Текст книги "Трактир на Пятницкой (сборник)"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Глава четвертая
Больше ждать нельзя

Решив действовать, Климов успокоился. Он собрал в охапку учебники, которые штудировал последнее время, и положил их в диван. Вынул из стола наган. Почувствовал его товарищеское рукопожатие, вытер ствол и щелкнул курком. “Порядок, Климов. В атаку!” Он окинул взглядом кабинет, будто уходил навсегда, и захлопнул дверь.

Начальник встретил Климова радостно, как лучшего друга.

– Рассказывай, Василий, как живешь-дышишь. Как налетчики, как ребята? Докладывай подробно и коротко.

Климов рассказал, что в общем и целом – порядок, что ребята залезли Серому за пазуху, но ждать больше невмоготу и вот какой у него, Климова, есть план.

Начальник терпеливо слушал, тер ладонями шишковатую голову, несколько раз одобрительно поддакнул, а когда Климов закончил, сказал:

– Прав ты, Василий. И вот еще что: надо кого-нибудь из наших в трактир подослать, проверить, как там ребята, не горячатся ли. Постой, не перебивай.

Я тебя слушал, и ты меня выслушай. Взять с поличным одного Серого – не решение вопроса. Он может не знать источника информации, а может и не назвать его. Может не назвать своего хозяина. Так брать – все равно, что больной зуб сломать, а корень оставить. Дам я тебе на пару дней человека, – начальник снял телефонную трубку и сказал: – Пусть Фалин зайдет.

Через несколько минут в кабинет вошел невысокий мужчина средних лет. Он мягко пожал Климову руку, поправил пенсне и сел в большое кожаное кресло – как в норку спрятался: молча слушал начальника и Климова, а в ответ только поблескивал своими стеклышками. Когда все было переговорено, Фалин, протирая пенсне и беспомощно щуря воспаленные глаза, сказал:

– Все понял. Проверить обстановку и посмотреть, не гусарят ли мальчики. Предлагаю легенду. Я, – он встал и выпятил грудь, – бухгалтер или кассир, растратчик. Деньги на исходе, раньше гулял в “Максиме”, “Праге” и “Яре”, теперь опустился до третьеразрядного заведения. Хорохорюсь, – Фалин поднял подбородок и развинченной походкой прошелся по кабинету, – но и боюсь, – у него пьяно задрожали губы, он уцепился за рукав начальника. – Жизнь моя поломатая. Слушай, друг, сколько стоит хороший паспорт?

Начальник обнял Фалина за плечи и взглянул на Климова.

– Видал? Только где же мы денег возьмем для этого гуляки? На исходе-то на исходе, а деньги нужны. Червонца три я найду...

– У нас есть, – перебил Климов, – я как получил на нужды отдела, так и не трогал.

Климов врал. Все казенные деньги он до копейки отдал Панину и Лаврову. Была собственная зарплата, и можно было собрать с сотрудников.

Фалин хитро подмигнул и сказал:

– В милиции деньги вообще не нужны, и начальник там зарплату пять раз в месяц получает.

Климов понял, что его ложь не удалась, и постарался замять разговор.

– Николай Федорович, отпустите Фалина прямо сейчас. Мы с ним еще потолкуем, уточним детали, то да се.

– Кто его держит, – сказал начальник. – Получи в кассе деньги и отправляйся. И чтобы в четверг утром был здесь. Никаких опозданий.

Через час они вместе вышли из управления и переулочками направились в сторону Никитских ворот, где жил Фалин. Шли, покуривая, не торопясь, изредка роняя незначительные фразы.

Климов со страхом думал о возвращении в ненавистный кабинет. О телефоне и часах, об учебниках, которые придется вытащить из дивана, о ребятах: может, они звонили? Неужели ему, Климову, теперь придется всю жизнь прятаться за чужие спины? Загребать жар чужими руками? И ждать. Думал о Фалине, бодро шагающем рядом. Кто он? Чем занимался до революции? Почему работает в уголовном розыске?

