Текст книги "Убийство по расписанию"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Алексей Макеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Крячко не стал слушать. Звонок явно был личного характера и не имел никакого отношения к тому, ради чего Стас здесь находился. Держа перевязанную руку на весу, он пересек зал и вышел на застекленную лоджию. До него по-прежнему доносился приглушенный голос Завладской, но разобрать то, о чем она говорила, он уже не мог. Среди припорошенных снегом карликовых елей была одна гигантская, метров пятнадцать в высоту, посаженная отцом Юлии сразу после ее рождения. Крячко знал эту историю, но легендарную ель видел впервые. Снег падал под косым углом, и на этом фоне ель выглядела так, словно она была перенесена сюда из другого измерения.

Крячко облокотился на подоконник. Он слышал, что Завладская закончила разговор, но не спешил возвращаться в общее помещение. Она сама подошла к нему и осторожно, будто боялась спугнуть, положила руки на плечи.

– Как твоя рука?

Крячко повернул голову. Ладонь ныла, но сейчас ему хотелось говорить совсем не об этом.

– Кто это звонил?

– Один знакомый.

– И ты назвала его «милый». Ты ко всем так обращаешься?

– Ты снова хочешь меня обидеть? – Юля отступила назад, и несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу. Дыхание со свистом вырывалось из приоткрытых уст Завладской. – Скажи мне честно, Стасик, ты до сих пор боишься меня?

– Я давно уже ничего не боюсь, Юляша.

Он не соврал. Подари ему Юля второй такой шанс, как тогда, после выпускного, все было бы иначе. Крячко был уверен в этом.

* * *

Вторник. 12 часов 2 минуты

Савельев жил в коммунальной квартире на Пестрякова. Гуров не сумел загнать «Пежо» в заваленный снегом, давно никем не расчищаемый двор, и автомобиль пришлось оставить прижатым к обочине на проезжей части. Деревянные, рассохшиеся от влаги ворота колыхались на ветру. Скрипнули несмазанные петли, когда полковник вошел во двор. Едва ли не по колено утопая в рыхлом снегу, он подошел к дому, поискал глазами звонок и, не обнаружив такового, постучал кулаком в дверь. Никто не ответил. Из недр дома не доносилось ни звука. Гуров постучал еще раз, но ответом ему по-прежнему была гробовая тишина. Полковник потянул на себя круглую, болтающуюся на плохо вбитых гвоздях ручку, и дверь поддалась. Он заглянул внутрь. Его взгляду предстала уходящая вверх широкая лестница, выкрашенная в отталкивающе-красный цвет.

– Есть кто-нибудь дома? – призывно выкрикнул Гуров, переступая порог и закрывая за собой дверь.

Ему показалось, что слух уловил какой-то отдаленный невнятный шорох, но в целом дом хранил молчание. Полковник стал неторопливо подниматься вверх по лестнице. Площадка, которой она заканчивалась, была довольно-таки тесной и не имела окон. По правую руку располагалась тяжелая дубовая дверь, а слева на небольшом выступе стояла грязная литровая банка, наполовину наполненная смятыми окурками. Гуров постучал в дубовую дверь и, как и прежде, не получив ответа, толкнул ее от себя.

– Я хотел бы видеть Павла Савельева, – возвестил он, обращаясь в пустоту захламленной общей кухни с прикрытым замызганной клеенкой столом в центре. – Полковник Гуров. Уголовный розыск.

В грязную ржавую раковину из плохо закрытого крана капала вода. Рядом возвышалась гора немытой посуды. Переполненное мусорное ведро, большую часть которого занимали пустые бутылки из-под дешевой водки. На залапанном пальцами окне, которое, судя по всему, никто и не думал мыть с позапрошлого года, не было штор, однако рассмотреть через него двор не представлялось возможным. В глубину квартиры из кухни уходил длинный неосвещенный коридор. На всякий случай Гуров расстегнул пальто, обеспечивая себе быстрый доступ к висевшему в наплечной кобуре «штайру», и шагнул в коридор. Три двери уходили в трех разных направлениях. Направо, налево и одна прямо в дальнем конце коридора. Полковник остановился, привыкая к окутавшему его полумраку.

