Текст книги "Ждите моего звонка"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– О чем задумался, Игорь? Нет денег?

– Почему ты решил, что у меня нет денег? – вспылил Серый.

– Если дама такого широкого человека, как ты, полчаса торгуется из-за грошовой шляпки, то вывод можно сделать только один. С деньгами я подожду. Теперь слушай, Игорь, доказательства, что перед тобой не хвастун. Люди Климова должны обладать следующими качествами. – Серж достал из кармана маленькую записную книжечку в кожаном переплете и крохотный позолоченный карандаш. – Не блатные, так как блатных в милиции не держат. Новички в этом обществе, – он показал рукой на зал, – так как неудачи у тебя начались с месяц назад.

– Откуда знаешь? – Серый схватил Сержа за рукав. – Откуда ты, подлюга, все знаешь?

– Тяжелый ты человек, – Серж устало вздохнул. – Это секрет полишинеля. Каждый постоянный посетитель данного заведения отлично тебя знает и знает, что примерно месяц тебя преследуют неудачи.

– Столько свидетелей? – Серый оглядел зал.

– Какие это свидетели, так, собиратели слухов. Тот сказал, этот повторил.

– Ладно, давай дальше.

– Перечисленными качествами, по моим сведениям, обладают... – Серж сделал паузу и закурил. Посмотрел Серому в глаза и, четко выговаривая каждую букву, сказал: – Парень по кличке «Ветерок», что сидит за третьим от нас столом, половой Николай, который нас обслуживает, я, твой покорный слуга, и, наконец... – Серж откинулся на стуле, пустил несколько колец и тихо закончил: – И, наконец, Цыган.

Свисток грузно зашевелился, поднял голову и вытер ладонью слюнявый рот.

– Вздремнул я, – он вздохнул, – опохмелиться бы. – Он встал и начал топтаться на месте. Видимо, затекли ноги. – Это что еще? – вся огромная фигура Свистка затвердела и подобралась, а маленькие глазки зло уставились в глубину зала.

– Серый, – он схватил главаря за плечи, – видишь ту козявку со стекляшками на носу, что выкомаривает в проходе с двумя девками?

Серый увидел худощавого мужчину средних лет в широкополом пиджаке, в галстуке бабочкой, который лихо отплясывал с двумя пьяными девицами одному ему известный танец. На носу у гуляки подпрыгивало пенсне с черным шнурком.

– Вижу. Ну и что? – Серый посмотрел на своего подручного.

С удивительным проворством Свисток нырнул за портьеру двери, ведущей к кабинетам, и стал махать руками, подзывая к себе Серого.

– Одну минуту, и мы продолжим наш разговор, – сказал Серый и вышел.

– Серый, – подручный тяжело дышал, и его щеки тряслись больше обычного, – Серый, ты знаешь, кто эта козявка? Это мент из центральной уголовки! Понял?

Серый выглянул в зал. Мужчина в пенсне стоял, покачиваясь, с бокалом в руках и что-то объяснял своим собутыльникам. Серый поманил пальцем Сержа.

– Знаешь его? – спросил Серый и ткнул пальцем в направлении щуплой фигурки.

– Того, что стоит? В первый раз вижу. Здесь он не бывает, – категорически сказал Серж.

– Ты кому веришь? Баклану, который антрацит нюхает? Ваньку не валяй, Серый. Сгоришь ведь! Два года назад этот мент при мне повязал на Сухаревке Ленечку. Втихую взял и отправил в браслетах в уголовку, – Свисток ударил кулаком в грудь, – я его как увидел – сразу срисовал.

Серый пожал плечами.

– Я его не знаю, и он меня не знает. Ты урка ушлый. Пошли, Серж, закончим наш разговор.

За стол Серый сел таким образом, чтобы видеть весь зал и лицо Сержа. Тому же, чтобы посмотреть в зал, надо было обязательно обернуться.

– Так на чем мы остановились? – спросил Серый, улыбаясь. – Было названо имя Цыгана. Так что, Цыган?

Серый наслаждался. Он видел, как его новый приятель волнуется, и, улыбаясь, наблюдал, как мелкие капельки пота выступили над губой и над бровями Сержа. Но почему? Мент или просто трус?

– Смотри, сам идет, – Серый тихо рассмеялся и показал на мужчину в пенсне, который, покачиваясь и прижимая к себе не менее пьяную девицу, шел к кабинетам, – может, вернуть?

