ноги подкосились, защемило под сердцем. Владислав Львович стоял, боясь шевельнуться.

Из-под кровати показался паук. Выползши наполовину, чудовище замерло. В провалах глазниц заиграло алое пламя. Передняя костяная лапа едва заметно дернулась в сторону Владислава Львовича. Раздался короткий свистящий звук, и Равин почувствовал, что его локти притянуло к туловищу чем-то тонким и прочным. Тут же стянуло ноги. Владислав Львович упал как подкошенный. Он открыл рот, чтобы позвать на помощь, но горло перехватила дьявольская паутина, и Владислав Львович оказался под кроватью, перед пылающими неземным огнем глазницами.

В прихожей с грохотом упала выломанная дверь, комната наполнилась топотом ног и возгласами, но Владислав Львович уже почти ничего не слышал, балансируя на грани сознания. Он почувствовал, как чьи-то руки ухватили его за одежду и пытаются вытянуть на свет. Затем над ним появилось лицо, и Владислав Львович узнал свою соседку по площадке Эльзу Марковну. Она держала в руке стальной цилиндр величиной с ладонь. Из него вырвался ослепительный луч. За спиной Равина что-то душераздирающе заскрежетало, и удушливое облако пыли запорошило глаза.

Владислав Львович ничего не мог видеть, он только слышал поднявшийся вокруг невероятный шум и громкие возгласы соседки: «Скорее, Света! Скорее же! Время близится! Круг!!! Рисуй круг!» Паучьи путы опали. Владислав Львович освободившейся рукой протер глаза. Он, как и ожидалось, лежал на полу. Рядом Эльза Марковна, опустившись на колено, стреляла из своего странного цилиндра в сторону прихожей. И рядом стояла Светлана. Она держала в руках непонятный быстровращающийся предмет и поворачивалась с ним по кругу; следом, как раз под этим предметом, по полу тянулась ослепительная белая линия. Линия почти сомкнулась, осталось сантиметров пять, когда что-то на невероятной скорости вылетело из охваченной огнем прихожей. Раздался глухой звук удара.

Светлана, охнув, пошатнулась, но замкнула линию и только тогда, зажавшись, стала медленно опускаться.

Владислав Львович видел ее со спины и не мог понять, что произошло.

Эльза Марковна сунула цилиндр в карман халата и, подхватив Светлану, уложила ее на пол.

Равин, опомнившись, вскочил. Из правого бока Светланы торчал топор. Струйки крови показались в уголках ее губ, лицо побелело, став отстраненно-чужим. Равин не верил глазам. Он посмотрел в прихожую. На пороге лежало что-то непонятное, наполовину оплавившееся.

– Что вы уставились, помогите же мне, – раздался голос соседки.

– Что я должен делать? – в полном смятении спросил Владислав Львович.

– Помогите ее раздеть. Снимите платье!

– Зачем? Надо вызвать врача!

– Делайте, что вам говорят! – Голос был тверд, и Равин подчинился. Он, глядя на торчащий из-под правой груди топор, начал искать застежку на платье. Руки тряслись, пальцы не слушались.

– Да не копайтесь вы, как молодой жених. Приподнимите ее за плечи.

Равин подвел руки под спину и приподнял безвольное тело. Светлана издала жалобный стон. Эльза Марковна, взявшись за ворот платья, с силой рванула. Материя с треском разошлась до подола. Равин хотел отвести глаза в сторону, но не смог. Под земной одеждой был белый с голубым отливом, плотно облегающий тело скафандр! Равин сразу понял, что это скафандр и ничто другое. Соседка отпихнула в сторону кучу изорванной одежды.

– Подержите ее. Сейчас ей будет больно… – Она взялась за топорище, вырвала топор, отбросила его за круг, в груду шевелящихся рук.

Светлана вскрикнула, тело ее опять безвольно повисло на руках Владислава Львовича. Равин ожидал увидеть страшную рану, поток крови, но ничего этого не было, скафандр был цел – ни вмятины, ни царапины.

Эльза Марковна похлопала Светлану по щеке, затем поднялась с колен и стала стягивать с себя халат, стягивать через голову, не расстегивая пуговицы.

Равин просто ошалел. Он смотрел, как соседка сбрасывает с себя предметы дамского туалета. Он никогда не видел, чтобы женщины раздевались с таким, неистовством, и… на Эльзе Марковне тоже оказался скафандр, Она извлекла из незаметного кармана на бедре голубой шарик и начала произносить в него абсолютно непонятные слова. И в тот же миг вокруг поднялся пронзительный, вибрирующий на высоких нотах вой.