– Павел!

Теперь уже совершенно точно в правой от Гурова комнате обозначился какой-то звук. Тихая возня, затем предательский скрип половицы и... вроде как шепот? Или показалось. Гуров на секунду пожалел, что сразу известил о своей причастности к уголовному розыску.

– Павел! – еще раз позвал он и, не получив ответного отклика, уже без лишних колебаний ударил ногой в дверь комнаты направо.

Практически сразу, едва та распахнулась, в Гурова полетела бутылка. Полковник отклонился, и она врезалась в стену за его спиной. Не разбилась, а с глухим стуком приземлилась на старенькую истертую ковровую дорожку. В дверном проеме мелькнула невысокая коренастая фигура, рыбкой нырнувшая вправо, после чего кто-то громко и витиевато выматерился.

– Уголовный розыск! – хлестко, как выстрел, произнес Гуров. – Лечь на пол и сложить руки на затылке. Любое сопротивление только усугубит положение. Это серьезная статья.

– Да иди в сраку, придурок!

На центр комнаты так, чтобы его было видно из дверного проема, вышел мужчина в семейных трусах темно-красного цвета и в наполовину заправленной в них клетчатой рубашке. Мокрые слипшиеся волосы торчали в разные стороны. Под правым глазом лиловый трехдневный синяк. В руках мужчина сжимал еще одну бутылку водки, но эта, в отличие от брошенной в Гурова, не была пуста. В ней еще плескалось что-то около ста граммов. Никакого другого оружия у хозяина комнаты не было, а потому Гуров посчитал излишним доставать «штайр» из кобуры. С маленьким тщедушным хануриком, состояние которого было весьма далеким от нормального, он и так сумеет справиться.

– Ты Савельев? – только и спросил полковник.

– Ну, я. – Мужчина угрожающе поднял бутылку на уровень плеча. Водка потекла из горлышка на его правую, покрытую густыми черными волосами ногу. – А тебе чего надо, козел?

– Не советую тебе так разговаривать с представителем власти. – Гуров все еще держал себя в руках. – Особенно со мной. Я могу и разозлиться. Но на первый раз я готов сделать вид, что не слышал твоих слов. Опусти свою бутылку, и мы поговорим. По-хорошему...

– Да клал я на тебя. – Взгляд у Савельева был совсем остекленевший. – Еще я со всякими козлами не разговаривал по-хорошему.

– Ну, смотри, – Гуров повел плечами. – Я тебя предупреждал.

Он шагнул вперед, переступая порог комнаты, но в этот момент некто, прятавшийся за открытой дверью, прыгнул полковнику на спину, а на горле туго затянулся шнурок от ботинка.

– Держи его, Колян! – возбужденно заорал Савельев. – Щас я ему покажу!

Он ударил бутылкой о край стола, и та мгновенно превратилась в опасное холодное оружие, в просторечье именуемое «розочкой». Осколки посыпались к ногам Савельева. Из горла вырвалось нечто напоминающее боевой клич индейцев, и Павел стремительно рванулся вперед, целясь острыми гранями Гурову в грудь. Полковник проворно увернулся, и Савельев пронесся мимо. Споткнулся о низенький порожек и во всю длину растянулся поперек коридора. Однако «розочку» из рук не выпустил и даже каким-то чудом умудрился в падении не поранить самого себя. Его сообщник и собутыльник по имени Колян продолжал, как клещ, висеть на спине Гурова. Полковник поднял руки и, в двух местах ухватившись за врезавшийся ему под кадык шнурок, резким стремительным движением разорвал его пополам. Чувствуя, что проигрывает это сражение, Колян в приступе отчаяния, как пес, вцепился Гурову в воротник пальто и стал дербанить его, раскачивая головой из стороны в сторону. При этом то ли от бессилия, то ли, напротив, рассчитывая нагнать на противника излишнего страха, он громко рычал. Гуров попытался его сбросить, но Колян вцепился намертво. Через пару секунд оставив в покое воротник, он укусил Гурова за ухо.

– Мать твою!

