Текст книги "Еще не вечер"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Роли и исполнители

Отари дал задание установить, куда мог торопиться погибший в катастрофе Важа Бахтадзе. Распорядившись, выглянул в окно, позвал водителя машины:

– Расскажи, Гурам, как ты справился с оперативным заданием? – спросил майор у явившегося сержанта.

Если отбросить восклицания, лирическое отступление и заверения водителя, что он давно к оперативной работе готов, полученная информация сводилась к следующему.

Кружнев на просьбу о помощи откликнулся охотно. Среди разбросанного инструмента сразу нашел баллонный ключ. Водитель загодя завернул одну из гаек до упора и в присутствии Кружнева пытался ее отвернуть. Кружнев, смущенно улыбаясь, водителя отстранил и быстрым рывком ключ провернул.

– Товарищ майор, у гражданина руки просто железные. Такой худой, немолодой, мне стало стыдно, – закончил доклад водитель, – он мне понравился, молчаливый. Неужели он?..

– Спасибо, Гурам, – перебил Отари. – Ступай работай…

Оставшись один, майор накрутил номер гостиничного телефона Гурова, но трубку не сняли. А известить Гурова о новостях было необходимо. Возможно, информация не стоит и копейки. Но вдруг она что-то может дать подполковнику, какую-нибудь зацепочку. Отари позвонил дежурному.

– Бондарчук ко мне.

– Человек в очередном отпуске, товарищ майор.

– Я вас не спрашиваю, где кто находится, говорю ясно, лейтенанта Бондарчук ко мне, быстро! – Отари ударил трубкой по абсолютно невиновному аппарату, снова позвонил Гурову в номер, выслушав десяток длинных гудков, бросил трубку. Выдернул из папки лист бумаги, начал писать Гурову записку.

Гуров не предполагал, что физрук санатория, красавец, атлет Толик Зинич – существо мыслящее. Сейчас, сидя с ним в кафе, Гуров свою ошибку признал. Толик смотрел остро, явно искал какое-то решение. Гуров ему, естественно, поддерживать разговор не помогал. Молчали.

«Ну, узнал ты: колесо у машины отвернули, катастрофу подстроили. Что тебя беспокоит, корежит? У тебя, казалось бы, кроме сплетен, другой темы для разговора нет. Почему мне не расскажешь? Ведь такое интересное, потрясающее событие в скучной монотонной жизни курортного межсезонья. Давай, красавец, не медли, – подталкивал Толика мысленно Гуров. – А так я о тебе нехорошее подумать могу. Тебе-то уж совсем пугаться нечего».

– Да, жизнь, черт бы ее побрал. – Толик допил кофе, взял пустые коньячные рюмки. – Повторим?

– Я пас, ты же, Толик, знаешь – у меня… – и Гуров ткнул себя пальцем в область живота.

– Ну, а я, извините. – Толик отошел к стойке, вернулся не с рюмкой, со стаканом.

– Зачем? Вроде за тобой не водилось.

– Сегодня надо – нервы, мозги набекрень. Неприятности у меня, Лев Иванович.

– До сегодняшнего дня ты меня Левой звал, – усмехнулся Гуров.

– Так извините. – Толик отхлебнул, взглянул затравленно. – Посоветоваться хочу, а когда в человеке заинтересован, надо к нему обращаться с поклоном и уважением.

– Еще раз здравствуйте. – В кафе вошел Артеменко. – Не говорю «день добрый», так как день сегодняшний никак добрым не назовешь.

Толик, увидев Артеменко, втянул голову в плечи, проглотил остатки коньяка и встал.

– Ну, желаю, дела у меня.

«Не вовремя явился Артеменко», – думал Гуров, разглядывая свою чашку, такую чистую, словно он из нее не кофе пил, а только что прополоскал водой.

– Минуточку, – остановил Толика Артеменко. – В милиции были?

– Когда паспорт получал.

– Повторяю вопрос для дураков. Вы сегодня в милиции были?

