Текст книги "Еще не вечер"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Следовало приготовиться, проанализировать ситуацию, определить линию своего поведения. Вместо этого он листал газеты, витал в облаках, думал о жене, ее сестре Ольге, которую удочерил, тут же оказался в своем служебном кабинете. Став заместителем начальника отдела, Гуров получил отдельный кабинет, прибавку к окладу, звездочку на погоны, которых никогда не носил, и уйму дополнительных забот и неприятностей, словно до этого их не хватало.

«Почему я вообще согласился заниматься этим делом? – Гуров обреченно вздохнул. – Если быть честным, не кокетничать с собой… Долг? Ответственность перед людьми, которых ты обязан защищать? В определенной мере правильно. А честно, без красивых слов и лозунгов? Бед человеческих много, каждого человека не защитишь, в каждую дырку не залезешь».

Гуров размышлял долго и пришел к выводу для себя неутешительному, можно сказать, постыдному: он очень любит и уважает Льва Ивановича Гурова.

«Допустим, я сейчас отстранюсь, перееду в другую гостиницу либо просто вернусь домой. А затем я узнаю, что здесь убили человека. Люди меня не осудят, они ничего и не узнают. Но я-то знаю, и как я после этого буду относиться ко Льву Ивановичу, что о нем думать? Ведь я-то считаю его честным, принципиальным и сильным. Возможно, он совсем не такой, – наверняка даже разноцветный, и я его придумал? Не сомневаюсь, что придумал. Как ни крути – назвался груздем, полезай в кузов. Не нравится? Так следовало о себе другую сказочку сочинить, никто не неволил, сам создал, теперь соответствуй, не ной». Невнятно пробормотав в адрес Льва Ивановича разные слова, он отбросил газеты и журналы, которыми безуспешно закрывался от действительности, и вышел из номера.

Гуров стоял у дверей гостиницы, защищенный от непогоды, смотрел вдаль. Линия горизонта отсутствовала, вода земли сливалась с водой неба. «Пойду и выпью рюмку коньяку. Нельзя, а выпью», – решил он.

– Лев Иванович, привет!

Он повернулся и увидел прыгающего по лужам Толика. Тот взбежал по ступенькам, слепил в комок газету, которую до этого держал над головой.

– Давно такого не помню, ну каждый день. Беспросветно. Не хочешь, а запьешь.

– Здравствуй. Кстати, пойдем выпьем по чашке кофе.

– И по рюмке, – перебил Толик. – Я угощаю.

– Ну, если ты угощаешь… – Гуров развел руками. – Случай просто беспрецедентный.

– Я вас так уважаю, Лев Иванович, просто исключительно, – говорил Толик, поднимаясь по лестнице.

«Вот и началось, – подумал Гуров. – Обращение на «вы», по имени-отчеству, ранее такого не наблюдалось».

Кружнев Леонид Тимофеевич

Когда первого сентября сорок седьмого года Леню Кружнева привели к празднично разукрашенной школе, его не хотели пускать.

– Мамаша, не морочьте мне голову, мальчику от силы пять лет, – шипела директорша, одновременно улыбаясь другим детям и родителям. – Все желают вырастить вундеркиндов, не калечьте ребенка!

– Но мы же подали документы, прошли собеседование, – шептала Ленина мама.

Директриса оттеснила ее от дверей, улыбалась и громко говорила:

– Здравствуйте, ребята! Поздравляю со вступлением в край науки! Проходите, проходите, здравствуйте!

Тщедушный Леня, придавленный огромным ранцем, крутил стриженой головой, уши у него торчали прозрачными розовыми лопухами.

– Не знаю, кто у вас принял документы и как вы их подделали! Мамаша, отойдите! Здравствуйте, ребята, поздравляю…

– Мама! – тонким звенящим голосом сказал Леня. – За мной не приходи, я вернусь сам!

Он подошел к директрисе, запрокинул голову так, что затылок уперся в ранец:

– Мне семь лет, я умею читать и писать! Вы не имеете права… – и прошел мимо растерявшейся руководительницы.