Доведенный до рассерженного состояния, полковник со всей силы впечатал Коляна в стену позади себя. Характерный звук известил его о том, что «клещ» приложился к бетонному перекрытию затылком. Зубы на мочке уха разомкнулись, тело Коляна обмякло, и он медленно сполз с Гурова бесчувственный тряпичной куклой. Полковник оглянулся на него. Такой же забулдыга, как Савельев, только одет в застиранные брюки и старенький зеленый пиджак. Под воротом розовой рубашки болтался небрежно повязанный широкий галстук.

Пока Гуров расправлялся с Коляном, отправив его в итоге в бессознательное забытье, Савельев успел подняться на ноги. Он снова ворвался в комнату, безумно вращая большими глазами и держа «розочку» прямо перед собой.

– Брось это, – приказал ему Гуров.

Савельев его не послушал. Наоборот, он снова закричал, подбадривая самого себя, и ринулся в атаку. Гуров опять уклонился, но на этот раз, вместо того, чтобы пропустить противника мимо, проворно перехватил его за кисть, сжимавшую разбитую водочную бутылку. Завернул руку за спину и провел болевой прием. Павел, вскрикнув, выронил «розочку», а Гуров ударил его носком ботинка под зад. Получив необходимый заряд инерции, Савельев перелетел почти через всю комнату и приземлился рядом с бесформенным пружинным диваном. Его собутыльник оставался неподвижен. Гуров достал из кармана пальто мобильник и набрал номер одного из своих коллег в Главном управлении, майора Цаплина.

– Лев Иванович! Рад, что вы позвонили. – Майор всегда слыл человеком сверх меры жизнерадостным. – Полковник Крячко уже озвучил мне задачу с этим Щетининым. Я уже выяснил и как раз собирался ему звонить. Щетинин был выпущен по УДО около года тому назад. Ясное дело, что там далеко не все так чисто, как кажется. Кто-то кому-то подмазал, и вот – пожалуйста. Особо опасный преступник Валет на свободе, он член общества, работает сейчас в службе охраны в «Эдельвейсе». И знаете, чем занимается этот фонд «Эдельвейс»?..

Гуров и поздороваться не успел с майором, как тот выдал ему всю эту обширную тираду. Полковник предпочел осадить его, едва в монологе образовалась незначительная пауза.

– Сейчас это неважно, Яша. У меня к тебе поручение.

– Да, конечно, – живо откликнулся тот. – Какое? Для вас, Лев Иванович, я готов на любые подвиги. Вы же знаете...

– Направь-ка наряд по адресу: Пестрякова, дом шестьдесят три. Я сейчас тут, и у меня есть два интересных кадра. Минут за пятнадцать управишься?

– На Пестрякова. – Цаплин прикинул что-то. – Минут за десять управлюсь, Лев Иванович. Ждите.

Гуров выключил телефон.

– Может, теперь поговорим? – предложил он растянувшемуся на полу Савельеву.

Тот с трудом приподнялся на локтях, обвел комнату мутным взглядом, но в итоге сумел-таки сфокусировать его на возвышавшемся, как скала, полковнике. Губы Савельева дрогнули и презрительно скривились.

– Пошел ты! – Для усиления впечатления он сплюнул на пол, не задумываясь над тем, что находится в собственной квартире. – Я же сказал, что мне не о чем с тобой разговаривать. Чего ты хочешь? Воспитательную работу провести? Ни хрена не выйдет. Зря только время потеряешь. А если хочешь арестовать меня, та это пожалуйста – валяй. Хватай, тащи меня в камеру, мусор. Один черт, терять мне уже нечего. А суку эту я все равно замочу. Обязательно. Рано или поздно замочу. Не сейчас, так когда из тюрьмы выйду. Не жить ей... Врубаешься, мусор?

– Какую суку? – прищурился Гуров.

До сих пор память вроде бы никогда не подводила полковника, и он готов был поспорить, что ни словом не обмолвился Савельеву о цели своего визита. Как же тот догадался? Не ясновидящий же он в самом-то деле...

– Завладскую, вот какую суку!

Павел подтянул ноги, сел, потер вывернутую полковником руку и растерянно уставился на находящегося в бессознательном состоянии приятеля. Ощупал на себе зачем-то трусы и стал неторопливо подниматься во весь рост, опираясь рукой на диван.