– Я без приглашения только в кабак захожу.

«Какой острый оказался парень, – удивился Гуров. – Ни черта я в людях не понимаю».

– Советую зайти к начальнику розыска и рассказать, чем вы вчера занимались около девяти вечера, – холодно и равнодушно произнес Артеменко. – Очень рекомендую, вам впоследствии жить будет легче. Я майору о вас ничего не сказал. Не оттого, что вас люблю, а оттого, что майор очень хитрый. Но самый хитрый в вашем городе – в Москве – простак.

– Ничего не понял. Пока. До вечера. – Толик отсалютовал и вышел.

– Имеющий уши да услышит. К вечеру его найдут. – Артеменко взял пустую рюмку Гурова – Ну что? По пятнадцать капель?

– Владимир Никитович, для вас лично могут сварить чашку кофе? – спросил Гуров, отметив, что сегодня все перешли на «вы».

– Коньяк не будете, понимаю, вам надо иметь чистую голову, – сказал Артеменко, усмехнулся. – Кофе вам лично сейчас приготовят.

Он подошел к стойке, что-то сказал, буфетчица кивнула, налила рюмку коньяку и исчезла в подсобке.

– Сейчас сварят. – Артеменко поставил рюмку, поддернул штанины своих кремовых безукоризненно отутюженных брюк, сел, качнув покрытый пластиком стол, неуверенно стоявший на своих хлипких алюминиевых ножках. – Интурист, первый класс! Бедная Россия! – Он тяжело вздохнул. – Патриот я, патриот! Ни за какие коврижки, даже цельнозолотые, туда не поеду. Получить нормальный кофе можно лишь по блату, на стуле чувствуешь себя, словно эквилибрист на проволоке. Нет конкуренции – ничего нет. Лозунгами дело не исправишь, да и лозунгов в послевоенное время прозвучало слишком много. От призывов и заверений оглохли. Ну, что вы молчите? Сегодня у нас гласность. Не знаю, как с большой трибуны, а тут-то, один на один, можно говорить, что думаешь.

– Вот я и думаю, – произнес наконец Гуров.

– О чем, если не секрет?

– Вы поссорились с Майей, в милиции узнали неприятную новость, взвинчены, загораживаетесь словами. И беспокоят вас отнюдь не вопросы глобальные, а бытие дня сегодняшнего.

Артеменко не ответил, пригубил коньяк, посмотрел Гурову в глаза:

– Устал я, Лев Иванович. На людях я ни минуты не бываю самим собой, играю.

– Кто заставляет?

– Жизнь.

– Пожалуйста. – Буфетчица поставила на стол две чашки кофе.

Аромат, пористая коричневая пенка неопровержимо доказывали, что в чашках именно кофе.

– На чем и основано ваше могущество, Владимир Никитович! – Гуров взял чашку, поднес к лицу.

– А ведь вы, Лев Иванович, тоже все время играете. Сейчас вы хотели бы задать мне совсем иные вопросы. Например, почему я толкаю Толика в милицию.

– Извините. – Гуров направился к стойке якобы за минеральной водой. «Ну, быстро, думай быстро. Артеменко, только что подавленный, растерянный, сейчас собрался, набирает силу. Сыщик, ты упустил момент, не обострил разговор, слишком долго молчал. Но сейчас уважаемый Владимир Никитович ошибся. Почему он толкает Толика в милицию? Нет. Меня должно интересовать, что ему сообщили в милиции. А он считает, что меня это не интересует. Почему? Он уверен, я знаю? Почему? Ему известно, где я работаю! Давно! С первого дня! От этого и повышенный интерес к моей персоне. Логично. А зачем ему нужен сотрудник МУРа? Если он преступил черту, ему требуется помощь УБХСС либо КГБ. Он не моего профиля. И он точно знает разницу в работе ведомств».

– Так что случилось с нашим обаятельным Толиком? – спросил Гуров, усаживаясь за шаткий стол.

Артеменко пропустил вопрос мимо ушей.

