Текст книги "Стальное перо"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Алексей Макеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Ладно, запомним хотя бы то, что машина у Павла есть, и она черного цвета. ГИБДД сведений о машине в собственности Павла Остапцева не имеет. У самого Станислава Ивановича «Хонда» серого цвета, но она так и стоит в гараже. Его жена ездит на белом «Фольксвагене», но «Фольксваген» тоже в гараже. На чем приезжал Павел? На чьей машине?

«…о семье сказать не могу. Ровно живут, солидно. Муж – вроде бывший военный, жена, мне кажется, работает. Об их сыне Павле сказать ничего особенного не могу, потому что никогда с ним не общался. Мне как-то мой сын рассказывал, что Пашка с родителями жить не хочет, потому что они не понимают современной жизни…»

Так-так! Гуров вернулся глазами в начало документа и посмотрел на данные опрашиваемого. Годилин Петр Макарович, профессор МГУ. Ага, с сыном бы его еще побеседовать!

Крячко, держа над головой свою большую черную кожаную папку, торопливо топал по лужам к машине. Гуров удивленно посмотрел на потемневшее небо: когда же это дождь-то начался. Так увлекся размышлениями, что и дождя не заметил. Дотянувшись до ручки, он открыл напарнику дверь, и Стас шумно опустился на сиденье, грохнув дверью.

– Ух, как она не вовремя! Погода наша московская непредсказуема!

– Осторожнее, – проворчал Гуров, стряхивая капли с листов бумаги, – документы намочишь!

– Копии, Лев, копии. Мы их еще сделаем, – отмахнулся Крячко. – А вот участковому я от всей души руку пожал. Молоток, старлей! Есть номерок машины приятеля Павла Остапцева, он на него три месяца назад протокольчик рисовал. Я бы его личину по номеру машины и в участковом пункте установил, да у них там что-то сегодня со связью. Обрыв, что ли.

– Нам бы хоть одного реального знакомого установить, – задумчиво произнес Гуров. – Пока Павел Остапцев для нас единственная зацепка, если еще и не подозреваемый.

– Этого варианта сбрасывать со счетов не стоит, – согласился Крячко. – Есть у меня ощущение, что сынок покойного скрывается. Поехали к нам, займемся этим вопросом.

По дороге Стас пересказал свой разговор с местным участковым уполномоченным. Гуров размышлял о том, что не вошло в протоколы и в рапорта. Да и не могло войти, потому что прямых доказательств не было, были только мнения, разговоры на эту тему, сложившееся впечатление. Судя по всему, Павел Остапцев не отличался праведным поведением. Хотя откровенно отношения к криминалу не имел, но очень часто его фамилия упоминалась в связи с какими-то делами, отдающими авантюрой, с какими-то скандалами. То его фамилия попадала в протоколы об административном правонарушении, то судебные исполнители взыскивали с него по решению суда за растрату казенных денег, то штрафовали его за незаконную предпринимательскую деятельность.

Парень ни разу не переступил черту между правонарушением и уголовным преступлением, но это ничего не значило. Либо еще не успел переступить, либо уже переступил, но государство об этом пока не знало. По крайней мере, наклонности были понятны. Поменьше поработать – побольше заработать, вылезти за счет других. Этого порой уже достаточно, чтобы подозревать человека в том, что он может переступить черту! Плюс образ жизни: отдельно от родителей, в неизвестной квартире, на чужой машине. Кстати, у родителей он, по отзывам соседей, появлялся очень редко.

Когда Крячко набрал номер приятеля Пашки Остапцева и спросил про Павла и место его жительства, тот некоторое время странно помолчал, а потом стал торопливо объяснять. Крячко эту странность заметил и сразу задал соответствующий вопрос. Парень ответил, что Пашка и в самом деле куда-то пропал. На встречу не приехал, телефон двое суток молчит. Домой он к нему не ездил, все некогда было.

– Сейчас сможете с нами туда проехать? – спросил Крячко. – Мы тоже подумываем, что с Павлом могла случиться беда.

– А вы так и не скажете мне, что за причина розысков? – вопросом на вопрос ответил приятель.

