Текст книги "Обойма ненависти"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Алексей Макеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Или убийцей была женщина, – добавил Гуров.

– Но пол убийцы не дает нам объяснения, почему он, точнее она, не перерыл весь дом в поисках еще чего-нибудь ценного. Как не объясняет того, почему не были сняты драгоценности с тела жертвы после убийства. Напрашивается опять вариант, что убийцу кто-то или что-то вспугнуло и у него не оставалось времени на дополнительные действия.

– Напомню, что соседка – Вероника Завадская – тихо и мирно ждала Лукьянову в шезлонге на своем участке. Ей обещали принести телефон салона красоты. То, что она шезлонга не покидала, подтверждается показаниями домработницы Завадских и специалистом по ландшафтному дизайну, который в тот момент работал. Доходы Завадских, особенно то, сколько тратит на себя сама генеральша, не наводят на мысль о ее причастности. Мелко, глупо, не стоит овчинка выделки.

– Тогда получается, – развел руками Сузиков, – что наш преступник очень брезгливый и впечатлительный тип. Ему было неприятно прикасаться к телу убитого им человека.

– Смешно, – согласился Гуров.

– Вы намекаете, что убийца искал что-то конкретное? – спросил капитан. – Либо среди драгоценностей была какая-то ценная лишь для него реликвия, либо драгоценности – вообще прикрытие, а похищены какие-то документы. А сам Лукьянов от нас этот факт скрывает.

– Вот теперь, Никита, мне нравится ход твоих мыслей. Ну-ка, продолжи подтверждение этим мыслям.

– Оперативные мероприятия проводились по установлению возможной причастности к убийству рабочих, которые на территории поселка вели строительные и отделочные работы. Это и штатные работники строительной фирмы «Абрис», и частные бригады. Всего таких претендентов работало в течение последнего месяца четырнадцать человек. Проверены все, перекрестно. Стопроцентное алиби, не установлено даже намека на возможную причастность. Все четырнадцать человек дактилоскопированы и сверены с базой данных. Ни по учетам ранее судимых, ни по учетам фигурирования отпечатков в других преступлениях не совпадают. По характеристикам коллег, руководителей, знакомых, ни разу не проявилась склонность к правонарушениям, не то что к преступлениям. Скорее всего, они тут ни при чем.

– И…

– Либо женщина, либо сам Лукьянов, либо по инициативе самого Лукьянова, либо вообще залетные грабители. И пистолет, кстати, так и не найден.

– Неплохо, капитан, неплохо, – похвалил Гуров. – Иными словами, либо человек близкий к дому, потому что знал про особенности запирания задней калитки, либо вообще чужой человек?

– Насчет совершенно чужого человека очень маловероятно, – ответил Сузиков. – Залетные грабители так не действуют. Они должны были познакомиться с распорядком дня обитателей дома, покрутиться в поселке. А они вляпались с неожиданным приездом хозяйки, и им пришлось убивать. Да и дома есть гораздо богаче.

– Сигнализация, видеонаблюдение, – напомнил Гуров.

– Согласен. Камеры видеонаблюдения видны в каждом доме с улицы. Но то, что нет камер, не означает, что дом не на сигнализации. Могли нарваться. Знали, что ее у Лукьяновых нет? Откуда? Опять возвращаемся к теме убийцы, который вхож в семью.

– Чтобы закрыть тему с залетными, просвети по результатам.

– Ориентировки на похищенное и на ствол ничего не дали. Информации, что где-то всплыло что-то из драгоценностей Лукьяновой, пока нет. У экспертов этот ствол не засветился, хотя однозначно, что это переделанный травматический пистолет. Агентура задания получила, но результатов пока нет. Проходившие ранее по аналогичным преступлениям и находящиеся в данный момент на свободе имеют алиби. Пока всё.

– Тогда вернемся к окружению семьи, – предложил Гуров. – Ни сам Лукьянов, ни семья Филипповых, с которыми он был дружен, нигде на учете не состояли. Я имею в виду психоневрологические диспансеры. Кстати, у Филипповых алиби нет, но у них нет и мотива, кроме чувства зависти, а оно могло бы объяснить нелепость зафиксированного похищенного имущества. Можно гарантированно сказать, что из сослуживцев в префектуре, партнеров по бизнесу и топ-менеджеров его предприятий за последние полгода в доме у Лукьянова никто не был. И работы не завершены, чтобы гостей звать, да и не особенно это в стиле самого Михаила Лукьянова. Он по службе и по бизнесу сам бывает у других, но у него пока никто не бывает.

– А уж там можно нарыть не один мотив, – предложил Сузиков.

Дверь без стука открылась, и в кабинет ввалился Крячко. Вид у него был уставший и недовольный.

– Здорово, командир, здорово, Никита, – поприветствовал сыщиков полковник и плюхнулся в кресло у стены. – Пожрать нет ничего?