– Надеюсь, кофе вам нравится, – сказал он любезно, поднимаясь из-за стола. – Пойду к нашей красавице замаливать грехи.

Одну чашку Гуров выпил, вторую взял с собой в номер.

На письменном столе лежал конверт. Вскрыв его, Гуров прочитал записку Отари. Вот тебе и хиленький Кружнев с постоянно заискивающими и виноватыми глазами. «А ведь я однажды обратил внимание на его ловкость и силу. Когда?» И Гуров вспомнил, как стоял на набережной, у ограды, смотрел на прибой. С набережной на пляж полукругом спускалась довольно крутая лестница, в длину метров тридцать, не менее. По лестнице поднимался человек. Гуров еще отметил, что с такой легкостью ступеньку может перепрыгивать лишь спортсмен, и удивился, узнав Кружнева. «Молодец, подумал тогда Гуров, – мне так никогда не подняться», – но значения увиденному не придал.

Сейчас он, забыв о кофе, складывал из записки Отари стрелу. Сложив, пустил по номеру, сопровождая взглядом ее конвульсивное порхание.

Итак, скрывается ли что-нибудь за незаметной мощью Кружнева? Ну, занимается человек по системе йогов, делает утром двести-триста приседаний. Прекрасно. «Он не такой лодырь, подполковник, как некоторые».

Мысли прыгали не через ступеньку вверх, а шарахались из стороны в сторону. «У Отари в гостинице свой человек. Почему не сказал? Кружнев. Виноватый, растерянный, узкоплечий, пришибленный, тихий пьяница. Вот! Поймал. Он сильный и ловкий. Мужчина, обладающий такими качествами, если и не выпячивает их, демонстрируя свое превосходство над окружающими, то уж никак и не скрывает. Зачем бухгалтер пытается выглядеть не тем, кто он есть? А возможно, он и не бухгалтер, и не пьяница, и даже не Леонид Тимофеевич Кружнев? Будем работать», – решил Гуров, поднял с ковра записку Отари, порвал и спустил в унитаз: на войне как на войне.

Кофе остыл, но Гуров выпил его с удовольствием и самодовольно подумал: «Хоть и не гений, но что-то в тебе, сыщик, есть, искрит порой. Самовлюбленность в тебе есть, она и искрит». Гуров вспомнил последнюю строчку в записке Отари: «Кружнев утверждает, что именно он сегодня в девять утра должен был ехать на «Волге» за цветами для Майи Степановой». «Черт знает о чем думаю, главное упустил. Значит, претендентов на место покойника не два, а три. Из них двое лгут, а, по моему предположению, кто лжет, тот и преступник. Но не крутили же гайки двое, это уже полный бред».

Гуров сел в кресло, вытянул ногу, закрыл глаза. Начинаем сначала. Майя и Артеменко знакомы давно, взаимоотношения сложные, возможно, любовь, перешедшая в ненависть, ревность, шантаж. Без дополнительной информации в этой паре не разобраться. Толик? Необходимо узнать, на что намекал Артеменко!

Гуров набрал номер горотдела, соединился с дежурным:

– Здравствуйте. Передайте Отари Георгиевичу: необходимо срочно допросить Анатолия Зинича.

– Понял. Кто такой этот Зинич?

– Майор знает. Выяснить, чем Зинич занимался вчера, около девяти вечера.

– Понял. Кто говорит?

– Какой же вы оперативник? – вспылил Гуров. – «Кто говорит?» – передразнил он и положил трубку.

Какое отношение к истории может иметь Кружнев? Майя с Артеменко давность своего знакомства не столько скрывают, сколько не афишируют, для этого может быть сколько угодно причин. Кружнев с ними познакомился именно здесь – Гуров сам их знакомил. Если так, то какие причины могут толкнуть Кружнева на преступление? Никаких. А чего он из себя несчастненького и слабенького изображает? И за какими цветами он собирался ехать?