Дети, как известно, бывают жестоки, и одноклассники попытались над Леней подшучивать и издеваться. С исцарапанными лицами, порой искусанные, они быстро отказались от своей затеи. Леня был мал и тщедушен, но отважен и неукротим, как дикий звереныш. Стоило ему почувствовать опасность, он бросался в атаку, не думая о соотношении сил и последствиях, вцеплялся в волосы, вцеплялся в лицо ногтями, хватал зубами, тыркал острыми коленками. Обычно ссора между мальчишками начинается со взаимных оскорблений, толчков и подпихиваний и, если ни один не уступает, переходит в потасовку. Леня бросался в бой молча, без предупреждений, целился в лицо, стремясь причинить обидчику боль.

Он уселся за первую парту, прямо против учительницы. Просидел на этом месте десять лет, закончил школу с золотой медалью. Леню дружно не любили и одноклассники, и преподаватели, однако все его побаивались и нехотя, но признавали его превосходство.

И в десятом Леня походил на семиклассника, но он учился, как бог, дрался, как дьявол, первым никогда не трогал, на девчонок не обращал внимания, но при необходимости защищал. Девушки созревают быстрее, и мальчишки-одноклассники обычно уступают им в росте. Леня же рядом с их пышными, почти женскими фигурами смотрелся просто комически. Но разговаривал он с ними сухо, покровительственно, называл всех одинаково – дульцинеями, будто не знал имен и фамилий. Никто не догадывался, какие страсти бушевали в этом маленьком человеке, какие он видел сны, о чем мечтал. С пятого класса он ежедневно делал гимнастику. Грудь у него не налилась, плечи не раздались, но тело стало таким твердым, что по его спине можно было постучать, как по деревяшке. В десятом, на уроке физкультуры, признанные богатыри класса затеяли соревнования по подтягиванию на кольцах. Девчонки, естественно, болели, а Леня молча стоял в стороне. Когда чемпион поднял победно руку, Леня принес табурет, иначе он достать кольца не мог, и подтянулся на одной руке больше, чем чемпион на двух.

– Он и весит в два раза меньше меня! – ломающимся голосом воскликнул чемпион. – Элементарно! Закон земного тяготения.

Леня пальцем поманил его, сел за стол, упер в него локоть, вызвал на борьбу.

– Леня, я тебя и так уважаю, не надо. – Мальчик был великодушен и не хотел унижать товарища. – Ты мне дашь сто очков в математике, физике – тут не надо.

Класс притих, Леня сидел и ждал, смотрел на противника, не мигая черными злыми глазами. Соревнования не получилось – Леня припечатал руку соперника сразу, сам возвратил ее в вертикальное положение и вновь припечатал.

– Вот так! – Он встал. – Лучше меня ты лижешься с дульцинеями, все остальное в жизни ты делаешь хуже.

Он не только унизил ребят, но и наплевал в романтические души девчонок, большинство из которых были открыто или тайно влюблены в поверженного кумира.

Леня Кружнев ничего не слышал о комплексе неполноценности, о мужских сложностях в период созревания. У нас с этим вопросом все нормально. Пока преступления не произошло, все в полном порядке. Психиатры в школу и не заглядывают. А когда что-нибудь случится, то не они заглядывают, а является милиция.

Школу Леня Кружнев закончил, ничего противозаконного не совершив, и, как уже говорилось, с золотой медалью. Естественно, что он считал себя личностью неординарной, значит, должен отличаться, находиться впереди всех, на виду. Иначе никаких красавиц дульциней ему не завоевать. Женщины, как сороки, хватают, что блестит. И Леня подал документы в МГИМО. Он не знал, что соревнования на вступительных экзаменах проходят не между ребятами, а среди их родителей, знания же, как таковые, имеют значение весьма относительное. Леня не готовился со специальными преподавателями, по-английски говорил лучше всех в школе, только здесь говорили на другом английском. Леня не мог соревноваться с оксфордским произношением, тем более с произношением сына посла или министра. Претендента убрали из списков легко, без эксцессов и каких-либо осложнений, так как Леня и половины не понял из той словесной каши, что лилась из горла доброжелательно улыбающегося, одетого в твидовый костюм экзаменатора.