Фалин будто почувствовал, что о нем думают, хлопнул Климова по плечу и сказал:

– Выручил ты меня, Климов. Прямо надо сказать – спас. С утра и до утра картотеку на уголовников составляю, выявляю, сопоставляю. Решило начальство, что у меня талант к этому делу. И вот целыми днями одно и то же. Рука не пишет. Веришь ли, – он остановился и опять хлопнул Климова по плечу, – сидеть устаю, подушку под задницу подкладываю. Для меня твое дело – курорт. Кстати, приметы и имена твоих ребят я помню, а какой пароль?

– Нет пароля. Не договаривались мы, – Климов задумался. – Передашь привет от бати из Киева. Так и скажи: кланяется, мол, батя из Киева. Это начальника у них батей зовут.

– Понял. Дальше не провожай, – Фалин остановился и протянул руку. – Вечером отправляюсь, а утром позвоню. Лады?

– Лады, – сказал Климов и вздохнул. – Буду ждать.

В кабинете ничего не изменилось. Климов проверил, работает ли телефон, и завел часы, из дивана достал учебники, разложил их перед собой, а наган забросил в стол, закурил трубку и приготовился к худшему: сутки никаких известий.

Резко затрещал телефон.

– Слушаю, – сказал Климов.

– Вася, здравствуй. Как поживаешь? – раздался издалека голос Панина. – Зайди через час, пропустим по рюмочке.

На условном языке это означало, что Климов должен быть через час в квартире на Зубовской площади.

Климов пришел на пятнадцать минут раньше, но Панин уже был на месте. Он сидел верхом на стуле и сиял всеми веснушками.

Климов думал начать с выговора, но вместо этого схватил Николая за плечи, хотел обнять, передумал и дал подзатыльник.

– Ах, так! – Панин рванул Климова за руку, сделал подсечку, но не удержался и тоже шлепнулся на пол.

Так они и сидели на полу друг против друга, улыбались и молчали. Первым взял себя в руки Климов. Он вскочил, дернул Николая за рыжий вихор и кивнул на стол.

– Садись, атаман, докладывай. Подробно и коротко. Начни с причин, по которым больше месяца не являлся. И потом – если кто увидит, как ты по телефону разговариваешь? Кому ты звонишь?

– Значит, так, – Николай потер руки, откашлялся. – Как мы и договаривались, пришел я в трактир, нашел хозяина, поклонился низко и передал письмецо, которое вы мне дали. Отец Василий читает и на меня поглядывает, потом перекрестился, обнял меня и говорит: “Великий ты мученик, Николушка. А отец твой – святой человек”. А не являлся я, так как отец Василий не любит, чтобы от дела куда отлучались. Доверяет. Полностью доверяет. Даже ключи от кассы дает. Но будь мил, – он развел руками, – будь всегда на месте. Только он все удивляется, что рыжий я; качает головой и вздыхает: “Матрена, Матрена, грешница ты великая”.

Климов рассмеялся:

– Расспрашивал про дом?

– Расспрашивал. Да я как начал плакаться на большевиков, мол, землю отобрали, лошадей и коров отобрали, – он как закрестится: молчи, раб божий, говорит, за все они, антихристы, ответят. Приголублю, Николушка. Одной крови мы. И два червонца в месяц мне положил, – Николай вынул из кармана пачку денег. – Вот, возьми, Василий Васильевич.

Климов пересчитал деньги.

– Почему так много? Я тебе два червонца дал да два ты получил. А здесь девять.

– Я в рост даю. Я ж кулацкий сын. Я вот... – Николай сделал жест, будто выжимает тряпку. – Ростовщическая контора “Панин и сыновья”. Если на день, то тридцать процентов, на два – сорок, три – пятьдесят. Обязательно должен быть поручитель, а то вы должника этого посадите, и пропали мои денежки, – он достал из кармана клеенчатую книжечку и огрызок карандаша. – Это вам, – он вырвал несколько листков. – Имена и клички уголовников. В скобках буквы стоят: “к” – карманник, “м” – мошенник, “г” – грабитель. Это моя бухгалтерия: кто сколько мне должен.

Климов посмотрел в простодушные глаза рыжего паренька, не выдержал и опять рассмеялся.