Гуров позвонил Майе – безуспешно. Он заглянул в кафе, затем в ресторан. Нашел ее в холле первого этажа, где она листала журнал мод.

– А, пропащий! Изменяете, завели интрижку на стороне? А по вас тут очаровательная девушка сохнет. Татьяна! – крикнула Майя.

Гуров увидел, что у газетного киоска стоит Таня. Девушку было трудно узнать. В который раз Гуров подумал, насколько одежда, прическа и все остальные аксессуары меняют женщину больше, чем мужчину. Таня была в туфлях на высоких каблуках, отчего фигура и походка стали совсем иными. Скромное платье и в сочетании с ним искусный грим и ухоженные волосы превратили провинциальную простушку в прелестную, даже опасную охотницу.

– Здравствуйте, Лев Иванович. – Она подошла, протянула руку явно для поцелуя.

– Здравствуйте, Таня. – Гуров ограничился рукопожатием, почувствовал запах французских духов. – Все как в сказке про Золушку. Вы очаровательны, неотразимы.

– Благодарю. – Таня сделала книксен.

– Ну вот, Татьяна, твой Лев Иванович. Собственной персоной. Лева, твой друг оказался проходимцем. Накорми дам, мы женщины вполне земные, жрать хотим. – Майя отбросила журнал и встала: – Татьяна, хватай его, иначе последнего мужика лишимся.

Девушки взяли Гурова под руки и со смехом и шутками повели в ресторан.

– На тебя, Лева, известно, надежды никакой, – усевшись за стол, сказала Майя. – Эй, кто там! – Она замахала рукой, подзывая официантку.

Шлепая спадающими босоножками, подошла полная официантка, кивнула, открыла блокнот.

– Паша, бутылку шампанского, обед на три персоны по первому классу. Счет этому седому мальчонке из триста восьмого.

Девушки сидели рядом, Гуров по другую сторону стола. Майя достала сигареты, бросила на скатерть зажигалку:

– Мужчина, огня! Если у вас нет душевного, просто высекайте!

Она была взвинчена, говорила без умолку. Гуров слушал внимательно, а смотрел больше на Таню. То, что ее преобразили косметика и прическа, – это понятно, но у нее изменился взгляд – стал прямым, твердым. Лишь порой она смущалась, опускала глаза, разглядывая покрытые модным лаком ногти.

– Судьба играет человеком, – быстро, словно боялась, что перебьют, говорила Майя. – Вчера покой, «Волга», богатый любовник. Уж извини, Лева, за розыгрыш. Сегодня у меня лишь допросы в милиции да неоплаченная гостиница.

– А где же Владимир Никитович? – спросил Гуров.

– Прогнала. Старый зануда, он, видите ли, обеспокоен сложившейся ситуацией. Выраженьице придумал: сложившаяся ситуация. У меня машину угнали, а у него ситуация, и я якобы ничего не понимаю. Может, ты, Лева, умный мужик, мне, дуре, подскажешь, что я должна понимать?

– Помиритесь. – Лева вновь посмотрел в глаза Тане.

– Кто должен был ехать? Чего пристали? Какое имеет значение? Уже никто не поедет. Чучмек угнал и разбился.

– Человек погиб, – неожиданно сказала Таня.

– Твой человек, – Майя указала на Гурова, – вот он. Сидит, глазами хлопает.

– Агрессивная ты сегодня. – Гуров подмигнул Тане.

«Как же я забыл: существует еще девушка Таня, которая знает, как меня зовут и ходит на пляж за километр от собственного дома. Она знакома с Майей, ищет знакомства со мной».

Гуров тяжело вздохнул:

– А наш бухгалтер говорит, что ты, Майя, попросила его съездить для тебя за цветами.

– Во-первых, я у мужчин, а тем более у бухгалтеров, никогда ничего не прошу. – Майя вскинула голову, фыркнула. – Действительно сказала: мол, смотайся утречком за розами в совхоз. Он мямлит: прав нет, машину вожу плохо…

– Отказался? – быстро спросил Гуров.

