Текст книги "Ждите моего звонка"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Какие деньги? – спросил начальник.

Панин молчал и смотрел поочередно то на начальника, то на Климова.

– Николай жуликам деньги в долг дает, под проценты, – сказал Климов и улыбнулся. – Я вам потом объясню, товарищ начальник.

– Рассказывай, извини, что перебил.

– Я это к чему рассказал? К тому, что все под подозрением, и Лавров не исключение. Он ближе, ему и труднее.

– Очень толково ты все объяснил, – начальник поднялся, взял стул и пересел ближе. – Мыслишь логично, молодец. Ты случайно Павла Антонова не знаешь?

– Пашка Америка, – пояснил Климов.

– Известная личность. Карманник высшего класса.

– Карманник, говоришь? – начальник хрустнул пальцами и вздохнул. – Жаль, что карманник. Я в германскую с его отцом в окопах бок о бок сидел. Хороший мужик был.

– А Пашка тоже парень хороший, – быстро сказал Панин. – Мировой парень. Меня ненавидит, аж зубы скрипят. Это за мои ростовщические привычки. Да и к налетчикам он не благоволит.

– Василий, ты напомни мне об Антонове, когда развяжемся с бандой. Не забудешь? – Начальник повернулся к Панину. – Как я тебя понял, Коля, дела у вас хороши, да не очень. Хозяина нащупать вы не можете. Серого надо брать с поличным, а он на дело не пойдет, пока вас не обнаружит. Источник информации продолжает оставаться неизвестным. Так?

– Уверен, что хозяин в трактире ни разу не появлялся, иначе если не я, то Лавров бы его засек наверняка.

Климов смотрел на Панина, слушал его рассуждения и не переставал удивляться. Куда девался рыжий мальчишка? О ходе разработки докладывал молодой, но рассудительный и даже осторожный сотрудник. Слушал внимательно, не рубил сплеча, говорил медленно, взвешивал каждое слово. И начальник на Николая смотрит серьезно, рассуждает, советуется с ним. Сидят как равные, выставили упрямые лбы, прямо совет старейшин.

– Почему ты думаешь, что хозяин Серого должен явиться со стороны? – второй раз спросил начальник. – Может, он все время рядом, в той же банде, но не показывает своего старшинства, держится в тени?

– Рядом? – Панин наморщил лоб, и так невелик был у него запас морщин, что он сразу опять стал мальчишкой. – Рядом, рядом, – твердил он. – Это мы не сообразили, надо подумать.

– Подумай, Коля. А пока что честно, как отцу, скажи: сколько, по твоему мнению, шансов на успех? Учти, что мы с ними меняться людьми не можем. За одного Фалина десять бандитских групп необходимо взять.

– Сейчас не могу ответить на этот вопрос.

Было видно, что ему трудно далось это признание.

– В ближайшие сутки риск минимален, а завтра я приду и скажу что и как. Есть и у нас с Михаилом один план, но сегодня говорить о нем рано.

– Видал, Василий, как рассуждает? Может, отозвать обоих ребят? Серый поймет, что мы сняли людей, и рванется на дело. Мы его и возьмем.

– Где вы его возьмете? Москва большая. А главарь? А источник информации? Нет! – Панин упрямо наклонил голову и смотрел на начальника так, будто хотел его загипнотизировать. – Михаил предвидел такой поворот и велел передать: не для того погиб человек, чтобы мы отступили.

– Ну, если Михаил так сказал, – начальник встал и развел руками, – тогда подождем до завтра. – Он подошел к Панину и вытянулся по стойке «смирно». – Спасибо, что привез Александра. Большое спасибо, Коля.

Минуты две все молчали, потом Панин пробормотал:

– До завтра, – и пошел к дверям. На пороге он остановился, секунду помедлил и осипшим голосом сказал: – Еще Михаил велел передать, что готов нести уголовную ответственность, но Свисток умрет до задержания шайки.

Климов хотел его вернуть, но Панин уже был на площадке, гулко хлопнула дверь парадного, и стало ясно: догнать его не удастся.

