Текст книги "Идеальный маньяк (сборник)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Алексей Макеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 5

Наутро, едва Гуров подъехал к дверям управления, он заметил, что с другой стороны к зданию подъезжает темно-синий «Ниссан». Ничего особенного в этом обстоятельстве не было, однако Гуров задержался на ступенях здания, поглядывая на машину и ее номер.

Во-первых, никому из управления автомобиль с такими номерами не принадлежал – это полковник знал точно. Следовательно, приехал человек посторонний, и это могло иметь к нему непосредственное отношение. А во-вторых, человек, сидевший за рулем, очень напоминал полковнику корреспондента. И на сиденье, соседнем с водительским, Гуров заметил большую камеру.

Водитель, довольно молодой самоуверенный мужчина, одетый в теплую куртку с отороченным мехом капюшоном, поискал, где поставить свой «Ниссан», – все места перед управлением были заняты. Оставалось лишь место, где всегда ставил свою машину генерал-лейтенант Орлов. Это было его законное место, однако парень, окрещенный Гуровым «журналистом», знать этого не мог. Наконец человек приткнул свой автомобиль, вышел из него, небрежно щелкнул пультом и стал оглядываться по сторонам. Потом, заметив Гурова, стоявшего на ступеньках с отсутствующим видом, подошел к нему и спросил:

– Не подскажете, как пройти к руководству?

– А вы по какому вопросу? – вежливо поинтересовался Лев.

– Ну… – мужчина замялся на мгновение, но, в силу своей профессии привыкший быстро ориентироваться, сказал: – По личному и по общественному сразу. И по очень важному, – подчеркнул он.

Потом достал свое удостоверение – журналистское, Гуров не ошибся, он лишь отметил, что мужчину зовут Виталий Николаевич Ольшанский и что газета, в которой он числится руководителем редакции социальных новостей, называется «Столичные ведомости».

– А, ну тогда можно побеседовать со мной. Полковник Гуров Лев Иванович, – очень вежливо и доброжелательно представился Гуров. – Оперуполномоченный как раз по особо важными делам.

Журналист с легким сомнением окинул его взглядом, пробормотал неуверенно: «Вообще-то я хотел побеседовать с генералом…» Потом, видимо, решил, что сойдет и полковник, и кивнул.

Гуров распахнул дверь управления и широким жестом пригласил Ольшанского войти. Он провел его в свой кабинет и сказал:

– Располагайтесь, я подойду через пару минут.

Оставив журналиста одного, он вышел из кабинета и достал сотовый телефон.

– Стас, ты где сейчас? – спросил он через несколько секунд.

– На работу еду, в пробке застрял, мать ее! – выругался Крячко.

– Интуиция мне подсказывает, что лучше тебе пока здесь не появляться. Тут по твою душу, кажется, приехали… Так что давай-ка ты сейчас дуй по адресу, где живет Константин Широков. Он как раз должен быть дома, так как на работу ему после обеда. И побеседуй с ним на предмет отношений с Мариной Агафоновой. Заодно поинтересуйся, почему он уволился из лицея – но так, невзначай, душевно, как ты умеешь. А потом выясни о нем сведения у его окружения – соседей, приятелей.

– А ты там что? Чего надумал-то насчет журналиста? – помолчав, спросил Крячко.

– Есть у меня, кажется, одна неплохая идейка, – уклончиво ответил Гуров и усмехнулся, но ничего не стал объяснять, а сразу после разговора с Крячко набрал номер своего старого знакомого Михаила Иващенко. Тот возглавлял местное отделение ДПС.

– …Словом, Миша, все нужно сделать быстро, без шума и пыли, – закончил он разговор и вернулся в кабинет, стараясь скрыть усмешку.

– …Вел себя недопустимо грубо и агрессивно, угрожал пистолетом, подвергая при этом опасности жизни людей, – Ольшанский перечислял прегрешения Станислава Крячко. Гуров слушал очень внимательно и кивал с явным пониманием и сочувствием. – В довершение он применил грубую силу, разбив камеру стоимостью сто двадцать тысяч рублей, – Ольшанский выдержал паузу, явно ожидая реакции Гурова.