Леня пропустил, но не потерял год, усиленно занимался, следующей весной блестяще сдал экзамены на физмат университета. Студенты приняли его в свою семью доброжелательно, никто не обращал внимания на его маленький рост, да и Леня к тому времени вытянулся. Он быстро стал лидером в группе, затем и на курсе. Завистники, наверное, существовали, но Леня их не чувствовал. Он стал доброжелательнее к окружающим, разговаривая с девушками, даже шутил, ходил в кино и на вечера.

Можно было пожелать Лене Кружневу счастливого и долгого жизненного пути, но произошел неприятный инцидент, закончившийся в народном суде.

Леня влюбился, остановив свой выбор на хрупкой девушке, поглядывавшей на него доброжелательно. Они, что называется, встречались и, хотя девушка училась на филфаке, часто вместе готовились к экзаменам. Через какое-то время они стали физически близки. Леня уже готовился сделать предложение, когда произошла история самая заурядная: девушке понравился другой. Подобные конфликты в студенческой среде – явление обычное. Погорюет сторона потерпевшая, забудет, снова влюбится. Леня был не из таких, к тому же соперник оказался рослым, плечистым красавцем с бархатным голосом. Самим фактом своего существования он наступал Лене на, казалось бы, зажившую мозоль.

Когда Кружнев убедился, что отвергнут окончательно, он на ближайшем студенческом вечере выплеснул в лицо красавца стакан воды и добился, чтобы счастливый соперник ударил первым. Свидетелей присутствовало более чем достаточно. На глазах у растерявшихся студентов буквально за несколько секунд Леня этого парня изувечил. Происшествие поначалу хотели спустить на тормозах: мол, молодежь дралась и дерется, пострадал обидчик, Леонид Кружнев – субтильный юноша, лучший студент курса. Но из больницы сообщили в милицию, что доставлен человек с переломом ребер, челюсти и тяжелым сотрясением мозга, да и многие студенты были возмущены, увидев, как Кружнев первым же ударом сбил соперника с ног, а потом добивал уже лежачего.

Состоялось следствие и суд, Кружнев получил три года условно, был исключен из комсомола и отчислен из университета.

На следствии и суде Леня твердо и последовательно повторил, что ничего не помнит. Его ударили по лицу, и он бросился на обидчика, очнулся, когда его держали товарищи. Это и спасло его от тюрьмы.

«Дурак и неврастеник, – рассуждал он, вернувшись из суда. И чего ты добился?» Парня, который лишь недавно вышел из больницы, он не жалел. Просто о нем не думал, а вот комсомольское собрание вспоминал. Где они, комсомольцы-добровольцы, которых показывают в кино? Робкие голоса, прозвучавшие в его защиту, потонули в шквале негодования. «Кружнев обнажил свою звериную антигуманную сущность, чуждую социалистическому обществу…», «Кружневу не место в рядах…»

Леня все время помалкивал, думал, обойдется, но, когда с трибуны сформулировали мысль о его чуждой сущности да еще добавили что-то о разлагающей идеологии Запада и какая-то комсомолка-двоечница накляузничала, что видела, как Кружнев читает Ницше, он понял – это конец. В своем последнем слове Леня сказал:

– Это вы антигуманны, мозги ваши заштампованы, в Ницше вы ничего не понимаете, так как не читали. И возмущение ваше насквозь лживое, в деканате сказали: исключить, вы и стараетесь.

Он подошел к столу, за которым сидело бюро, положил комсомольский билет и прошел через примолкшую аудиторию. Получилось красиво, но совершенно бессмысленно. И девчонку, из-за которой все произошло, он давно разлюбил, и диплом накрылся, а его надо бы иметь. Физику, математику, да и гуманитарные науки Леня не любил, учился отлично, так как обладал феноменальной памятью и упорством, мог заниматься восемь – десять часов в сутки. Он стремился быть первым, иначе затолкают, упрячут в толпу, которую он презирал. Понимание толпы как однородной серой человеческой массы у него ассоциировалось с собственными родителями. Мама с папой были людьми из длинной покорной очереди, что вьется порой у магазина.