Гуров многозначительно хмыкнул:

– И откуда же ты, Павел, знаешь, что я приехал к тебе по этому самому поводу? Из-за Завладской?

– А меня предупредили. – Савельев кивнул на одиноко стоящий на подоконнике старенький телефонный аппарат. – Понял? Мир не без добрых людей, оказывается...

– Кто предупредил?

– Неважно кто, – отмахнулся тот. – Предупредили, и все. Давай, цепляй на меня наручники, мусор. Если, конечно, сумеешь взять меня, – добавил Савельев, обнажая редкие гнилые зубы.

Пошатываясь, он сместился в сторону, нагнулся, едва удерживая равновесие, и ухватился пальцами за ножку стула. Вскинул свое новое импровизированное оружие над головой. Висевшие до этого на спинке стула брюки, пиджак и галстук полетели на пол. Полковник невозмутимо взирал на действия некогда хорошего, наверное, специалиста в своей области, а ныне опустившегося забулдыги.

– Не могу понять одного, – спокойно произнес он. – Почему такая лютая ненависть к Завладской?

– А ты не понимаешь? – Савельев для удобства взялся за ножку стула двумя руками. – Работа в больнице была для меня последним средством к существованию.

– Чтобы было, что пропивать, – ввернул Гуров.

– А даже если и так, то что? – вызывающе вскинул голову Павел. – Это мое личное дело. Я же ни в чью жизнь не лезу. А эта сука просто взяла и дала мне пинка под зад, будто она имеет на это какое-то право. Будто в ее власти распоряжаться жизнями простых людей. Тоже мне королева, мать ее! И, главное, ни за что уволила-то. – В голосе у него появились плаксивые нотки. – Я никогда не брал никаких взяток. Родственник отблагодарил, от души, а она... Эх, бля! Я понимаю, ей-то кайфово живется. Знай, греби себе деньги лопатой. Зарплата приличная, отправка детей за границу...

– Какая отправка детей? – Гуров удивленно вскинул брови.

– А вы будто не знаете, – усмехнулся Савельев. Он устал стоять со вскинутым вверх стулом и опустил его. Однако пальцы по-прежнему крепко сжимали деревянную ножку. – Они же вроде как бизнес наладили с детским фондом «Эдельвейс». Отправляют за рубеж детей, от которых матери отказываются еще до родов. Приличная деньга, наверное, выходит. На хрена же ей, спрашивается, при такой лафе еще и взятки брать. Вот она и не берет, ясное дело. А другим как жить? Ей на это глубоко насрать. Верно я говорю?

Полковник задумчиво потер квадратный подбородок. Что-то щелкнуло в его сознании. Участие Завладской в солидном бизнесе, связанном с усыновлением детей за границей, его немало заинтересовало. Полковнику уже приходилось слышать о том, как иногда нечисто обстоят дела в подобных детских фондах. В недавнем прошлом было раскрыто несколько таких грязных дел, в которых обнаружилось столько мерзкого и гадкого, что и говорить об этом не хотелось. Гуров лично не принимал участия в тех расследованиях, но в общих чертах был в курсе.

Что это за фонд «Эдельвейс»? Стоп! Что там говорил про Щетинина Цаплин? Валет работает в службе безопасности фонда. Интересно... Очень интересно.

Гуров и сам не мог объяснить, с чего вдруг у него родились такие подозрения. Ну, сотрудничает больница с детским фондом, и что такого? В конце концов, в этом нет ничего противоестественного. А Щетинин... Так это только оправдывает его присутствие на празднике в больнице, о котором говорил Стас. Тем более что убийца-то – вот он, стоит перед ним. Савельев сам только что открыто заявил о своем намерении убить Завладскую... И вдруг Гуров понял. Понял, в чем была нестыковка. Письмо! При всей своей агрессии и жажде отмщения Савельев чисто психологически не вписывался в образ человека, который стал бы посылать Завладской письмо с предупреждением. В крайнем случае он написал бы его от руки, в приступе белой горячки, например, но аккуратно вырезать буквы из газеты, а затем наклеивать их на бумагу... Это уже явно не для него. Гуров решил проверить свою догадку.

