Текст книги "Защита Гурова"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

У адвоката был удивительно красивый бас, который контрастировал с внешностью. Хозяин был худощав, даже костляв, нос хрящеватым клювом, тонкие бесцветные губы; казалось, что этот человек просто обязан говорить резким, высоким и неприятным голосом. Бархатный глубокий бас вроде бы принадлежал другому человеку.

Гуров привстал, поклонился, учтиво произнес:

– Извините, не представился, Гуров Лев Иванович. – Он сел, закинул ногу на ногу. – Хочу прояснить ситуацию, я давнишний знакомый Шалвы Давидовича, всю жизнь проработал в уголовном розыске, денег у приятеля я не брал и не возьму. Я доверяю вам и суду, мой визит – дань уважения старому приятелю. Я обещал ему встретиться с вами, мы можем просто поговорить как цивилизованные люди.

– Прошу покорно, у вас наверняка есть вопросы. – Хозяин поправил шейный платок, повязанный на жилистой шее. – Я вас слушаю.

– Вы лично, Иван Максимович, верите в виновность осужденного?

– В данном случае это не принципиально.

– Для вас, уважаемый Иван Максимович, но не для меня, убедительно прошу ответить.

– Хорошо. Я не знаю. – Адвокат хрустнул костлявыми пальцами и зло добавил: – Скорее нет, чем да. Прошу обратить внимание, что это сугубо интуитивное мнение, не подтвержденное конкретными фактами. Последние свидетельствуют, что парень совершил данное преступление.

– У опытного человека, а вы, Иван Максимович, человек безусловно опытный, интуиция основана на анализе определенных событий. Я могу узнать, на чем основана ваша интуиция? На поведении и показаниях Тимура Яндиева?

– За все время следствия Тимур произносил лишь два слова: «да» и «нет», вину признал.

Шалва сидел в тесном для его габаритов кресле, молчал, потел, отирался своим огромным клетчатым платком.

– Уважаемый Иван Максимович, на чем же основана ваша интуиция? – Гурову нравился хозяин, сыщик не собирался браться за это дело, но привык все доводить до конца.

– Вам не понять. Впрочем, вы же розыскник, то есть сыщик, могу ответить. Вы любите, когда по делу слишком много свидетелей? И каждый уверенно дает показания, не путается, не волнуется. Один человек видел, как Тимур вошел в автобус, и отметил, что в руке у парня рюкзак. Тимур сел на заднее сиденье, положил рюкзак на пол, и сосед запомнил парня и обычный рюкзак. Якобы рюкзаком придавило человеку ногу. Свидетель вышел из автобуса, на его место сел другой человек, который тоже запомнил Тимура и лежавший на полу рюкзак. Непонятно, зачем данный свидетель садился, если на следующей остановке он вышел. На следующей остановке вышел Тимур, и стоявший у двери человек хорошо парня запомнил и категорически утверждает, что «черный» выскочил с пустыми руками. Есть еще кое-какие мелочи, полагаю, сказал достаточно. Нет, еще одно. Тимур играл с ребенком, который сидел впереди. Малыша разорвало в клочья, мать, сидевшая чуть впереди на соседнем сиденье через проход, видела игры, она осталась жива и прекрасно запомнила Тимура. В суде она заявила, что, глядя на играющего с сынишкой чучмека, еще подумала, мол, зря мы так плохо к ним относимся. Показания матери произвели на присяжных сильное впечатление.

– Вы считаете, что дело фальсифицировано? – спросил Гуров.

– У меня нет оснований для такого утверждения, – сухо ответил адвокат. – Да и Тимур подтверждает, что рюкзак в автобус принес он, просто забыл его, так как чуть не проехал нужную остановку и выскочил на ходу.

– Великолепные свидетели выходили на различных остановках задолго до взрыва, как же оперативникам удалось их разыскать? – поинтересовался Гуров.

– Вы меня спрашиваете? – Хозяин устало вздохнул.

– Иван Максимович, почему Тимур отказывался давать показания?

– Не знаю! Я ничего не знаю! Несколько суток не спал, на грани нервного срыва, оставьте меня в покое!

– Шалва, у тебя есть фляжка? – спросил Гуров.

Князь тяжело заворочался в кресле, вынул из кармана фляжку коньяка.