– Да. Я его послала.

Официантка Паша принесла шампанское, закуску. Гуров начал возиться с пробкой, стараясь вынуть ее без хлопка.

– Взгляни на него, Татьяна! – возмутилась Майя. – И за таким недотепой ты бегаешь.

– Чего ты меня достаешь? Ни за кем я не бегаю. Тебе лишь бы насмешничать, а Лев Иванович дурное может подумать. – Таня раскладывала салат.

– Жить надо проще, Таня. Нравится – познакомились, переспала, забыла. Следующий!

– Здравствуйте. – К столу подошел Кружнев. – Дамам персонально. – Он поклонился.

– Цветочник! – Майя запнулась, приложила к губам платок и, резко поднявшись, чуть не опрокинув стул, пошла из ресторана.

– Сидите, – сказал Гуров, увидев, что Таня намерена следовать за подругой. – И вы сядьте! – Он подвинул стул Кружневу, почувствовал, что вышло у него грубовато, поморщился.

– Что-нибудь случилось? – Кружнев налил в бокал минеральной воды, выпил.

– Вроде солидный человек, бухгалтер, а фантазер, – сказал Гуров. – Зачем вы придумали историю, будто собирались утром ехать за цветами? У Майи и так неприятности, а из-за вас в милиции лишние вопросы. Нехорошо, Леонид Тимофеевич.

– Почему фантазия? – Кружнев съежился. – Красивая история. Я правду говорю.

Виноватый вид и самоуничижение Кружнева и раньше раздражали Гурова. Теперь, когда он знал, что бухгалтер по неизвестным причинам лишь разыгрывает из себя слабосильного, неприязнь возросла.

– У вас и прав водительских нет, и машину вы не умеете водить, – сказал Гуров и неожиданно увидел совершенно другого Кружнева.

Рядом сидел человек с чеканным профилем, жесткими тонкими губами, упрямым сильным подбородком. Взгляд, который он бросил на Гурова, был быстрый, точный. Кружнев взялся за сиденье своего стула, на мгновение напрягся и, потянувшись, выпрямился. И такая мощь была в его движении, что Гурову послышалось, как хрустнуло деревянное сиденье.

– Возможно, и так, не спорю. – Он уже поник, обмяк, твердые губы сложились цыплячьей гузкой.

– Мужчины, почему вы такие скучные? И ведете себя противоестественно. – Таня смотрела на Кружнева. – Мы, женщины, понятнее, проще.

Гуров, пытаясь сдержать смех, фыркнул.

– Ничего смешного, – Таня не сводила взгляда с Кружнева. – Я стараюсь свои достоинства подчеркнуть, недостатки спрятать. Естественно? Человеку хочется выглядеть привлекательно. Вы, Леонид, сильный, ловкий мужчина, а как вы держитесь?

– Я сильный и ловкий?

– У вас еще и склероз? Или потерю памяти вы тоже изображаете, как и свою немощь? К чему? Мы же с вами вчера танцевали. Чтобы я, женщина, не почувствовала партнера, силу его рук, легкость движений?

Помощь пришла настолько неожиданно, что Гуров несколько растерялся.

Кружнев улыбнулся чуть ли не впервые за все время знакомства и согласно кивнул:

– Верно, Танечка, в юности я занимался спортом, кое-что мог, но те года прошли.

– Врете вы все. А кого и зачем обманываете, неизвестно! – непосредственно воскликнула Таня и махнула рукой. – И машину вы наверняка водите, и все умеете, и кончайте прибедняться. Вот лучше поухаживайте за мной, а то Лев Иванович сидит, как задумчивый тюлень.

«Как она его ловко разделала, вот умничка», – подумал Гуров и, решив, что Кружнева надо с крючка отпустить, иначе насторожиться может, сказал:

– Я с тюленями мало знаком, возможно, среди них встречаются и задумчивые. Почему, Таня, вы его, – он обнял Кружнева за плечи, прижал к себе и убедился, что все правда, мужик силен, – называете по имени, а меня по имени-отчеству?