– Если этого человека убьют, я вам не помощник, – пробормотал Серж.

– А ты мне уже и не нужен, – Серый веселился от души. – Ты назвал четырех человек. Я их запомнил. А это же мент. Ты мне два часа объяснял, что у тебя с ними старые счеты. Сиди, – Серый опустил руку в карман, хотя пистолета при нем не было.

– Идиот, – сердито зашипел Серж. – Идиот, ты сейчас все испортишь. Этого человека мы знаем и выйдем через него на остальных. Но только через живого, – Серж говорил захлебываясь. – Ты понял? Только через живого.

Серый встал.

– Идем, – он посмотрел в проход и увидел улыбающуюся морду Свистка.

– Кажется, опоздали. Идем проверим.

В коридоре они встретили Валета, который вел под руку упирающуюся девицу и говорил:

– Краля, зачем нервничать? Ваш кавалер – наш старинный друг и приятель. Иди себе. Пей и гуляй спокойно, за все будет уплачено.

В кабинете, собравшись в кучу, шумели ребята. Неожиданно из самой гущи выскочил Цыган с наганом в руке. Черные кудри прилипли ко лбу, а в глазах металось такое бешенство, что Серый сделал шаг в сторону.

Цыган подпрыгнул и с размаху ударил Свистка по голове рукояткой нагана, потом – сапогом в пах. Когда Свисток упал, Цыган стал топтать его ногами.

– Прекратить! – крикнул Серый.

На Цыгана навалились трое, отняли наган и оттащили в угол.

– Где? – спросил Серый.

Все расступились, и Серый увидел человечка в пенсне. Он лежал вдоль стенки, лицом вниз, между худых лопаток торчала корявая ручка ножа.

Серый оглядел кабинет. Цыган сидел на стуле с закрытыми глазами и шумно дышал. Двое ребят держали его за руки. Серж стоял, прислонившись к притолоке, и держал у носа свою склянку. Свисток сидел на полу, щупал ручищами голову и что-то бормотал.

– Хозяина! – сказал Серый и, когда отец Василий явился, кивнул на тело и приказал: – Убрать! Валет и Хват, помогите вынести во двор. Цыган, закрой дверь в залу.

Через пять минут кабинет принял свой обычный вид.

– Садись, – Серый показал Сержу на стул. – Цыган, подойди. Почему у тебя пушка при себе? Хочешь сгореть сам и сжечь остальных?

– Если мы сгорим, то не по моей вине. Вот бандюга, мокрушник чертов! – Цыган сморщился и показал на Свистка. – Чуешь, что сделал твой любимчик? – Он схватил Серого и стал трясти. – Ты понимаешь или нет? Если милиционер пришел с заданием, то обязательно на связь к кому-то. И именно к тому, кого мы ищем. Мы имели возможность прозреть, но останемся слепыми. Если он был здесь просто так, то этим убийством мы только ожесточили уголовный розыск. Я одним доволен, – Цыган показал пальцем на Свистка, – теперь ты стопроцентный покойник. О сегодняшнем убийстве уголовный розыск узнает самое позднее завтра. Они о нас сейчас все знают. Они тебя за это дело на дне морском найдут. Считай, что на тебя уже побрызгали водой и зашили в мешок.

Серый переводил взгляд с Цыгана на Сержа и обратно. Эти два дьяволенка говорят одинаково. Но кто из них, кто? Он улыбнулся неожиданной мысли, подошел к Сержу и громко сказал:

– Мой новый приятель. Свой в доску. – Потом подошел к Цыгану и, обнимая его за плечи, зашептал: – Присмотрись, Цыган. Внимательно присмотрись. Понял?

– Чего же не понять? – громко сказал Цыган. – Мы с Михаилом старые приятели.

Глава шестая НЕ ДЛЯ ТОГО ПОГИБ ЧЕЛОВЕК

Климов нажал кнопку настольной лампы, и строчки протоколов стали выпуклыми и рельефными. Климов откинулся в кресле и прикрыл на секунду глаза.

Дело, с которым знакомился Климов, поначалу казалось ерундовым, и его поручили самому молодому оперативнику в отделе. Витун, как ласково звали Виктора Конова старожилы, только прибыл с шестимесячных курсов, гордо поскрипывал новенькой портупеей, и любой правонарушитель без труда угадывал в нем работника милиции. Витун взялся за расследование рьяно, но через несколько дней к первому заявлению о мошенничестве прибавилось второе, потом третье. А мошенник, продающий алчным или доверчивым людям под видом золотого песка медные и бронзовые опилки, разгуливал на свободе и продолжал совершать одно преступление за другим. Проверка по картотеке МУРа ничего не дала. Приметы, называемые многочисленными потерпевшими, не подходили ни к одному из известных в Москве мошенников. Следовательно, разыскиваемый преступник был или приезжим, или «талантливым» новичком.