Глава седьмая ТЕЗКИ

Когда ему было девять лет и прислуга называла его «барчуком», а матушка – «лапонькой», случилось так, что он спас жизнь беглому каторжнику. Он не знал, кто этот грязный, дурно пахнущий человек, неожиданно появившийся у задних дверей барского дома. Он только что прочитал «Отверженных» и, увидев бродягу, не испугался, а, услышав на улице свистки полицейских, взял незнакомца за руку, отвел его в детскую, потом спрятал на чердаке и кормил неделю. Он ни о чем не расспрашивал этого человека и молча сделал, что считал нужным: притащил на чердак кипяток, мыло и ножницы, отцовский костюм и бумажник, а обнаружив однажды отсутствие своего гостя, так же молча уничтожил следы его пребывания и через несколько дней забыл. Этой забывчивости помогли события, свергнувшие царя и отобравшие у родителей «лапоньки» особняк, положение и средства к существованию.

Он понял, что к особняку и «коротеньким штанишкам» возврата нет, сначала только морщился на стенания и жалобы «стариков», а потом ушел. Переход от полного благополучия к лишениям и ожесточенной схватке за существование дался ему сравнительно легко. На улице он оказался сильнее, умнее, а главное, озлобленнее своих сверстников. Взрослые, которых он встречал на своем пути, обогащали его жизненный опыт и укрепляли ненависть. Он понимал, что если хочет осуществить свою мечту, то должен учиться, что самое страшное – опуститься до своего нового окружения. Нашлись люди, которые ему помогли.

В восемнадцать лет он уже был зрелым мужчиной, расчетливо смелым и решительным, готовым идти по избранному пути до конца.

Он брел по Сухаревке, обдумывая предстоящее дело, и натолкнулся на какого-то прохожего, сделал шаг в сторону, но мужчина загородил дорогу и свистящим шепотом сказал:

– Харю-то подыми. Брови у тебя знаменитые, на всю жизнь запомнил. Узнаешь?

Лица он не узнал, а глухой и шипящий голос вспомнил.

– Жан Вальжан, – сказал он, быстро прикидывая, что можно извлечь из неожиданной встречи.

– Какой еще Жан? Зови, как все, Коброй. Мужиком стал, барчук, минут десять приглядывался, прежде чем признал. Да как зовут-то тебя, барчук?

– Михаил.

– Хорошее имя, – просипел Кобра. – Пойдем, Михаил, обмоем встречу.

– Обмоем, – согласился он и оглянулся на своего крестного, азартно хлопающего по крупу ребристой кобылы.

На неизвестной Михаилу малине Кобра внимательно его выслушал и просипел:

– Брось ваньку валять, айда со мной. В Москве тебя уголовка вмиг заметет. Не хочешь? Ну, дело твое. Хочешь пристать к верным ребятам? Когда-то я был хозяином на московских малинах...

Они прошатались несколько дней по притонам, встретили на улице Серого, и Михаил вошел в банду. Он знал, на что идет, понимал трудности, которые его ждут, понимал, но, как выяснилось, недооценивал. Власть в банде захватить не удавалось, мало того, он не сумел стать своим человеком.

Он понял: налетчиков, какими он видел их со стороны, не существует. В их мире смелость и ум – качества непривычные и даже чуждые, а такие понятия, как профессиональная честность при дележе и благодарность за помощь, полностью отсутствуют. Но он был упрям и решил не отступать и подчинить всю компанию и Серого, чего бы это ни стоило. В этом мире пользуются уважением жестокость и вероломство? Прекрасно: и то и другое будет выдано сполна. Приняв это решение, он успокоился, но тут появилось неожиданное препятствие в лице его тезки, друга детства, вынырнувшего неизвестно откуда.

Они были знакомы еще до революции. Их семьи занимали одинаковое положение. Отцы посещали один и тот же клуб, а матери – одних и тех же портных. Дружба Михаилов поощрялась родителями, и после занятий они почти ежедневно появлялись в гостях друг у друга, оба в мундирчиках реального училища, оба подтянутые и серьезные, как и подобало десятилетним подросткам этого круга.

В долгие зимние вечера они чинно сидели в гостиной и, слушая Лунную сонату в исполнении музицирующей матушки, мечтали о «Наутилусе» капитана Немо, кабачках Монмартра и переделке мира. Мир переделали без них. С тех мирных, далеких лет они не виделись, но по дошедшим слухам Михаил знал: друг детства прочно обосновался в лагере противника, что они теперь враги идейные и непримиримые.