– Все-то вам скажи. – Таня кокетливо улыбнулась. – А почему вы, Лев Иванович, Майю зовете на «ты», а меня на «вы»?

– Резонно. – Гуров наполнил бокал шампанским. – Предлагаю выпить круговой тост на брудершафт. Леня, мы целоваться не будем, а даму чмокнем в щечку. Идет?

– Идет! – Таня подняла бокал.

– Поехали! – Кружнев встал.

«С этим бухгалтером сложно, – подумал Гуров, на минуту выключаясь из разговора и делая вид, что занялся салатом. – Некрасивых мужиков маленького роста миллионы, некоторые, конечно, комплексуют. Так те комплексы в юности проявляются, а с годами проходят: у человека семья, жена требует одно, а любимое чадо – совсем другое, тут недосуг свое отражение в зеркале разглядывать… Жена погибла, – вспомнил Гуpов фразу Кружнева в день знакомства. – Ничего, скоро мне из Москвы ответят на самые элементарные вопросы: кто где родился, как крестился. Случается, родится один человек, а крестить несут совсем другого. И что же так в Кружневе меня настораживает? Не пойму, вот незадача».

Таня была собой довольна: легко, ненавязчиво вошла в компанию, большего пока не требуется. Она взглянула на Гурова и подумала, что подполковнику милиции неприлично иметь такие ярко-голубые глаза с длинными темными ресницами. А как умеет отключиться – салат, видишь, его увлек, вроде проголодался человек, ест с аппетитом и ни о чем серьезном не думает!

Гуров почувствовал внимание девушки, но глаз не поднял, вытер губы жесткой от крахмала салфеткой. «Что-то с памятью моей стало, как позднее зажигание в автомобиле: десять раз нажмешь на педаль, только тогда срабатывает. Я же хотел узнать о Татьяне». Он отложил салфетку и встал:

– Прошу извинить, Леня, не используй кратковременное отсутствие соперника в корыстных целях.

– Самоуничижение паче гордости, – ответил Кружнев. – Ты, Лева, можешь сходить не торопясь в Москву, не торопясь вернуться, а девушка тебя будет ждать.

– Очень нужно! – по-девчоночьи, словно пятиклассница, фыркнула Таня.

Кружнев проводил взглядом статную фигуру Гурова, взглянув на Таню, сказал вслух, что думал:

– Не излишне ли я прибедняюсь? Люди могут принять меня за лжеца. Как говорится, маленькая ложь рождает большое подозрение.

– А зачем вы прибедняетесь? И кто, главное, и в чем может вас подозревать? – как можно беспечнее спросила Таня.

– Я не прибедняюсь, – ответил Кружнев, виновато улыбаясь. – Что-то очень жалко себя стало. Вам, двадцатипятилетней эффектной девушке, этого не понять. А насчет подозрений… – Виноватость с его лица исчезла, он улыбнулся язвительно. – Милиция ведет себя однозначно, в происшедшей аварии, кроме самого трагического факта, существует скрытый криминал. Майор грузин…

– Отари Георгиевич, – перебила Таня.

– А вы откуда…

– Мы здесь все друг друга знаем.

– Понятно. – Кружнев кивнул. – Отари Георгиевич считает себя очень хитрым.

Гуров зашел в свой номер, запер дверь и сразу соединился с Отари.

– Проверь, пожалуйста, – без вступлений начал он, – по чьей брони поселились в гостинице наши геpои. Артеменко и девица понятно – дела блатные. Как Кружнев? Какие связи у замухрышистого бухгалтера с «Интуристом»?

– Понял, дорогой, сделаем. – Отари натужно кашлянул. – Меня тоже больше других интересует бухгалтер. Точно установили: парень, угнавший машину, торопился на свадьбу, хотел, не доезжая селения, машину бросить. Допросили свидетеля, которому покойник рассказывал о своем намерении. Толик Зинич нам хорошо известен, думаю, он в стороне, но поработаем и с ним, дорогой. Мы твое мнение очень уважаем.