Полковник продолжал совершенно спокойно смотреть на него.

– Так что вы хотите? – спросил наконец он, когда Ольшанский начал ерзать на стуле.

– Как – что? – удивился Ольшанский. – Чтобы он понес заслуженное наказание. Чтобы его отстранили от занимаемой должности, потому что этот человек недостоин работать в Главном управлении МВД! Фамилия его… Вот, у меня записано. – Ольшанский достал из кармана записную книжку, быстро пролистнул и прочитал: – Крячко Станислав.

Фамилию Крячко он произнес с ударением на первый слог, и Гуров едва сдержал улыбку.

– И я буду настаивать, чтобы к этому человеку были применены самые жесткие меры, – заявил Ольшанский, закидывая ногу на ногу и принимаясь нервно подрыгивать ею. Затем достал сигарету, щелкнул зажигалкой и только потом спохватился:

– Я закурю, не возражаете?

Гуров кивнул, но на журналиста он не смотрел. Он почему-то искоса поглядывал на окно. Журналист продолжал что-то излагать, а полковник, казалось, совершенно не слушал его, и это обстоятельство сильно раздражало Ольшанского. В конце концов он с досадой затушил окурок в пепельнице и, наклонившись через стол к Гурову, с нажимом сказал:

– Вы слышите, что я говорю?

– Честно говоря, не очень, – признался полковник. – Шум мешает.

Он поднялся со своего места и подошел к окну. Оттуда и впрямь доносился какой-то шум, но он смешивался со звуковым фоном улицы и особого внимания не привлекал.

– Что там такое? – спросил Ольшанский, теряя терпение.

– Кажется, вашу машину эвакуатор забирает, – спокойно проговорил полковник.

Ольшанский застыл от неожиданности, но тут же вскочил на ноги. Метнувшись к окну, он, расплющив нос, прилип к нему.

– Что за идиотизм! – вырвалось у него.

– Почему идиотизм? – невозмутимо сказал Гуров. – Вы ее в неположенном месте припарковали, вот и забирают.

– Это… Это самоуправство какое-то! – Ольшанский ринулся к двери, и до Гурова донеслись лишь его торопливые шаги в коридоре.

Усмехнувшись, полковник снова посмотрел в окно. Журналист вылетел на улицу, когда его машина уже была водружена на автопогрузчик. Размахивая руками, он возбужденно принялся что-то доказывать невозмутимым работникам дорожной службы, потом, отчаявшись, полез во внутренний карман… Но Гуров четко проинструктировал Мишу Иващенко, так что надежды Ольшанского уладить вопрос с помощью купюр были напрасны. В конце концов Ольшанскому пришлось молча наблюдать, как его машину транспортируют на штрафную стоянку…

* * *

Крячко вышел из машины и окинул взором высокую многоэтажку, на шестнадцатом этаже которой проживал тренер фитнес-центра Константин Широков. Он уже собирался нажать номер квартиры на домофоне, как дверь подъезда открылась, и из нее в обнимку вышла молодая пара. Парень и девушка были заняты исключительно друг другом. Разумеется, им было совершенно безразлично, будет Станислав заходить в подъезд или нет, и вообще сам факт присутствия незнакомого человека у дверей их не интересовал. Крячко вошел в подъезд и вызвал лифт.

По прибытии на шестнадцатый этаж полковник нажал на звонок возле двери интересующей его квартиры, но его ждало разочарование – ему никто не открыл. Крячко ничего не оставалось, как позвонить в соседнюю дверь. Из-за нее вскоре показалась женщина средних лет, которая посмотрела на полковника настороженными и удивленными глазами. Очевидно, она рассчитывала увидеть кого-то другого.

– Здравствуйте, я из полиции, – представился Станислав, раскрывая свое удостоверение.

– Здравствуйте, – еще больше насторожилась женщина.

– А я, собственно, не совсем к вам, я к вашему соседу – Широкову, – Крячко кивнул на соседнюю дверь. – А его дома нет. Поэтому позвонил вам.

Женщина расслабилась и после паузы сказала:

– А я его видела в окне. Полчаса назад уехал, со спортивной сумкой в руках. Положил в машину и уехал.