Гуров отвинтил крышку, обошел стол, вложил фляжку в руку хозяина.

– Иван Максимович, сделайте глоток, лучше два.

Адвокат послушно дважды глотнул, взмахнул ладонью.

– А закусить?

– Пустое, глотните еще разочек, – сказал Гуров, сходил в гостиную, принес конфету.

– Спасибо, – хозяин положил конфету в рот, потер ладонями лицо. – Где вы разыскали конфету?

– Я же сыщик, мэтр, – улыбнулся Гуров.

Лицо хозяина порозовело, он оживился.

– Приятно иметь дело с понимающим человеком. А ваш старинный друг, Лев Иванович, обыкновенный хам. – Адвокат говорил так, словно Шалвы в кабинете не было. – Так ему и передайте! Мой отец, дед, прадед были адвокатами. Мой предок работал с самим Плевако! А ваш, извините за выражение, старинный друг сует мне портфель с деньгами, просит передать судье.

– Безобразие! Я ему скажу. Обязательно. Но вы, дорогой Иван Максимович, на него не обижайтесь. Шалва – добрый человек, просто у него было тяжелое детство.

– Хорошо, – хозяин еще раз пригубил, вернул фляжку Гурову. – Благодарю, врачи мне категорически запретили. Да, своему другу передайте, я на него больше не сержусь.

– Непременно, Иван Максимович. – Гуров занял свое кресло. – Вы, я слышал, уезжаете, не сочтите за нескромность, надолго?

– Да никуда я не уезжаю, – буркнул адвокат, – сказал, чтобы оставили в покое. Лев Иванович, дорогой вы мой, куда сегодня может поехать человек, если он «не берет»? Надо отбирать клиентов, отказываться от нищих и беззащитных. Меня в коллегии давно изучили: как нищий, так Бояринову.

Гуров сразу отметил, что обстановка в квартире приобретена чуть ли не в начале века, а худоба хозяина противоестественна.

– Понятно, понятно, – пробормотал Гуров, а про себя добавил: «Осколок империи». – Но за последнее дело вам должны были дать хороший гонорар, в семье осужденного люди небедные. Да, вы проиграли, однако старались, работали.

– Как вам не стыдно, Лев Иванович? Моего клиента приговорили к высшей мере! Как же я могу взять деньги? Позор!

Гуров взглянул на Шалву, грузин тяжело заворочался в кресле, собрался что-то сказать, лишь огладил усы и отвернулся. Адвокат перехватил взгляд Гурова, быстро сказал:

– Они конверт совали, но я за пустые хлопоты денег не беру, и хватит об этом. А вы, уважаемый, собираетесь заняться данным делом? Не рекомендую. Все свидетели неоднократно допрошены и в милиции, и в прокуратуре, дали показания в суде…

– Понимаю, Иван Максимович, – Гуров согласно кивнул. – Раз вы никуда не уезжаете, разрешите вам позвонить?

– Буду рад, у меня сейчас дело несложное, а суд неизвестно когда. Были времена – стояли в очереди за хлебом насущным, теперь ждем очереди в суде. Нет судей, дефицит. Лев Иванович, скажите, почему после семнадцатого года в России постоянно чего-то не хватает?

– Мы с вами обсудим данный вопрос, Иван Максимович. – Гуров поднялся. – Разрешите поблагодарить вас и откланяться.

– Всего вам наилучшего и звоните. – Адвокат открыл входную дверь, пожал Гурову руку, повернулся к громоздившемуся на лестничной площадке Шалве: – До свидания, – и сунул ему тонкую руку. – Извините, если лишнего сказал.

– Спасибо, Иван Максимович. – Шалва поднял глаза, запоминая номер квартиры. – Здоровья вам.

Выйдя на улицу, Шалва еще раз оглянулся на дом.

– Князь, ты глупостей-то не делай, – сказал Гуров.

– У человека в доме есть нечего, ты что, не понял?

– Он у тебя ничего не возьмет.

– Лев Иванович, ты меня совсем замучил. – Шалва глубоко вздохнул, расправил плечи. – Ты замок в двери видел? Ребята принесут, положат и уйдут.

– У него холодильник крошечный, ты особо не размахивайся. – Гуров взглянул на часы, он еще успевал застать дома Марию, но ехать не хотелось, он не любил провожать. Приедут чужие, незнакомые люди, придется им улыбаться, слова какие-то говорить.