Равин окончательно перестал что-либо понимать. Он случайно посмотрел на балкон. На балконе кто-то ворочался, словно оживший сгусток мрака, постоянно меняющийся, пытающийся протиснуться в балконную дверь.

Соседка, перестав говорить, спрятала шарик в карман, бросила быстрый взгляд поверх головы Владислава Львовича и отвернулась. Равин понял: она что-то увидела, оглянулся и чуть не закричал от ужаса.

Раскинув руки, как бы наткнувшись на непреодолимую преграду из стекла, стоял человек. Равин узнал это яйцо из зеркала – овальное, обтянутое кожей фиолетового цвета; тонкий щелевидный безгубый рот; какое-то нечеловеческое подобие носа; глубокие глазные впадины и выкаченные, круглые, неописуемые глаза: не гнев, не ненависть горели в этих глазах – лед, космическую – стужу, холод всей Вселенной излучали зрачки. Исчезли куда-то змеи-руки, смолк выматывающий душу вой… Человек в черной ниспадающей до пола накидке с алым подбоем смотрел именно на него, Владислава Львовича. Равин закричал.

Эльза Марковна рукой, оказавшейся необычайно сильной, повернула его голову. Присев, посмотрела в лицо.

– Не гляди туда, – сказала она на обычном земном языке. – Гляди на меня. Мы улетаем. Успокойся.

Равин уставился на соседку в полном смятении. Перед ним была не прежняя женщина неопределенного возраста, с обтянувшей скулы и щеки насильственно омоложенной кожей, с собранными на затылке «по-домашнему» в хвостик крашеными волосами. Это была совершенно другая женщина, хотя что-то в ее лице и осталось от прежнего облика, какое-то неуловимое общее выражение. И волосы ее были голубого цвета.

– Все вопросы потом, – сказала соседка.

В ту же секунду пол вышибло из-под ног. Владиславу Львовичу показалось, что сверху на них обрушился хрустальный колпак, невероятно-чудовищным ударом отшвырнувший и комнату, и дом, и саму планету Земля за много миллионов километров в черный провал пространства… Они мчались внутри хрустального туннеля, впереди мерцали звезды, позади было Ничто… Красные искры стекали с плеч, срывались с кончиков пальцев Владислава Львовича, с голубых распущенных волос женщины, носившей на Земле оболочку Эльзы Марковны, с колен свернувшейся калачиком Светланы; искры срывались, свиваясь в струи, и гасли кометным хвостом…

– Вот мы и ушли, – сказала женщина. – Можете благодарить судьбу…

Ее последние слова эхом повторились в мозгу Владислава Львовича, и он перестал себя ощущать, будто лишенный тела.

Одна из звездочек впереди выросла в шарик, затем в шар, который продолжал стремительно увеличиваться на глазах и вскоре занял уже почти половину неба. Поверхность его переливалась возможными и невозможными цветосочетаниями.

«Что это может быть? – подумал Равин. – Планета? Какая-нибудь остывшая звезда? Надо было лучше учить в школе астрономию, – сделал он заключение, переведя взгляд на Эльзу Марковну. – Кто она такая, моя бывшая соседка по лестничной площадке?..»

Женщина, словно услышав его мысли, приблизилась почти вплотную, положила руку на плечо и заглянула в лицо с таким выражением, с каким взрослые смотрят в глаза задавшему необычный вопрос ребенку.

– Вы инопланетяне? – спросил он и поразился звучанию своего голоса, как бы доносившегося со дна глухого ущелья.

– Да, мы инопланетяне, – услышал он в ответ. – Спи, ты сегодня устал.

Колючая, искрящаяся волна затопила мозг. Равин почувствовал, что проваливается в бездну. «А как же Светлана?» – успел подумать он.

– С ней все в порядке. Спи… – сказал в мозгу чужой голос.

Глава 2. ИНОПЛАНЕТЯНЕ

Беспрестанными бешеными порывами ветер вспарывал низколетящие тучи о черные клыки скал. Длинные, растрепанные дымные шлейфы сплетались в жгуты и безжалостно размазывались по отвесным стенам исполинского горного хребта. Ветер грохотал в ущельях, ревел в отрогах, сбрасывая вниз невероятные по величине каменные плиты.