– А куда, вы, конечно, не знаете?

– Конечно не знаю, – ответила она. – Мы не слишком близко с ним общаемся.

– А может, есть кто-то, кто близко общается – из ваших соседей, в смысле? – без особой надежды на успех спросил Крячко.

Соседка отрицательно покачала головой. Да Крячко и сам понимал, что в нынешнее время в московских домах порой плохо знают, как зовут ближайших соседей, не то что в курсе каких-то деталей их жизни. Ему ничего не оставалось, как извиниться и удалиться.

Медленно спустившись по лестнице, Крячко вышел на улицу и в задумчивости остановился у подъезда. Неожиданный отъезд Широкова, да еще и с сумкой, набитой вещами, его настораживал. И если до визита в Алтуфьево Крячко не слишком верил в причастность Широкова ко всей этой истории, то теперь его неожиданное бегство – а Крячко расценивал поведение тренера именно так – приобретало совсем иную окраску. Почему он сбежал? Только потому, что в фитнес-центре побывала полиция? Но это и так было понятно! Ясное дело, что совершенное на данной территории убийство не пройдет мимо правоохранительных органов. И если именно Широков причастен к нему, то он, наоборот, должен вести себя как ни в чем не бывало. Ну или, в крайнем случае, занервничать. А он не просто занервничал – он ударился в панику, в бега! И вот это поведение, не укладывающееся ни в какие законы логики, сейчас заботило Станислава. Бегство не пустяк. На него надо решиться, иметь серьезные основания.

В Соединенных Штатах, например, бегство автоматически считается доказательством вины. В некоторых штатах, во всяком случае, оно расценивается именно так. Или раньше расценивалось – Крячко помнил об этом со времен учебы в школе милиции, а с тех пор прошло больше четверти века. Тогда было так, а как у них там сейчас, он не интересовался. И в командировки в Штаты по обмену опытом их почему-то не посылали…

Но так или иначе, а Широков исчез. И пока что Крячко видел лишь два логических объяснения этому. Первое: Широков понял, что погорел. Что-то он знал такое, чего пока не знали ни он, Станислав Крячко, ни Лев Гуров. И решил смыться, потому что иначе ему неминуемо грозят долгие годы тюрьмы. И второе: Широков вовсе никуда не исчезал, а поехал за город навестить любимую тетушку или друга. А возможно, собрался на прогулку в лес с девушкой.

– В ноябре, с утра пораньше… – вслух пробормотал Крячко и покачал головой.

Нет, отъезд Широкова связан с чем-то важным. И нужно это выяснять. Но куда направляться дальше в поисках, Крячко не знал. И для начала все-таки следовало посоветоваться с Гуровым.

Станислав так толком и не понял, как Гуров отреагировал на известие о поспешном отъезде Широкова, – то ли совершенно не удивился такому обстоятельству, то ли, напротив, впал в ступор, но попросил Крячко подождать. А когда перезвонил, то Станислав услышал короткое распоряжение: заняться чем-то еще, хотя бы взять в разработку друзей Умецкой, а Широкова оставить в покое. Пожав плечами, Станислав вразвалочку пошел к машине.

* * *

После планерки Гуров все же отправился в «Идеал», хотя общаться ему там было особо не с кем. С Гришаевой он уже беседовал, с уборщицей тоже. Все интересующие его персонажи – Широков, Полищук и Шестакова – должны были появиться вечером. Так же, как и люди, посещающие занятия. Пока он не спеша катил в своем автомобиле по утреннему шоссе, покрытому слоем инея – за ночь резко похолодало, и дождь сменился снегом, – запищал сотовый тклкфон. Звонили из управления.

– Лев Иванович, тут на ваше имя распечатка пришла, – прозвучал голос дежурного. – Так как вас на планерке не было, я решил позвонить – вдруг что-то срочное?

– Что за распечатка? – не понял Гуров.

– Распечатка звонков с номера… – возникла пауза, дежурный, видно, заглянул в листок, – с номера Гришаевой Эммы Эдуардовны. Вам зачитать или пусть лежит до вашего приезда?

– Читай, – сказал Гуров.