– Могу воспользоваться вашим служебным положением и звякнуть в буфет, чтобы принесли чего-нибудь, – предложил Сузиков.

– Пользуйся, – разрешил Крячко.

– Порадуй, Стас, – хитро прищурился Гуров, который знал своего друга как облупленного.

Крячко никогда не возвращался с победой с торжествующим видом. Наоборот, чем важнее и интереснее был результат, тем сильнее он корчил из себя уставшего, замученного. Зато, когда до зарезу нужного результата не было, Стас всячески излучал благодушие и оптимизм, пытаясь оправдаться, что не все потеряно, что результат близок.

– Особенно порадовать нечем, – буркнул Крячко, прислушиваясь к тому, что Сузиков просит принести из буфета в кабинет для представителей из министерства. – Так, мелочь всякая. Любовница есть у Лукьянова.

Гуров присвистнул от удовольствия и подмигнул Сузикову.

– Ни хрена себе – мелочь! Это, господин полковник, дает нам очень даже свежую версию.

– Согласен, господин полковник, – вяло кивнул Крячко. – То-то я иногда в беседах улавливал, что у Лукьянова дома не все в порядке… Так что есть у нас новый подозреваемый. Уж замуж невтерпеж!

– Вот как, – хмыкнул из-за своего стола Сузиков. – А что, вариант! Место законной супруги освободить себе пулей? А не кажется вам, господа полковники, что тут решается еще одна проблема для Лукьянова? Официальный развод с Александрой принес бы ему массу проблем. А вдруг она обидится и не захочет ему весь бизнес возвращать? А тут и разводиться не надо, и делить ничего тоже не надо. Наследование, и все!

– Вы, сыскари, забываете, из какого оружия стреляли, – напомнил Крячко. – Киллер из такого не стал бы стрелять. Значит, не заказное. Вы что, хотите сказать, что сам Лукьянов купил переделанную пушку и застрелил жену? Или его любовница сделала это собственноручно? Как говорят в Одессе – не делайте мне смешно!

– Настоящий киллер не стал бы, – возразил Сузиков. – А рядовой бандюган за бабки – запросто.

– Лукьянов не дура-ак, – погрозил пальцем Крячко. – Он понял бы, что нанимать дешевого случайного и непрофессионального исполнителя опасно. И сам спалится, и заказчика спалит. А он мог себе позволить по своим доходам нанять профессионала.

– Гадать не будем, – прекратил прения Гуров. – Ты, Стас, срочно устанавливай любовницу. Ее разработкой я займусь сам. Ты, Никита, продолжай рыть в криминальной среде.

– Пожалуй, в бизнесе у Лукьянова ничего такого, что напрашивается на выстрел в спину, не наклевывается, – напомнил Крячко о том, какую версию разрабатывает он.

– Все равно дожимай тему, Стас, – велел Гуров. – Пока не будет стопроцентной уверенности, надо работать и по этой версии. Кто его знает, какими неофициальными сделками Лукьянов мог заниматься. В том числе и как чиновник.

* * *

В тот год Миша Лукьянов успешно сдал вступительные экзамены в Академию государственной службы. Свой выбор он аргументировал вполне определенно. Независимо от того, как сложится его судьба и карьера, образование юриста и чиновника-управленца пригодится всегда. И в аппарате управления любой фирмы, и в частном бизнесе, если вздумается заняться этим.

В тот год Антон Филиппов так же успешно провалился на вступительных экзаменах в художественное училище. На общеобразовательных дисциплинах. Председатель приемной комиссии долго беседовал с абитуриентом Филипповым, теперь уже бывшим, когда Антон пришел забирать документы после полученной двойки.

– У тебя определенно есть талант, Антон, – говорил он хмурому парню. – Странный взгляд на мир, но это свой взгляд, собственный. И ни на кого не похожий. Тебе нужно обязательно получить художественное образование, поставить руку, определиться в мировосприятии, познакомиться с творениями истинных мастеров. Что делать, коли ты не прошел в этом году. Усердно позанимайся год, поработай с репетиторами – и приходи снова. Есть в тебе нечто такое, что можно и нужно развивать.

Антон молча выслушал, так же молча забрал свои документы и отправился в политех на архитектурно-строительный. Он еще успевал сдать документы, но не сдал. Антон около часа стоял на другой стороне улицы и смотрел на окна аудиторий. Так и не перейдя улицу, отправился домой.

Он так и не научился переходить улицу, искать другие пути, лавировать, строить планы. Он был не таким. Антон Филиппов не мог и не хотел идти путем, в начале которого его увлечение было бы средством достижения цели. Он хотел идти путем, по которому его вело бы именно его увлечение, и ничего больше. Заниматься чем-то другим, кроме того, что ему нравилось, было для Антона в тягость.