Вчера, узнав в кореше Серого своего друга детства, он с трудом сдержался, чтобы не выстрелить. Новый враг был умен и коварен, убрать его следовало быстро и обязательно руками Серого. Михаил уже вчера почувствовал: тезка имеет какую-то власть над главарем. Значит, надо торопиться, так как власть эта будет расти и переубедить Серого станет трудно.

* * *

Цыган приоткрыл тяжелые от бессонницы веки и оглядел комнату. Серж лежал лицом вниз, плотно обхватив подушку, спал или делал вид, что спит. Ночью, когда Серый «посоветовал» ему не расставаться с ребятами, Серж не возражал, пришел сюда и как лег, так и лежит, и его ровное дыхание Цыган слушал всю ночь. Оба они не раздевались, и Цыган был почти уверен, что иод подушкой рука Сержа сжимает рукоятку нагана.

Цыган вскочил, достал из кармана ключ, отпер замок и, громко хлопнув дверью, вышел в коридор. Сделав несколько шагов, он на цыпочках вернулся и заглянул в замочную скважину: видны были только ноги, но, судя по их положению, Михаил не шевелился.

В соседней комнате был один Взлет, который, сидя за столом, играл сам с собой в очко.

– Постигаешь науку? – спросил как можно миролюбивее Цыган.

Валет бросил пухлую колоду и, показав полный набор стальных зубов, сказал:

– Встали, ваше благородие? Серый с ребятами куда-то подался, а мне велел француза караулить.

– Без тебя уберегу. – Цыган взял карты неловко перетасовав, дал одну Валету. – Червонец.

Валет посмотрел карту и сказал:

– Да.

– Идет, – Цыган взял карту себе и дал опять Валету, потом еще одну.

– Паскудина! – Валет бросил карты. – Перебор! Шестнадцать с меня.

– Тебя девки любят, Валет, – Цыган дружески потрепал его по плечу. – Иди-ка ты лучше в кино, на Плющихе в «Ореоле» дают «Индийскую гробницу». Классная вещь, я вчера видел.

– Серый не велел, – нерешительно протянул Валет.

– Да он, наверное, только к вечеру заявится. Две серии, классный боевик, – убеждал Цыган, а про себя добавил: «Иди, голубчик, иди, а я с другом детства потолкую, а потом объясню, так, мол, и так, хотел убежать, мерзавец».

– А чего ты меня гонишь? – подозрительно спросил Валет.

– Сиди, – равнодушно сказал Цыган и пожал плечами, – мне не мешаешь.

Вернувшись в свою комнату, он снял со стены гитару и, взяв несколько аккордов, поморщился. Опять эти мужики рвали струны и ревели свои тюремные песни. Михаил сопел в подушку и не двигался. Тогда Цыган настроил гитару и запел:

– Скатерть белая залита вином...

– Все гусары спят беспробудным сном, – подхватил Серж и сел на постели. Он потянулся и сладко зевнул. – До чего же здорово, что мы опять встретились!

* * *

Мастер сделал шаг назад, восторженно оглядел Пашку с ног до головы, будто не только стриг, но и одевал его, вообще создал собственноручно целиком, от кончиков модных ботинок до самой макушки, закатил глаза и, прижав руки к груди, воскликнул:

– Готово-с, молодой человек!

Пашка с грустью посмотрел под ноги, где шелковистой горкой покоились его кудри, вздохнул, поднял глаза и встретился взглядом со своим двойником в зеркале. Уши, которых Пашка раньше не замечал, вдруг нахально заявили о своем присутствии. Зато появился лоб, очень даже высокий и благородный, а пробор, ради которого он и отважился на эту операцию, был выше всяких похвал.

Пашка покорно повернулся, разрешая мастеру пройтись щеткой по воротнику и лацканам нового пиджака, зажмурился в едком облаке одеколона и, сунув деньги в протянутую руку, выскочил на улицу.

Он шел деревянной походкой, словно манекен, боясь увидеть насмешливые взгляды прохожих, и сосредоточенно смотрел прямо перед собой. Первыми Пашкиными судьями были папиросники на углу.

