Текст книги "Почерк палача"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А я тут при чем? Шлепнули парня в стороне, у мастерских Егора. С меня спрашивать не по совести, господин полковник, – плаксиво запричитал Полоз.

– Покойник от тебя шел, собака след взяла. Да и что ночью он тут гулял? Лунатик, что ли? Да, еще, – он взглянул на секретаршу. – Девчонку не трогай, работает и работает. – И ушел.

Всей группой проехали к Гурову. Гойда, которому приходилось писать больше всех, занял стол Станислава. Тут прибыли и сыщики Валентин Нестеренко и Григорий Котов, они бросились к ничейному столу, Гуров, естественно, занял свой, на ногах остался один Станислав.

Гуров взглянул на друга с хитрецой и сказал:

– Дело непосредственно поручаю тебе, друг милый, так что рассиживаться некогда. Командуй. Я выскажу свое мнение, а ты как хочешь – считайся с ним или нет. Убийство привязано к нашему делу лишь наличием станций. Но раскрывать его необходимо, действуй. Зона поделена и принадлежит авторитетам Сухому и Крещеному. Первый держит Полоза, мальчишка из новой волны, а Крещеный имеет пять ходок, старая кость, видал, приличную станцию совсем сожрал. Разговаривая с людьми, ты можешь сыграть на этом противостоянии. Все. Командуй. – И он закурил.

Оперы Нестеренко и Котов не служили в министерстве. Бывшие сотрудники, теперь пенсионеры, они работали в частном сыскном бюро, подчинялись давнишнему приятелю Крячко и уже не в первый раз «пахали» в группе главка. В благодарность генерал помогал бюро, а возможности у Орлова были значительные.

Гриша Котов был невысокий носатый еврей, Нестеренко Валентин – рослый русак и ярый антисемит, любивший Гришку, как может только любить одинокий пятидесятилетний мужчина. Котов заставлял друга читать в свободное время Библию, в иудейскую веру не перевел, но уважать свой народ заставил. Все это не имело к работе никакого отношения, но Гуров считал, что у хорошей пары оперативников должна на двоих иметься одна пуповина. По такому принципу группа и была слеплена: Гуров – Крячко четверть века вместе на оперативной работе. Нестеренко и Котов столько же в милиции и никак не могут решить между собой вопрос о происхождении Христа.

Генерал Орлов стоял несколько в стороне, своих ребят он любил, следил, чтобы не шалили, и даже себе не признавался, что завидует интуиции и таланту Гурова.

– Господин следователь прокуратуры, мы вас внимательно слушаем. Гриша, записывай, – сказал Станислав.

– Сегодня же съездить в больницу к жене погибшего. Главный вопрос. Находился ли он дома вчера вечером, когда пришел, ушел, как себя вел, что говорил? Почему деньги, собранные бригадой, не оставил дома? Лев Иванович, это я попрошу сделать вас. Еще нужно побеседовать с людьми из группировок Сухого и Крещеного, выслушать их мнение об убийстве. Исполнитель – Станислав. Время – до завтрашнего утра.

– А не мало мне будет, Игорь? – ласково поинтересовался Станислав.

– Окажется мало – добавим, – вставил Гуров.

– Кстати, Лев Иванович, надо бы съездить в морг, выяснить все о пуле, – невозмутимо продолжал Гойда. – Валентин и Григорий, вы не были на месте преступления, как я понимаю, Лев Иванович сделал это умышленно. Поезжайте, почувствуйте атмосферу, установите, с кем из рабочих Полоза поддерживал связь убитый.

– Да кто же нам скажет? – возмутился Нестеренко.

– Никто, – ответил Котов. – Для этого и требуется такой нос, как у меня, тут унюхать надобно. И твоего боевого коня мы сначала загоняем на яму в хозяйство Полоза, потом я торгуюсь и мы перегоняем его к Рощину.

– Вроде до утра, господа сыщики, вам работы хватит, – задумчиво произнес Гойда. – Затем мне очень не нравится сам выстрел в затылок. Выстрел палача. Придется покопаться в биографиях. Пожалуй, этим я займусь сегодня же.

– Ну, слава богу, – облегченно сказал Станислав. – А то я уже решил, что ты деваху завел.