– Значит, и нормальный холодильник принесем, не учи меня жить, Лев Иванович. – Князь долго молчал и сдерживался, сейчас его прорвало: – Хреновая жизнь, у тебя дома есть нечего, известный адвокат голодает!

– Обо мне не беспокойся, у меня через два дня зарплата. – Гуров оглянулся. – Где автомат разыскать, позвонить требуется.

– Из машины позвонишь. – Князь открыл дверцу сверкающего «Мерседеса», придержал Гурова, сердито спросил: – До зарплаты в долг не возьмешь?

– Отстань, Князь, у каждого свои привычки. – Гуров отстранил грузина, сел в машину, взял лежавшую между передними сиденьями трубку, набрал номер Крячко, хотя полагал, что друга еще нет дома.

– Слушаю вас внимательно, – ответил Станислав.

– Хорошо, все мои прибауточки своровал, – сказал Гуров. – Почему ты дома, слон заболел?

– Слон здоров, а меня лень обуяла, лежу в кресле, смотрю в ящик.

– Пирог с мясом еще цел?

– Даже не пробовали, тебя ждем.

– Врешь, – убежденно сказал Гуров. – Ты бы уже сожрал, да Наташка не разрешает. Ладно, выручу тебя, сейчас приеду. – Он назвал водителю адрес и добавил: – Остановитесь, пожалуйста, около торговок цветами.

– Цветы ты мне разрешишь купить? – спросил Шалва.

– Разрешу, три гладиолуса.

– Лев Иванович, думаешь, я не знаю, что дарить ведро с розами неприлично? – Шалва развернулся на переднем сиденье, взглянул на Гурова. – Человек должен жить по своим законам. Мне много чего не нравится на Западе. Они дарят женщине одну розу, в ресторане каждый платит за себя, такое мне не по душе.

– Мне тоже, но не будем поучать друг друга. – Гуров устал от присутствия грузина, хотел побыстрее с ним расстаться, главное, злился на него за непосильный груз, который Шалва пытался взвалить на его плечи. Он не знал ответа на вопрос, который вот-вот последует, и сердился еще больше. Если он возьмется за работу, будет безответственный глупец, откажется – поступит как трус.

Шалва, навалившись на сиденье, смотрел на Гурова, теребил ус.

– У парня большая семья и где живут его родные? – спросил Гуров.

– Я знаю деда, отца, мать, двух сестер, они живут в Грозном, – ответил Шалва и добавил: – Если там можно сегодня жить.

– А где на Кавказе сегодня можно спокойно жить? Ты святого из себя не строй! Русские во всем виноваты? А грузины, абхазцы, азербайджанцы, те же чеченцы – все в белом? Посчитаем, сколько чьей крови на Кавказе пролито?

– Я не хочу тебя обижать, Лев Иванович. – Шалва вздохнул, выпрямился, спинка сиденья чуть было не сломалась.

– Ты меня не обидишь, я свою вину знаю. Ты меня на войну с моим народом толкаешь? Я русский, наши грехи и недостатки знаю, но у меня другой родины нет! Поэтому я и не хочу браться за эту работу.

«Мерседес» остановился у палаток, Шалва тяжело выбрался из машины, тут же вернулся с тремя белоснежными гладиолусами.

– Спасибо, желаю, чтобы ты не спал суток трое, – сказал Гуров. – Я тебе позвоню, больше ни слова, чертов грузин!

– Извини, Лев Иванович, – Шалва больше не поворачивался, когда Гуров выходил из машины, молча хлопнул по его ладони.

Станислав с супругой были одеты празднично, новорожденная родителей бросила, сказала, что вернется поздно. Пирог с мясом в исполнении хозяйки, как всегда, получился отменным. Бутылку «Столичной» достали из морозилки, но Гуров ограничился одной стопкой, молчал, лишь изредка выдавливая из себя скупые фразы. Наташа убрала грязную посуду, подала кофе, Гурову подвинула пепельницу и ушла на кухню.

Выслушав друга и начальника, Станислав провел ладонью по лицу, сказал:

– Дерьмо, Лев Иванович, скажи, где ты находишь такие кучи дерьма? Только из одной кучи вылезли, запах не выветрился, ты уже новую приволок.