Равину нравился этот взбесившийся венерианский мир. Нравился, потому что ничем не напоминал о далекой Земле. И пусть здесь, в сумасшествии ураганов, нечего и мечтать об уединении, о грустных ностальгических размышлениях в тиши, притягательная сила Венеры состояла для него в другом.

Равин переместился к подножию скалы. Вихри песка вперемешку с лоскутьями кислотного тумана неслись по изъеденному в каменное пенистое кружево склону. Равин отыскал след и полетел над ним. След привел в лощину. Равин, помня, что пытаться подлететь ближе бесполезно, остановился.

В лощине, приклеившись к глыбе, раскачивался под ураганным ветром венерианец. Двухметровой высоты существо формой походило на отлитый из гудрона лист березы.

– Ты будешь со мной разговаривать или нет? – спросил мысленно Равин. – Ты можешь хоть как-то дать понять, что понимаешь меня?

Владислав Львович знал, что приручить венерианца, как приручают дикое животное, невозможно. Существо находилось на одной из низших стадий развития разума и по земным меркам соответствовало скорее уровню развития лягушки. Обо всем этом ему рассказывали сверхлюди, но Владислав Львович очень хотел подружиться с венерианцем. Неоднократные безуспешные попытки не огорчали его. Он повторял их вновь и вновь, испытывая бессознательную потребность заботиться о ком-то младшем, более слабом. Такая дружба приятна хотя бы тем, что начинаешь ощущать себя сильным, пусть даже в сравнении.

Венерианец стягивал в лощину туман, никак не реагируя на присутствие Владислава Львовича, – видимо, проголодался.

– Тебе бы только жрать, – сказал Равин шутливо. – Обжора. Сейчас насосешься тумана, и опять с тобой не поговоришь, неделю отсыпаться будешь. Что за жизнь – жрать да спать! Я придумал, я буду звать тебя Жора. Жора – это от слова обжираться. Итак, Жора, ты меня уважаешь?

Венерианец раскачивался под ветром и всасывал пролетающие рядом клочья тумана.

– Ладно, шут с тобой, насыщайся. «Когда я ем, я глух и нем». Можешь молчать, хотя ты и разговаривать-то еще не умеешь, разве что научишься через пару миллиардиков лет.

Владислав Львович испытывал постоянную потребность высказаться, кому-нибудь выговориться, излить душу. Он пытался наладить отношения с живущими за орбитой Сатурна, но был встречен довольно прохладно. «Холодные аристократы», как прозвал их Владислав Львович, находились на более высокой ступени развития и, вероятно, в силу этого – как опять же думалось Равину – совершенно не интересовались ни Землей, ни землянами, ограничивая поле своей деятельности поясом астероидов. Они были к нему равнодушны, как бывают равнодушны пассажиры поезда, проезжающие мимо пасущейся на лугу коровы: пасется себе и пасется, ну, корова – не слон, и пусть себе пасется. Такое отношение угнетало Равина, как угнетало и то, что он ничего толком не мог о них выяснить, даже не мог понять, на какой планете конкретно они живут – на Уране, Нептуне, Плутоне или всех сразу…

Хозяева базы – нынешнего пристанища Равина – являлись представителями цивилизации Белой звезды, они прилетели из центральной области галактики и называли себя сверхлюдьми. Они конкретно занимались Землей и землянами. К Владиславу Львовичу они относились благосклонно, но пропасть в развитии, разделяющая сверхлюдей и человечество, ощущалась настолько явственно, что Владиславу Львовичу волком выть хотелось от сознания собственного ничтожества. Он понял, что изречение «Человек – это звучит гордо!» верно только на поверхности Земли, не далее. Что уж там говорить о разуме, если Равин, к своему великому стыду, никак не мог понять, где находится база: то ли в родной Солнечной системе, то ли за ее пределами, то ли вообще в другой галактике. С одной стороны, после изъятия с Земли он был предоставлен сам себе, мог покидать базу, не спрашивая на то разрешения, – его научили использовать энергию тела и энергию пространства для мгновенных перемещений, – но, с другой стороны, находился под постоянным контролем.