– Вы интересовались номером, с которого позвонили вчера в четырнадцать сорок пять. Так вот, это номер автосервиса на Ярославке. По остальным номерам у меня сведений нет. Их в распечатку не включили, сказали, что направят вам лично.

– Хорошо, Паша, спасибо, – ответил Гуров и разъединил связь.

С минуту он сидел, глядя на образовавшуюся на светофоре пробку, а потом, когда протиснулся через нее, повернул направо вместо того, чтобы ехать к фитнес-центру. Сейчас он решил наведаться в автосервис.

Автомеханик, встретивший его, косо посмотрел на удостоверение полковника и молча стал ждать его вопросов.

– У вас есть такая клиентка – Гришаева Эмма Эдуардовна? – начал тот.

– Думаете, я их всех вот так помню? В журнале надо посмотреть, – пожал плечами механик. – Машина какая?

Гуров назвал модель автомобиля Гришаевой, и это освежило память механика куда лучше, чем ее паспортные данные.

– А-а-а, эта! Вчера вечером она свою машину забрала, – сразу же сказал он. – А что такое? Чем-то недовольна? Зря. Ей все на совесть делали. Я лично в автомобиле ковырялся.

– Простите, а когда она вам его привезла? И что было с машиной?

Автомеханик почесал небритый подбородок.

– Привезла дня три назад, – наконец сказал он. – В журнале можно уточнить, если вам надо.

– Очень надо, – заверил мужчину Гуров.

Механик вновь пожал плечами и вразвалочку пошел к дверям автосервиса. Когда он достал из ящика стола журнал, Гуров протянул руку и сказал:

– Разрешите, я сам посмотрю.

Эмма Эдуардовна сдала свою машину в ремонт шестнадцатого ноября в тринадцать сорок, а получила обратно восемнадцатого в семнадцать пятьдесят. И это означало, что вечером семнадцатого, накануне убийства Ирины Умецкой, она не могла на ней уехать домой после работы. А она уверяла Гурова, что все было именно так… Но для чего ей было его обманывать именно в этом вопросе? Ну, сдала машину в ремонт – ну и что?

Гуров, недоумевая, пожал плечами. Ответа на этот элементарный, казалось бы, вопрос, он не находил. Так поступают в случаях, когда хотят скрыть, где находились на самом деле. Что, Гришаева осталась в фитнес-центре? Но уборщица уверяет, что она покинула его после одиннадцати.

– А что было с машиной? – обратился он к автомеханику.

– Стартер полетел, – ответил тот. – Да неудачно очень. Все шестеренки стерлись. Пришлось менять.

– А она была одна, когда привезла вам машину?

– Одна. Я сам у нее заказ принимал. Глянул и сразу увидел, что пятью минутами не отделаешься, поэтому на себя заказ и оформил. Помощник у меня молодой еще, неопытный, не стал я ему такое дело доверять. Да и бабенка показалась мне крутой. В плане характера, я имею в виду, – пояснил он. – С такой свяжешься – всю душу вымотает. Поэтому лучше все делать так, чтобы комар носу не подточил.

Разговор с механиком дал новый импульс, и Гуров ехал в «Идеал» в приподнятом настроении. Теперь, когда показания Гришаевой приняли столь неожиданный оборот, ему было о чем с ней пообщаться.

Однако неожиданности, связанные с фитнес-центром, на этом не закончились. Едва Гуров поднялся к кабинет Гришаевой, он увидел там не Эмму Эдуардовну, а уборщицу Анастасию Николаевну Борзину. Ничего особо выдающегося в этом факте не было, вот только Анастасия Николаевна не сновала по кабинету с тряпкой. Она вообще сидела за столом, который находился в узком коридорчике перед кабинетом директрисы.

– Эмма Эдуардовна сейчас подойдет, – кивнула она Гурову.

Полковник обратил внимание, что одета Анастасия Николаевна не в униформу, а в деловой костюм, состоящий из узкой черной юбки и строгой блузки.

– А вы что, ее замещаете? – шутливо спросил Гуров, однако получил вполне серьезный ответ:

– В определенном смысле. Я ее секретарь.

Брови Гурова от удивления приподнялись.