Мошенничествами заинтересовались «старички».

Шленов провел большим пальцем по усам и сказал:

– Сегодня некогда, а завтра обедать не буду и за пару часов словлю золотушника.

Прошла неделя, Шленов ходил хмурый и отмахивался могучей рукой от шуток товарищей. А преступник то всучит свое «золотишко» приехавшему в Москву крестьянину, то разыграет из себя налетчика, который торопится сбыть левый товар, и удачливый нэпман приобретает по дешевке полкилограмма медного золота. Имя преступника оставалось неизвестным, а предугадать, где и когда он появится со своим холщовым мешочком, Шленову не удавалось.

Когда количество заявлений перевалило за десяток, Климов решил сам ознакомиться с материалами. Вот они лежат – тоненькие приплюснутые папочки, разные и одинаковые одновременно, как различно одетые братья-близнецы. Климов не волшебник и, сидя в кабинете, ничего конкретного предложить не может. Если бы пойти в город, потолкаться среди людей, может, и попался бы на глаза этот ловкий пройдоха. Но уходить из кабинета нельзя. Климов сложил все дела в аккуратную стопочку и выстроил рядком злополучные холщовые мешочки с опилками, посмотрел на них и заулыбался. Такие дела спать не мешают. Конечно, начальство по головке не погладит, но совесть не мучает и злости на этого мошенника нет. Может, и не прав он, Климов, но нет злости, и все тут. Потерпевших не жалко, а порой даже смех разбирает, когда они хватаются за голову и рассказывают, как их провели.

Климов достал из стола листки, полученные днем от Николая, стал их читать и переписывать аккуратным ученическим почерком. Банду Серого в одну сторону, остальных – в другую. А этого парня Климов вроде знает, встречал где-то... Около двадцати лет, среднего роста, русоволос, кудряв, веснушки на носу и щеках... В скобках стоит буква «м».

Климов, как мальчишка, хлопнул в ладоши. Мошенник! Этот самый мошенник, чьи приметы он сегодня перечитывал много раз. Вот ловко! Климов вылез из-за стола, открыл дверь и крикнул в гулкий коридор:

– Витун! Витун, зайди на минуточку!

Через минуту Конов вошел в кабинет. Климов сразу отметил происшедшую в парне перемену: портупея исчезла, вместо щеголеватого полувоенного костюма – старенький пиджачок и замызганные клеши, на ногах стоптанные штиблеты.

– Тебя не узнать, Витун. Прямо блатной с Сухаревки, – сказал, улыбаясь, Климов.

– Вконец замучили, – Конов покосился в коридор. – И какой я представитель в этом наряде? – он одернул пиджак и поправил сползающую на живот кобуру.

– Сейчас ты им нос утрешь, – Климов протянул Витуну листок с фамилией и адресом мошенника. – Возьми машину и езжай. В квартиру входи вместе с шофером, и тащите его сюда, паршивца. Обыск не делай, никаких доказательств не надо. Завтра вызовем всю свору потерпевших. Они на очных ставках баню устроют. Вмиг расколется.

– Где же вы его отыскали, Василий Васильевич? – спросил Витун удивленно. – Я ноги до крови истер, бегая по городу, а вы два часа и... – он хлопнул рукой по листку.

– Его отыскал другой человек. Но для ребят жулика нашел ты, – Климов подтолкнул Конова к дверям, – давай, давай, пока машина на месте.

Затрещал телефон.

– Климов? Слушай, Климов, говорит Власов из политпросвета. Ты почему молчишь?

– Тебя слушаю, – ответил Климов.

– Вот, ты слушай. Ты почему саботируешь? Большевик, бывший красный командир и саботируешь партийные мероприятия. Ты почему молчишь?

– Тебя слушаю, – повторил Климов.

– Ты слушай, слушай. Я на тебя жаловаться буду, ты уклонист, Климов. Я четыре раза тебе звонил и предупреждал, что в четверг у нас митинг, посвященный смычке с деревней. Звонил?

– Звонил, – Климов вздохнул. – Ты понимаешь, Леша, у меня в этот вечер получилась нечаянная встреча с бандитами. Постреляли малость.