– Скажу, хотя пока и не следует это афишировать. Его отец погиб.

– Оп-а-а… – раздалось в трубке. – Вот это да… Хорошо, я сейчас подъеду. Буду ждать вас возле подъезда.

Серьезный коренастый парень, у которого в лице явно прослеживались казахские корни, повел Гурова и его помощников на второй этаж крайнего подъезда. Сыщики остановились напротив железной двери, изготовленной и окрашенной под дубовый массив. Над глазком в двери красовалась цифра «8», стилизованная под старую бронзу. Гуров нажал кнопку звонка и стал ждать.

Майор Белецкий, которого Лев попросил приехать в форме, привлекал внимание спускавшихся сверху жильцов. Один мужчина покосился на полицейского у двери, потом еще одна супружеская пара в возрасте. Когда прошло минут пять и стало ясно, что в квартире никого нет, помогла старушка с лохматым пекинесом на руках. Песик посматривал на всех веселыми черными бусинками и норовил лизнуть хозяйку в нос.

– Нет его, – проворчала старушка, неторопливо проходя мимо и продолжая спускаться по ступеням. – Уж который день нет. Слава-те-господи, наконец тишина в подъезде. Избави господь от такого соседа!

Гуров нахмурился и посмотрел вслед старушке. Потом подошел к двери, согнул руку в локте и локтем нажал дверную ручку. Дверь с тихим, но каким-то зловещим скрипом медленно открылась. Сыщики понимающе переглянулись.

– Ты – понятых, – коротко приказал Гуров Белецкому, – а ты, Станислав, звони в управление, и пусть они гонят сюда аллюром местного участкового.

Сам сыщик присел на корточки и стал осматривать сантиметр за сантиметром черный резиновый коврик у входа, порог, дверной проем. Любая мелочь, хоть чисто символический след может потом сыграть определяющую роль в расследовании. Квартиру могли не запереть по ошибке. В пьяном виде, например. Но опыт сыщиков подсказывал другое. Обычно вот такие незапертые квартиры таили в себе следы преступления, а то и сам труп. И вламываться туда без понятых, без подготовки означало заведомо уничтожить возможные улики.

Гуров слушал, как за его спиной Белецкий звонит соседям, беседует с ними, расспрашивает об этой квартире, ее жильцах. В двух квартирах высказались негативно. И музыка, мол, частенько играет громче, чем хотелось бы, и девки всякие шастают. А живет в квартире парень лет двадцати или двадцати пяти. То ли купил ее, то ли снял, об этом никто ничего не знал.

Соседи столпились на площадке и галдели уже каждый о своем. Но тут, перешагивая через две ступеньки, снизу взбежал молодой высокий капитан полиции, остановился перед Гуровым и четко отрапортовал:

– Товарищ полковник, участковый уполномоченный, капитан Москвичев.

– Ну, пошли, Москвичев, – кивнул Лев. – Бахилы привез?

– Так точно. – Капитан полез в свою папку и вытащил несколько синих комочков.

Гуров вошел первым, внимательно глядя сначала под ноги, а потом уже по сторонам. Коридор был длинным и широким. В него выходили три двери. Первая дверь справа была закрыта. Рядом две узкие – санузел. Дальше – двуполая, с остеклением, скорее всего, гостиная. Последняя, видимо, кухня, дверь которой была распахнута настежь. Понятые замерли у входа, с опаской поглядывая по сторонам.

В кухне царил беспорядок. Такое ощущение, что кто-то очень неаккуратно готовил еду. И на рабочем столе, и на полу было рассыпано пшено, рис, макароны. Два навесных шкафчика открыты. На столе несколько выставленных банок соседствовали с кружками и кастрюлями. Если это обычный беспорядок для Павла, то аккуратностью он не просто не отличается, он ее в глаза не видел.

В гостиной все шкафы тоже были нараспашку, и это наводило на мысль уже не о неопрятности жильца, а о проведенном здесь обыске. Гуров и Крячко поспешили к третьей комнате, которая должна быть спальней.