Профессиональным взглядом выловив в толпе франтоватую фигуру, пацан моментально оказался рядом и откуда-то из-под локтя скороговоркой выпалил:

– Гражданинтоварищбарин, папиросы «Люкс». Угощайтесь.

Пашка остановился, с трудом втиснул руки в карманы модных брюк, и вся его фигура моментально преобразилась и вновь приобрела утерянную свободу.

– Америка! – ахнул пацан и чуть было не рассыпал папиросы. – Это даешь! Это класс, – шмурыгая подошвами, прищелкивая языком и издавая другие нечленораздельные звуки, он обежал вокруг Пашки.

– Ну? – спросил Пашка и осторожно провел ладонью по волосам.

– Нет слов, Америка. Теперь ты можешь работать в лучшем ресторане и, если какой-нибудь фраер схватит тебя за руку, можешь спокойно извиниться и сказать, что перепутал карман.

– То-то! – гордо сказал Пашка, купил у пацана пачку папирос и двинулся дальше по Пятницкой. Ему было приятно получить такую высокую оценку, но в одном шкет был абсолютно не прав. Работать в этом наряде совершенно невозможно, пиджак подхватывает и сковывает движения, а в карман брюк не то что чужой бумажник, собственная рука еле пролезает. Идти на работу следует в привычном, свободном костюме, который сейчас валяется где-то под кроватью. Но он о работе и думать не может, хотя срывов и не было, а появился страх, и Пашка гонит мысли о том дне, когда надо будет надеть старый костюм и идти к мануфактурной лавке Попова. Пока деньги есть, а там будет видно.

Пашка зашел в кафетерий, где у него была назначена встреча с Аленкой, и сел за самый дальний столик.

Странная девчонка эта Аленка. Накануне Нинка устроила из-за нее скандал и смоталась с каким-то залетным фраером, и Пашка ночевал у маленькой смешной девчонки. Чудеса начались, как только они поднялись по пахнущей котами лестнице и, пробравшись по темному, заставленному сундуками коридору, закрыли за собой дверь ее комнатушки. Пашка разделся, плюхнулся на узкую железную кровать и тут же заснул. Когда он проснулся, было уже светло, часа четыре, наверное. Аленки рядом не было. Пашка оглядел каморку и страшно удивился, увидев девчонку спящей на каком-то тряпье под столом. Он хотел было подняться и перенести ее на кровать, но лень победила, и он снова заснул. Утром Аленка растолкала его и, приложив палец к губам, шепнула:

– Одевайся, Паша. Только, ради бога, тихонько, у нас здесь все-все слышно.

Пашка поднялся заспанный и злой, быстро оделся и, не попрощавшись с негостеприимной хозяйкой, вышел на улицу. Он тихо присвистнул, когда увидел, что только семь часов. Куда же деваться в такую рань? Стоило ругаться из-за нее с Нинкой, чтобы оказаться в таком пиковом положении? Так он и стоял в нерешительности, когда кто-то тронул его за руку и тихо спросил:

– Сердишься?

Аленка прижималась виском к его виску и заглядывала в глаза.

– Не сердись, родной. У меня нельзя ночевать. Я и пустила-то тебя только потому, что боялась, с Нинкой уйдешь.

– А где же мы жить будем? – спросил Пашка. – Или каждый день в семь утра на улицу вытряхиваться?

– Паша, – Аленка зажмурила глаза и всхлипнула.

– Брось сейчас же, – сердито сказал Пашка и обнял ее за плечи. Он спросил о ночлеге, так как по опыту знал, что в ближайшие дни с Нинкой помириться не удастся. Но теперь, когда он увидел эти зажмуренные глаза и понял, как расценено его беспокойство, Пашка почувствовал себя таким большим и сильным, что невольно выпрямился, покровительственно погладил Аленку по щеке и сказал:

– Не реви, найдем хату, подумаешь, делов. Будем вместе жить как люди, чин по чину. Пойдем.

Они купили у лоточницы жареные пирожки, уселись на скамейке пустого сквера и молча жевали, оба потрясенные принятым решением.