– В тебя?

– И в меня тоже, Леша, – ответил Климов и улыбнулся, представив озабоченное лицо приятеля. – Но не попали.

– Так зачем же вы, товарищ Климов, мне об этом рассказываете? И не называйте меня по имени, я вас, кажется, не в кино приглашаю. Я вас категорически предупреждаю, что буду жаловаться. Послезавтра у нас митинг, посвященный благоустройству Москвы. В семь часов. Вы знаете, что в Москве полтора миллиона жителей и жилой площади не хватает. Знаете? Только попробуйте не прийти.

Климов только повесил трубку, как телефон вздрогнул и снова, захлебываясь, затрещал.

– Василий Васильевич, это я, – раздался глухой голос Панина, – жду на углу Кадашевской набережной и Старомонетного переулка. Приезжайте скорее, и обязательно на машине.

Что могло случиться?

Машину можно вызвать из управления. Но пока дозвонишься, пока она придет. Климов скатился с лестницы и побежал. На полпути он остановился, вспомнил, что наган остался в столе, махнул рукой и побежал дальше. На Ордынке еще гулял народ, и кто-то свистнул ему вслед и, улюлюкая, затопал ногами

Вот и Старомонетный, еще немного – и набережная. Климов, тяжело дыша, перешел на шаг, напрягая зрение, вглядывался, где может стоять Николай. На углу стояла повозка, темная маленькая фигурка копошилась около лошади. Климов нарочно вошел в бледный круг уличного фонаря.

– Сюда, – сказала фигурка и махнула рукой.

– Ты? – удивленно спросил Климов, с трудом узнавая Панина в мужицкой рубахе и картузе. – Что случилось?

Панин молча стоял и держал лошадь под уздцы, и было в его молчании и одеревенелой неестественной дозе что-то такое, отчего у Климова ноги сразу стали чужими и он тяжело навалился на возок.

– Лавров жив? – спросил он.

– Лавров жив, – ответил Панин.

И тут Климов почувствовал под своим локтем чьито ноги и негнущимися пальцами ощупал тело под мешковиной.

– Вот, – Панин протянул руку и медленно разжал пальцы. На вздрагивающей ладони лежало пенсне со шнурком.

– Кто? – спросил Климов, отыскал под мешковиной голову и погладил.

– Свисток узнал, – Панин отвернулся и уперся лбом в лошадиный круп. – Забирайте. Мне надо возвращаться.

Климов поднял маленькое тело.

– К себе не несите. Я должен был его утопить. Если у вас его увидят, то моего тела вы не получите, – зло сказал Панин, вскочил в возок и хлестнул лошадь.

Климов сгорбился и плотнее прижал к себе мертвого Фалина.

– В четыре будь на Зубовской, – сказал он и тяжело зашагал по набережной.

Климов нес Фалина, как носят детей, держал крепко, но не очень, будто боялся причинить боль: Каждый шаг отдавался звенящей болью, в голове было пусто, и обрывки мыслей появлялись и пропадали, как титры на экране кинематографа.

«Утром он, живой и веселый, радовался полученному заданию... подушечка на стуле... Куда же ты, дружище, пошел, если тебя могли узнать?»

На углу Ордынки ему удалось остановить извозчика. Пролетка заскрипела и сильно наклонилась на один бок, а извозчик, не оборачиваясь, сердито буркнул:

– Напиваются до зеленого змия. Если испачкает карету, платить будешь.

Климов, продолжая держать Фалина на руках, уложил его голову себе на плечо и сказал:

– Гнездниковский переулок.

В кабинете начальника Фалина уложили на диван и зачем-то пригласили доктора.

Климов сидел в кресле, грыз мундштук потухшей трубки и смотрел на происходящее со стороны, будто это его не касается.

Врач, высокий полный мужчина, молча раздвинул стоящих у дивана людей, склонился над Фалиным, приподнял ему веки, пощупал пульс, бережно положил маленькую ручку обратно на грудь и так же молча пошел к выходу. В дверях он закашлялся, снял очки и прикрыл глаза тяжелой ладонью.

Оперативные работники стали расходиться, каждый украдкой бросал взгляд на Климова, за дверью раздавались их приглушенные голоса, потом все стихло.

В кабинете остались, как и утром, трое: начальник, Климов и Фалин.

– Кто? – спросил начальник.

– Свисток, простите, Володин узнал.