Стас вытащил из кармана носовой платок и осторожно потянул дверную ручку на себя. Теперь никаких сомнений не оставалось. В этой комнате тоже кто-то что-то искал. И даже более интенсивно, чем в кухне и гостиной. Комната выглядела так, как будто тут прошелся ураган.

Гуров подозвал к себе приятеля Павла Остапцева и спросил:

– Надеюсь, ты не скажешь, что у Павла в квартире так всегда?

– Да-а, – протянул парень. – Тут как после Сталинградской битвы. Не скажу, что Пашка был такой уж аккуратист, но вот это…

– Тут явно что-то искали. Ты можешь предположить, что именно?

– Да откуда! – пожал плечами парень. – Я и был-то тут всего пару раз. Забегал на пару минут.

– Ты понимаешь, что Павел, судя по всему, пропал? Отец убит, сына нигде нет, квартиру переворошили вверх дном. Все складывается очень серьезно.

– Ну, правда, товарищ полковник, – парень для убедительности даже руки к груди прижал, – честное слово! Я и дел-то с ним никаких не имел. Так, тусовались вместе какое-то время. У меня есть деньги – я плачу, у него – он. А зарабатывали мы каждый по-своему.

– Ладно, но учти, что допросить тебя придется по всем правилам, – похлопал его по плечу Лев и повернулся к Белецкому: – Сан Саныч, займись квартирой. Установи владельцев или владельца, пусть каются, кому ее сдавали, где нам этого Павла теперь искать. И вот этого его дружка допроси хорошенько. Все контакты, абсолютно все. И всех отработать: кто и когда в последний раз видел Остапцева-младшего, чем тот занимался, где и с кем бывал, что у него за машина. Короче, сам все понимаешь.

Инна Андреевна Остапцева оказалась красивой стройной женщиной. Для своих сорока четырех она выглядела просто шикарно. А еще этот юный загар, это легкое платье с постоянно спадающей с плеча тонкой бретелькой, крепкие икры и округлые колени. И лицо. Полноватые губы, искрящиеся серые глаза. И легкие непослушные локоны, которые, кажется, еще должны пахнуть морем, жарким южным солнцем…

– Это вы меня ждете? – Инна Андреевна подошла вместе с представителем турагентства к Гурову и Крячко.

Наверное, сердце подсказывает, решил Гуров, всматриваясь в лицо женщины. Только о ком она думает? О сыне или о муже? Вот эту часть своей работы Лев терпеть не мог! Лучше… что угодно, только бы не быть черным вестником. Он помнил, как еще в бытность свою молодым лейтенантом ему пришлось выбирать из двух зол – или ехать поднимать из глубокой ямы на дороге легковой автомобиль и извлекать из него изуродованные окровавленные тела, или отправляться домой к одной из погибших женщин, чтобы сообщить ее двенадцатилетней дочери о гибели матери.

Тогда, по молодости и наивности, Гуров решил, что лучше поехать к девочке. И это стало ему уроком на всю жизнь. Нет ничего страшнее, чем лицо ГОРЯ! Оно даже страшнее лика СМЕРТИ, каким бы этот лик ни был. Еще тогда он остро понял, даже ощутил всем своим существом, что нет мук страшнее, чем муки душевные. Никакие физические страдания не идут в сравнение с терзаниями внутри человека. А уж смотреть на это, понимать, что страшную весть принес именно ты, – вдвойне неприятно.

Но сейчас в этой роли был огромный смысл, и ее предстояло исполнить. Гуров и Крячко отдавали себе отчет в том, что Инна Андреевна могла быть замешана в убийстве мужа. И мотивов сколько угодно, и нанять киллера просто, и сама в этот момент чудесным образом оказалась на южном курорте в Турции, на глазах десятков соотечественников. Алиби просто отличное!

Остапцева узнает о смерти мужа или сейчас, или спустя два часа. Тут ничего не поправить и не возвратить. Но Гурову очень хотелось понаблюдать, как она поведет себя. Первая реакция очень важна для понимания внутренней позиции человека. Это одна из основ следовательской работы и работы сыщика. Гуров вспомнил случай с одним преступлением, которое он раскрыл за двое суток, хотя обычно такие преступления требуют работы бригады в течение доброго десятка дней, включая экспертов.