– Лев Иванович, у вас что имеется? – спросил Гойда.

– Имеется, но не скажу, – ответил Гуров. – Понимаешь, Игорь, поешь ты здорово, но души в твоих словах нет. Ты каждому оболтусу обязан внушить, что только на него и надежда. Иначе они и работать будут, как ты излагаешь, от сих и до сих. Десять минут на треп и пошли.

– Покойный уходил от Полоза спокойно, шел с человеком, которому доверял, – высказался Станислав. – Почему не по шоссе? И вообще, куда они шли?

– Я вас, оперативников, не пойму, – Гойда пожал плечами. – Ведь вопрос в том, почему застрелили парня? Получим ответ, так и составим всю картину.

– Каждый об этом думает, – тихо сказал Котов. – Но и каждый знает, что никогда окончательный ответ не получаешь сразу. Ищем подходы или, как говорят в геометрии, пытаемся сделать дополнительные построения.

– Почему они все время шли параллельно шоссе, а, сделав выстрел, убийца сразу вышел на шоссе? – спросил Нестеренко.

– Ночью люди на шоссе привлекают к себе внимание. Калымщик – дурак, может приостановиться, предложить подвезти. Значит, мог запомнить. Убийца сразу вышел на шоссе, так как за ним пришла машина, – объяснил Гуров. – Все! По коням!

Ресторанчик построили с год назад, и он не отличался от подавляющего большинства своих собратьев, которые нынче появились в Москве. Не модный, не звонкий, он не привлекал к себе особого внимания. Располагался ресторан недалеко от Окружной и назывался «Веселые парни», его хозяин – азербайджанец лет сорока, крепко сбитый, – имел всегда под рукой бейсбольную биту и пистолет на случай крутых разборок. Посещали ресторан в основном мужчины, встречались и женщины, подруги крутых парней и проститутки, потерявшие и повидавшие все на свете. «Девочек» не трогали, считая, что они своим присутствием сглаживают криминогенную обстановку.

Сюда заходили боевики тихо враждующих группировок и менты в штатском, о коррумпированности которых знали все, даже в отделе кадров. Живучесть таких ментов основывалась на их крайне умеренном аппетите. Скромный ужин да бутылка в карман, вот и все дела. Вечера здесь проходили однообразно и тихо, хулиганов не уважали, а сильно пьяных отвозили домой друзья.

Азер, так в быту между собой звали хозяина, устроился хорошо, коньяк ему привозили с родины, овощи сбрасывали проходящие в город фуры, за мясо, правда, приходилось платить, но и готовил он его отменно.

Когда в зал вошли двое мужчин, Азер слетел со своего «капитанского мостика», встретил гостей молчаливым поклоном, он знал, что прибывшие рекламу не любят, да и не нуждаются в ней. Хозяева техстанций Анатолий Полоз и Егор Рощин хотели после тяжелых суток слегка расслабиться, перекусить и решить кое-какие вопросы.

Кокетливая блондинка сразу принесла закуски и спиртное, вкусы гостей здесь были прекрасно известны.

– За упокой души раба Божьего! – поднял тост Полоз.

Рощин кивнул и молча выпил.

– Егор, мы тут посоветовались и решили на полгодика освободить тебя от налогов. Крещеный недоволен, не дело, говорит, когда на одной трассе бедный и богатый стоят.

Предложение оказалось столь неожиданным, что Рощин, наполняя рюмки, плеснул на скатерть.

– И сколько с меня опосля за такой подарок возьмут? – спросил Рощин, твердо решив отказаться.

– То не я решаю, сказано, что бесплатно. Отдай мне мальца своего, Илюшку. Я за него тебе подъемник подарю, твой совсем плохой, а мне по случаю немецкий задешево достался.

– Мне завтра платить, пусть приходят, как обычно, я в должниках в жизни не ходил, – сказал Рощин и словно камень с души снял.

– Мудак ты, Егор, я же тебе слова Крещеного передал, коли не по нраву, то с ним и объясняйся. – Лицо Полоза набрякло. Человеку задарма такие деньжищи отдают, а он еще и несогласный. Верно в народе говорят – у Рощиных дед богатым человеком слыл. Оттого красные и шлепнули его. Вот у Полоза все только пили и забот не знали, а сегодня копейку ни у кого не допросишься. Как ни крути, а советская власть жестче и мудрее была.