– А насчет телефонных звонков вы не беспокойтесь, – продолжал отчитываться Панин, – специально завел себе девицу с телефоном и названиваю ей целыми днями. Хозяин поощряет, так как отец у этой девчонки скобяными товарами торгует. Нэпман, в общем. Теперь о деле. В банде шесть человек. Имена, клички, приметы – здесь, – он показал на свой блокнот. – Серый подручных держит крепко, не пищат. Но и сам Серый под каблуком ходит. Хозяина Серого назовем пока иксом. Денег у бандитов ни копейки, едят и пьют в долг у хозяина. Этот икс не появляется, и знает его, видимо, один Серый. Икс готовит налет и поддерживает связь с нашим... – Николай замялся.

– Ну, ясно, – сказал Климов.

– Возможно, что этот человек и является наводчиком. Михаил слышал, что Серый ругался со своими дружками из-за золота, которое было взято при последнем налете. Якобы икс не разрешает реализовывать золотые вещи и настаивает, чтобы увезти их из Москвы.

– Не дурак этот икс, – Климов вынул трубку и кисет с табаком. – Мы на всех скупках людей держим, ждем. У них не только золото. За последний месяц бандиты два комиссионных магазина и ломбард взяли. Вещей – целый воз, на многие тысячи рублей. Где же они все это, черти, держат? Ни одно кольцо, ни одна тряпка не появлялась в городе.

– Не черти, а один черт, Василий Васильевич, – поправил Николай. – Если бы Серый или тем более его ребята имели подход к награбленному, то давно бы все продали.

– Как они отнеслись к последним провалам? – спросил Климов.

– Лавров говорит, что догадываются о нашем существовании. Хотели уходить из Москвы, но икс соблазнил большим делом. Сейчас готовят это дело и нас ищут. Тыркаются, как слепые котята.

– Конкретнее, пожалуйста. Как именно они тыркаются? Кого подозревают?

– Закупорка вышла у нас с Михаилом, – не отвечая на вопрос, продолжал рассказывать Панин. – Подойти-то к Серому мы подошли. Да недостаточно близко. Топчемся на месте. Ничего конкретного раздобыть не можем. Как лбом об стенку. Михаил то с одной стороны зайдет, то с другой. А я вообще пустое место: подай, прими, пошел вон. Вся надежда на Мишку.

Климов молчал и внимательно смотрел в лицо Николая. Что-то парень не договаривает. Не все у них так гладко и благополучно. Ничего, Фалин мужик опытный и разберется, что к чему. Климов отодвинул лежащие на столе деньги.

– Спрячь, Николай, пригодятся.

– Вы что? – Панин покрылся румянцем. – За кого вы меня принимаете?

– Бери, красная девица. Деньги – вещь нужная. Сегодня вечером в трактире появится один человек. Лет около пятидесяти, маленький, щупленький. В пенсне со шнурком. Посади его за свой стол и передай эти деньги.

– Проверяете? – недовольно буркнул Николай и сунул деньги в карман.

– А ты как думал? Хочу точно знать, что у вас там делается. Почему Михаил не пришел?

– Говорит, не стоит рисковать.

– Тебе стоит, а ему нет?

– Я-то вне подозрений, – поняв, что проговорился, Панин замолчал.

– Так, – протянул Климов и встал. – Вот и добрались до истины, мальчуган. Значит, не такие они слепые. Если ты сейчас мне всю правду не расскажешь, я тебя назад не пущу. И Лаврова сегодня же вытащу и вечерним поездом отправлю в Киев. Понял? Выкладывай!

Возвращаясь в отдел, Климов вспоминал весь разговор с Паниным и пришел к выводу, что пока все правильно и ребята на верном пути. А что он, Климов, может сделать и чем может помочь им в выполнении задания?

Кто-то крикнул над ухом, Климов поднял голову и еле успел схватить под уздцы наезжающую на него лошадь.

– Ослеп, паря? – крикнул извозчик, откидываясь назад и натягивая вожжи.

Климов похлопал по горячей и пахучей конской шее.

– Орловский красавец, беречь надо. Отпусти шенкеля, живодер, и левую заднюю перекуй, – сказал он и опять похлопал по шелковистой шее.

– Советничек нашелся.

Климов проводил взглядом пролетку и вернулся к своим размышлениям.