Разъединили, Гуров, услышав частые гудки, хотел перезвонить, да раздумал. Что с этой Таней может быть интересного? Успеется.

Гуров ошибся, следовало перезвонить. За свои ошибки каждый человек, как правило, расплачивается.

– Лев Иванович, идите скорее, тут Леня кошмарно интересные вещи рассказывает! – сказала Таня, увидев Гурова.

– Женщина эмоциональна. – Кружнев взглянул на Гурова, и тот почувствовал, что в бухгалтере произошла перемена.

– Вот с какой целью ты хотел отправить меня в Москву? – Гуров долил в бокалы шампанского. Как бы серьезно ни складывался разговор, надо придать ему форму шутливую, тогда можно в любой момент либо его прервать, либо свернуть в сторону.

– Вам все шуточки. Леня, рассказывай! – приказала Таня.

– Понятно, – не унимался Гуров. – Стоило отойти на минуточку, как Леня – родной, а Лева – двоюродный…

Таня лишь махнула на него рукой:

– Леня!

– О чем, собственно, рассказывать? – Кружнев пожал плечами. – Лев Иванович в милиции не допрашивался, а то бы все сам по косточкам разобрал да по полочкам разложил. Думаю, милиция уверена, что машина Майи оказалась неисправна, оттого и авария. Колесо, думаю, не закрепили, оно и отвалилось.

– Да почему вы решили? – запальчиво спросила Таня.

– Сначала во дворе очень хитрый сержант, – Кружнев усмехнулся, – проверял меня, знаю ли я, что такое баллонный ключ. И умею ли им орудовать. Для чего заставлял без всякой надобности заворачивать и отворачивать гайки. Якобы я ему помогаю. Позже, в кабинете, тоже очень умный начальник все интересовался, кто из нас утром должен был ехать на «Волге» Майи.

– Да ты главное не сказал! – торопила Кружнева Таня.

– Вчера вечером Толик по просьбе Майи поменял правое переднее колесо.

– Прокололось, спустило? – безразлично спросил Гуров.

– Вроде нет. – Кружнев посмотрел Гурову в глаза, значительность взгляда бухгалтера не соответствовала беспечности его тона. – Майя жаловалась, что колесо плохо отбалансировано и «бьет».

– На глазах у всех менял колесо и гайки не завернул? Да и зачем ему? – Гуров пожал плечами. – Друзья мои, вы фантазеры с криминальным уклоном.

– Лев Иванович, если колесо соскочило, то не случайно, – возразила Таня. – Всегда хотела стать сыщиком. Поэтому, Леня, будь другом, ответь, что ты в два часа ночи делал около Майиной «Волги»? Было, было! – опережая возражения Кружнева, быстро сказала Таня. – Моя подружка сидела с хахалем на скамейке, целовалась и тебя видела.

– Ерунда, – неуверенно ответил Кружнев, вытирая лицо мятым носовым платком. – Я в это время спал.

Существует подружка, которая видела Кружнева ночью или это фантазии девицы Тани? Если сочиняет, то зачем? И застольное расследование начала Таня. С какой целью? Гуров разлил по бокалам остатки шампанского.

Толик Зинич пил молоко на кухне своей двухкомнатной квартиры. Мать с отцом на работе, и Толик был, слава Богу, один, никто не приставал с вопросами.

– Надо быть трезвым, абсолютно! – вслух сказал он, выпил еще молока и побежал в ванную умываться.

В это время зазвонил телефон. Толик, не успев вытереться, бросился в комнату, схватил трубку:

– Да!

– Добрый день!

– Так дело не пойдет! – выпалил Толик. – Я в дерьмо упрятаться не желаю!

– Не бренчи нервами, истеричка. Выходи из дома и шагай в сторону рынка, я тебя встречу.