– Понятно, – протянул он. – А зачем ты отправил Завладской письмо с угрозой?

– Чего? – Павел непонимающе заморгал глазами. – Какое письмо? С какими угрозами? Ты чего несешь, мусор?

С улицы донесся звук приближающейся сирены, который смолк только в непосредственной близости от дома Савельева. Тому моментально все стало ясно. Он вновь вскинул стул и, как разъяренный бык во время фиесты в Помплоне, бросился на Гурова. Полковник нырнул под летящий стул и кулаком ударил Савельева в живот. Тот сложился пополам, выронил свое грозное оружие, бухнулся на колени и зашелся в безудержном кашле. Гуров отшвырнул стул ногой. У стены, постанывая, зашевелился Колян. Полковник заложил руки в карманы пальто.

По лестнице застучали гулкие шаги, затем распахнулась дубовая дверь в общую кухню, а еще секунду спустя из полумрака коридора выплыло улыбающееся лицо майора Цап-лина. Он вошел в комнату, присвистнул и отступил в сторону. Следом за ним в помещение ворвались трое милиционеров с автоматами.

– А у вас тут весело, Лев Иванович, – сказал Цаплин.

– Обхохочешься.

Гуров молча указал милиционерам на двух лежащих на полу мужчин. Те живо поставили их на ноги без особых церемоний и вывели из комнаты. Гуров с Цаплиным вышли следом.

Снегопад прекратился, но стянувшиеся на небосклоне хмурые тучи свидетельствовали о том, что это временное явление. В самом скором времени он снова возобновится. Сквозь болтающиеся на скрипучих петлях ворота Гуров видел, как в милицейский «бобик» затолкали сначала Савельева, а затем окончательно пришедшего в себя Коляна, фамилии которого полковник так и не узнал. Сотрудники правопорядка действовали спокойно, уверенно и сноровисто. Ни одного лишнего движения. За задержанными закрыли дверцы, затем милиционеры сами разместились в машине.

– А где полковник Крячко? – поинтересовался остановившийся рядом с Гуровым Цаплин, зябко кутаясь в старенький пуховик.

– Он в другом месте. Но по тому же делу.

– Ну а эти ханыги, – майор кивнул головой в сторону тронувшегося с места «бобика». – Они и есть те, кого вы искали?

– Боюсь, что нет, Яша, – тяжело вздохнул Гуров. – Лучше расскажи-ка мне теперь, что ты там накопал на Щетинина.

* * *

Вторник. 12 часов 32 минуты

– Добрый день. У вас заказан столик?

– Меня ждут.

Лобанов, не глядя, сбросил пальто на руки остановившегося в почтении у него за спиной седого гардеробщика и, оставшись в одном твидовом костюме, прошел через зал к дальней кабинке, отгороженной красной портьерой. Девушка в пестром халате, являвшемся традиционным одеянием в ресторане восточной кухни, не последовала за Ильей. Было видно, что клиент и сам знает, куда идет. Лобанов на ходу снял с рук перчатки и, сложив их пополам, протолкнул в боковой карман пиджака. Белый шарф остался болтаться на его шее. Он отдернул портьеру и вошел в кабинку.

Доронин сидел за накрытым на двоих столиком, ловко орудуя китайскими палочками. Слегка полноватый, розовощекий, с большими, настолько выразительными глазами, будто ежедневно подводил их тушью. Рядом с ним сидела молоденькая густо накрашенная блондинка с пухлыми чувственными губками. Забросив одну ногу на другую, что позволяло в полной мере оценить стройность их обеих, девица обнимала Доронина за шею и что-то ласково щебетала ему на ухо. Свободной рукой она скользила при этом по его штанине, пробираясь все выше и выше к заветному месту.