Пашке очень хотелось взглянуть на Аленку. Вчера он в начале вечера нервничал, а потом в пьяном угаре ругался с Нинкой и не рассмотрел девчонку как следует. Но он боялся смутить доверчиво прижавшегося человека, ел пирог и обдумывал создавшееся положение.

Даже здорово, что он развяжется с этой проституткой; конечно, Аленка тоже не бог весть что, но вроде девка душевная. Хату надо снять, хватит валяться по чужим кроватям. Только как же она выглядит, эта Аленка? Не личит Пашке Америке иметь страшную подружку, засмеять могут. Черт ее разбери, блондинка она или брюнетка?

– Паша, ты о чем думаешь? – спросила Аленка и потерлась щекой о плечо.

Пашка вытер клочком бумаги жирные пальцы и решил пойти на хитрость.

– Аленка, будь другом, – сказал он, – сбегай на угол, купи пачку «Люкса», – и сунул ей в руку полтинник.

Девочка вскочила, отряхнула с подола крошки и побежала по дорожке сквера.

Очень даже ничего, решил Пашка, посмотрев на стройную длинноногую фигуру, поднялся и пошел следом.

Он решил начинать новую жизнь солидно, крикнул Аленке, чтобы вернулась, и сказал:

– Идем в Торговые ряды, приодеть тебя надо.

Но девчонка заупрямилась.

– Нет, – сказала она твердо, – я с тобой не пойду, Паша. Не хочу, чтобы на меня как на девку смотрели. Мол, взяли замухрышку напрокат и одевают.

Пашка дал ей пять червонцев и договорился встретиться в двенадцать часов в кафетерии, а сам отправился искать комнату. Он обратился за помощью к Когану и по его подсказке вышел сразу в цвет. Комната была в порядке, хозяйка, видно, битая баба, окинула Пашку оценивающим взглядом, молча дала ключи и даже не спросила задатка. Потом Пашка махнул на все рукой, купил себе новый костюм и отправился в парикмахерскую.

Теперь сидит в кафе, крутит в наманикюренных пальцах папиросу и чувствует себя как рыба, вытащенная из воды. Аленку он увидел, когда она уже стояла у самого столика. Вернее, он увидел ее, как только она вошла в двери, но узнал лишь сейчас. Узнал и ошалел, неужто эта краля Аленка? Затянутая в простенькое полотняное платье, она теребила в руках яркий зонтик и, сдерживая улыбку, покусывала полную губку; ее нежная кожа светилась румянцем. Из-под белой панамы она глядела на Пашку огромными, в пол-лица глазами.

Пашка вспомнил Сержа, встал и поклонился.

– Добрый день, дорогая, – сказал он утробным голосом и гордо оглядел немногочисленных посетителей, – в этой забегаловке мы, конечно, завтракать не будем. – Он взял Аленку под руку и вывел на улицу.

– Эй! – крикнул Пашка проезжавшему мимо лихачу и вскочил на мягко качнувшуюся подножку.

– Прежде меня пропусти, – прошептала Аленка одними губами и, подобрав юбку, так вошла в пролетку, будто только этим всю жизнь и занималась.

Они чинно уселись рядом, и Пашка сказал монументально величественной спине извозчика:

– «Балчуг».

– Как в кино, – прошептала Аленка и сжала Пашке руку.

Двери «Балчуга» услужливо распахнулись, при виде Пашки и его спутницы у швейцара удивленно поползла бровь, но он тут же вернул ее на место и, раздвигая портьеру и низко кланяясь, сказал:

– Прошу, молодые люди.

Официант тоже не узнал Пашку, поклонился, подал меню и отошел.

– Пашенька, – тихо сказала Аленка, – мне ничего-ничего не надо. Я абсолютно сыта.

– Кино кончилось, – Пашка швырнул меню и расслабил узел галстука, – не могу, Аленка. Витька! – крикнул он официанту, а когда тот подошел, сказал:

– Здорово. Аленка – моя подружка, так что можешь не выкаблучиваться. Дай мне выпить и бутерброд с рыбой. А девчонке дай... Что тебе?

Аленка положила на свободный стул зонтик, сняла панаму и облегченно вздохнула.

– Дайте мне, пожалуйста, бифштекс. Это я в кино сыта, а в жизни я ужасно голодная.