“Без меня в отделе девять человек. Конова в сторону, только из яйца вылупился, а предатель – человек с прошлым. Сомова тоже в сторону: чуть не разбился, а если бы не проломил своими сапожищами налетчику голову, то заполучил бы ценного свидетеля. Остается семь. Каким он должен быть? Во-первых, хорошим служакой. Держаться, чтобы ни сучка ни задоринки. Таких четверо: Шленов, Лапшин, Яшин и... Зайцев”.

Климов сунул в рот трубку. “Пожалуй, Зайцева надо отбросить: слишком умен, чтобы связываться с бандитами, должен понимать, что их удачи – дело временное. А если заставили? Нашли какие-нибудь старые грехи, шантажировали и заставили? – Климов вспомнил характеристику ЧК и покачал головой. – Да и слишком заносчив, ершист, а тот должен быть тише воды, ниже травы. Остаются трое”. Климов понял, что загнал себя в тупик, так как в предательство кого-нибудь из этих троих он поверить не может.

В отделе никого не было, только в маленькой комнатушке, отведенной для чистки оружия, Климов нашел Шленова. Перепоясанный засаленным фартуком, он сидел на табуретке, держа в руках разобранный наган, что-то насвистывал в усы и, прищуриваясь, оглядывал стол, на котором были разложены различные пилочки, отверточки и другие инструменты.

– У Витуна наган барахлит, вот и мастерю помаленьку, – сказал он, увидев Климова.

– Ты у нас на все руки, Пахомыч, – сказал Климов, усаживаясь на подоконник.

– Садись сюда, Василий. Застишь, – Шленов выдвинул ногой табуретку, потом пошевелил пальцами и взял какую-то пилочку. Тоненькая пилочка прилипла к его пальцам, как к магниту, он ловко перехватил ее и стал подтачивать курок. – Молодежь известно, что про оружие знает: куда патрон сувать да за что держать, – бормотал он в усы. – А наган – он как баба, ласку и уход уважает, а не соблюдешь – продаст. Опять же, как баба, продаст в самый роковой момент.

Климов улыбнулся рассуждениям старика. Шле-нову перевалило за пятьдесят, и в отделе его считали стариком. Потом спросил:

– А откуда же ты всю оружейную механику знаешь?

– А чего мастеровой мужик не знает? Я тебе хошь швейную машину, хошь часы, хошь лисапед починю, – ответил Шленов и взял в руки иголку. – Удивляюсь я на твоего заместителя, Василий. Военный человек, а оружие не любит. Я давеча его наган чистил – он как положил его в стол, так и в руки не брал больше года. Так в том нагане разве что мыши не завелись. Я и спрашиваю: что же вы, господин хороший, так с оружием обращаетесь, народное добро опять же? – Шленов отложил инструменты, быстро собрал наган, щелкнул курком и любовно погладил. – А заместитель твой скривился и говорит: “Я свое отстрелял, Иван Пахомович, сейчас, наверное, с десяти метров в дом не попаду”. А я считаю, что непорядок, – Шленов убрал инструменты и стал снимать фартук. – На нашей работе без оружия ходить не дело.

Климов ничего не ответил и пошел к себе в кабинет.

В этот вечер Климов решил устроить себе выходной. Панина он видел, налетчики сейчас переживают тяжелые дни, и им не до работы, а он, Климов, тоже человек. Приняв такое решение, он побрился, надел лучшую рубашку, на всякий случай сунул в карман маленький браунинг и отправился в Сокольнический парк.

Вечер был теплый, но не душный, и парк был переполнен, как муравейник. На открытой террасе Климов выпил пару кружек пива, попыхивая трубкой, посидел с полчаса, бездумно разглядывая гуляющих, выслушал громкоговоритель, который срывающимся на бас женским голосом сообщил, что и где ожидает отдыхающих, и пять раз повторил, что сегодня самый последний день, когда можно посмотреть мировой боевик “С черного хода” с участием очаровательной Мэри Пикфорд.

Климов принял все эти сообщения к сведению и отправился в биллиардную, где два часа гонял шары с местным “жучком”. “Жучок”, нахваливая посредственно играющего Климова, продул ему партию и предложил удвоить ставку, а увидев, что партнер – калач тертый, стал выигрывать подряд, пока Климову это не надоело. Расплатившись с хозяином заведения и с “жучком”, Климов выбрался на свежий воздух и увидел, что уже поздно и гуляющих поубавилось.