– А тебя никто не неволит. Я к другу посоветоваться пришел. Считаешь, что дерьмо, отказываемся…

– Погоди! – Станислав выставил ладони, словно отпихивал Гурова. Крячко не смотрел, как обычно, простовато-дурашливо, глаза его были злыми. – Такой вопрос сам решай, ты – начальник, я – дурак. Дружба дружбой, да меру знай. Я твой друг, потому и терплю тебя столько лет. Мне такую ношу не поднять. Вот как ты решишь, так и будет, я разобьюсь, любое твое задание попытаюсь выполнить. А советчик из меня никудышный, извини.

– Трус ты, Станислав!

– Точно и давно известно, которые кидаются на амбразуры, живут в соседней квартире, – для убедительности Станислав ткнул пальцем в стенку.

– Хорош друг, называется, – бормотал Гуров, прекрасно понимая, что Станислав прав. – Завтра поутру пойду к Петру, он генерал.

– Потому не дурак, и никакого совета ты от него не получишь, – уверенно заявил Станислав. – «Я ради восстановления справедливости ничего не пожалею! Жизнь отдам!» Такие слова в Думе хорошо кричать. Прогавкал и смотался, век говоруна не найдешь. Справедливость, она что, на прилавке магазина лежит и ценничек прилеплен? Справедливость неизвестно где находится, пока ее отыщешь, тебя десять раз через мясорубку провернут. А давно известно, фарш обратно запихнуть невозможно.

– Давай откажемся, – неизвестно зачем сказал Гуров.

– Это ты, Лев Иванович, откажешься? Ну прости подлеца! – Станислав наполнил стопки. – Известно, что не помогает, однако выпьем.

Генерал Орлов сидел в кресле, как обычно, опустив тяжелую голову на грудь, прикрыв глаза. Когда Гуров замолчал, Орлов нажал кнопку, сказал:

– Верочка, меня нет, вернусь минут через тридцать. – Взглянул на Гурова: – Лева, зачем тебе это надо? Где ты такое находишь?

– Станислав то же самое сказал более смачно. Совет ты дать не можешь, – утвердительно сказал Гуров.

– Совет в такой ситуации никто дать не может. Но и бросить тебя, Лева, я не брошу, давай разбираться.

Орлов выпрямился, открыл глаза, сонное добродушие с лица исчезло, он облокотился на стол, взглянул на Гурова твердо.

– Первое, господин полковник, ты ни в чем не виноват. Бывший авторитет обратился к тебе, не ко мне, не к Станиславу, потому что считает: лучший сыщик – Лев Иванович Гуров. Суждение субъективное, но такова человеческая сущность. Итак, ты получил информацию. Вопрос, как ее использовать? Самое простое – сделать вид, что никакой информации не поступало. Но если старый чеченец прав и его внук не виноват, то истинный террорист остается не только безнаказанным, он не остановится, прозвучат еще взрывы, погибнут люди.

– А невиновного мальчишку расстреляют, – сказал Гуров. – А я буду это знать и жить дальше…

– Выживешь, – перебил генерал. – Ежедневно убивают десятки невинных людей, страшно, что мы к этому привыкли. Но еще более страшно, что парня убьют от имени закона. Допустим, ты влезаешь в дело, начинаешь копать, встречаться со свидетелями, и на тебя мгновенно присылают телегу.

– И меня мажут дерьмом с ног до головы.

– Лева, замолчи! Что ты все о себе да о себе!

– Я люблю Льва Гурова!

– Нормально! Каждый себя любит. Но дело не в том, что тебя измажут, плохо то, что тебе не дадут работать. Черт побери! – Орлов начал массировать затылок. – Возраст достает, дай мне минералки, – он ткнул пальцем на стоявшие на столе для совещаний бутылки с минеральной водой.

Выпив воды, Орлов вновь навалился на стол.

– Нужна легенда прикрытия. – Он несколько раз глубоко вздохнул и продолжал: – Отправляйся к себе, пиши на мое имя рапорт, мол, состоялась встреча с заслуживающим доверия источником, который сообщил, что взрыв в автобусе был организован группой боевиков, мальчишку использовали втемную.

– Убежден, так оно и было, – сказал Гуров.

– Жизнь покажет, важно, что мы не говорим о невиновности осужденного, лишь предполагаем, что он действовал не один. Из чего следует: розыскные мероприятия следует продолжать.