– Кушай, Жора, поправляйся, – сказал Равин. – И пусть тебя не смущает мой внешний вид. Парадного костюма у меня нет, а одежду сверхлюдей я не могу носить, я в ней чувствую себя голым. То, что на мне, – память о Земле, это – мое, личное. И пусть я без туфлей и носки заштопаны, пусть брюки не глажены и рубашка не новая, ни на какой скафандр не променяю. Да и какая разница, во что я одет, если сижу в энергокапсуле. Вот погляди на меня, Жора, глазами, или чем ты там смотришь, погляди. Видишь, я подвешен в воздухе и не могу преодолеть проклятые полметра, встать ногами на твердую землю. Ты думаешь, я не хочу пробежаться по венерианским скалам? Ты думаешь, я не хочу приблизиться и похлопать тебя «по плечу»? Ошибаешься, Жора. Все это я хочу, но не могу. Сижу в капсуле, как в клетке. Мои благодетели говорят: «Ты свободен и можешь летать, куда угодно. Летай, смотри». Я и летаю, и смотрю. Но что интересно, Жора, лечу я, скажем, куда-нибудь далеко-далеко, ну просто посмотреть, есть ли край у Вселенной или нет. А меня заворачивают – «Туда нельзя!» Хочу слетать на Землю, все-таки Родина, а меня заворачивают. На Марс – пожалуйста, на Луну или Венеру тоже – пожалуйста. А на Землю нельзя, А человеку, Жора, необходима Родина, ему надобно общение с другими людьми. Это не патетика, Жора, нет. Я понял: человек в одиночестве, оторванный от других людей, перестает быть человеком. Мои благодетели тоже люди, но они сверхлюди. А сверхлюди, сам понимаешь, они сверхлюди и есть!

Равин вздохнул и продолжил:

– Да, в одиночестве человек перестает быть человеком. Вот и я перестаю им быть. Иногда я себя спрашиваю: «Кто вы такой теперь, Владислав Львович, человек или случайный всплеск заштатной электромагнитной волны?» Так же не пойму, почему меня на Землю не пускают. Светлана мне говорит… Впрочем, она и не Светлана вовсе… А может быть, и Светлана… – Равин махнул рукой. – Запутался я с ней. На Земле она звалась Светланой…, На Земле у нас грандиозный был роман. Я жениться на ней хотел… Э-эх… Так вот, Светлана мне говорит: «Ты – серый». Не в том однако смысле, что посредственный, никчемный. Есть, оказывается, своеобразная формация энергоструктуры – между темными и светлыми, серединка на половинку, ни вашим, ни нашим. То есть, я как бы склоняюсь к силам зла, и в то же время меня тянет к силам добра. Такие дела, Жора. Живешь, живешь и не подозреваешь, что в один прекрасный момент можешь перейти на сторону темных… И ведь, как она говорит, чуть-чуть не перешел. Выбили меня, оказывается, темные из загадочного неведомого мне узла стабильности. Если рассказать, что у меня дома творилось… Я думал, до утра не доживу. Это же, Жора, никакой не Червякин приходил, это князь тьмы, настоящее его имя Аихра-Манью. А Светлана и моя соседка – они вроде разведчиков на Земле. Оказывается, за мной и те, и те следили. Мне потом объяснили, что зло во Вселенной неистребимо, что оно существует для того, чтобы жило добро, то есть одно без другого не существует. Но слишком много стало зла, чересчур много, и основной приток темных теперь идет с Земли. Так-то, мой друг Жора. А ты все туман сосешь. Насосался уже?

Венерианец медленно терял форму листа, оплывая подобно воску, заполнял лощину, превращаясь в озерцо глянцево-черного цвета.

– Спи, животное, – сказал сочувственно Равин. – Ладно, дрыхни. Через недельку я опять прилечу, продолжим беседу.

Равин облетел скалу, взмыл к ее вершине, завис над пиком, обозревая дикий горный край. «Ну, куда теперь?» – подумал он. Возвращаться на базу не хотелось. Что там делать? Светлана, кажется, на Земле, «соседка» занята непонятными консультациями с информационным энергетическим полем своей цивилизации. Куда податься бедному землянину? На Марс?

Бесцветная вспышка в глазах… Равин, как всегда, не успел ничего почувствовать в момент перехода. Под ним на огромной скорости проносился всхолмленный красно-коричневый марсианский ландшафт. Равин прервал полет, мгновенно зависнув над небольшим одиноким кратером среди гигантских пылевых барханов необъятной пустыни. У горизонта висело размытое оранжевое облако – верный признак надвигающейся пылевой бури.

– Скукотища, – подумал Равин вслух. – Ума не приложу, зачем я сюда прилетел. – Ему вдруг захотелось, как в молодости, когда нападала хандра, отколоть что-нибудь ухарское. И он закричал во все горло: – А-га-га! У-лю-лю! Во поле береза стояла!