– Что ж, поздравляю вас с быстрым карьерным ростом, – с улыбкой сказал он и добавил: – Я бы даже сказал – стремительным…

Больше пообщаться ему с Борзиной не удалось: распахнулась дверь, и в коридорчик, исполняющий роль приемной, энергичной походкой вошла Гришаева.

– Звонили из рекламного отдела, Эмма Эдуардовна, – своим ровным, лишенным интонаций голосом проинформировала Борзина. – Сказали, что ролик почти готов, но им нужно снять еще нескольких наших тренеров. Просили прислать двоих мужчин.

– Да? Хорошо, пришлю, – скороговоркой ответила Эмма Эдуардовна, быстро направляясь к своему кабинету и берясь за ручку двери, но Анастасия Николаевна добавила ей в спину:

– Они просили срочно.

Гришаева крутанулась, сверкнула на Борзину своими большими черными глазами и с нажимом произнесла:

– Я поняла!

– Извините, Эмма Эдуардовна, я для вас стараюсь, – спокойно сказала Борзина.

Гришаева толкнула дверь и, повернувшись к Гурову, спросила:

– Вы опять ко мне?

– Если позволите, – склонил тот голову.

– Можно подумать, у меня есть право не позволить! – дернула плечом Гришаева.

Гуров прошел за ней в кабинет. Директриса плюхнулась в свое кресло и уставилась в стену. Руки ее слегка подрагивали, и было очевидно, что она на взводе. Бесцельно переложив с места на место какие-то бумаги, она обратилась к полковнику:

– Так что вы хотели? У меня очень много дел.

– Да, я смотрю, вы даже наняли себе помощницу, – Гуров кивнул в сторону коридорчика, где сидела Борзина. – Анастасия Николаевна у вас теперь секретарь?

– Что? Да… Я поняла, что одна не справляюсь. А Анастасия Николаевна человек аккуратный и исполнительный.

– Вам виднее, – кивнул Гуров. – А спросить я вас хотел вот о чем…

Он не успел задать Гришаевой вопрос насчет ее автомобиля, потому что его отвлек телефонный звонок. Ответив, Гуров услышал голос Крячко, который сообщал, что Константин Широков убыл сегодня рано утром в неизвестном направлении со спортивной сумкой через плечо.

Гуров попросил Крячко подождать и посмотрел на Гришаеву.

– Эмма Эдуардовна, а где ваш тренер Константин Широков? – спросил он.

– Костя? – Гришаева, кажется, ожидала какого угодно вопроса, только не этого, и, оказавшись не готовой к нему, ответила не задумываясь, а посему это оказалось чистой правдой: – Он позвонил и сказал, что приболел, так что сегодня не сможет выйти на работу.

– Вот как? – поднял брови Гуров. – А чем приболел?

– Господи, откуда я знаю! – Гришаева раздраженно пожала плечами. – Гриппом, наверное! Сейчас вообще эпидемия, впору закрываться на карантин!

Подобная перспектива совсем не радовала директрису центра и вносила в ее и без того мрачное настроение дополнительную порцию негатива. Гуров видел, что она с трудом терпит его присутствие.

– Так вы об этом хотели у меня спросить? О Широкове? – уточнила Гришаева. – Или еще что-то?

– Нет, ничего, Эмма Эдуардовна, – поднимаясь, ответил Гуров. – Пустяки. Думаю, действительно не стоит вас отвлекать. Я приеду вечером, надеюсь, остальные ваши сотрудники не свалятся от приступа болезни. А то грипп, знаете ли, свирепствует…

И, оставив Гришаеву пребывать в недоумении, вышел из кабинета. Он понял, что сейчас нет смысла разговаривать с ней. Кое-какие обстоятельства, всплывшие в этом деле, говорили о том, что у него мало информации. И проводить беседу с Гришаевой – а проводить ее нужно обязательно, и он не собирался от этого отказываться – следует чуть позже, когда у Гурова на руках будут козыри. Сейчас фактов пока маловато, она не скажет правды. Нужно сделать такой ход, чтобы ей некуда было деваться. И Гуров поехал назад в управление. Поднявшись к себе, он набрал номер и попросил выяснить данные на Анастасию Николаевну Борзину…

Он получил их довольно скоро, и просмотр не занял много времени. Прочитав полученные бумаги, Гуров откинулся на стуле, некоторое время посидел с закрытыми глазами, а потом посмотрел на часы. Для повторной поездки в фитнес-центр было рано. Крячко, отправившийся заниматься окружением Ирины Умецкой, отсутствовал, и звонка от него не поступало. Гуров поднялся со стула, надел плащ и вышел из кабинета.