При появлении Лобанова Доронин поднял голову и открыто улыбнулся гостю. Девица не спешила отстраниться, но мужчина сам отбросил ее руки. Она обиженно надулась. Глава детского фонда «Эдельвейс» Альберт Николаевич Доронин был в городе фигурой заметной и влиятельной. Казалось, у него было все, о чем только может мечтать мужчина в его возрасте. Деньги, уважение, полезные связи. Однако Доронин не чувствовал себя по жизни вольготно, и только единицы знали о том, насколько наигранными были его вечная жизнерадостность и неиссякаемый оптимизм. К уголовной ответственности Альберт никогда не привлекался, хотя еще по молодости у него была возможность загреметь в места не столь отдаленные, но суда удалось избежать лишь благодаря тому обстоятельству, что подельник Доронина, Лобанов, взял всю вину на себя и тем самым прикрыл товарища. Альберт остался перед Ильей в неоплатном долгу и постоянно жил в скрытом страхе, что старый приятель в какой-то момент жизни обязательно выставит ему счет. Он боялся его. И Лобанов об этом догадывался, невзирая на тщетные попытки Доронина не показывать слабину.

– А, привет! – Альберт опустил палочки на специальную фарфоровую подставку и потянулся рукой за фужером красного вина. – Присаживайся. Как дела? Как все прошло? – И добавил, уже обращаясь к девице: – Иди прогуляйся, детка.

Маленькая смуглая официантка в таком же восточном наряде, как и девушка у входа, заметив прибытие нового клиента, попыталась пройти следом за ним в кабинку, но Лобанов бесцеремонно задернул портьеру перед самым ее носом. Размалеванная блондинка поспешно ретировалась. Лобанов не удостоил ее даже взглядом. Расстегнув пиджак, он расположился на диванчике напротив Доронина. Приглушенное освещение не позволяло Альберту разглядеть выражение глаз товарища. Практически все лицо Лобанова погрузилось в тень.

– Никак, – мрачно произнес он, доставая из кармана сигареты. – Завладскую я так и не видел. И не дозвонился до нее. Готов поспорить, Альберт, что эта сучка скрывается от нас. Она спряталась, забилась в нору...

– С чего вдруг? Она же...

– Да-да, я понял. – Лобанов небрежно отмахнулся. – Я знаю все, что ты хочешь сказать, Альберт. Она же сама звонила и забивала мне стрелку. Верно. Только потом она красиво схиляла, а вместо нее нарисовался ушлый мент. Это он брал трубку в ее кабинете, когда я звонил.

– Откуда ты знаешь?

– Аникеева сказала. Я же тебе говорил, предчувствия никогда меня не обманывают.

Доронин важно выпятил нижнюю губу. Отставил фужер, так и не пригубив из него вина, и выжидательно уставился на собеседника, рассчитывая на продолжение повествования. Лобанов сам всегда выдвигал конструктивные предложения, а Доронину только оставалось одобрять или не одобрять их. Как правило, он предпочитал первый вариант, но старался при этом, что называется, держать марку.

– Дело принимает нежелательный оборот, Альберт. Очень нежелательный. – Лобанов пристроил во рту сигарету и щелкнул зажигалкой. – Поначалу у меня вообще была мысль свернуть все. К черту этих баб! Что, мы другого источника не найдем, что ли? А они пусть сами кувыркаются в своем дерьме... Но потом я передумал. Терпеть не могу отступать.

– И что решил? – осторожно ввернул Доронин.

– Как я понял, мент этот, Аникеева назвала его полковником Гуровым, просто знакомый Завладской. – Лобанов глубоко затянулся. – Думаю, никто за ним реально не стоит. Копает он себе потихонечку, и хрен с ним, пусть копает. Особо близко мы его ни к чему не подпустим. Просто надо держать ухо востро. Звякни Валету, скажи, если легавый сунет свой длинный поганый нос в «Эдельвейс», пусть ему там организуют достойную встречу. Более того... – Илья криво усмехнулся. – Его стоит слегка пугнуть.

– Мента?

– Конечно, мента. Кого же еще? Пошукай по своим каналам, узнай, кто он такой, где бывает, и люди Валета организуют на него маленькое покушение. Желательно прямо сегодня, Альберт. Мочить его пока излишне, а вот заставить призадуматься – самое то. Пусть не лезет, куда не надо.