Рощину надоело ходить вокруг да около, он спросил напрямки:

– Твои вчера до которого часа шабашили?

– Вроде около двенадцати свернулись. С «мерсом» с ума сошли. Он восемьдесят седьмого года, электроники, как на самолете, а ребята в таком деле, сам понимаешь. – Полоз махнул рукой. – С меня, старого пня, какой спрос? Молодые в десять лет уже кумекают. Я опасаюсь со стороны электронщика пригласить, может выясниться, что он в электронике-то силен, а машину не понимает.

– Так Илья вроде разговаривал с тобой, да чего-то у вас там не сладилось, – сказал Рощин.

– Не знаю, чего он за тебя так держится, ведь платишь ты мало. Поговорил бы с ним, и я бы тебя не обидел, – Полоз глянул вопросительно.

– Супротив желания Ильи не пойду, но уговаривать тоже не стану. Если Крещеный не передумает и позволит встать на ноги, я у тебя кое-что подкуплю. Какой там Илья? Мне после смерти Юрия толковый механик требуется, молодой, современный. Сам знаешь, какие нынче машины пригоняют. Да и клиент уже не чайник, сам разбирается.

Разговор получился недобрый, сильно разные были мужики.

А Гуров сидел в это время в больнице, пристраивал на тумбочке букетик цветов.

Малыша унесли, и мать выпрямилась, смотрела на сыщика ясно, но сторонне.

– За цветы, конечно, спасибо, но вы меня зря мучаете. Неужели вы думаете, что если бы я знала предполагаемого убийцу, то промолчала? Криминала в нашей жизни никогда не было, зайдите в дом, убедитесь. Я сказала следователю ясно и все полностью. Вчера Юрий пришел как обычно, около десяти, трезвый, но с запахом. Ужинали, хозяйские дела обсуждали, я покормила маленького, и мы легли спать. В половине первого зазвонил телефон. Я знаю время точно, потому что очень разозлилась и на часы посмотрела. Юрий трубку сорвал и по матушке послал, мол, знаешь сам, что ребенок у меня. Потом с минуту молчал, слушал, даже рассмеялся, и говорит, мол, если я такой начальник и ты машину пришлешь и заплатишь наличными, то через сорок минут подъезжай к подъезду. Тот ему что-то сказал, а Юра спросил, еще удивился, почему, мол, к булочной, до подъезда бензина, что ли, не хватит? Все. Чаю выпил, сумку взял и уехал.

Гуров вернулся в министерство сильно не в духе: на разговор с женой погибшего он возлагал определенные надежды, которые не оправдались. То ли женщина еще не поняла, что произошло, и не отошла от шока, а возможно, что жили они без любви, и рождение ребенка лишь прибавляло забот. В общем, Гуров ни черта не понял, а он такое крайне не любил. Ребята были в разгоне, и Гуров оказался полководцем без войска. Редко так случается, но телефон зазвонил вовремя.

– Слушаю вас внимательно, – голосом автомата проговорил Гуров, хотя Орлов довольно жестко предупредил его, чтобы не валял дурака, здесь не парикмахерская, человек может звонить в истерике. Представься, мол, и все.

– Здравствуйте, Лев Иванович. Титов говорит, желательно встретиться.

– Подъезжай на Октябрьскую, метров сто от площади в сторону Градских больниц. Понял?

– Конечно. Минут через тридцать, если на мосту в пробку не попаду, – ответил Илья.

– А ты заезжай от Кремля, там свободнее. – Гуров положил трубку, разделся до пояса, умылся и растерся, в общем, освежился.

На месте встречи Гуров сразу увидел долговязого парня, молча прошел мимо, свернул в Нескучный сад. Вскоре он дал догнать себя и не очень дружелюбно спросил:

– Что у тебя?

– Насчет Власова, – ответил Илья.

– Что ж, интересно. И что ты по этому поводу думаешь? – спросил Гуров и, чтобы смягчить свой тон, обнял парня за плечи.