Толик положил трубку, утерся полотенцем и выскочил на улицу. Вскоре он сидел на мокрой лавочке, на серой от дождя, совершенно пустынной аллее. Рядом с Толиком, аккуратно подстелив полиэтиленовый пакет, опираясь на тяжелую палку и сильно сутулясь, сидел седой мужчина.

– Нет, Иван Иванович, так дело не пойдет, – шептал Толик, хотя вокруг не было ни души. – Что там, в «заповеднике», произошло, еще вилами на воде писано, а тут – тюрьма.

– Чего пылишь? Молодой, здоровый, а нервы, как струны у старой балалайки. – Иван Иванович говорил спокойно, на блатной манер растягивая гласные. – Ну, чего такого стряслось, не ведаю, рассказывай.

Майя сидела в «люксе» Артеменко, смотрелась в маленькое круглое зеркальце, внимательно изучала свое лицо, поправляя косметику.

Артеменко медленно прохаживался по номеру, пригубливал из бокала, изредка поглядывая на девушку.

Вроде собирался что-то сказать, но пока помалкивал.

– Ну что, дорогой? – Майя убрала косметические принадлежности, щелкнула замком сумочки. – Свадебного путешествия не получилось, теперь эта идиотская история.

Артеменко подумал, что происшествие никак «идиотской историей» называть нельзя, в уголовном кодексе данные действия квалифицируются как покушение на убийство. Коньяк не хмелил, не поднимал настроения. Артеменко с тоской посмотрел на красивую, вконец поработившую его женщину, не понимая, обожает он ее или ненавидит.

– Ты меня очень не любишь, – угадав его мысли, сказала Майя. – Зачем усложняешь, расстанемся интеллигентно.

«Села бы утром за руль и теперь тихая, холодная лежала бы в морге, а не мучила меня», – подумал отрешенно Артеменко и залпом допил коньяк.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Кто-то хотел убить либо тебя, либо меня. Этот придурок менял вчера колесо. Ты стояла рядом. Не обратила внимания, он затянул гайки крепления?

– Затянул, – уверенно ответила Майя. – Я, глядя на его ручищи, еще подумала: кто будет отворачивать, надорвется.

– Если не врешь, значит, ты их свинтить не могла, – сказал Артеменко, получая удовольствие от возможности вывести любовницу из равновесия.

Майя действительно оторопела, но тут же взяла себя в руки:

– Ты мужик хоть и не первой, даже не второй молодости, но здоровый. Мне тебя укокошивать ни к чему, жить не мешаешь. Любовь твоя надоела? Так за это не убивают.

– Как знать.

– А вот ты меня от чрезмерной любви можешь отправить к праотцам запросто. Не моя, так и ничья, машину подарил, в ней и захоронил! – Она рассмеялась: – Даже в рифму складывается.

– Ну, хватит глупостей! – Артеменко повысил голос. – Если милиция не ошибается, то, повторяю, пытались убить либо тебя, либо меня. Не удалось – попытаются снова. Тебя не за что, кроме меня, ты никому зла не причинила. Или я ошибаюсь – чего-то о тебе не знаю?

– Ты ночью куда из номера выходил? – неожиданно спросила Майя.

– Я? – Артеменко схватился за грудь, понял театральность жеста, налил в бокал коньяку, выпил. – Дура. Сейчас не время болтать чепуху, лишь бы уколоть, сделать больно. Ты понимаешь, что вопрос идет о наших жизнях? Точнее о моей, ты никому на дороге не стоишь.

– Ты выходил, – упрямо повторила Майя.

– Да я эту ночь впервые спал, как сурок, крепко-крепко! – ответил искренне Артеменко, увидел насмешливое лицо Майи и неожиданно подумал: «А с чего это я так крепко спал?»

Он заглянул в бокал с коньяком, словно пытался найти ответ. И Майя вчера перед сном вела себя непривычно, нежная была, даже страстная. «Может, она со мной прощалась?» – Артеменко почувствовал в груди резкую боль, она захватила плечо, потекла по руке.