– Кто привез?

– Панин.

– Смелый парень.

– Смелый. – Климов поднял голову. – Как же можно было Фалина посылать, раз его бандиты знают?

Начальник заскрипел стулом, что-то переложил на столе, взял карандаш, неожиданно швырнул его в корзину для бумаг и глухо сказал:

– А кого здесь не знают, Василий? Нет таких. Людей всего-то, – он растопырил пальцы, – раз, два и обчелся. Где их взять, людей-то? Сашка был отчаянный парень и умница редкая. На самые опасные задания ходил, Позавчера по его данным мы ликвидировали банду в Марьиной роще. Почище твоего Серого были налетчики.

– А мне Фалин говорил...

– Знаю, – начальник вышел из-за стола и сел на диван в ногах у Фалина. – Знаю, Василий. Он всем одну и ту же сказку рассказывал. Но у него пальцы на правой руке почти полностью парализованы были, и писать он не мог. Стрелять левой рукой научился, а писать нет. А может, и умел, да скрывал, Фалина разве поймешь? Хитрющий мужик.

Начальник рассказывал о Фалине то в прошедшем времени, то как о живом, в настоящем. Говорил медленно, теряя нить, тер голову ладонями и повторял последнее слово.

Климов смотрел на острый профиль Фалина и никак не мог понять, где в таком хрупком теле умещалось столько мужества.

– Настоящий человек Сашка и жил красиво. У Деникина в штабе четыре месяца провел, и люди рассказывали, что он один дивизии стоил. Феликс Эдмундович мне звонил, интересовался, как живет Александр, и привет передавал. У Фалина туберкулез легких в тяжелой форме, потому он такой и худенький. Я, как узнал про болезнь Фалина и про работу в разведке, начал беречь его. В прошлом году мы Сашку лечиться отправили, да разве он лечиться будет? Доктор мне говорил, что безнадежно у Александра с легкими. Он и сам это знал, потому и лез в самые опасные операции. И как почувствовал, что я его от дел потихоньку отстраняю, такой скандал устроил, что в этом кабинете люстра дрожала.

«Я, – говорит, – на задержание жуликов не годен, писать я не могу, только и умею, что шататься по бандитским малинам. Ты, – это он про меня, – не начальник, а близорукий, бесхребетный интеллигент, и тебе противопоказано руководить людьми». Стал про расстановку кадров говорить и Владимира Ильича цитировать, чуть ли не в контрреволюции обвинил.

Я тоже не из бумаги, и меня нахрапом не возьмешь, – начальник поправил подушку под– головой Фалина, – выставил я его из кабинета и влепил трое суток домашнего ареста. Он по-военному повернулся и вышел, потом приоткрыл дверь и говорит: «Готовься, через три дня я тебе устрою Варфоломеевскую ночь». Что это за ночь, Василий?

Климов пожал плечами.

– Что-нибудь из истории, наверное.

– Может, и из истории, от этого мне легче не было. Через три дня Сашка явился и доложил, что готов для дальнейшего прохождения службы. Меня его эти военные выражения всегда смущали, а тут он, склонив голову набок, посмотрел на меня. У меня даже сердце сжалось. «Нет, – думаю, – не отступлю. Здесь твердость нужна». Выслушал я его и сухо так сказал: «Хорошо, товарищ Фалин, когда понадобитесь, я вас вызову». Он щелкнул каблуками и говорит: «Я у секретаря подожду». И вышел, я слова вымолвить не успел. Проходит минут тридцать, звонят от Феликса Эдмундовича. Не знаю, что Александр там наговорил, но попало мне крепко. Слова сказать не дали. «Использовать Фалина на самых боевых участках работы. Об исполнении вечером доложить лично Дзержинскому». И бряк трубку. Не успел я пот вытереть, а он уже стоит в кабинете, лицо каменное, смотрит мимо меня, и пенсне, точно полевой бинокль, поблескивает. «Александр Фалин явился по вашему приказанию, товарищ начальник». Вот какой человек Сашка. Больше всего он в людях не любил самокопания и всякие интеллигентные переживания. «Мы – боевой отряд, который не может обходиться без потерь, – говорил он. – Человек бесценен, но его смерть должна только укреплять нашу уверенность в правоте дела, за которое мы боремся, закалять нас, а не размагничивать». В этом наш долг перед погибшим товарищем.

И еще, – начальник хрустнул пальцами, – я одобряю твое бережливое отношение к людям, Василий. Но мне не нравится, что ты разоружаешься.