Он помчался над барханами, горланя во всю мощь легких: «Во поле кудрявая стояла!» Но никто не оценил его вокальных данных в этом мертвом мире, никому он здесь не был нужен. Опять возвращалась хандра.

«А не посетить ли нам урано-нептуно-плутонианскую элиту?» – подумал Владислав Львович и, преодолев за долю секунды кошмарное расстояние, завис в космическом пространстве. В этой части Солнечной системы Равин ориентировался плохо. Он знал со школьных лет, что у Сатурна есть кольца; позже где-то мельком читал о наличии колец у других планет, и на этом все его познания в планетологии заканчивались. Если б знать заранее, что когда пригодится…

Сейчас же перед ним красовался охряный шар с мутно-зелеными разводами жиденькой облачности. Владислав Львович собрался уж было нырнуть к поверхности, но остановился. Из-за края планетарного диска выплыла звездочка орбитальной станции. Равин хмыкнул и очень медленно пошел на сближение. Вскоре увидел бесформенную, с точки зрения земной эстетики, конструкцию. Но еще раньше, чем увидеть, услышал странные звуки: стук по металлу и что-то типа напева «помпа-пом-па-бум-па-бум-па». Существо, похожее одновременно и на медвежонка, и на робота, ползало по конструкции, стучало и напевало себе под нос.

«Вот еще одна загадка, – подумал Равин. – Каким образом я в безвоздушном пространстве могу слышать звуки?»

Существо увлеченно занималось своим делом. Равину стало весело.

– Пам-парам-пам-пам, – подпел он.

Существо тут же распрямилось, став высотой с девятиэтажный дом, и, совсем по-земному замахнувшись лапой-клешней, словно собираясь дать подзатыльник, строго прикрикнуло:

– А ну, брысь отсюда, бездельник! Не видишь, я занят!

Владислав Львович, смеясь, отлетел в сторону и долго летел, не задумываясь, куда, хохоча и кувыркаясь. Почему-то ему вспомнилась история о медведе и майском жуке Боре. Равин остановился, представил себя на месте жука, хихикнул и помрачнел.

– Надоело! – крикнул он. – Слышите, надоело! Туда нельзя, сюда нельзя, отсюда брысь! Что я вам, собачонка?! Все! Надоело! Ухожу от вас. Где-нибудь на куличках пристроюсь. Нужен буду, сами найдете, разыщете, позовете. Адью, братья по разуму.

«Трансплутон», – послал Равин свой энергоимпульс в пространство.

Планетоид немногим превышал размерами Луну. Обычно Владислав Львович зависал в некотором почтительном отдалении, наблюдая за игрой серебристых вспышек света, торопливо разбегающихся по темно-синей, беспрестанно движущейся поверхности океана сжиженного газа. Будто духи тьмы приготовили космическое зелье, вселенское варево, и оставили остывать, пока свет звезд не загустеет в нем. Что-то вздымалось то там, то тут из таинственных мрачных недр и растекалось смоляными наплывами, обозначаясь шевелящимися тенями; что-то пульсировало; и когда Равин слишком долго смотрел, ему виделись в игре теней и огней гигантские черные змеи, возникающие из неведомой глубины и с жуткой грацией скользящие по планете. Равин пугался, иллюзия пропадала, и становилось ясно, что это всего лишь игра света и тени.

Однажды Светлана рассказывала что-то насчет аномально большой массы Трансплутоиа и что возник он очень давно. Еще она советовала не быть слишком навязчивым:

– Представь себе: ты мирно спишь, вдруг тебя будят среди ночи и заинтересованно спрашивают: «Уснул, что ли? Ну, тогда спи».

Трансплутон спал. Равин несколько секунд наблюдал серебряные всполохи света под собой, потом отвернулся. «Нет, – подумал он, – сегодня я определенно на базу не вернусь. Я никуда не хочу – ни к какой звезде, ни к какой планете. Почему бы мне просто не погулять в космических просторах?» Он отдался на волю энергетического потока, идущего из галактического ядра, и, плавно набирая скорость, космической былинкой, влекомой ветром вселенной, заскользил среди миров. Мысли рождались какие-то смутные, хаотичные. Так, он не мог вспомнить, когда последний раз спал. Исчезла потребность во сне – как это понимать? Значит – нечеловек?.. То вспоминал, что в мире людей есть такой процесс, как еда. Едят все что-то, жуют, добывают еду, А он теперь не жует и не добывает. Что же теперь представляет его «Я»?