– Не знаю статистики, но, по моему разумению, просто так не убивают. – Илья освободился из-под руки Гурова. – Стрелял человек не из группировки. У них «калашниковы», да и нет дел бандитам до такого парня. Это кто-то из парней Полоза. У нас никто пистолет держать не умеет. А чтобы в затылок, так никогда.

– Ты хорошо стреляешь? – неизвестно к чему спросил Гуров.

– Хорошо. Но у меня, господин полковник, стопроцентное алиби и полное отсутствие мотивов, – зло ответил Илья.

– Полный набор для хорошо подготовленного убийства. – Гуров понял, что от беспомощности несет чушь, и сказал: – У нас одна зацепка – место преступления. Почему жертву потребовалось зазывать к станциям? Что, в Москве около двух ночи другого подходящего места нет?

– В другое место Юрий в такой час не поехал бы.

– Почему? И вообще, Илья, хочешь говорить – выкладывай, а не хочешь – носи в себе. А намеки оставь для девушек.

– Грубый вы, Лев Иванович, не к лицу вам, – неожиданно сказал Илья.

– Извини, меня ваше убийство шарахнуло. Оно вроде как ни к селу, ни к городу и не к месту.

– Да? – Титов остановился.

«Парень собирается сказать что-то важное, а я разговариваю черт знает как», – подумал Гуров.

– А кольцо тебе идет. Ребята обратили внимание?

– Не знаю, они на труп смотрели, – ответил Титов.

– Согласен, я не прав, у тебя серьезные новости, а я грублю, задираюсь. Извини старика.

Парень помолчал, взглянул испытующе и через силу произнес:

– Не знаю, как начать.

– Лучше с самого начала, коли не получается, говори, что легче сказать, – посоветовал Гуров.

– Юра странный парень был, мы и не на работе иногда с ним встречались, – Титов вздохнул и замолчал.

– Как время проводили? Одни или с девушками? – спросил Гуров.

– Пока Юрка холостым ходил, то и девчонки случались. А как он к Светке прилип, так втроем, бывало. Только он ревновать начал, я почувствовал и отстал.

«А говоришь, повода не было», – подумал Гуров и спросил:

– В чем Юра тебе странным казался?

– Фантазия у него была необычная, – ответил Илья и улыбнулся. – Он, к примеру, считал, что в истории с пропавшими машинами и водителями наши соседи, то есть Полоз с ребятами, виноваты.

– Интересная версия и перспективная, учитывая, что Юрия ночью там и убили. – Гуров помолчал. – А он просто фантазировал или какие-то факты приводил?

– О покойниках плохо не говорят, но Бог меня простит, – Илья неожиданно перекрестился. – Юра, бывало, завидовал людям. Так, когда соседи развернулись, стали деньги приличные делать и старые свои тачки на иномарки менять, Юрка аж осунулся. И с каких-таких денег, говорит, так, за здорово живут? Я ему: брось напраслину возводить, не в торговле вкалывают, им украсть негде. Он меня лопухом обозвал, посоветовал внимательнее газеты читать.

– Я знаю, многие из механиков очень неплохо живут, – вставил Гуров и впереди увидел идущую по аллее компанию.

Он подтолкнул Илью в кусты, они продрались сквозь небольшую чащобу и вышли на другую аллейку. Никогда опер Гуров не гулял со своим агентом по улице, тем более по парку, где можно встретить кого угодно. Мир велик, только когда ты чего-нибудь ищешь, а понадобится укрыться, так этот мир тотчас превратится в коммунальную квартиру. В любой момент, хоть на Северном полюсе, встретишь самого ненужного человека. Идешь по пустому парку и в ус не дуешь, а тебе вдруг: «Здрасьте, Лев Иванович, как здоровьишко?» Глядишь, а под кустом компания пузырек распивает, и все только вернулись. А одного из них ты лично пять лет назад в прокуратуру сдавал. А живет твой «лучший друг» в одном дворе с тем же Полозом, и завтра, даже не со зла, а так, язык почесать, сообщает ему, что видел самого Гурова в Нескучном с незнакомым парнем, наверняка ментовским агентом, потому как полковники угро по садам да паркам даже с женами не гуляют. Слово за слово, и вот уже лежит мальчик Илья Титов с перерезанным горлом.