Доронин запустил руку в густую светлую шевелюру и сделал несколько энергичных движений ото лба к макушке. Обычно идеально уложенная волосок к волоску прическа растрепалась.

– Это можно сделать, – задумчиво произнес он, с тоской посмотрев на недоеденную им утку по-пекински. К тому моменту, когда Лобанов уйдет, фирменное блюдо ресторана совсем уже остынет. – Только я не понял, зачем это нужно, Илья. Мент до нас еще не добрался, и неизвестно, доберется ли вообще, а мы заранее собираемся его разозлить. Вроде как сами привлечем к себе лишнее внимание. Разве нет?

– Черт возьми, Альберт! – Лобанов нервно дернул рукой, и столбик пепла, сорвавшийся с кончика его сигареты, упал на белую скатерть. – Включи мозги наконец. У тебя полностью отсутствует перспективное мышление? Ты думаешь, этому Гурову потребуется много времени на то, чтобы дознаться о деятельности нашего фонда? Да сама Завладская расколется, едва он прижмет ее к стенке. Или затащит в койку. Ты ведь в курсе, как она падка до этого дела?

– Ей и самой известно далеко не все. – Доронин попытался реабилитировать себя в глазах собеседника.

– Откуда ты знаешь? С ее слов? Я уже сто раз говорил тебе, Альберт: не нужно считать кого-то глупее себя. Лично я намерен прямо сейчас наведаться к Завладской.

– А если она не дома?

– А где ей еще быть? – Сделав несколько быстрых глубоких затяжек, Лобанов погасил сигарету в девственно чистой пепельнице. – А ты не тяни время и звони Валету. Я не буду один кувыркаться в этой карусели. Лады?

– Лады, – согласно кивнул Доронин и, заметив, что Лобанов поднимается с диванчика, поспешно предложил: – Может, перекусим? Чего ты гоняешься на голодный желудок. А я прямо при тебе и позвоню Валету.

Лобанов окинул взглядом стол. Действительно, в последний раз он ел лишь ранним утром, а расположенные перед ним яства выглядели очень аппетитно. Однако, наткнувшись глазами на китайские палочки, Илья презрительно скривился:

– Я не умею пользоваться этими ветками. Нормальных, человеческих, приборов тут нет?

– Могу попросить для тебя вилку. И закажешь, что хочешь.

Лобанов взглянул на часы. Он чувствовал, что время поджимает, а в отличие от старого приятеля, бывший уголовник ставил дело выше насыщения собственного желудка. В целом ему даже претил весь образ жизни Доронина. Порой Илья сожалел о том, что когда-то прикрыл задницу друга и отмотал срок за них обоих в гордом одиночестве. «Академия» пошла бы Альберту на пользу. Возможно, он тогда бы почаще включал голову и поменьше проводил времени с телками в ресторане или за своими излюбленными шахматами.

– Позже перекушу, – бросил он.

Застегнув пиджак, Лобанов стал надевать перчатки. Доронин наблюдал за его действиями и машинально подумал о том, что, как и в момент приветствия, дружеского рукопожатия не будет. Подобная манера при встречах и расставаниях была не в стиле Лобанова. Однако Альберт счел необходимым тоже подняться из-за стола. Холодную утку он уже все равно есть не станет, и, когда вернется Марина, придется ограничиться только вином и десертом. Обед был безнадежно загублен.

– Да, и что касается самого тебя, – снисходительно произнес Лобанов, поднимая глаза на шефа. – Если будешь общаться с легавыми, старайся вести себя естественно. Не суетись. Предложи сыграть в шахматы, например. И, главное, не зевай. Любой нормальный психолог, а менты – это в первую очередь психологи, без особого труда поймет, что это у тебя нервное.

– Я учту. – Доронин был задет за живое, но постарался не подать виду. В эту самую секунду ему и захотелось зевнуть. Он сдержал себя. – А ты особо не лихачь, Илюха. Наломаешь, не дай бог, дров, как в прошлый раз...

Лобанов подозрительно посмотрел на него, но решил воздержаться от лишних комментариев. По-братски похлопав Доронина по плечу, он сдвинул портьеру в сторону и вышел из кабинки.