– Хороший парень Витька, – сказал Пашка, провожая взглядом официанта. – Зимой я иногда на мели сижу, так он меня месяцами в долг кормит. Как надоем в трактире Петровичу, был в «Трех ступеньках» такой половой, так сюда, к Витьке. Мировой кореш.

– Есть такие, – согласилась Аленка, – меня в трактире Николай тоже три недели кормит.

– Это какой, рыжий, что ли? – спросил Пашка.

– Он. Смешной ужасно, – Аленка заулыбалась, – ругается, а сам добрый. Если за столом посторонние, так он подаст обед, потом бросит на стол двугривенный и шипит: «Сдача ваша с рубля. Ходят разные, едят на копейку, и чаевых не дождешься».

Пашка удивленно смотрел на Аленку, не перебивал и неожиданно спросил:

– Ты спишь с ним?

Аленка залилась румянцем.

– Что ты говоришь, Паша? У меня и не было еще никого. Можешь не верить, а не было, – быстро зашептала она. – Я месяц назад на улицу вышла, три вечера бродила, мужчины на меня ноль внимания, а я боюсь заговорить. Меня Катька увидела и позвала с собой. Так я и попала в трактир. Сижу вечер, два. Катька и другие девчонки кавалеров находят, а я нет. Как-то вечером сижу за столом одна, совсем от голода ослабела, подлетает этот Николай и бряк на стол ужин и бутылку лимонада. Расставляет тарелки, смотрит на меня зверем и шипит: «Слово кому скажешь – уши оборву». А громко соловьем поет: «Салатик, дамочка, пожалуйста, телятина свежая, можете не сомневаться». Так и пошло с того дня. Я прихожу в трактир и жду, когда он меня заметит. Сижу, тобой любуюсь. Паша гордый расхаживает и на меня, конечно, ноль внимания.

Пашка верил, что девушка говорит правду, но не мог понять, как такой сквалыга может задаром кормить девчонку чуть не месяц, а ведь ясно, что она отдать деньги не сможет.

– А вчера что же, он не накормил тебя? – спросил Пашка.

– Он девочек, которые сидели со мной, Не любит, – сказала Аленка и погладила Пашку по руке, – ты о чем это задумался?

– Девочек не любит, а тебя любит? – Пашка недоверчиво посмотрел на девушку.

– Я же не такая, – Аленка наклонила голову, – как ты не понимаешь? Он их называет... – она нахмурилась и прикусила губу. – Как он их называет? Наследство, что ли. Ну, как бы, что они от царя нам остались.

– Что? Вот он как говорит, черт рыжий!

– Пашенька, – Аленка смотрела испуганно. – Ты его не трогай, он очень хороший. Я не знаю, что с собой сделаю, если с ним из-за меня беда приключится.

– Если беда должна приключиться или с ним, или со мной? Тогда как?

Подошел официант и поставил на стол ведерко с бутылкой шампанского.

– Просили передать, Америка, – он улыбнулся. – Там у окна твои кореша сидят.

– Кто такие? – спросил Пашка, оглядел зал и увидел Сержа, который приподнялся со стула и поклонился. Рядом с Сержем сидел Валет, а напротив еще кто-то, Пашке был виден только затылок, и, лишь приглядевшись, он узнал Цыгана.

Серж, поглядывал в сторону Пашки, что-то говорил своим приятелям, потом встал и пошел к их столу. Он подошел, поклонился и поцеловал Аленке руку.

– Добрый день, друзья. Очень рад вас видеть, – сказал Серж и еще раз поклонился. – Не будете ли вы так любезны и не согласитесь ли пересесть к нам?

Красная от смущения Аленка молчала, Пашка нахмурился и хотел было отказаться, но Серж сжал ему локоть и многозначительно сказал:

– Личная просьба, Павел. Наше соглашение пока еще не расторгнуто.

– Пошли, Аленка. Неудобно отказываться. – Пашка встал.

На новом месте было неуютно. Валет, лениво прихлебывая пиво, смотрел в окно и на появление гостей никак не реагировал, а Цыган, как всегда, был зол и встретил вновь прибывших ехидной улыбочкой. Серж, усадив Пашку и Аленку, закурил, пускал кольца и, поглядывая на своих приятелей, кажется, получал удовольствие от созданного им же неловкого положения.