И так ярко опер эту картину увидел, что ему, словно курсистке из дореволюционного романа, плохо стало. Илья заметил, спрашивает:

– Лев Иванович, вам нехорошо?

– Мне не слишком, Илья. Давай несколько минут здесь постоим и разбежимся. Я совсем плохой стал, не спросил, что это ты вдруг средь бела дня свободным оказался?

– У меня отгул был, я и отпросился.

– Понятно.

– Вот так же «понятно» сказал Егор Егорович и отпустил меня. Да, новость у нас, у хозяина деньги появились. Мы теперь старый подъемник в металлолом, а на его место очень приличный у Полоза берем.

– Они дружат?

– Ни в жизнь, но сегодня поутру улыбались друг другу, – ответил Титов.

– Значит, у них отношения лучше стали?

– Сегодня лучше, завтра, может, погрызутся. Хотя нет! – Титов засмеялся. – Они мной торгуют, им дружить следует.

– Как торгуют? – не понял Гуров.

– Давнее дело. Полоз то хочет меня к себе взять, то отказывается. Сегодня у меня спросил, мол, пойдешь ко мне, я тебе сотенную накину? Жмоты. Да я сотенную могу с любого хозяина дорогой иномарки взять. Лишь бы человек был уверен, что машина в хороших руках.

– Ты к Полозу пойдешь?

– Нет. Я из того района вообще ухожу: и ездить далеко, и заработки хреновые.

– Ты обожди с недельку, – попросил Гуров.

– Вы на меня волком не будете кидаться? Тогда обожду.

– Договорились.

Гуров шел прочь и думал о том, что Илья Титов мальчик совсем не простой. То неделю следом по Москве утюжит, то уходить собрался, условия начинает ставить. Что-то ты уши развесил, сыщик. Ситуацию следует с Петром и Станиславом прокачать.

Сверкая генеральскими погонами, Орлов шел по коридорам министерства. Сам того не замечая, в коридорах и чужих кабинетах Петр Николаевич держался совсем иначе, чем в собственном «логове». На людях у генерала появлялась строевая выправка, легкий быстрый шаг, порой он даже что-то напевал. Объяснялась столь разительная перемена крайне прозаически: генералу скоро шестьдесят, он в министерстве чуть ли не первый кандидат на пенсию, за глаза его многие звали «дедом». А он чувствовал себя Петром Орловым, максимум сорокалетним человеком, постоянно готовым к резким оперативным действиям. В кабинете, среди своих, можно распустить живот, сутулиться, даже шаркать и недовольно ворчать. Свои знают ему цену, любят и считают первым сыщиком России, зазнайку Левку Гурова можно не считать, какой он ни талантливый, а его, Петра Орлова, дитя. А на людях иное дело – орел-сыщик, накося выкуси. И совсем не оттого, что боялся пенсии. Просто Орлов себя молодым чувствовал.

Шел генерал к новому замминистра, своему нынешнему непосредственному шефу, с которым в данном качестве никогда прежде не встречался. Знакомы они были более двадцати лет, но вместе не работали.

Когда на освободившуюся вакансию зама назначили генерал-лейтенанта Бодрашова, большинство офицеров министерства обрадовались. Новое правительство расставляло на ключевые посты, как правило, своих молодых соратников. И в министерстве все боялись прихода молодого «варяга», который начнет перестановки, не понимая существа дела, желая отличиться, станет приглашать новичков из молодых, многие из которых сызмальства не любят милиции. Приход на должность замминистра «Бодраша», так старые офицеры называли нового зама, курирующего основной главк – уголовный розыск, вселил в людей оптимизм. Зам был истинным ментом, начинал опером в отделении, служил в МУРе, руководил райуправлением, даже около года работал начальником УВД крупной области.

Хвастаться Орлову было совершенно нечем, но шел он спокойно: с коллегой всегда договоришься.

Секретарь четко поздоровался, открыл перед гостем двойные дубовые двери, и Орлов оказался в кабинете, где бывал множество раз.

– Здравия желаю, поздравляю с назначением, Алексей Алексеевич, – сказал Орлов, которого в первое мгновение несколько покоробило, что хозяин не вышел из-за стола, лишь махнул могучей рукой, указывая на кресло.