Климов кашлянул и заерзал в кресле.

– Да, разоружаешься, – повторил начальник. – Ты считаешь, что мы полностью победили и война окончилась. Сражения, мол, ведутся в седле или окоте, а наша сегодняшняя работа – обычная мирная профессия, и человеческие потери должны быть исключены на сто процентов. К сожалению, это далеко не так. Ты не читаешь зарубежные газеты? Знаю, что не читаешь, и я тоже не читаю. Но мне рассказывают товарищи, что пишут о нас буржуи. Мол, в красной России бандитский террор. На улицах валяются труда, большевики не в силах унять разгул бандитизма, они гниют изнутри. Тебе понятно? Сейчас мы на огневом рубеже. Ты, я, Фалин, твои ребята. Каждый бандитский налет не только потеря для рабочего класса энного количества материальных ценностей, но и политическая акция против Советской власти, подрыв ее престижа.

Из-за того, что ты недооцениваешь важность нашей работы, ты размагничиваешься и внутренне разоружаешься. Становишься не добрым, а добреньким, жалостливым. Лавров и Панин продолжают бой, начатый тобой в семнадцатом году, а раз бой, значит неминуемы потери. – Начальник тяжело перевел дух и продолжал говорить. Климов смотрел на его большое одутловатое лицо, на глубокие морщины у рта и понимал, что начальник убеждает и взбадривает не только его, Климова, но и себя.

– Последнее, Василий. Можно, конечно, взять Серого и всех его молодчиков и поставить к стенке. Можно, да нельзя. Мы провозгласили первое в мире государство рабочих и крестьян и их первую Конституцию. Основной закон надо охранять, строго соблюдать, так как или закон есть, или его нет. Третьего быть не может. Мы должны доказать вину этих махровых бандитов, и поэтому Лавров и Панин там, а Фалин – здесь.

Начальник показал на диван, поднялся и в первый раз посмотрел Климову в лицо.

– Уверен, что ты меня понял, Василий. Мы похороним Александра сейчас, ночью. Похороним тихо, без традиционного залпа и оркестра. Так требуют обстоятельства, и мы обязаны так поступить. Когда у тебя встреча с ребятами?

– В шестнадцать часов, – Климов встал и расправил сутулые плечи.

– Прощайся и уходи. Тебе надо быть в отделе. Запиши мне в календаре адрес, я тоже приду.

Климов поцеловал Фалина в холодный лоб, записал в календаре адрес квартиры на Зубовской и, твердо ступая по вытертому ковру, вышел из кабинета. На улице он опять выпрямился и быстро зашагал по ночной Москве.

«Царя свалили. Беляков расколошматили, неужели серым уступим? Кто он такой, этот бандит с трясущимися руками? Выше держать голову и не размагничиваться! В этом наш долг перед погибшими товарищами. Мой долг перед Александром Фалиным, перед ребятами, погибшими в гражданскую, перед Лавровым и Паниным, которые сейчас там, на той стороне».

Климов взбежал по лестнице, остановился перед своим кабинетом и стал шарить в карманах в поисках ключа! Дверь распахнулась сама, и Климова оглушил громкий, дружный хохот. Ребята расположились полукругом, а в центре сидел на стуле высокий лохматый парень. Он сидел прямо, уверенно расставив ноги, и, оглядывая слушателей серьезными глазами, говорил:

– Они же все – сплошная контра, граждане начальники. Вы спросите у них, зачем им понадобилось золото. Интересно будет послушать. Я кто есть? Пролетариат, – по слогам сказал он. – Когда начальник приехал, я собрался и пошел с ним без разговора, Я скрываю, что опилки мои? – парень указал на холщовые мешочки, стоявшие рядком на столе. – Нет. Сколько буржуев пришло на меня жаловаться? Одиннадцать? Так их на самом деле в два раза больше. Они все здесь, – он постучал пальцем по виску. – Почему, спрашивается, половина не заявила в милицию? Потому что не смогут ответить на вопрос, зачем им понадобилось золото. От моих дел рабочей власти одна польза.

Все опять засмеялись; Конов, сидевший, как герой, за столом Климова, даже схватился за голову, только Зайцев брезгливо поморщился, тряхнул своей коробочкой и отправил в рот очередной леденец.

– Что вы гогочете? Вы Ленина читали? Знаете, в чем смысл новой экономической политики?