Это было еще в советские времена. Возле ресторана, где праздновалась свадьба сына руководителя местного «Плодовощхоза», был избит студент техникума. Парень получил удар в лицо от кого-то из подвыпивших гостей, упал и сильно ударился головой о бордюрный камень. В результате закрытой черепно-мозговой травмы студент впал в невменяемое состояние, которое могло закончиться для него инвалидностью, а может, и клиникой для душевнобольных.

Опрос гостей, возможных свидетелей на улице мог затянуться надолго. Но молодой тогда еще сыщик Лев Гуров сразу вычленил из всей группы возможных подозреваемых в нанесении рокового удара одного – заместителя главного инженера. Тот почему-то уже на следующий день после происшествия уехал в командировку в область. Более того, его почему-то никак не могло найти его же начальство. То он в одном хозяйстве, то уехал в другое, а то и вообще не приехал в него.

Гуров организовал задержание силами участковых инспекторов милиции в том районе, куда убыл в командировку подозреваемый. Подозреваемого привезли в Москву в восемь вечера. Но не в кабинет МУРа, а прямо к входу в клинику, где лежал госпитализированный потерпевший. Предварительно договорившись с главным врачом, Гуров сразу повел его в здание клиники. Подойдя к нужной палате, он не проронил ни слова, только посмотрел в глаза подозреваемому и, открыв дверь, завел его в палату.

Зрелище было не для слабонервных. И уж тем более для человека, который, как полагал Гуров, сознавал собственную вину перед потерпевшим. Парень вел себя буйно целые сутки. Срывал с себя одежду, абсолютно голый метался по палате, изредка затихая в объятиях обезумевшей от горя матери.

Жестоко? Лев не считал, что по отношению к преступнику так уж жестоко было показать ему плоды его пьяного «геройства». Ведь в тот злосчастный вечер парни подошли к ресторану всего лишь купить сигарет, так как было уже поздно и магазины были закрыты, а их не пустили внутрь, потому что там гулял местный «овощной король» со своей свитой.

Бледный и понурый подозреваемый вошел следом за Гуровым в палату и побледнел еще больше. Растрепанный, со слюной вокруг рта, голый, с бешеными глазами, парень обернулся на звук открываемой двери и уставился… не на сыщика! Он впился глазами во второго мужчину и хрипло заорал:

– А-а! Ты! Ах, ты…

Гуров поспешно вытолкнул мужчину в коридор, схватил за грудки и притянул к себе. Но и этого уже не требовалось. Безумие потерпевшего, страшное безумие матери, которой как-то теперь придется с этим жить, все это буквально раздавило виновника беды… И он сознался, что ударил тогда студента. Почему? Пьяный был, решил показать удаль, когда остальные просто пытались вытолкать парней на улицу. Вышел из-за спин других гостей и врезал в челюсть. Парень упал и… вот. Показания он дал под роспись прямо в ординаторской. И прямо из ординаторской его отвезли в изолятор временного содержания.

Сыщик не имеет права на сантименты, и иногда приходится себе об этом напоминать. Как сейчас, например. Гуров посмотрел в глаза Инне Андреевне Остапцевой и произнес с подобающими интонациями:

– Простите, Инна Андреевна, что не сообщили вам вчера. Мы беспокоились о вашем состоянии, боялись, что вы просто не долетите до дома.

– Что? – коротко выдохнула женщина, и ее зрачки мгновенно расширились.

– Ваш муж, Станислав Иванович…

– Муж? – Женщина похолодела, и ее ноги подогнулись. – Станислав? Что с ним?

Последние слова были произнесены еле слышно, но Гурову показалось, что новость она восприняла не как страшное горе, а даже с каким-то облегчением. Ждала, что скажут о Павле? Все мысли только о непутевом сыне?

– Он погиб, Инна Андреевна, – мягко проговорил Лев. – Пойдемте, мы отвезем вас домой.