* * *

Вторник. 12 часов 49 минут

– Чем занимается этот фонд? – Гурову показалось, что он ослышался.

Все это время Цаплин излагал, как по писаному, собранную по «Эдельвейсу» информацию. Он занял пассажирское место в «Пежо» рядом с Гуровым и старательно отмахивался от табачного дыма. В отличие от полковника, майор никогда не курил и вообще очень педантично относился к собственному здоровью. Хотя такое отношение не было личной инициативой самого Цаплина. Оно было продиктовано его женой. Майор постоянно ходил с компактным металлическим термосом, куда каждое утро супруга наливала ему какую-то заваренную траву, и делал определенное количество глотков строго по часам, он периодически смазывал виски разными тибетскими маслами, а в кармане брюк неизменно таскал с собой одну или даже две иголки ипликатора Кузнецова, чтобы в нужный момент поколоть ими подушечки пальцев для снятия стресса. Все это тоже придумала жена майора, что служило постоянным предметом насмешек со стороны коллег Цаплина. Но он никогда не обращал особого внимания на их безобидные уколы.

– Вы меня совсем не слушали, Лев Иванович? – Он достал из внутреннего кармана пуховика термос и стал скручивать крышку.

– Да нет, я слушал, Яша. Более того, я все прекрасно понял. – Гуров выбросил окурок за окно, и тот мягко приземлился в большой пушистый сугроб. – Усыновление и удочерение детей за границей, когда от них тут безнравственно отказались родные мамаши... Дело очень нужное и, я бы даже сказал, благородное. Меня не сильно удивит даже тот факт, что «Эдельвейс» тесно сотрудничает с первой городской больницей, а в частности, с отделением Завладской. Думаю, на поверку так и окажется. Ничего криминального. Вроде бы...

– Но... – подхватил мысль полковника младший по званию товарищ. Он сделал несколько мелких неторопливых глотков отвратительно пахнущего напитка, непроизвольно заставив Гурова поморщиться.

– «Но» – это Валет, Яша. – Полковник хлопнул себя по колену. – Вот оно самое большое «но», которое меня настораживает. Какое отношение к столь высокому благородному делу, как забота о детях, может иметь такой прожженный уголовник, как Борис Щетинин?

– Он – начальник службы безопасности «Эдельвейса», я ведь вам уже говорил.

– Я помню. Но именно это и странно, Яша. Ты не находишь?

– Нахожу, – честно признался тот.

Термос с настойкой вновь исчез в его кармане.

– Тебе удалось выяснить, как Щетинин вышел по УДО? – спросил Гуров, слегка меняя тему разговора.

– Проверенной информации нет, Лев Иванович. Только кое-какие слухи...

– Какие?

– Щетинин состоит в родстве с тем самым Ромашовым, главой районной администрации, о котором меня также спрашивал полковник Крячко. – Цаплин никогда не пользовался никакими записями. Он обладал отличной тренированной памятью. – Первая жена Ромашова, ныне покойница, к слову, у нее был рак груди, – двоюродная сестра Щетинина. Мужчины тесно общались, можно сказать, находились в хороших, дружеских отношениях. Когда Щетинина посадили, Ромашов еще не был главой администрации. Он никем тогда не был. На заводе на каком-то работал, что ли... Могу выяснить более точно, если хотите. Так вот, я не могу точно сказать, содействовал ли Ромашов УДО Щетинина, но поговаривают, что вроде как содействовал, однако в «Эдельвейс» его устроил именно Ромашов. Это совершенно точно.

– А какое отношение к «Эдельвейсу» имеет сам Ромашов?

– Он курирует деятельность фонда. И отправка детей за рубеж – это, можно сказать, его личный вклад в данный законодательный проект, – отчеканил Цаплин.

– Кто возглавляет фонд?

– Некто Доронин. Альберт Николаевич. К уголовной ответственности не привлекался. Ни в каких криминальных связях, исключая Валета, замечен не был. Кристально чистый человек.

– Меня всегда настораживали кристально чистые люди, – буркнул полковник. – Как говорится, кто без греха, пусть первым бросит в меня камень. Либо ты грешишь, либо ты свои грехи скрываешь за маской благочестия.