Тогда он направился к своему любимому развлечению – качелям. Проходя мимо тира, Климов услышал дружные аплодисменты и присоединился к зрителям, а когда увидел стрелка, протолкался ближе и встал за широкой спиной высокого военного.

У барьера стоял Зайцев, точнее, он стоял не у барьера, а отступя шага на три. Винтовку “монтекристо” он держал в одной руке, словно пистолет, и, широко расставив ноги, медленно поднимал ее вверх. Климов понимал в стрельбе толк и знал, что так держать винтовку может только очень опытный стрелок. Судя по реакции зрителей, огорченной физиономии хозяина, пузатому кофейнику и флаконам одеколона, стоящим на барьере, было ясно, что заместитель стреляет удачно.

Раздался выстрел – и на стене тира улыбающийся молотобоец опустил свою кувалду на голову пузатого и коротконогого буржуя. Все захлопали, а хозяин поставил на барьер чашку с привязанной к ней плиткой шоколада.

– Стреляй еще, товарищ. Закрой эту буржуйскую контору, – закричал белобрысый парень. – Я неделю назад полполучки прохлопал.

– Последний, – сказал Зайцев, заряжая винтовку.

– Больше не попадет, рука не выдержит, – уверенно сказал военный, стоявший перед Климовым.

Зайцев брезгливо улыбнулся и стал медленно поднимать винтовку. Все затаили дыхание, а спокойный женский голос произнес:

– Я не видела, чтобы Владимир промахивался.

Климов скосил глаза и увидел модно одетую женщину. Что-то неуловимо знакомое было в ее лице. Ударил выстрел, и по реакции публики Климов понял, что Зайцев не промахнулся. Продолжая стоять за спиной военного, Климов увидел, как заместитель подошел к барьеру, положил винтовку, отвязал от чашки плитку шоколада, потом подошел к женщине и, взяв ее под руку, сказал:

– Пошли, сестра.

“Конечно, сестра, – подумал Климов, глядя им вслед, – как это я сразу не понял?.. Чтобы так стрелять, надо тренироваться, а Шленов говорил... Зачем же Зайцев врет? И выправка, и морду брезгливо воротит – типичный петлюровец. А характеристика ЧК? Все равно надо проверить”.

На следующее утро Климов первым делом написал в управление запрос, чтобы ему прислали личное дело заместителя.

Глава пятая
Серый

Игорь Рыбин родился на воровской малине, а его мамой была та самая воровская “мама”, которая укрывала беглых, принимала у деловых левый товар, поила водкой околоточного, а в праздники носила подарки приставу. Игорь не изучал блатного языка, как не изучал русского или любого другого, он говорил на языке своего дома и очень удивился, когда случайно выяснил, что большинство людей говорят иначе. В двенадцать лет Игорь попался на краже, был бит в участке и больше месяца болел. Мать он ненавидел даже не за то, что она его вырастила вором, а за глупость, жадность и неумение стать чем-то большим, чем воровская “мама”. Однажды он обобрал ее дочиста, ушел из дому, и на Хитровке появился налетчик Серый. Кличку Игорь получил за цвет лица, густо усыпанного темной сыпью пороховых точек: в детстве ковырял патрон. Серый не признавал никаких законов, даже воровских, за что был неоднократно бит, но быстро вставал на ноги и с изощренной жестокостью расправлялся с врагами. Наконец с ним решили разделаться, но Серый сел. И сел он так прочно, что даже неразбериха, возникшая в уголовной тюрьме в дни Февральской революции, не открыла дверь камеры Серого.

Из тюрьмы он освободился случайно. Побеги при новой власти стали почти невозможны, а срок был длиною в жизнь. И вдруг понаехали прокуроры и какие-то комиссии. Начались разбирательства, были обнаружены перегибы или недогибы. Прежнее начальство разогнали, а заключенных по очереди приглашали в кабинет с длинным столом и дубовыми стульями. Комиссия из пяти человек долго расспрашивала Рыбина, за что он год назад ударил начальника. Какие у Рыбина политические взгляды. Парень в гимнастерке сказал речь о политическом чутье и дальнозоркости. Или близорукости. Точно Рыбин не помнил. Главное, он сообразил вовремя сказать о сиротском детстве и о ненависти к буржуям. Через несколько дней его освободили, пожали на прощание руку и даже дали денег на дорогу.