Она сникла, молча позволила взять себя под руки и на слабеющих ногах умудрилась-таки выйти из здания аэропорта. Крячко уже подкатил машину ко входу. И только когда они отъехали, Остапцева снова заговорила, глядя невидящими глазами перед собой:

– Как это случилось? Авария?

Лев смотрел на ее окаменевшее лицо и размышлял. Обычно в таких ситуациях женщины кидаются сразу требовать рассказа, как и что произошло. Как это вообще могло случиться! А тут явный ступор. Ничего необычного, бывает и так, но все же странно. Погиб человек, с которым она прожила большую часть своей жизни, и такая вот реакция?

И Гуров стал рассказывать. Тихо и неторопливо. Он сразу предположил, что это было ограбление, отметил, что Станислав Иванович вел себя как настоящий мужчина и офицер, что он погиб с оружием в руках и что смерть его была не мучительной. А потом вдруг поймал взгляд Крячко в зеркале заднего вида и подумал – а ведь Стас ей не верит. Что он там разглядел в заплаканном лице несчастной женщины? В любом случае сегодня от Инны Андреевны толку никакого не будет. Она ничего не вспомнит, даже с мыслями не соберется.

Остаток дня Гуров посвятил работе в Министерстве природных ресурсов и экологии. Через заместителя министра генерал Орлов организовал эту встречу, и теперь Гурова там ждали на своих рабочих местах почти все советники министра. Уж они-то должны были знать Остапцева, они с ним общались, многие были знакомы с ним не один год и вне стен министерства. Порой сведения, полученные от старых знакомых, дают несравненно больше, чем самое тщательное наблюдение.

Гурову выделили небольшой кабинет в общем коридоре. Наверное, тут находилось рабочее место какого-нибудь консультанта по хозяйственным вопросам или вообще завхоза, если таковой имелся. Маленький кабинет метров шести, отделанный пластиковыми панелями под дерево, одно маленькое окно, выходящее во двор. Тихо, даже как-то уютно, располагает к неторопливой беседе. Гуров пробежался глазами по списку советников, галочкам, проставленным напротив каждой фамилии, указывающей, что он сейчас на месте, и по кругу вопросов, к которым данный советник имел отношение. В конце списка была и фамилия Остапцева.

В кабинет к Гурову стали заходить люди, в основном мужчины в возрасте за сорок пять. Умудренные, как правило, кандидаты наук. Про Остапцева никто ничего вразумительного сказать не мог, только осторожно пожимали плечами, беспокоясь, как бы это пожатие плечами не было расценено как кощунство и неуважение к покойному. И только пятой по счету вошла женщина, миловидная, лет сорока. Она знала Остапцева довольно хорошо. Именно он привел ее в министерство, он порекомендовал ее министру.

– Так сколько вы его уже знаете, Ольга Николаевна? – спросил Гуров.

– Знала, – грустно поправила женщина. – Теперь уже знала. А так… наверное, лет десять. Он когда еще в «Лидере» служил, они приезжали к нам в институт по поводу испытания приборов. Знаете, есть такие корректоры, под завалами помогают людей находить?

– Знаю, – ответил Гуров. – А какие у вас сложились отношения?

– Отношения? – Карие глаза полыхнули темным огнем. – Это вы сейчас деликатно попытались выяснить, а не были ли мы любовниками?

– Моя работа, Ольга Николаевна, не располагает к деликатности, – произнес Гуров. – Она требует иных качеств. А насчет вопроса, о котором вы упомянули, я хотел задать его чуть позже, если бы у меня остались подозрения.

– Ага, деликатности ваша профессия все же учит, – улыбнулась женщина. – Ладно, чего уж там! Давайте начистоту. Станислав мне нравился. Как мужчина нравился, но я никогда не делала шагов навстречу, и он не делал. Признаюсь, были у меня опасения, что, перейдя на работу сюда, я подвергнусь с его стороны определенному давлению, что он будет меня склонять к интимным отношениям.

– Вот как? – удивился Гуров. – И это при том, что у вас ни на словах, ни на деле даже намека в этом направлении не было, по вашим же словам.