Полковник остановил машину у обочины и выбрался на улицу. Дождя не было, и небо просветлело. Оно было с едва заметной голубизной, и Гуров знал, что это предвестие скорых морозов…

Территория лицея была обнесена красивой кованой оградой. Ворота оказались приоткрыты, и Гуров вошел во двор. Миновав спортивную площадку, он подошел к главному входу и сразу же был остановлен охранником в униформе. Гуров спокойно предъявил свое удостоверение и сообщил, что хотел бы побеседовать с директором лицея Тамарой Валентиновной Горецкой. Охранник нахмурился, однако набрал номер на сотовом телефоне. Коротко переговорив с Горецкой и получив, видимо, добро с ее стороны, охранник посторонился, пропуская полковника.

– Второй этаж, кабинет налево, в середине коридора, – сказал он.

Гуров кивком поблагодарил его и поднялся по витой лестнице на второй этаж. Тамаре Валентиновне было лет под пятьдесят. Моложавая, с модной стрижкой женщина в брючном костюме смотрела на него сквозь очки живыми серыми глазами. Гуров, почему-то ожидавший увидеть даму преклонных лет, несколько удивился, однако спокойно представился.

– Вы все-таки пришли, – сказала Тамара Валентиновна, постукивая карандашом по крышке стола.

– Вас это не удивляет? – спросил Гуров, усаживаясь в кресло.

– Вы говорили с Костей? – вместо ответа спросила Горецкая.

– С Костей мне побеседовать не довелось, потому что он сбежал, – обыденным тоном сообщил Гуров, словно речь шла о том, что Костя пока занят пустяковым делом, а как только освободится, полковник непременно с ним побеседует.

– Сбежал? – Вот теперь она удивилась, даже изумилась. Тамара Валентиновна даже сняла очки и положила их на стол перед собой, и от этого сразу стала выглядеть еще моложе. – Ерунда какая-то! – растерянно произнесла она. – Этого не может быть!

– Почему? – спросил полковник.

– Да потому что быть этого не может! – воскликнула директриса.

– В логике вам не откажешь, – улыбнулся полковник.

– Вы, конечно, можете иронизировать сколько угодно, но если вы подозреваете Костю в чем-то ужасном, то идете по ложному пути, – заявила Горецкая. – Это я вам говорю для вашей же пользы. Я хорошо знаю, что такое время профессионала и как дорого оно ценится.

– А почему вы решили, что я его в чем-то подозреваю? Кажется, я ни о чем таком не говорил.

– Ах, оставьте! – махнула рукой Горецкая. – Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что полковник МВД интересуется личностью бывшего сотрудника лицея не для того, чтобы узнать о его профессиональных заслугах! К тому же я тоже читаю газеты и знаю о нападениях на женщин возле фитнес-центра «Идеал». А Широков как раз там работает. Нетрудно сложить два и два…

– Вы знаете о том, что Широков работает в фитнес-центре?

– Конечно, я же интересовалась его судьбой!

– А вы интересуетесь судьбой всех бывших сотрудников? – в упор спросил Гуров, и Горецкая прикусила язык. Почувствовав, что ступил на верный путь, полковник продолжил: – Сколько у вас проработал Широков – меньше года? И вы продолжаете за него волноваться, печетесь о нем, как родная мать?

Горецкая молчала.

– Тамара Валентиновна, я же еще вчера понял по вашему тону, что что-то в отношении Широкова нечисто. Точнее, я понял это еще до беседы с вами, когда увидел, что он уволился в апреле месяце. И причины этого поспешного увольнения мне очень важны, и я их узнаю. Пусть даже без вашей помощи. Вы же знаете, что такое школа! Это одних учащихся больше тысячи да плюс персонал. Так что в информаторах у меня дефицита не будет.