Через неделю Серый был в Москве. Здесь ему опять повезло. На случайной малине он встретил старого кореша, который свел его со Стариком. Поначалу дело выглядело, как червонное золото. У Старика в районной уголовке был свой парень. Роли распределились так: Старик давал наколку и предупреждал о засадах и других замыслах ментов. Серый должен был собрать боевых ребят и приходить на готовенькое. Куш – пополам. Разница только в том, что Старик один, а у Серого на шее целая капелла. Но дело все равно выглядело заманчиво, и Серый согласился.

Ребят он собрал быстро. Свистка и Валета подобрал на Сухаревке. Они там шарашили пьяных и еле перебивались с хлеба на квас. Потом Серый шлепнул Вихря, приобрел классную девку и трех вышколенных налетчиков. Началась работа. Наколки у Старика были правильные. Взяли две кассы, прибарахлились. Не жизнь, а сказка. После третьего дела уголовка зашевелилась, но Старик знал все, даже когда начальник ходит в сортир. Свидетелей Свисток не оставлял, спать можно было спокойно. Потом два комиссионных магазина и ломбард. Связываться с барахлом Серый не любил, предпочитал наличные. Но Старик соблазнял тем, что продажа барахла налетчиков не коснется. И тут Серый дал промашку и согласился. Старик принял награбленное, а денег не дал. Сказал, что надежный скупщик, на которого он рассчитывал, уехал в Одессу и надо ждать его возвращения. А пока Серому и ребятам будет устроен в “Трех ступеньках” неограниченный кредит.

Однажды, когда Серый шел с Варькой по Ордынке, рядом остановилась шикарная пролетка, в одном из седоков он узнал Кобру, старосту тюремной камеры, где Серый провел последние семь лет.

– Хорошо, что встретил, – просипел Кобра, – отправь девку и садись, ты мне нужен.

Серый не посмел ослушаться бывшего старосту, попрощался с Варварой и вскочил в пролетку. Спутником Кобры был хорошо одетый, высокий и стройный молодой парень с бледным нервным лицом. Когда старые приятели за столом ресторанного кабинета вспоминали тяжелые дни, он молчал, прихлебывал шампанское и мял в тонких выхоленных пальцах мундштук дорогой папиросы. Парень был явный барчук, и Серый, разговаривая с Коброй, то и дело удивленно посматривал в бледное тонко очерченное лицо с красивым разлетом черных бровей. Неожиданно парень кликнул официанта, попросил счет и сказал Кобре:

– Тебе пора закругляться, – он встал. – Я возьму извозчика и подожду у выхода.

– Мне из Москвы надо срываться. Серый, – просипел Кобра, когда парень вышел. – Возьми малого, ему цены нет, – он стукнул кулаком по столу. – Возьми. Ты меня знаешь? Так он вернее. За таких ребят надо деньги брать, но я отдаю даром, так как он не хочет уезжать из Москвы. Он немного на политику тянет, но это не беда.

Так Серый познакомился с Цыганом. Просьба Кобры была законом, но Серый все приглядывался к новичку и, чувствуя в нем чужака, на дело не брал. Цыган обыгрывал ребят в карты, молчал, а через неделю отвел Серого в сторону.

– Я пойду, пожалуй, не нравится мне здесь. Тебе, кажется, уголовка на хвост наступает, а у меня нет настроения пить, играть в карты, а потом отвечать за чужие дела.

– Свои дела хочешь иметь? – спросил Серый. – Хорошо, завтра идем на дело.

Цыган оглядел Серого с головы до ног, словно только увидел, прищурился и сказал:

– Я не щенок, чтобы есть, зажмурившись, из чужих рук. Не хочешь – не бери, я не напрашиваюсь. А берешь, так рассказывай, как и что. Вместе обмозгуем.

Посидели, обмозговали, и Цыган дал дельный совет. После этого Серый до выхода на дело не отпускал его от себя ни на шаг. Отправились впятером:

Серый, Цыган, Мальчик, Свисток и Валет. Не доезжая двух кварталов, оставили пролетку, которую брали для таких дел на ночь у знакомого лихача, дальше отправились пешком: ребята впереди – по одной стороне. Серый и Цыган – позади – по другой.