– Петр, тогда я должен заводить розыскное дело, которое мгновенно берут под контроль, каждый день меня будут выдергивать на ковер, и я не работать буду, а отписываться за каждый сделанный шаг. – Гуров развел руками, достал сигареты, но, взглянув на генерала, убрал пачку в карман.

– Опер-важняк! – Орлов самодовольно улыбнулся. – Ты стоящий сыщик, но все еще Лева из Могилева. Я беру твой рапорт, отправляюсь к заместителю министра Бардину, где выражаю свои сомнения в правдивости полученной информации. После чего пишу на рапорте резолюцию: «Прошу проверить и получить подтверждение». Характер полковника известен, Гуров подает рапорт о предоставлении ему очередного отпуска. Полковник Крячко тоже уходит в отпуск. Когда на тебя начинают катить телегу, я заявляю, что мы в курсе, но против. Обычный российский бардак. Президент издает Указ о прекращении военных действий, а генералы посылают бомбардировщики. Так кто может разобраться в ментовских разборках?

– Верочка сообщает лучшей подруге, что мы с тобой поссорились, – добавил Гуров.

– Неплохо, но это детали, главное, тебе никто не может помешать доказывать свою правоту. Ты не защищаешь чеченца, ты ищешь его сообщников, трудишься, не жалея живота и собственного отпуска.

Гуров встал и пожал Орлову руку.

– Все меня спрашивают, почему я не генерал? – Гуров в первый раз за время разговора улыбнулся. – Вот поэтому я и не генерал, а Орлов – генерал.

Глава 2

Григорий Давидович Котов и Валентин Николаевич Нестеренко, обоим под пятьдесят, имели схожие судьбы. Четверть века работали в розыске, обоих уволили из милиции за нежелание угождать начальству, оба постоянно имели по каждому вопросу собственное мнение, не «брали» и не «давали», не пили с нужными людьми и вообще, несмотря на долгие годы службы, в ментовской среде не стали людьми «своими». Что русский полковник Нестеренко, что еврей подполковник Котов были людьми плохо управляемыми, неудобными и не всегда предсказуемыми. Когда у обоих выслуга лет и возраст оперативников развязали руки услужливым кадровикам, Котова и Нестеренко тихо спровадили на пенсию, словно от опытных сыщиков в милиции, как на базаре в воскресный день, не протолкнуться.

Станислав Крячко знал «ребят» давно и весной, когда Гурову понадобились свободные от службы оперативники, собрал пять человек, но Лев Иванович после работы оставил лишь Котова и Нестеренко, остальные по различным причинам полковника не устраивали. Сейчас, когда Гуров попросил Станислава пригласить ребят на собеседование, оба откликнулись незамедлительно. Схожие возрастом и судьбами, они очень разнились внешне, да и характерами.

Голубоглазый, русоголовый, с обозначившимися залысинами Валентин Нестеренко держался подчеркнуто прямо, походил на военного отставника, при решении вопроса был нетороплив, но, решившись, действовал быстро, края не знал. Еврей Гриша Котов, хотя и был евреем только наполовину, но внешностью всякие сомнения в своей национальности он исключал. Черный, сутулый, лохматый, носатый – казалось, Котова можно лишь толкнуть и зашибить. Сколько уголовников поймались на этот крючок, Гриша не помнил. Он не занимался спортом, был жилист и силен от природы, ну и, естественно, пару приемов в уличной драке мог применить. В работе Котов походил на удава, мог сутками лежать в засаде, ждать, терпеть, но если хватал, то намертво.

Гуров встретил оперативников доброжелательно, однако без панибратства, внимательно оглядел, словно за несколько месяцев они могли измениться, спросил:

– Будем работать?

Котов лишь кивнул, считая вопрос риторическим и не заслуживающим ответа, и уселся в кабинете за ничейный стол, который стоял слева от двери.

– У меня деньги с прошлого раза остались, – сказал Нестеренко, смотрел безразлично и одновременно с хитрецой. – Надо мной крыша не течет. Однако со Станиславом и с вами, Лев Иванович, я завсегда пойду.

– И далеко вы, господа, со мной пойдете? – спросил Гуров, решая, в каком объеме необходимо сообщить информацию.