Равин не сразу заметил, что скорость полета замедлилась. Поток закружил на одном месте. «Как щепка в водовороте», – подумал Владислав Львович и огляделся. Сзади и по сторонам горели звезды, но создавалось впечатление, будто он видит их сквозь толстое стекло. Впереди звезд не было. Лишь темнота пылевого облака с далеким желтеющим огоньком впереди! Движение потока почти совсем замедлилось и вскоре остановилось. Равин удивился, почувствовав, что исчезла энергетическая опора, а сам он падает, приближаясь к желтому огню. По ощущению это напоминало падение во сне. Равину было забавно, но вдруг холодом обдало сердце. Он понял – происходит неладное, нехорошая это воронка. Почувствовав, как надвигаются ее стены, Равин попытался остановить падение. Это почти удалось. И тотчас же из мрака впереди, заслоняя тусклые звезды, возникла темная дуга – пылевое облако испустило протуберанец. «Как щупальце тянется ко мне», – подумал Владислав Львович. Он метнулся в сторону, пропуская выброс мимо, но наткнулся на непреодолимую преграду, которая отбросила его в самый центр воронки. Равин увидел второй выброс, крадущийся по-кошачьи, и, не в силах совладать с охватившей его паникой, заметался в поисках выхода. Он бился о сходящиеся стены воронки, как муха о стекло, и уже, когда понял, что нет ему спасения, явственно почувствовал приближение снизу кого-то огромного, вселяющего суеверный ужас. Равин сразу вспомнил шевелящийся мрак на своем балконе, и сердце его остановилось в спазме первобытного страха. В бесформенном, клубящемся сгустке почудился некто, желающий поглотить его без остатка, растворить в себе, превратив в ничто. Чудовищных размеров рука, многопалая, безобразно уродливая, протянулась в хищном порыве. Равин закричал.

И тут все закружилось, закувыркалось. Равин успел почувствовать легкое прикосновение к спине, затем последовал страшной силы рывок… Воронка исчезла… Еще рывок… В мозгу полыхнули тысячи молний, прошивающих нейроны…

Скручивались и раскручивались желто-оранжевые спирали облаков в удивительном, пронзительно-зеленом небе. Вокруг высились непроницаемо-черные массивы «дальнобойных» экспедиционных шаров, орбитальных конусов, дисков полевых модулей, стоящих на ребре.

«База, – облегченно вздохнул Владислав Львович. – Но что за необычный ракурс? Ах да, я лежу на спине». Пошевелив онемевшими пальцами, прислушиваясь к непривычному электрическому покалыванию во всем теле, он подумал: «Куда меня угораздило забраться? Что это было?» Заметив краем глаза какое-то движение, повернул голову.

По матовому, идеально ровному посадочному полю к нему шла Светлана. Равин невольно залюбовался девушкой. Темные волосы, словно крылья, взлетали и опадали над плечами в такт шагам. Белая ткань скафандра подчеркивала стройность фигуры на фоне фантастического неба. Было в ее походке вызывающее восхищение единство порывистости девочки-подростка с утонченной грацией взрослой женщины.

«Богиня идет, – подумал Равин. – Она вернулась с Земли? Зачем богине спускаться в мир существ, превращающих добродетель в перегной? Богиня должна жить здесь, на небесах… А глаза-то, глаза! Не глаза, а два карих вулкана. Носик вздернут, губки поджаты… Богиня рассержена?.. Похоже, мне сейчас будут драть уши».

Равин сел, оглянулся. Несколько в стороне, рядом с покоящимся в наклонном положении патрульным тором стояли трое голубоволосых мужчин. Сверхлюди улыбнулись Равину – Владиславу Львовичу показалось, что один даже подмигнул ему, – скрылись в торе, и корабль в ту же секунду беззвучно растаял в воздухе.

Светлана подошла, улыбнулась и с иронией сказала:

– Поднимайся, горе-путешественник. Ты стал хуже маленького ребенка.

– Встаю, мамочка, встаю, – ответил Равин в тон, поднимаясь на ноги. – В какой угол мне становиться, или меня ожидает порка ремнем?

– Перестань воображать себя обиженным судьбой джигитом. Удаль тебе, возможно, скоро понадобится. А за то, что вырвали тебя у темных почти из зубов, можешь благодарить не меня, а тех троих. На твое счастье, патруль пролетал неподалеку от ловушки и услышал истошные вопли.