В молодости Бодрашов увлекался самбо, был чемпионом «Динамо» в тяжелом весе, имел рост под сто девяносто и вес около ста двадцати. В общем, Бодраш был большой мужик, в отличие от гостя, с отнюдь не простецким лицом, а на службе хорошо ли он относился к кому-то, неважно ли, но был со всеми сдержанно-корректен.

– Здравствуйте, Петр Николаевич. – Хозяин откинулся на спинку кресла, оно жалобно застонало. – Уж коли мы столько лет обращались по имени-отчеству, так и оставим. А случится выпить да песни спеть, тогда и поглядим.

Орлов согласно кивнул и сел. Он был без портфеля, даже без папки.

– Знаете, читать не люблю, – неожиданно заявил Бодрашов.

– Я-то как раз знаю, что вы читать любите, но у торшера, либо на боку. Впрочем, положение в главке вы знаете, так зачем мусолить страницы? Мы, с легкой руки Гурова, вцепились в непонятные угоны с пропавшими людьми и теперь мучаемся. Нельзя сказать, что пустышка, но серьезно пока говорить не о чем. Загадочная история, хотя я данное словосочетание терпеть не могу. Загадка самим фактом своего существования доказывает, сколь несовершенен твой разум.

– Дело ведет, конечно, полковник Гуров? Не понимаю я его, шибко сложный.

– Что выросло, то выросло, Алексей Алексеевич.

– Да-да, знаю, дежурные прибаутки вашего управления все министерство повторяет. «Ныряй, здесь неглубоко». «Младшего обидеть легко».

– Слушайте, Алексей Алексеевич, мы, конечно, упрямы, слов нет. Но конкретное преступление в определенном смысле для нас принципиально по нескольким позициям.

– Попробую перечислить, – сказал хозяин. – Пропало около тридцати экипажей, даже для России это многовато. Преступники придумали нечто новое, сыщики не спят спокойно, зная, что противник знает нечто, а они этого не знают. Мы не можем простить около тридцати человек, а может сложиться еще хуже. Сегодня неизвестный нам прием используют лишь несколько человек, но рано или поздно о нем узнают и другие уголовники. Погибнут еще люди, а мы бросимся догонять.

– Если срочно не прооперировать, может родиться легенда, как деловые ловкачи похитили не около тридцати машин с людьми, а три тысячи… Армия ментов с ног сбилась, год ничего сделать не могут. Такие легенды поднимают дух бандитов и деморализуют население. Существует еще один фактор, он масштабом поменьше, но для нас крайне важен. На территории Москвы вблизи от Окружной дороги, между двумя техстанциями, обнаружен труп автомеханика. В этом месте незримо смыкаются зоны влияния двух преступных группировок. Они состоят как из москвичей, так и из бандитов области, и перемещаются в зависимости от обстоятельств.

Обнаруженный нами труп, казалось бы, не имеет отношения к пропавшим машинам и людям. Но я внутренне убежден, что имеет, и самое непосредственное. Автомеханик. Труп в непосредственной близости со станциями обслуживания. И убит он единственным выстрелом из пистолета «ТТ» с глушителем, в затылок, почти в упор. У меня нет никаких данных, а следовательно, и веских оснований, но я убежден, что именно так убивали пассажиров угнанных машин.

– А разве точка зрения Льва Ивановича Гурова не основание? – спросил замминистра, и Орлов увидел в его серых глазах смешинки.

– Основание! – с вызовом ответил Орлов. – Но Гуров до поры до времени помалкивает.

– Задачи серьезные, а вас всего-то три человека и два рекрута, – Бодрашов взглянул на Орлова, прищурился. – Возьмите людей из отделов.

– Я подумаю, Алексей Алексеевич, – ответил Орлов. – Разрешите идти?

Хозяин махнул на гостя своей лапищей, что-то пробормотал и занялся телефоном. Орлов был уверен, что замминистра сказал:

– Проваливай, сыщик.

Орлов вышел от руководства, направился к себе и увидел у открытой двери привалившуюся плечом к косяку фигуру Станислава. Тогда он понял, что передохнуть не придется.

Но друзья есть друзья. Мы еще думаем, а они уже знают.