Ночь была сырая и темная, два фонаря, которые должны были освещать улицу. Валет разбил накануне, ив нескольких шагах уже ни черта не было видно. Серый шел за спиной Цыгана, и, когда тот неожиданно остановился, ткнул его наганом.

– Чего встал?

– Мотор где-то тарахтит.

– Это у тебя от страха в животе тарахтит, – ответил Серый и выругался, но, почувствовав, как Цыган стиснул ему локоть, тоже прислушался.

– Не знают точно, где ждать, и ездят ищут. Уходить надо, – уверенно сказал Цыган и потянул Серого за рукав. – Свистни ребятам.

В шелестящей тишине ночи Серый услышал слабый стук автомобильного мотора.

– Подождем, – сказал Серый, мягко взвел курок нагана и направил ствол в бок Цыгана.

Стук мотора усилился, и в конце улицы мостовая заблестела под слабым светом автомобильных фар. Свет медленно пополз вперед, тускло блеснул на окнах, выпятил облезлые стены домов, тумбу с афишами и притаившиеся рядом три фигуры, которые тотчас же открыли по машине огонь, и та громыхнула ответными вспышками выстрелов.

– Идиоты, – зашептал Цыган и попятился. Серый рванулся к оставленной пролетке, поскользнулся на мокром булыжнике, упал и тотчас же вскочил, но резкая боль в ступне заставила его вновь опуститься на мостовую. А улица грохотала выстрелами, криком и топотом. Свисток, Валет и Мальчик побежали, отстреливаясь, и, не обратив внимания на окрик Серого, вскочили в пролетку и скрылись за углом. Серый поднялся, на одной ноге сделал несколько неловких скачков и упал бы снова, но его подхватил Цыган, о котором Серый совсем забыл, перенес к дому и зашептал:

– Идиоты, хотят на кобыле от машины уйти. Не вздумай стрелять, Игорь, стой тихо.

Машина проскочила мимо, притормозила на повороте, и оттуда раздался громкий уверенный голос:

– Пролетку догоним! Шленов, Виктор и Лапшин, оставайтесь! Бандиты прячутся где-то здесь.

– Жди, я сейчас вернусь, – шепнул Цыган и исчез.

Серый стоял, прижавшись к стене. Мокрый от дождя и страха, он шарил рукой в пустом кармане и точно помнил, что, поднимаясь, оставил наган на мостовой, но не хотел этому верить и все ощупывал себя дрожащими руками. Вдруг по мостовой защелкали пули, и с чердака соседнего дома захлопали выстрелы. Три человека, шумно дыша, пробежали мимо Серого, спрятались за углом, пальнули оттуда по чердаку. Ответа не было.

– Засели, бандюги. Ну, теперь не уйдут. Вы идите во двор, стреляйте и делайте вид, что поднимаетесь по лестнице. Я сейчас их пришпилю, – произнес глухой бас, и Серый увидел, как две тени метнулись через улицу во двор, а кто-то стал подниматься по водосточной трубе.

“На Свистка похож, только ловчее, подлюга, – подумал Серый, глядя, как фигура карабкается уже на уровне третьего этажа, и бессильно стиснул кулаки. – Подстрелить бы этого циркача. Уходить надо”. Он сделал неловкий шаг и вскрикнул от боли. Мокрая ладонь зажала ему рот, и неизвестно откуда появившийся Цыган зашептал:

– Пусть поищут товарищи. Идти не можешь? – он взял Серого за руку, нагнулся, перекинул через себя и понес вдоль дома.

Лабиринтом проходных дворов, сопровождаемые все продолжающимися выстрелами, они выбрались на Мытную.

– Жди, я сейчас, – сказал Цыган, и Серый опять остался один. Он стоял, привалившись к сырым бревнам сарая, стоял на одной ноге, безоружный, стоял и не верил, что Цыган вернется. Но Цыган вернулся. Он соскочил с остановившейся у двора пролетки и, нарочито ругаясь, сказал, ища сочувствия:

– Наградил бог зятьком: что ни день, то пьян вмертвецкую, – он затащил Серого в пролетку и хлопнул по равнодушной спине кучера: – Пошел, дядя.