– Стоп! – пробасил Шленов, грузно поднялся со стула и в два шага пересек кабинет. – Заткни свою грязную глотку, паря, – он взял парня за шиворот, рывком поставил на ноги, оглядел, словно лошадь на базаре, и неожиданно влепил ему такую затрещину, что оратор волчком отлетел в дальний угол кабинета.

Неожиданность этого поступка на секунду всех парализовала. Первым пришел в себя Конов, он выскочил из-за стола и тонкими мальчишескими руками схватил Шленова за богатырскую грудь. Припадая на больную ногу, к ним подошел Сомов, оттолкнул Витуна и процедил сквозь зубы:

– Хоть ты рук не марай.

– И чего раскудахтались? – удивленно протянул Шленов. – Контра имя вождя...

– Заткнись ты! – крикнул Лапшин, поднял парня, повел его к дверям, и тут все увидели начальника.

Климов посторонился, пропустил Лапшина и арестованного и молча пошел к столу.

– Шленов, останься, – сказал он, не глядя на присутствующих, потом сел и начал набивать трубку.

Беспрецедентный случай, свидетелем которого он только что был, не вызвал в Климове гнева, тем более что ребята так строго осудили рукоприкладство. «Уж больно мы принципиальные. Они нас убивают, а мы и пальцем тронуть не смей, Что бы сказали ребята, увидев Фалина?» – Климов понимал, что так рассуждать не имеет права, и, нахмурившись, посмотрел на Шленова.

– Что же это ты, Пахомыч?

Шленов молча ворочал тяжелыми скулами и сопел в усы. Его маленькие хитрые глазки исчезли под лохматыми бровями, он был похож на огромного медведя, готового покорно принять незаслуженную трепку.

– Еще раз допустишь, отдам под суд, – лениво, как по обязанности, проговорил Климов. – Ребятам пожалуйся на меня, мол, здорово ругался Василий. Понял?

– Лады, – шумно выдохнул Шленов, глазки его вынырнули из укрытия и лукаво засветились. – Очень даже пожалуюсь. – Он встал и направился к двери.

– Зайцева позови, пусть зайдет, – сказал, улыбаясь, Климов.

– Беляка-то? – как бы про себя переспросил Шленов. – Кликнем, не трудно.

Зайцев вошел легкой пружинистой походкой и, поддернув брюки, сел, заложив ногу за ногу.

– Неприятный случай, Владимир Николаевич, и я бы просил вас никому о нем не рассказывать.

– Вы всех об этом предупредите или только меня? – спросил Зайцев, и Климов почувствовал его холодный насмешливый взгляд. – Понимаю, там вы можете рассчитывать на партийную солидарность. Что же, беспартийная прослойка гарантирует свое молчание.

– Тяжелый вы человек, Зайцев, – сказал Климов, раздражаясь.

– Возможно. Но я не разделяю людей на тяжелых и легких. На мой взгляд, у человека есть более существенные признаки. В частности, его служебное мастерство»

– Что вы хотите этим сказать? – Климов, набычившись, смотрел на заместителя.

– Вы не обратили внимания на то, как изменился за последний месяц Шленов? – спросил Зайцев и достал коробочку с монпансье.

– Вы можете не заниматься ерундой во время серьезного разговора? – совсем выходя из себя, крикнул Климов.

Зайцев положил в рот конфетку и спрятал коробку в карман.

– Простите, – серьезно и тихо сказал он. – Но мне леденцы, как вам трубка, помогают думать. А Шленов очень изменился за последнее время. Мне кажется, что Шленов каждым своим поступком хочет доказать, что он самый смелый и самый честный. А сегодняшний его поступок свидетельствовал, что Шленов не может стерпеть, когда имя вождя произносит какой-то мошенник. Вас не наводит это на определенные размышления, товарищ Климов?

Климов ничего не ответил, отпустил заместителя и лег спать. Утром, подписывая различные документы И решая текущие вопросы, он то и дело вспоминал слова Зайцева, но никак не мог сосредоточиться и всерьез задумался над ними, только когда отправился на встречу с Паниным. Погруженный в мрачные раз-мышления, Климов поднялся на второй этаж и чуть было не налетел на начальника, сидевшего на ступеньках с пачкой газет на коленях.

– Понимаешь, Василий, – сказал начальник, вставая и отряхивая брюки, – нет времени читать. Накупил по дороге и хотел воспользоваться свободной минуткой.