В приемной Гуров отобрал у секретарши Верочки поднос с чашками и кофейником. Станислав распахнул перед генералом двери и с пафосом заявил:

– Они заняты, кофейничают в семейном кругу.

– Петр, ты выглядишь словно новый полтинник, – сказал Гуров. – Первый, кто заговорит о работе, штрафуется на месте.

– Деньги собираю лично я, – вставил Станислав.

– Судя по твоему виду, Бодраш не изменился. А теперь, так как я всего лишь собираюсь нарисовать психологический этюд, прошу не принимать мои слова всерьез, – сказал Гуров. Станислав моментально ответил:

– Тогда, считай, ты сто лет бездельничаешь в сыске.

Коротко, но точно Гуров рассказал о своих отношениях с Ильей Титовым.

– Чего же ты молчал раньше? – поинтересовался Станислав.

– Плохо, Лева, ты разочаровал молодого человека, даже обидел, – сказал Орлов. – Ни о какой вербовке не может быть и речи, но, разговаривая с молодым парнем, необходимо делать скидку на возраст. В эти годы человек остро восприимчив и обидчив. А ты, желая выбить из его головенки романтику, прешь, как танк. Лева, с таким парнем следует больше советоваться, сомневаться и советоваться. Если он тебе позвонит еще раз, но, боюсь, этого не случится.

– Да что я такого сказал? – возмутился Гуров. – Если он такой обидчивый, пусть отправляется в кружок кройки и шитья. Он с первой встречи должен понять, у нас мужская работа.

– Умный, а дурак! – рассердился Орлов. – Работа мужская, а Илья еще мальчик, хотя и умный, и самолюбивый.

– А как ты меня утюжил первое время? – напомнил Гуров.

– Ты был офицер, а я был тогда не прав. Впрочем, у тебя только вид голубоглазый, а по сути ты хищник, иначе я бы тебя сломал и никакого сыщика Гурова не было бы.

– Хорошо, если Илья объявится, буду вокруг него на цыпочках ходить, – усмехнулся Гуров. – Только сдается мне, что они еще кого-нибудь убьют, из своих я имею в виду.

– Если мы вышли в цвет, – задумчиво произнес Станислав.

– Не хрен хвастаться, никуда мы не выходили, нас вывел случай, – сказал Орлов. – Юрий Власов что-то знал, больше, пожалуй, догадывался, и его ликвидировали практически в собственном доме. Явились мы, причем вели себя неправильно. Сколько убийств в Москве за сутки? Значит, должен был прибыть ленивый, не опохмелившийся участковый, нужно было долго вызывать группу МУРа. Оперативники приехали бы недовольные, злые. А мы скопом. И прокуратура города, и старшие офицеры главка. Ты, Лева, взгляни на себя в зеркало. Может такой франт прилететь рано утром на окраину Москвы, лишь бы взглянуть на труп автомеханика? Продыха нет, пирожок сожрать некогда, а прилетели два полковника со старшим следователем не районной, а городской прокуратуры. Сработали, как… в кино лучше делают. Поймите, мальчики, у них около тридцати захоронений. Убийцы, вурдалаки, так нервы у них все одно имеются, они на каждый чих вздрагивают и спят только после литра выпитого. А мы им гвардию в нос, мол, все, допрыгались, мы теперь с этого места с пустыми руками не уйдем.

– Да не казнись ты так, Петр, – сказал Гуров. – Ведь они уверены, что у нас ничего нет.

– Они сейчас уверены только в том, что смертны. И им страшно, в том они тоже уверены. И мысли у них одни – как от проклятого места подальше оказаться.