Серого трясло и тошнило, будто он был действительно пьян. Привалившись к твердому плечу Цыгана, он сквозь стиснутые зубы проклинал бросивших его подручных. Старика, который лежит сейчас в теплой и безопасной постели, и ментов, которые стали хитрее любого змия.

– Перестань шипеть, – сказал Цыган. Серый обхватил его за шею.

– Никогда не забуду. Цыган. Ты настоящий кореш.

– Не был бы ты мне так нужен, оставил бы подыхать под забором, – неожиданно громко ответил Цыган и оттолкнул его руки.

При тусклом свете уличного фонаря Серый увидел его бледное лицо с черными, словно приклеенными, бровями, злые глаза и острые блестящие зубы.

Серый вздрогнул, как от пощечины, но промолчал и тут же решил припомнить мальчишке его слова. Он уже забыл, что “верные” кореша его бросили, а Цыган только что спас, и прикидывал, зачем он так нужен парню и как ему при случае отомстить.

Утром Серый узнал, что Мальчик убит, а Свисток и Валет спаслись только чудом: у ментов сломался автомобиль. Нога у Серого скоро прошла, фразу, сказанную Цыганом в ту ночь, он не забыл, но верил новому помощнику, ценил за смелость и находчивость.

Серый катал на скатерти хлебные шарики и вспоминал разговор с Пашкой.

Этот Серж знает много. Не слишком ли много для просто умного и наблюдательного человека? Интеллигент. Что ж, и такие есть в уголовке. Какой-нибудь профессорский сыночек. Идейный. От помощи, конечно, отказываться нельзя. Может быть, и поможет. А нет, так поиграем, расколем и уберем. Но не слишком ли много набирается покойников? За ним, Серым, мокрых дел нет. Вихрь не в счет, за него вышку не дадут. Хорошо, что существует Свисток. Этому стрелять и проламывать головы – одно удовольствие.

Серый оглядел маленький, пропахший водкой и табаком кабинет. Как одиночка. Вот попал. И не выберешься отсюда. А какое было начало! Может, таким, как Валет и Свисток, вполне достаточно, когда водки и жратвы вволю, но Серый хочет большего. Да и опасно здесь становится. Менты, видно, сообразили, что среди них предатель, и повели атаку с другого конца. Старый хрыч только руками разводит, мол, все спокойно. А Серый дважды налетел на засаду и еле ноги унес. Теперь, выходит, поменялись местами. У уголовки и глаза, и уши, а Серый, как слепец, палочкой под ногами шарит, прежде чем шаг ступить. В жмурки играют, только водить все время Серому приходится. Не устраивает его такая игра, слишком ставка высокая. Хотя мокрых дел за ним и нет, а в случае провала все равно могут вышку дать.

Серый провел ладонью по лицу, вытирая пот.

А может, и обойдется? Ничего у ментов конкретного нет. Иначе бы давно повязали. Даже наган он теперь не носит, чтобы не к чему было прицепиться. А все равно страшно. Бросить все, взять Варвару и уехать? Денег нет, и доля, что хранится у Старика, пропадет. И куда ехать? Начать на пустом месте? Одному?

Звякая графином о стакан, он налил водки и, медленно процеживая сквозь зубы, выпил.

Богатое дело задумал Старик. На много лет хватит. Тогда можно и сорваться. Все готово, а идти нельзя, пока не нашли этого мента. Лучше явиться в милицию с повинной, чем идти сейчас на это дело.

Серый достал из кармана список подозреваемых. Здесь были все, кроме Старика и самого Серого.

Варвара? Ничего не знает. Валет, Свисток? Смешно! Ребята Вихря? В сторону. Если кто из них, взяли бы давно. Цыган? Он последний вошел в группу. И при нем не было ни одной удачи.

Серый опять взялся за графин, расплескивая, налил полный стакан.

Молокосос и не блатной. Но зато какая рекомендация! От самого Кобры. А как спас его. Серого? Мог шарахнуть наганом по башке, и каюк.

И все-таки Серый поставил против имени Цыгана вопрос.

Теперь этот Серж. Что он за птица? И откуда он все знает? Если это мент, то зачем открыл Пашке карты? Зачем сам лезет в петлю?