Отец работал четверть века бухгалтером, всю жизнь просидел за одним и тем же столом и поднимется из-за него, лишь когда соберется на пенсию. Мать служила в канцелярии министерства, перекладывала со стола на стол бумажки, подшивала их в папочки. Оба они были маленькие и тихие, в огромных очках, за которыми стеснительно прятались добрые, ласковые глаза. Вечерами они пили чай с сушками и вареньем, смотрели телевизор, смущенно, словно вчера познакомились, улыбались друг другу и восторженно смотрели на сына, если он выходил из своей комнаты к столу.

Леня не любил смотреть на родителей, понимая, что является их копией. Однажды в припадке злобы подумал, что таких следует кастрировать, чтобы они не производили потомство. Два серых мышонка влюбились и произвели на свет, естественно, мышонка с волей, душой и сердцем другого существа. Может, был у него прапрадедушка каким-нибудь полковником лейб-гвардии гусарского полка, позже ветвь выродилась, а в нем опять возродилась?

Дома Леня никогда ничего не рассказывал, промолчал и о суде, и об исключении. «Надо искать выход», – думал он, укрывшись в своей комнате. Все в их квартире было маленькое, затертое, тесное, как и положено в мышиной норке. Правда, какой-нибудь чудак мог бы назвать ее прелестным гнездышком, согретым любовью и семейным уютом.

Леня смотрел на свое отражение в вымытом до зеркального блеска окне. «Подведем итоги: без диплома, исключен из комсомола, имею условное осуждение. С таким набором меня в нашем сверхгуманном и сверхдемократическом обществе допустят сторожить черный ход».

Делать изнурительную гимнастику, сидеть бесконечными часами за письменным столом – к этому он принуждал себя силой. А вот что действительно любил, так это стругать и резать деревяшки. Взяв причудливый корень, Леня оттаивал душой, вглядывался в него, словно угадывал знакомые, но забытые черты, потом острым ножичком удалял лишнее, выявляя пригрезившийся образ. В основном у него получались горбуны-уроды, змеи-горынычи либо доисторические ящеры, страшные, но живые. Занимался он своим хобби в короткие часы досуга, относился к нему легко, несерьезно, как к отдыху и развлечению.

Оказавшись выкинутым из формальной жизни, ища для себя новые пути, Леня выгреб из стола свои поделки. «Стоит попробовать», – решил он, и со свойственным ему упорством и фанатизмом начал работать.

Сравнительно быстро, за два-три года, Кружнев нашел множество единомышленников – каких только чудаков и сумасшедших не живет в столице, – обнаружил выставки-продажи, обзавелся специальным инструментом, начал гулять по паркам и лесам Подмосковья в поисках притаившейся там натуры. Его хобби превратилось в ремесло не только интересное, но и доходное. Так как Леня не пил и не курил, позволял родителям себя кормить и одевать, скоро у него скопилась изрядная сумма, и он купил «Жигули».

На выставках Леню Кружнева обвиняли в формализме и бездуховности, но его страшноватые творения пользовались успехом у детей и богомольных старух. Одни видели в них любимых сказочных героев, другие – исчадия ада, которые грядут в наказание за все грехи человеческие. Он творил, что хотел, как чувствовал, заботился о своем гардеробе, содержал в порядке свои «Жигули», стал снова поглядывать на женщин.

Маше, она называла себя Марией, только исполнилось двадцать. Она приехала со Смоленщины якобы поступать в институт, на самом деле желала выйти замуж за москвича и жить, как подобает красавице. Она себя несколько переоценивала: стройная блондинка, вздернутый носик, голубые, порой бессмысленные глаза, пышные, волнующие юнцов формы, но опытные мужчины знают, что женщины такого склада очень скоро теряют спортивные кондиции, полнеют и расплываются.

Маша работала штукатуром на стройке, жила в общежитии, все деньги тратила на парфюмерию и наряды, разыскивала сначала принцев, затем по нисходящей – директоров магазинов, продавцов комиссионок, грузчиков мебельных магазинов. Мужчины знакомились охотно, с готовностью выполняли свои обязанности, то есть кормили в ресторанах и столовых, угощали коньяком и красненьким, оставляли ночевать, но жениться не торопились.