– Как и положено, на полшага позади командира, – ответил Нестеренко. – Ты, Лев Иванович, не пугай, говори что положено, ставь задачу.

– Желательно иметь дело с разбойниками, а не с коррумпированной спецслужбой, – вставил Котов, вытаскивая из кармана носовой платок: Григория круглый год мучил насморк.

– Гриша, ты не в магазине, где большой выбор, – заметил долго молчавший Крячко. – Сам знаешь, как карта ляжет.

– История со взрывом автобуса в Марьиной Роще вам известна. Пять трупов, из них двое детей, преступник задержан, осужден, содержится в камере смертников, адвокат подал прошение о помиловании, – сказал Гуров.

– Известно, пустые хлопоты, шлепнут чечена, – сказал Нестеренко. – Мне говорили, дело простое и ясное, как таблица умножения.

– Валентин, я тебе говорил, антисемитизм и национализм унижают достоинство человека, – заметил Котов. – Однако, Лев Иванович, вставать сегодня на защиту чеченца не ко времени, люди не поймут.

– Защищать евреев уже два тысячелетия не ко времени, – усмехнулся Гуров. – Вас в печку никто лезть не заставляет. Я получил достоверную информацию, что теракт организован группой, а задержан и осужден лишь один. Остальные, по-вашему, на лугу пасутся, цветочки нюхают?

– Выходит, МУР и ФСБ эти цветочки сорвали, а корешки оставили? – удивился Нестеренко. – А что генерал-лейтенант Орлов? Лев Иванович, вы Петру доложили, а он спать отправился?

– Ты, Валентин, полковник? И я полковник, у нас одна компания. У генерал-лейтенанта своя компания. Замминистра Бардин мою инициативу не поддержал, мой рапорт похерили, мы со Станиславом взяли отпуска, хотим доказать, что звезды на погонах и звезды в голове суть вещи разные.

– Извини, Лев Иванович, ты хочешь бодаться с дубом, начальники не просто генералы, они представляют систему. Но вы человек разумный, живете по своим законам, однако отпускные получить не забыли. А мы с Григорием за что будем горбатиться?

Котов был умнее приятеля и тоньше, не верил Гурову, догадывался – изложили легенду, и помалкивал.

– Ты, Валентин, оборзел, за дурака меня держишь, – сказал Гуров неприязненно. – Есть люди, которые заинтересованы в нашей работе. Три тысячи ежемесячно, расходы, в случае успеха – премиальные.

– Годится! – Нестеренко кивнул.

– А мне – нет! – заявил Котов. – Я на старости лет наконец женился, супруга потомства ждет, мне страховка необходима. Сто тысяч в случае смерти и пятьдесят при увечье.

– Еврей, он всегда умный, – сказал Нестеренко.

– Оформлять бумаги или на слово поверите? – поинтересовался Гуров.

– В таких вопросах шутки неуместны, – сухо ответил Котов. – Вы, Лев Иванович, извините, тоже смертны. Обговорите вопрос где следует, поверим на слово.

– С деньгами решили. – Гуров открыл лежавшую перед ним папку. – Григорий, ты прав, но настроение твое мне не нравится.

– Мне тоже, – ответил Котов. – Только это не мое настроение, а российская действительность. В мае мы шли к выборам, видели свет в конце тоннеля. Сегодня мы из тоннеля вышли, оказались у негра в жопе. Я свою жизнь особо не ценю, а жена и ребенок должны на хлеб иметь.

– Суров мужик, – Нестеренко состроил гримасу и, пытаясь разрядить обстановку, рассмеялся.

Гурову действительно не нравилось настроение Котова, возможно потому, что походило на внутреннее состояние самого Гурова. Он хотел было оперативнику выговорить, предложить отказаться, взглянул на Станислава, который отрицательно покачал головой, сдержался и сказал:

– Работа обычная, установочная да розыскная. Хотя все мы отлично знаем: в нашей профессии никто не ведает, что ждет за углом дома. Мы имеем определенное преимущество. – Гуров начал загибать пальцы: – Деньги и свободу маневра, нас никто не подгоняет, станет жарко, можем отступить.