Жизнь Вальки Сухотого от рождения складывалась совсем неплохо. Мать с отцом работали на одном заводе, отец – мастером, мать – нормировщицей, жили дружно. Батя, случалось, поддавал, так не без этого, иначе с людьми близости никакой, даже дружком не обзаведешься, и девки смеются. Он и поддавал, да меру знал, дома вел себя спокойно, а лишнее примет – сразу спать. Маманя у Вальки была шустрая и деловитая, когда спала, неизвестно, но обед всегда был готов, квартирка двухкомнатная от завода сверкала, мужики всегда в чистом. В общем, Сухотые жили по тем временам красиво и в достатке. Ни с того ни с сего батя заболел, мужик он был здоровый, врачей не уважал, держался за живот, постанывал, но терпел. Все думали, язва, травами лечили, когда вконец приперло, пошел к врачу. Рентген, срочно в палату, а через две недели его не стало. Рак. Мать была на восьмом месяце. Ее в деревню к бабке. Валентин в восемь лет стал главой семьи. Мать жалел, сестренку народившуюся любил до ужаса, как взрослый ходил с ней гулять, матери, как мог, помогал. Но на деньги, что были в доме, как ни крути, прожить хоть и было можно, но жрать хотелось всегда, даже ночью.

Жили они на Плющихе, мальца, который тут родился, конечно, все знали, и участковый тоже. Парни постарше стали Вальку привечать: то на «шухере» постоит, то в форточку слазает, малолетке ничего не сделают. Так он и начал потихоньку воровать, и все в дом тащит, матери – продуктов на обед, сеструхе – леденцов.

Классе в восьмом Валька от воровства отошел, помог ему в этом школьный физрук. В те годы в моду вошло карате, а дружбан-физрук отработал много лет на Востоке водителем. И там многим хитростям новой борьбы обучился. Физрук друга в школу зазвал, и они в подвале оборудовали зал. Тогда карате спортом не считалось, но известное дело – мальчишек хлебом не корми, дай только подраться.

Валентин к шестнадцати годам сформировался парнем ловким, восприимчивым. По природе ширококостный и сухой, он быстро стал лидером секции, его даже на первенство Москвы среди юношей заявили, так как к этому времени карате стало спортом.

Десятый класс. Валька учился средне, но не плохо, даже на дополнительные занятия оставался. Физика ему нравилась. В марте, уж экзамены на носу, идет он из школы домой и слышит тонкий голос:

– Караул! Помогите!

А сестрин голос Валентин с ее пеленок узнавал, вот и рванул, как молодой лось. Каких-то три парня во дворе с девчонки, считай, всю одежонку сорвали и на скамейку уложили. Валентин как увидел, в глазах потемнело, больше ничего не помнит. Очнулся он уже связанным в милиции. Оказалось, он одному парню руку сломал, другому – нос, а у третьего нашли тяжелое сотрясение мозга.

Участковый за него бился, школа писала в прокуратуру, да, к несчастью, придурок, что головой сильно ударился, оказался сыном секретаря райкома. И перед милицией, как позже перед судом, встала дилемма: либо попытка изнасилования была, тогда всем троим сроки солидные светили. Либо хулигану Валентину Сухотому все померещилось, и он, используя свое физическое превосходство, невинных интеллигентных мальчиков изувечил, тогда у него чистая статья за хулиганство, нанесение тяжких телесных повреждений со стойким нарушением здоровья.

Первый секретарь райкома партии в начале восьмидесятых являлся полновластным хозяином района, так что вопрос, кто в произошедшей истории виноват, дальше дворовых хозяев не поднимался.

В семнадцать лет Валентин Сухотый получил три года, и жизнь его резко сломалась. Лагерь малолеток отличался от лагеря для взрослых, пожалуй, лишь жестокостью. У Валентина была первая «ходка», поначалу его хотели согнуть, сделать «шестеркой», а то и «опустить». Но он вырос на улице, законы ее знал, драться умел как никто в отряде, и местные паханы быстро поняли – новичка лучше, а главное выгоднее, пригреть.

Через три года на волю вышел форменный преступник, сильный, злой и если не с высшим, то точно со средним воровским образованием. Главная трагедия парня заключалась в том, что он уверовал: человек человеку – волк, существует лишь один закон – закон клыка.

Но неполных десять лет он все-таки проучился, книжки читал и по сравнению с остальными был парнем очень даже образованным. Мать к тому времени спилась, любимая сестра уехала с каким-то азербайджанцем далеко, но участковый его не забыл и Валентина в квартиру прописал. И тут без какого-либо перерыва Валентину не повезло снова. Школьный его дружок оказался агентом угро, и на первой же краже из дерьмовой палатки его снова взяли. Он не имел даже возможности вольготно вздохнуть, как вновь получил пять лет и оказался за решеткой.