Леня Кружнев подвез как-то проголосовавшую Машу от проспекта Калинина до Белорусского вокзала, а через два месяца они поженились.

Человек, как известно, сложен и противоречив. Кружнев насмехался над пристрастием девушек к мужчинам рослым и видным, над легкомысленным пренебрежением внутренней сутью человека, а сам с детства мечтал лишь о красоте. И женился он именно на красотке. Надо отдать Кружневу должное: он не обманывался, в чувства Маши не верил, знал цену уму и духовному содержанию своей избранницы. Тебе нужна квартира, московская прописка и машина? Имеется. Ты тоже меня устраиваешь. Так сделка состоялась.

Леню вполне устраивало, даже нравилось, что жена будет полностью от него зависеть. Казалось, он все учел и взвесил. Что говорить, в наше время брак по расчету далеко не редкость. Но вся немудреная конструкция Лени Кружнева через полгода рассыпалась. Он влюбился в собственную жену.

Женщины существа чуткие, Маша не была исключением. Она ощутила перемену в отношении к ней мужа и методично, неторопливо повела захватническую войну. Сначала молодые поменялись с родителями комнатами, переселились в большую. Маша ушла с работы – непристойно жене художника штукатурить стены, – закончила курсы, получила права и стала «одалживать» машину сначала на час-два, потом на полдня. Леня сдавался без борьбы, с юношеским восторгом, потакал капризам, дарил цветы, покупал кофточки и платьица, прочно прописался на седьмом небе. Он никогда не подозревал, что отдавать и дарить значительно приятнее, чем требовать и получать. Глупость и женское коварство Маши он отлично понимал, видел, но и они приводили Леню в неописуемый восторг.

Маша составила долгосрочный план оккупации вражеской территории, про себя иначе как вражиной и Гитлером мужа не называла, и упорядоченно занималась уничтожением материальных ресурсов противника, подбирая плацдарм для переброски своей живой силы.

В мае шестьдесят восьмого года Маша погибла в автомобильной катастрофе. Кружнев впал в злое бешенство. Ему не жалко было человека, женщину, возможно, мать его будущих детей. Как только исчез пьянящий азарт обладания ее телом, Леня трезво осознал обстановку. Пошлая, алчная девка! Но он любил ее такую, она дарила ему счастье! Отняли, надругались над его чувствами! За что?

Кружнев заперся дома, перестал бриться и даже умываться, почти не ел – вспоминал. Всю жизнь он, надрываясь, боролся за существование. Рожденный мышонком, он ежедневно истязал себя, харкал кровью в буквальном смысле, закаливая тело, и стал вожаком стаи. Его не любили. Так вожаков и не надо любить, их следует бояться. Не обладая особыми способностями, он отлично учился. После драки, надо признать, спровоцированной, его вышвырнули на помойку. Но он не позволил себе опуститься: не спился, не начал воровать, восстал, можно сказать, из пепла и захватил место под солнцем. Теперь убили любовь, эту глупую девку, которая никому, кроме него, зла не делала. «Вы меня всегда унижали, теперь отняли самое дорогое, ну я вам отомщу!» Кому конкретно и за что собирался он мстить, Кружнев не задумывался.

Он похоронил Машу, получил деньги – страховку за машину, жил рядом с родителями, сутками не выходя из дому. Но вот вялость и сонливость стали постепенно проходить, он снова занялся гимнастикой, но к резьбе по дереву не вернулся – былое увлечение угасло. Соседи знали о несчастье, жалели Леню, зная его нелегкий характер, не лезли с соболезнованиями. Участковый считал, что Кружнев продолжает заниматься своими поделками, и не беспокоил.

Однажды поздно вечером Кружнев, выходя из кафе, где был завсегдатаем, столкнулся с высоким, слегка подвыпившим парнем. Пока тот только собирался отшвырнуть шмакодявку, Леня ткнул его своим костяным кулаком в горло, ударил носком ботинка ниже живота, хотел наступить упавшему на лицо, но увидел мужчину, который, сидя в машине, наблюдал за происходящим, и, перешагнув через тело, скрылся в темноте.