– Мы не знаем, почему власти прекратили работу, ограничились одним парнем, – не унимался Котов. – И мне очень не нравится, что Петр Николаевич оставил ваш рапорт без внимания, пошел к замминистра. Данный вопрос в ведении начальника главка, ему нет необходимости…

– Ты, носатый упрямый еврей! – перебил Нестеренко. – Тебе предлагают твою работу, и перестань трепаться.

– Отчего же, мне ваше мнение крайне интересно, – впервые совершенно искренне сказал Гуров. – Если опытный оперативник рассматривает вопрос под таким углом, то на него аналогично могут реагировать ребята в МУРе и ФСК, когда они узнают, что мы интересуемся их свидетелями. А без последних нам никак не обойтись.

– Не согласен, – вмешался Крячко. – Григорий знает лично полковника Гурова и генерала Орлова, знает об их дружбе, потому и делает выводы. На Петровке нас давно забыли, в ФСК знают лишь по званиям да фамилиям. Никто не станет раздумывать, примут как обычную милицейскую склоку. Ну, не поладил важняк с генералом, случается.

Как и обычно бывало, Станислав погасил страсти. Гуров усмехнулся, подмигнул Котову, сказал:

– А ты, Григорий, много будешь знать, хуже станешь спать.

– Лев Иванович, клянусь, никогда не желаю знать лишнее. Я от того-то, чем располагаю, изрядно устаю.

– Вот и прекрасно. Разделите с Валентином свидетелей поровну, сделайте на них установки, познакомьтесь, лишних вопросов не задавайте, ни в коем случае не ловите на противоречии. В принципе займите такую позицию, мол, начальство считает, что террорист был не один, а вам лично все это надо как прошлогодний снег, и работаете вы из-под палки, через силу. С кем можно выпить, угощайте, но ни о чем не спрашивайте. Вот, мол, встретился с хорошим человеком, приятно… А был там кто еще, да гори оно голубым огнем. Если человек считает, чеченцев надо стрелять, – стреляйте, считает, надо с ними замириться, – замиритесь.

– Не обижайте, Лев Иванович, все поняли, – сказал Нестеренко, обернулся к Котову, тот согласно кивнул.

– Отлично. Завтра получите деньги, две машины, одного водителя – на всякий случай. – Гуров взглянул на Станислава. – Договорись со Светловым, думаю, Василий Иванович не откажется.

– Чапаев? Да его хлебом не корми, дай вернуться в седло, – ответил Крячко.

– Всего наилучшего, – Гуров распрощался с оперативниками, проводил до двери. – У тебя, Станислав, задача посложнее. Нужно раздобыть этих свидетелей. Можно, конечно, через прокуратуру, поклониться в ножки старому хрычу Игорю Федоровичу.

– Непростой мужик, вроде и друг старинный, и мужик порядочный, но может упереться. Скажет, мол, человек осужден, кассация отклонена, и все.

– Может, – согласился Гуров. – Поэтому попробуй ты в МУР сунуться. Там хоть кто-нибудь из наших остался?

– Брызги! Кого-нибудь отыщу. Броня у меня – из пушки не пробьешь. Гуров – человек, сами понимаете, не подарок! – Станислав взглянул на Гурова ласково. – На такую наживку можно десяток карасей наловить. Гуров бодается с генералом Орловым, они двадцать лет бодаются. Баре дерутся – у холопов чубы трещат. Холоп, естественно, Станислав Крячко, бесхитростный парень, рабочая лошадка.

– Как бы ты жил, если бы меня не было? – спросил Гуров.

– Спокойно, – быстро ответил Станислав и тут же добавил: – Только очень скучно.

– Ну-ну, – Гуров похлопал друга по плечу, – действуй, только учти, в МУРе не одни дураки остались, потому ты много не говори, больше вздыхай, жалуйся. Обмолвись, что гоняют из-за ерунды, словно мальчишку.

– Сделаем, Лев Иванович, к вечеру списочек свидетелей будем иметь.

– Дай бог, – Гуров сел за стол, снял трубку, позвонил Гочишвили.

– Слушаю, – после второго гудка ответил Князь.

– Добрый день, Шалва, надо встретиться. Только с сегодняшнего дня мы друг к другу в гости не ходим. Жди меня в своем «Мерседесе» не у моего дома, а чуть ниже, у дома десять. Шофера отпусти, он меня больше видеть не должен. Через час можешь?

– О чем говоришь? Я не выхожу из дома, жду твоего звонка.