«Сколько лет знаю, а не поверил бы, что он может сидеть та грязной лестнице, читать газеты и ждать такую фигуру, как я», – подумал Климов, открыл дверь и пропустил начальство в комнату.

– Посиди молча, я погляжу, что пишут нового.

«А старик-то дальнозорок», – отметил Климов, гладя, как начальник держит газету на вытянутой руке. Он раскурил трубку и встал в своей излюбленной позе, руки за спину и широко расставив ноги. Панин вошел быстро, исподлобья взглянул на начальника и, смущенно улыбнувшись, провел рукой по жирно набриолиненной голове.

– Добрый день, – сказал он и остановился в нерешительности. Видно, он сразу сообразил, что незнакомец – высокое начальство.

– Здравствуй, здравствуй, – начальник поднялся навстречу и сильно тряхнул ему руку. – Садись и в обычном порядке докладывай Василию Васильевичу, а я посижу в сторонке и послушаю.

Николай сел, стараясь не поворачиваться к начальнику спиной, но тот сердито сказал:

– Лицом к начальству, Панин. Климов – твой начальник, ему докладывай, на него и смотри.

– Слушаюсь, – сказал Николай и посмотрел на Климова. Глаза у него были непривычно серьезные, веснушки побледнели, будто покрылись пылью.

– Вы извините меня, Василий Васильевич, за сказанную ночью фразу, – пробормотал он.

Климов выпустил огромное облако дыма и спрятался за ним.

– Обстановка в трактире за последнее время не изменилась. Считаю своим долгом доложить, что Михаил Лавров москвич и до пятнадцатилетнего возраста проживал здесь. Я этого не знал, Василий Васильевич. В трактире Лавров встретил своего знакомого, с которым был дружен в восьмилетнем возрасте, и тот Михаила узнал.

Климов стиснул ногами стул и посмотрел через Панина на начальника. Тот нахмурился и приложил палец к губам.

– Наше с Лавровым мнение, что вскрывшиеся обстоятельства не должны влиять на ход операции, так как опознавший его бандит, видимо, ничего о Лаврове не знает. Иначе бы они не церемонились, – пояснил Николай.

– Почему Лавров не является сюда? Почему он скрыл от меня, что москвич? – спросил Климов.

– Он не может прийти, Василий Васильевич, так как все время сейчас проводит с Серым. В отношении второго я его сам спрашивал. Молчит. Думаю, что боялся быть отстраненным от операции.

– Казаки-разбойники, – пробормотал Климов И замолчал, увидев кулак начальника. У начальника было на этот счет свое мнение.

– Но сейчас весь успех зависит только от него, – сказал запальчиво Панин, выгораживая товарища. – Мишка сейчас рядом с Серым вот так, – он показал стиснутые ладони. – Это целиком заслуга Лаврова. Вчера вот только... – Панин смешался, потом рубанул рукой воздух и продолжал: – Сорвался он вчера. Немного. Сами понимаете, Василий Васильевич. Это его выдержку надо иметь, чтобы в такой ситуации не сгореть дотла. Я бы наверняка был готов. Сейчас все в порядке, – быстро заговорил Панин. – Честное комсомольское, все в порядке! Он ухитрился не только оправдаться, но и кое-что выиграть от своего срыва. Серый, конечно, крутит носом, но он во все стороны им крутит. И вообще, – Николай вскочил и заходил по комнате. Тон его изменился и стал поучающим, будто он, взрослый человек, втолковывал прописные истины двум непонятливым подросткам. – Находиться там и быть вне подозрений абсолютно невозможно. Даже меня, казалось бы верного человека, проверяют. Утром хозяин зазвал в свою клетушку и давай про дом расспрашивать. Я сначала и не понял, к чему это он. Дом, амбар, коровы, лошади, то да се. Потом, вижу, он из-под бровей глазами зыркает. Тут я понял: идет проверочка. А когда старый хрыч имя с отчеством моего мнимого папаши невзначай перепутал, все стало яснее ясного. Тут я ему и загнул. – Панин довольно ухмыльнулся. – Подошел к нему ближе и спрашиваю: «Что же это получается? Батя о вас такого высокого мнения, а вы даже его имени толком не знаете? Нехорошо это, свояки все-таки». Он засуетился, стал про старость всякие слова говорить и отпустил меня. Я вышел, а у дверей Валет стоит, и рука в кармане. Тут я вконец рассвирепел, подлетаю к нему и спрашиваю: «Деньги принес? Давай сюда!» – и хлоп его по карману. Там наган, конечно.