Зло притягивает и порождает зло. Шеф Артеменко и подпольного синдиката Юрий Петрович, а именно он оказался случайным свидетелем «подвига» Кружнева, вышел из машины, помог подняться изувеченному парню, спросил:

– За что он вас?

– Поймаю – убью!

От Юрия Петровича, человека весьма наблюдательного, не ускользнуло намерение Кружнева добить упавшего, и он подумал, что скрывшемуся человеку просто цены нет.

– Знакомый?

– Знакомые у него в психушнике, – просипел парень, покачиваясь. – Ну, поймаю…

– Вы уж его лучше не ловите, – перебил Юрий Петрович и вошел в кафе.

Выпив рюмку коньяку и чашку кофе, поболтав с официанткой, он без труда узнал, что интересующий его человек – художник, заходит сюда почти ежедневно, недавно потерял в автомобильной катастрофе жену.

Юрию Петровичу очень понравился пока еще не знакомый художник Леня. «Цены ему нет», – повторял старый делец про себя. Зачем конкретно ему нужен потенциальный убийца, Юрий Петрович не знал, но, что художник убьет не задумываясь, не сомневался. «Нужно будет создать необходимые предпосылки и указать жертву».

На следующий день Юрий Петрович прогуливался у входа в кафе и размышлял. Как парень рос, в какой обстановке воспитывался, что могло сделать его таким? Вспомнилось лицо Лени в момент короткой драки, оскал, поднятая нога над лежащей на асфальте головой человека. Жена… автомобильная катастрофа… Огромный город, люди гибнут. Вот и мой сердечный дружок кого-то задавил. Стоп! Просто обхохочешься, если это и была жена художника.

Леня пришел около семи и занял столик в углу, усевшись лицом к залу. «Как зверек», – отметил Юрий Петрович, подходя к нему. Отодвигая стул, вежливым, но не терпящим возражения тоном сказал:

– Извините, молодой человек, я ненадолго, – и сел.

Леня ничего не ответил, держался замкнуто, но через полчаса они пили коньяк и мирно беседовали. Опытный старый волк лишь намекнул: мол, потерял близкого человека, ненавязчиво упомянул о своем одиночестве, жестокости сегодняшнего дня, инфантильности окружающих и подлости выбравшихся наверх. Как талантливый гитарист, он перебрал все струны человеческих слабостей, и теперь они пели в два голоса. И Лене Кружневу казалось, что он знает соседа всю жизнь.

Используя свои связи, Юрий Петрович устроил Кpужнева на работу, место абсолютно чистое, никак не связанное с нелегальной деятельностью. «Воров я всегда найду, а убийцу встретил впервые, такого следует беречь», – рассудил Юрий Петрович. Чтобы заинтересовать и связать Кружнева материально, он посылал его с пустяковыми поручениями на субботу и воскресенье на дачу к своей любовнице и платил пятьдесят или сто рублей.

Беседуя, Юрий Петрович подогревал в Кружневе ненависть к людям, всячески выпячивал их ничтожество и подлость и время от времени проверял своего подопечного в действии. Как-то, гуляя по пустынной аллее парка, они увидели двух подвыпивших парней, и Юрий Петрович сказал:

– Вот подонок, и суда на него нет.

Кружнев не поинтересовался подробностями, спросил деловито:

– Который?

– Что повыше.

Расправа была молниеносной и жестокой.

Когда выяснилось, что жену Кружнева убил именно Борис и из-за этой аварии пришлось выходить на Артеменко и раскручивать длинную небезопасную историю, Юрий Петрович лишний раз отметил про себя, что он человек незаурядных способностей, можно сказать, талантливый.

Ну, казалось бы, с чего началось? Подрались два парня на улице. Другой бы и внимания не обратил, а он, Юрий Петрович, обратил. И оскал Кружнева заметил, и ногу, поднятую над лицом лежавшего. И теперь у Юрия Петровича есть Кружнев, в большом хозяйстве все пригодится. Двадцать лет держал он парня в глубоком запасе, используя по мелочи, сейчас пришло время двинуть его на передний край.