– Договорились. – Гуров подал Станиславу руку: – Нырнем, там увидим, глубоко или нет.

Гуров устроился в «Мерседесе» на заднем сиденье, Шалва занимал место рядом с водителем, который отсутствовал.

– Здравствуй, Князь, – Гуров полулежал, закурил.

– Приветствую, Лев Иванович, – уважительно ответил грузин, повернулся, спинка сиденья угрожающе прогнулась.

– Ты мудрый, понимаешь, раз я с тобой встретился, значит, за дело берусь, – неторопливо говорил Гуров. – Хотя один бог знает, как мне не хочется. Если твой парень действительно не виноват, от данного дела омерзительно пахнет, даже воняет. Потребуются значительные расходы, я пристегиваю трех человек, которых следует застраховать, у них семьи, я в страховке не нуждаюсь.

– Лишнее говорите, Лев Иванович, – Шалва разволновался, перешел на «вы». – Миллион я могу заплатить сейчас.

– Таких денег я у тебя не возьму. – Гуров протянул Шалве конверт. – Здесь данные моих людей, если кто погибнет, выплатишь семьям по сто тысяч. Гарантия – твое слово.

Шалва взял конверт, перекрестился.

– Все записи, что я тебе дал, заучи, конверт уничтожь.

– Ты словно уходишь на фронт, – пробормотал Шалва. – Сделаю сегодня.

– Не сегодня, а сейчас, я буду лежать и ждать, пока ты все не запомнишь.

– Ты мне не веришь?

– Если бы я тебе не верил, не был бы здесь. Ты человек, можешь ошибиться. Учти, мы не наемники, но и не Общество Красного Креста. Я беру у тебя деньги, так как предстоят расходы: зарплата, транспорт, всего не предвидишь. У нас имеется свой интерес в твоем деле, иначе я бы не ввязывался.

– Я понимаю, Лев Иванович, люди не забудут…

– Не перебивай, – Гуров говорил сухо, односложно, был недоволен собой и ситуацией в целом. – Ты ничего не понимаешь, а люди забудут. Ринат по кличке Сека жив, ты его видишь?

– Был живой, найду.

– Мелик Юсуф, Рафиз Рза? – спросил Гуров.

– Оба в Москве, могу позвонить.

– Собери всех троих, надо переговорить. Найди маленькое частное кафе, можно то, что было в последний раз, когда вы меня подставили Челюсти. Пока я не начал работать, на меня не обращают внимания, но вскоре обратят, всякое общение придется прервать. Я сам на тебя выйду, организую канал связи. Если явится человек и передаст от меня поклон, значит, это мой человек.

Шалва смотрел на чеканный профиль Гурова, на его сильное, вольготно раскинувшееся на заднем сиденье тело и думал, что же за человек этот мент? Почему он не такой, как остальные, что ему до жизни одного чеченского парня? Он, Шалва, Князь, авторитет, знает милиционера больше двадцати лет, но практически ничего о нем не знает.

– Я тебе дам сейчас тысяч триста, трать как считаешь нужным, – сказал Шалва, поднимая с пола кейс.

– Что это за деньги, Князь?

– Мои деньги, я с них налоги плачу. – Шалва щелкнул замком.

– Пятьдесят, убьют, деньги пропадут, я рисковать не могу. – Слово «убьют» в устах Гурова не имело вкуса, звучало незначаще, обиходно. – Лучше, если людей ты соберешь сегодня вечером, после шести я буду дома.

Гуров рассовал пачки долларов по карманам, хлопнул Шалву по плечу, легко выпрыгнул из машины.

Крячко с Гуровым подъехали к кафе ровно в восемь. Станислав припарковал «Мерседес», оглядел сумрачный переулок, недовольно пробормотал:

– Умыкнут к чертовой матери.

Гуров тоже с сомнением осмотрелся, из стоявшего рядом «Вольво» вышел невзрачный мужичонка, отхлебнул из банки пива, уверенно произнес:

– Можете не беспокоиться, господа, приятного вам аппетита.

– Спасибо. – Гуров направился к зеркальным дверям, на которых в отличие от прошлого раза не висела табличка «Закрыто». Гуров вошел, узнал ловкого мужчину, который исполнял роль швейцара, гардеробщика, при необходимости и вышибалы.