– А я умею читать по глазам. Знала: дай лишь повод, и он станет домогаться.

– Хорошо, тогда проверим ваше умение читать по глазам, – предложил Гуров.

– Да, пожалуйста, – шевельнула идеальными бровями Ольга Николаевна. – Вы сейчас заведете разговор о его жене.

– Убедили, – улыбнулся Гуров. – Определенные таланты в вас действительно присутствуют.

– Да не была я его любовницей, – рассмеялась она, – успокойтесь, не была. Почему? Не потому, что я такая праведная, а потому что не предложил.

Еще двое советников прошли перед Гуровым, хмурясь и нервно куря. Эти тоже мало что могли сообщить о своем коллеге Остапцеве и о его семье. Работали рядом почти год, но у каждого свое дело, своя тема, и как-то… Кажется, даже толком не разговаривали. На совещаниях сидели рядом, пару раз корпоративные вечеринки случались, но советникам туда ходить как-то не принято.

И, наконец, в комнату вошел высокий мужчина лет сорока пяти с седыми висками. Он чуть припадал на одну ногу, но не пользовался палочкой или тростью. По-военному вытянулся, но представился просто – Голубев.

– Садитесь, Голубев, прошу вас, – предложил Гуров, делая последние пометки в блокноте после предыдущей беседы. Отложив блокнот и ручку, он внимательно посмотрел в лицо новому свидетелю: – Скажите, Голубев, вы хорошо знали Остапцева?

– Лично я его знал не очень хорошо. Но поскольку мы служили когда-то в одном подразделении, то я осведомлен об отношении к нему сослуживцев.

– Вы тоже служили в МЧС?

– Так точно. И когда случилось… когда во время одной из операций я повредил ногу и был признан медицинской комиссией негодным к службе, Остапцев предложил мне перейти сюда. Даже с министром обо мне лично разговаривал.

– Понятно. Вы знакомились с работой Остапцева здесь, в министерстве?

– Думаю, что тут ни у кого нет ни времени, ни желания знакомиться или просто любопытствовать, чем занимается его коллега. Разумеется, за исключением тех случаев, когда тема работы совпадает. А так… просто времени нет. Все загружены по самые уши.

– Понятно. О семье Остапцева у вас такие же смутные представления, как и о его работе?

– Нет, вот с семьей Станислава Ивановича я знаком. Еще когда устраивался сюда, почти месяц жил у них. Ждал решения вопроса с жильем.

– И как вам семья?

– В каком смысле? – удивился Голубев, но потом военная привычка взяла верх, и он стал отвечать: – Семья нормальная. Сын не совсем в отца пошел, нет у него той хватки, основательности, что у отца. Легковесный какой-то. А так, Пашка парень хороший.

– Станислав Иванович изменял жене?

– Станислав Иванович? – удивился еще больше Голубев. – Н-нет, думаю, что не изменял. Да и вообще не было у него какой-то особой непреодолимой тяги к женщинам. По крайней мере, со мной он никогда на эту тему не разговаривал.

– А жена?

– Простите? Что, жена?

– Жена Остапцеву изменяла?

На какое-то время Голубев замолчал, глядя на сыщика. Молчал он странно, словно мысленно примеривал к жене коллеги этот ярлык. Наконец, опустив голову, ответил:

– Трудно сказать. Что мне бросилось в глаза в их отношениях, это какая-то свобода. Даже не так! Теплоты в отношениях я не замечал, близости духовной. Знаете, как говорят, что любили друг друга и умерли в один день. Видел я пары, которые до самой старости в прямом смысле пылинки друг с друга сдували, пледики подтыкали, под руку хватали при каждом удобном случае, а вдруг оступится. Так вот это не про них. А насчет измены не знаю, фактов у меня нет, подозрений тоже. А гадать… знаете, офицерская честь не позволяет.

– Хорошо, Голубев. Я понял вас.