Горецкая встрепенулась. Она выпрямилась в кресле и даже подалась вперед, ближе к Гурову:

– Да нет же, Лев… простите?

– Иванович, – подсказал Гуров.

– Лев Иванович, я не хочу, чтобы вы меня превратно поняли. Вы ошибаетесь, думая, что я пытаюсь от вас что-то скрыть. Нет нужды собирать информацию из третьих рук, потому что там вы столкнетесь с целой горой сплетен и басен. А я знаю ситуацию изнутри.

– Значит, ситуация все-таки была?

Горецкая снова принялась крутить в руках карандаш.

– Да, – кивнула она. – И весьма… щепетильного свойства. Поэтому я и хотела, чтобы вы прежде поговорили с самим Костей. Дело в том, что он не так уж виноват… нет, конечно, он виноват, – спохватившись, поправилась она, – но тут нужно знать все. И учитывать личность Алены Милютиной.

Гуров внимательно слушал. Личность Алены Милютиной пока что была для него полной загадкой, однако он не перебивал Горецкую. А та говорила так, словно была уверена – полковник и сам многое знает, а она может лишь дополнить факты деталями.

– Алена очень рано сформировалась как женщина, – медленно говорила Тамара Валентиновна, тщательно подбирая слова. – Я помню ее с первого класса, так вот, она еще девочкой была… очень женственной, что ли. Словно она родилась такой. Знаете, бывают женщины, которые от природы это чувствуют.

– Что «это»? – не понял Гуров.

– Ну, то что они женщины. Вы мужчина, вам сложно понять, – засмеялась она и прищурилась, покусывая в задумчивости губу. – Хорошо. Я попробую объяснить вам на личном примере. Дело в том, что вот я как раз была лишена этого качества. Я долгое время воспринимала себя просто как школьницу, отличницу, победительницу многих олимпиад… Потом – как студентку, выпускницу с красным дипломом. Я знала, что многое умею, многое знаю, и в этом мои заслуги. Но я не чувствовала, что я привлекательная девушка. И что благодаря только этому качеству могу нравиться. И молодые люди, парни, не обращали на меня особого внимания. Им были безразличны мои дипломы, начитанность, эрудированность…

– Может быть, вы просто не с теми молодыми людьми встречались? – позволил себе перебить собеседницу Гуров.

– Нет-нет, я вовсе не об этом сейчас говорю! – торопливо сказала Горецкая, замахав руками. – И ребята были вполне достойные, но вот в чем дело… Была у меня тогда подруга Рита – собственно, она и сейчас есть. Вот она обладала этим качеством в полной мере – осознавала, что она женщина, и пользовалась своей привлекательностью. Хотя красавицей ее не назовешь. Меня всегда поражало – ну почему? Чем я хуже ее? Вроде бы я одеваюсь так же, и даже прическу делаю похожую. Ну вот она покупает новую юбку – и я покупаю почти такую же. Но она в своей выглядит как суперзвезда, а на мне юбка сидит как на корове седло!

– Боюсь, вы преувеличиваете, – улыбнулся Гуров.

– Оставьте, Лев Иванович, не нужно этого великодушия. Лучше проявите великодушие, выслушав меня молча. Поверьте, мне совсем не легко даются такие откровения перед посторонним мужчиной, и если бы не ответственность за Костю Широкова, я никогда бы вам ничего этого не рассказала.

Горецкая говорила быстро, словно торопясь высказать то, что не должно было стать достоянием действительно постороннего ей человека, чтобы никогда больше не возвращаться к этому вопросу. В ее монологе не было и намека на кокетство, а чувствовала она себя немного неловко и торопилась поскорее закончить разговор. И Гуров умолк, перестав комментировать.