Пашка посмотрел на смущающуюся Аленку и разозлился.

– Что это вы сидите как на похоронах? – спросил он. – Я к вам в гости не напрашивался. А раз пригласили – угощайте.

Официант принес заказ, откупорил и разлил шампанское.

– Как же мне тебя звать? – спросил Цыган, обращаясь к Сержу.

– Я же тебя зову Цыганом, – ответил Серж, взял бокал с шампанским и поклонился Аленке.

– Бросьте вы эту бодягу, – протянул Валет. – Посмотри на этих дураков, Америка. Не виделись десять лет. Выпили бы по случаю такой встречи, так нет, сидят ругаются: почему тебя так зовут, а не так. Сами не пьют и мне не разрешают. Мочу конскую глотаю, – он отставил бокал с пивом. – Взять меня, так я и не помню, как меня от рождения звали.

– Очень мне смешно видеть своего друга детства в роли блатного, – любуясь пузырьками в хрустальном бокале, сказал Серж. – Павел, ты его, – он кивнул в сторону Цыгана, – конечно, давно знаешь?

– Да с месяц, наверное, – ответил Пашка,

Очень интересно, – Серж улыбнулся и подмигнул Пашке.

– Мы с тобой оба много интересного знаем, – сказал Цыган. – У меня был приятель в детстве, его Михаилом звали. Год назад услышал я, что этот Михаил в новую власть прямо влюблен. Я не поверил, Михаил из очень приличной семьи и к красным особой симпатии иметь не должен. А мне говорят: «Брось, мил человек. Точно известно, что Михаил с родителями разошелся и сейчас в какой-то специальной школе на чекиста учится». Идейным стал мой друг детства, – на скулах Цыгана под смуглой кожей заходили желваки. – А я идейных особенно не люблю.

Пашка вспомнил, что два дня назад именно эти слова слышал от Сержа.

– Как вам, друзья, это нравится? – Цыган оглядел присутствующих.

Все смотрели на Сержа, а Валет взял за плечо и спросил:

– Это он про тебя, француз?

– Понимаете, друзья, – продолжал Цыган, – мучает меня совесть, что я все это Серому не рассказываю.

– Очень интересно, – Серж отставил бокал и стряхнул с плеча руку Валета, – я сказки с детства обожаю. Валет, ты не знаешь, почему действительно мой друг детства, я не могу привыкнуть к его новому имени, не расскажет эту сказку Серому?

Валет хмуро посмотрел на Сержа, потом на Цыгана и сказал:

– Расплачивайтесь, и пошли в трактир. Есть головы поумней моей, пусть они и думают.

– Пойдем? – спросил Цыган и рассмеялся.

* * *

Вечером Пашка оставил Аленку в новой комнате, а сам пошел в трактир. Правду говорил Цыган или нет? Что же за человек на самом деле Серж? Что решит Серый? Эти вопросы не давали Пашке покоя, и последний квартал он почти бежал.

Он вошел через заднюю дверь и сразу направился в кабинеты. В коридоре Пашка встретил Валета, который нервно расхаживал взад и вперед и, увидев Пашку, сказал:

– Притаранил обоих и посадил с ними Свистка, а Варька приперлась и строит амуры французу. Слушай, Америка, – он длинно выругался и ударил ногой пробегавшую по коридору кошку, – посоветуй, что делать. Все перепуталось. По краешку ходим, а зачем мне это? Может, сорваться, как думаешь?

Пашка решил за лучшее не отвечать и, пожав плечами, прошел в центральный кабинет.

– Привет честной компании, – сказал он и подумал, глядя на заставленный тарелками и графинами стол: «Как они не устают жрать и пить с утра до вечера?»

Свисток методично шевелил челюстями и прерывал это занятие только для того, чтобы налить и выпить стакан воды. Хват и Цыган, поставив между собой стул, резались в карты. Серж с Варькой сидел на диванчике, держал ее за руку и что-то быстро говорил.

– Паша, иди сюда, – Варвара взяла Пашку за руку, посадила рядом и обняла. – Что ты от меня шарахаешься, как от чумной? Полюбовника моего боишься?