Раньше девяти вечера собраться в кабинете генерала Орлова сыщикам не удалось. Шеф, массируя себе большим и безымянным пальцами правой руки лоб, левой держал возле уха трубку и монотонно повторял с интонациями автомата:

– Так точно… конечно… Безусловно… Так точно… Я отдаю себе отчет… Ни одного лишнего дня мы не потратим. Розыск ведется лучшими сотрудниками уголовного розыска… Так точно… конечно… Безусловно… Я полностью отдаю себе отчет… Так точно.

Крячко, входя следом за Гуровым в кабинет, многозначительно кивнул на Орлова. Лев грустно развел руками. На эту тему было уже столько сказано, что оба понимали все без слов.

– Давят? – с усмешкой спросил он, когда Орлов положил трубку.

– Это ли давят, – поморщился генерал от головной боли, продолжая массировать голову теперь уже двумя руками. – Это так… придавливают. Я, ребята, став генералом, полюбил ночи.

– За что? – не понял Крячко. – За то, что во сне тебя начальство не трогает?

– Во сне… Работать по ночам хорошо! Спокойно. А причину ты угадал, именно потому, что начальство по ночам не трогает. Можно с головой погружаться в работу, зная, что тебя никаким звонком никто не собьет. Хотя у них тоже там ночные бдения бывают. Ну, ладно, что у вас?

– Распутываем клубок житейских хитросплетений, – ответил Крячко. – Роемся в жизни убитого, жизни его семьи, пытаемся найти сына. Жену нашли, но она, сам понимаешь, сегодня в таком состоянии, что разговаривать с ней бесполезно.

– Версии? – коротко спросил Орлов.

– Версии все те же, но с вариациями, – сказал Гуров. – Убийство с целью ограбления, убийство, связанное с должностными обязанностями Остапцева, с целью воздействовать на некие процессы, происходящие по линии Минприроды, ссора с сыном, который, по нашим сведениям, слыл далеко не паинькой. Тут уже возможны вариации: сыну нужны деньги, отец не давал. Сын знал, где у отца хранится нечто ценное, что можно продать за большие деньги, отец застукал сына за этим занятием.

– А как в эти рамки укладывается убийство садовника?

– По времени оба убийства совпадают, а какое из них совершено первым, мы можем подтвердить лишь косвенно. Условия нахождения тел, условия сворачиваемости вытекшей крови разные. Объяснить можно и притянуть за уши к любой версии. Даже к той, что некто убил отца, потому что искал либо сына, либо что-то принадлежащее сыну. Я к тому, что квартира Павла так же была перерыта.

– В плане работы все три версии отразили? – Орлов кивнул на папку, лежавшую на столе перед Крячко.

– Все, – ответил Станислав. – Одна связана с Инной Андреевной Остапцевой. Сложилось впечатление, что супруги жили далеко не душа в душу.

– Неверность? – удивился Орлов. – Она что, могла застукать мужа с любовницей? А потом имитировать следы ограбления?

– Есть варианты и поинтереснее, – вставил Гуров. – Любовник жены убивает мужа с целью вступить во владение его имуществом после заключения нового брака с вдовой. Мало у нас подобных случаев в практике было?

– Ну, возразить тут сложно, – согласился Орлов. – Реально, что у вас первоочередным стоит в плане работы?

– Розыск сына – безусловно. Отработка версии его причастности или причастности его знакомых. Затем, установление факта наличия любовника у Инны Остапцевой. Отработка версии либо ее причастности, либо непричастности, если это инициатива лишь ее любовника. И третье, опись возможно похищенного имущества и других материальных ценностей, если таковой список у нас получится. Отработка каналов сбыта, аналогов почерков, подключение агентуры для разработки «по окраске»[1]. Ну, и отдельно придется заняться прошлой работой Остапцева в МЧС. Он служил почти с самого его основания в центре «Лидер», и вполне возможно, что по той службе кто-то ему давно хотел отомстить. И нынешнее место его работы придется анализировать. Много выходов у него было на криминал. Сам он ничего не решал, но информацией мог владеть. Информацией, опасной для кое-кого.

– Ну, что же. – Орлов откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел на сыщиков. – В целом все направления я считаю реальными. Версии принимаются. Я бы посоветовал вам не откладывать в долгий ящик анализ неопознанных трупов.