– Моя подруга имела истинно женскую интуицию в отношении того, что ей идет, а что нет. Она знала, что ей вовсе не нужно оканчивать школу с золотой медалью или институт с красным дипломом. Она чувствовала, осознавала, что достойна любви и восхищения просто так. За то, что она женщина. Да она и в институт-то поступать не стала, а окончила курсы маникюра. Сейчас – мастер дизайна ногтей, имеет свою фирму, но не в этом дело. Мужчины по ней всегда с ума сходили. А я не могла понять, в чем же дело. А потом… Потом я вынуждена была признать, что у меня нет врожденного чувства Женщины. Нет врожденного вкуса. И я начала работать над собой. Решительно выбросила все вещи из своего гардероба, пошла в ателье и стала шить на заказ. Выбрала себе хорошего парикмахера, он профессионально подобрал мне имидж. И теперь я уже не сомневаюсь в себе, я обрела уверенность. Но это не моя заслуга. Это результат кропотливой работы – как всегда и во всем у меня было. То, что мне давалось с трудом, у моей подруги получалось легко и естественно. Мы как-то разговорились, и я сказала, что в салоне красоты чувствую себя женщиной: со мной носятся, надо мной колдуют, а я лежу и расслабляюсь. А Рита пожала плечами и сказала, что она всегда так себя чувствует. И что походы в салон красоты ее только утомляют, потому что она и сама умеет сделать себя красивой. Понимаете?

Директор перевела дух как человек, облегчивший душу. Гуров смотрел на нее и, как ему казалось, понял, что женщина хотела до него донести.

– А Алена Милютина… – медленно произнес он.

– А Алена Милютина как раз из той породы, что и моя Рита, – подхватила Горецкая. – Она всегда знала, что привлекательна, воспринимала это как данность. В нее постоянно влюблялись мальчишки – и одноклассники, и те, кто постарше. В шестом – шестом! – классе она выложила в социальной сети свое фото. Знаете, близкое к эротическому. Вся школа словно с ума посходила. Я была вынуждена вмешаться. Признаюсь, видела это фото, мне пришлось посмотреть. И вот мое внутреннее впечатление: она выглядела на нем естественно. Без пошлости, без вульгарности. И все же я попросила ее убрать этот снимок. Я не могла поступить иначе, меня должность обязывает. Объяснила ей, что таким образом она зарабатывает дешевую популярность, а она достойна большего. Возможно, я немного слукавила.

– Почему? Она не достойна большего?

– Как вам сказать… – замялась Горецкая. – Алена ведь, помимо того, о чем я вам сказала, не обладает особыми достоинствами. Учится средне, талантами не блещет. Кроме того, что умеет себя подать, больше ничего. Она очень инертна, флегматична. Глаза такие, знаете, как говорят, с поволокой… Будто все время сонная. Нет в ней какой-то изюминки, искры. И в этом проблема. То есть ей завоевать чье-то сердце очень просто. Да практически вообще ничего не нужно делать! Но вот удержать… Не знаю. Думаю, что сложно. А ведь это куда важнее. Пословица «встречают по одежке – провожают по уму» не теряет своей актуальности. Но вас ведь Алена интересует в связи с Константином Широковым, верно? Простите, я сделала это отступление лишь для того, чтобы вы все точно представили.

– Кажется, я уже представил, – кивнул Гуров. – Юная ученица влюбилась в своего учителя.

Горецкая засмеялась тихим смехом.

– Поправка, – подняла она карандаш. – Молодой учитель влюбился в юную ученицу. Влюбился, не подозревая, что она гораздо старше его…

Гуров поднял брови и вопросительно уставился на Горецкую.

– Да-да, – грустно усмехнулась та. – Алена старше Кости ментально. Я же не зря вам сказала, что она очень рано сформировалась. Она давно воспринимает себя как взрослую женщину.

– У них была связь? – прямо спросил Гуров. – Просто вы говорите обтекаемыми фразами – сформировалась, взрослая женщина. Я понимаю, вы обязаны заботиться о нравственной стороне воспитания ваших школьников, но меня интересует конкретика.

– Понимаю, – вздохнула Горецкая. – Но я не могу ответить на ваш вопрос просто потому, что прямо на него мне не ответили ни Алена, ни Костя. Если вас интересует мое мнение – да, была связь. Я убеждена в этом. Но, повторяю, конкретно таких слов мне никто не говорил.

– А как все произошло? То есть как об этом стало известно?