– Прекрати, Варька, – Пашка оторвал от себя горячие руки и отодвинулся, – тебе бы только скандал завести, а потом ты в кусты.

Варвара повела плечами и наклонилась вперед, так что в глубоком вырезе платья Пашке стали видны тяжелые круглые груди.

– Боишься, мужчинка, – она надула губы и повернулась к Сержу, – а вот Сержик не боится. Не боишься, Сержик?

У Сержа раздувались ноздри, он завороженно смотрел на кокетничающую женщину, и Пашка боялся, что он сейчас при всех бросится на нее или сделает какую-нибудь другую глупость.

– Прекрати, стерва, – Пашка шлепнул Варвару по жирной ляжке, – парень ни тебя, ни Серого не знает.

– А он красавчик, – продолжала кокетничать Варвара, – люблю молоденьких. Что же мне, и развлечься нельзя?

Серж двумя пальцами вынул из нагрудного кармана кольцо, взял Варвару за руку, поцеловал ладонь и надел кольцо на палец.

– Какая прелесть! – прошептала Варвара и спрятала руку за спину.

Пашка беспокойно оглянулся, но никто не обращал на них внимания. Тогда он взял стул и сел таким образом, чтобы загородить собой Сержа и Варвару от остальных.

– Фамильная безделушка, – тихо говорил Серж. – Уйдем отсюда. Что тебе Серый? Что все эти люди? Разве ты для такой жизни создана?

– Что ты, миленький, я же больших денег стою, – шептала Варвара, – откуда они у тебя?

Серж замялся, потом решительно сдвинул брови и сказал:

– Будут деньги. Сейчас нет, но будут.

– Сгоришь, как фраер. Другого места не нашел, где слюни распускаешь? – сказал Пашка.

– А ты не суйся, – Варвара одернула шелковое платье, выставляя свои прелести. – Может, он вправду любит меня и заберет к себе? – сказала она в полный голос.

– О чем вы тут калякаете? – спросил, подходя, Свисток. – Какая еще любовь?

– Вот и расхлебывай, – пробормотал Пашка и вместе со стулом отодвинулся в угол.

Серж даже не встал со стула и махнул на Свистка тонкой рукой.

– Пошел вон, дурак!

– Ай да друг детства! – расхохотался Цыган.

Тяжело, со свистом дыша, за что он и получил свою кличку, Свисток надвигался на Сержа. Варвара вскочила и встала между ними.

– Ты что лезешь? – закричала она. – Какое имеешь право вмешиваться? Кавалер мне кольцо подарил, – она сунула Свистку под нос руку. – Видишь? Он меня на содержание приглашает, а может, женится.

В кабинете стало тихо, как в покойницкой. Все понимали, что Варька нарочно продала Сержа и таким заступничеством поставила под его приговором подпись Серого. Свисток смотрел поверх Варвары на Сержа, который, втянув голову в плечи и засунув руки в карманы френча, стоял, прижавшись к стене. – Женится, говоришь? – Свисток смахнул Варвару со своего пути, как тряпичную куклу, и она, опрокинув стул, упала на диван. – Давно я до этого французика добираюсь.

В руке Свистка тускло засветился нож. Пашка сжался на стуле, будто удар предназначается ему, отвернулся и увидел, как, оскалив ровный ряд острых зубов, Цыган поднимает наган.

Выстрел хлопнул неестественно тихо, словно игрушечный. Свисток сделал еще шаг, казалось, что такой пустяк не может его остановить. Серж скользнул вдоль стены, раздался второй хлопок, и только теперь Пашка понял: стреляет не Цыган, а Серж. Что стреляет он, не вынимая оружия из кармана френча, сквозь подкладку, от этого и звук такой глухой и тихий.

Свисток ткнулся лбом в перегородку, колени у него подогнулись, и он медленно и тяжело сполз на пол.

– Ай да друг детства, удружил ты мне, патрон сберег. Я бы его все равно пришил. – Цыган спрятал наган за пазуху. – Молодец-то молодец, только что ты Серому скажешь?

– Что я поросенок? – истерически взвизгнул Серж. – Стоять и ждать, пока он мне глотку передожег?

– Опять стрельба?

В дверях кабинета стоял Серый, а из-за его плеча выглядывал Валет.