– Займемся и этим. Теперь у нас есть жена Остапцева, только не многовато ли для нее одной столько горя?

– Смерть мужа она перенесла относительно стойко, – напомнил Крячко.

– Стас, это не факт. Это всего лишь первая реакция. Хотя я согласен, ждал более бурной реакции.

– Ну, вы в это не упирайтесь, – посоветовал Орлов. – Мало ли как у женщин бывает. Помнить помните, но во главу угла женскую реакцию я бы ставить не стал.

Утром Крячко вылетел в Забайкалье. Последнее совещание они провели уже без Орлова и решили разделиться. Майор Белецкий активизирует своих оперативников, агентуру и займется активным розыском Павла Остапцева, а также информацией в криминальной среде, касающейся убийства Станислава Ивановича Остапцева. Гуров займется разработкой версии причастности к убийству любовника Инны Остапцевой, а Крячко отправится на восток и попробует разобраться с одним из последних дел Станислава Ивановича Остапцева в министерстве. Оно было единственным за последние несколько лет, когда в результате деятельности советника министра пострадал кто-то из местных предпринимателей, пытавшихся получить прибыль с помощью нарушений природоохранного законодательства.

Список группы, которая вылетала в Турцию десять дней назад и в составе которой была Инна Остапцева, Гуров получил через час. Шестнадцать человек, покупавшие путевки в московском офисе и летевшие одним чартером. Правда, там же летели отдыхающие и из других городов. Всего туристическая фирма оплатила пятьдесят два номера в отеле. Из этих пятидесяти двух человек Инна могла сдружиться с любым. И с любым могла поссориться.

Ладно, решил Гуров, начнем работать с этими шестнадцатью москвичами. Что тут имеется? Шесть мужчин: четверо в возрасте до тридцати и двое в возрасте за пятьдесят. Десять женщин, из которых в возрасте до тридцати семеро, а остальным за сорок пять. Так, адреса, места работы. С кого начать? Естественно, с женщин. Если была неприязнь, наоборот, восторги, то это от женщин. Мужчины могли вообще на Остапцеву внимания не обратить.

Список адресов и мест работы Гуров составил в том порядке, в каком собирался встречаться с туристами, отдыхавшими в Турции. Четверо оказались на севере Москвы, трое в пределах Садового кольца, пятеро на юго-востоке, остальные на юго-западе и западе. Двигаться удобнее было по часовой стрелке.

Первые две женщины, к которым Гуров заявился на работу в офисы, пожимали плечами и удивленно вскидывали брови. Инна? Инна Андреевна? Да… вроде была такая, невысокая, фигуристая. Нет, они жили в разных частях отеля и с ней за время отдыха почти не встречались. Наверное, с кем-то дружила, с кем-то проводила время, раз летела одна.

Удивила Гурова пятая из опрашиваемых. Молодая худощавая брюнетка с тонкими поджатыми губами. Эта как-то даже хищно оскалилась, как только Гуров упомянул об Инне Андреевне и стал ее описывать.

– Эта хабалка? Как же, забудешь таких. Она еще в самолете устроила нам «культурную программу». Я через два ряда от нее сидела и все видела. И слышала.

– А что там произошло? – заинтересовался Гуров.

– Я не знаю, из-за чего и с кем она там сцепилась, но женщина очень неприятная. Думаете, я не понимаю, да? Раз такими, как она, полиция интересуется, то есть причина!

Женщина поджала губы еще больше, и они превратились в тонкую ехидную ниточку. Гуров так и не добился от этой дамы, а что же произошло в самолете. Помогли следующие три свидетельницы, которые видели, как Инна Остапцева делала замечания сидевшему рядом с ней мужчине. Как-то он себя не так вел или что-то не то сказал. Получалось, если верить этим четверым, Остапцева перессорилась с половиной группы за время отдыха. С кем-то еще в самолете, с кем-то в отеле или на пляже. М-да, раз столько злых языков выражают свое презрение к Остапцевой, они не промолчали бы, если бы стали свидетелями ее амурных дел во время отдыха в Турции.