Друзья увиделись только через месяц, когда Мишка стал студентом и, довольный, шел домой после организационного собрания первокурсников. Он увидел Антона метущим улицу. Изумлению друга не было предела, особенно когда он узнал, что Антон никуда больше поступать не пошел.

– Фил, ты спятил? – горячился Лукьянов, пытаясь вырвать из рук друга метлу. – У тебя же есть цель в жизни, есть страсть! Какого же черта ты не добиваешься своей цели?

– А ты не ори на меня, – огрызался Антон, неистово шыркая метлой по асфальту.

– На кой черт тебе все это нужно?

– А на то… До одиннадцати я два участка уберу – и свободен…

– Это же гроши, Антоха!

– А мне много и не надо…

Так и не смог тогда убедить Мишка друга в том, что профессию нужно выбирать престижную. Профессию, которая позволила бы иметь более приличный доход, а значит, и возможность заниматься творчеством, ни в чем себя не ограничивая. Антон был другого мнения. Для него важны были не деньги, а время, которое он мог бы уделять творчеству. Работа дворника такого времени давала ему в избытке. Антон даже упомянул Сергея Пенкина, который некоторое время сознательно работал дворником и тем не менее стал знаменитым певцом. Правда, о Пенкине он узнал гораздо позже, чем принял собственное решение пойти работать в дворники. Для него это было оправдание, попытка обмануть самого себя.

Два или три раза Мишка пытался помочь другу и договаривался через своих знакомых, которых у него становилось все больше и больше, о более престижной работе. Но все попытки ни к чему не приводили, потому что его предложения не имели никакого отношения к художественному творчеству. Предложи Мишка другу работу художника-оформителя, предложи он ему заказы на иллюстрирование каких-нибудь изданий, и дело сдвинулось бы с мертвой точки. Просто Михаил Лукьянов в те годы не воспринимал серьезно художественные увлечения друга. Он не считал, что тот может стать художником и обеспечить этим себя материально. Для него увлечение Антона было не более чем хобби.

Первые разногласия между друзьями не заставили себя долго ждать. Они по-прежнему встречались, проводили время вместе, забегая в кино или просто посидеть в кафешке в жару за мороженым. Они по-прежнему обсуждали все, что могут обсуждать старые школьные друзья. Но Антон стал замечать, что взгляды на жизнь его друга вдруг стали меняться. Наверняка они не так уж изменились со школьных времен. Просто тогда, в школе, Антон не относился к суждениям Мишки так серьезно. Чесали языками, и только. Теперь же, находясь в плачевном социальном статусе и видя, в каких кругах вращается Лукьянов, Антон стал болезненно относиться к высказываниям друга, к его критике, к его мнению. Ему постоянно казалось, что все сказанное имеет прямо или косвенно отношение к нему, все воспринимал как намек, как непонимание Антона как личности. И постепенно общество Мишки стало Антона тяготить. Он скрывал это, потому что интуитивно тянулся к нормальным веселым парням и девчонкам. Он скрывал от себя, что завидует их жизнерадостности, их жизненной определенности, их перспективам.

И если бы не разъедающая изнутри надежда добиться в жизни признания, если бы не тайная маниакальная мечта, Антон давно бы замкнулся в себе, отрешился от мира и знакомых. И от старого друга тоже.

Чудо свершилось неожиданно. Не случись оно, неизвестно, как бы сложилась вообще судьба Антона Филиппова. Он мог бы начать пить, попасть в психиатрическую клинику с нервным срывом или в результате попытки суицида. Этого не мог знать наверняка никто, даже ближайший друг Лукьянов, который, как выяснилось, не до конца понимал Антона, стремительно уплывая в роскошной лодке своей судьбы и карьеры.

На одной из вечеринок, куда Антон приходил через силу и по горячему настоянию Мишки, он познакомился с некой девицей. Богатые родители сподобились подарить ей вновь открываемый салон красоты. Молодой хозяйке, которая с энтузиазмом и по всей науке взялась за бизнес, пришла в голову идея на презентации нового элитного салона устроить еще и выставку необычных работ неизвестного художника. И не просто выставку, а выставку-продажу. Ошалевший Антон пожимал протягиваемые руки, выслушивал лестные суждения гостей, которые щеголяли друг перед другом в оценке работ молодого художника. За два дня – точнее, вечера – из двух десятков вывешенных работ Антона раскупили половину. Хозяйка салона была девушкой обеспеченной и не жадной. Она взяла себе всего лишь десять процентов от стоимости проданных работ. Антон же получил за свои работы больше двадцати тысяч рублей. При его зарплате дворника деньги довольно приличные. Но сумма его не волновала абсолютно. Теперь он поверил в себя, в то, что его работы кому-то интересны, что есть смысл горбатиться и к чему-то стремиться. И Антон окунулся в работу с неистовым пылом.

* * *

– А вопрос у нас к вам, Михаил Александрович, пока всего один, – назидательно сказал Крячко и покосился на Гурова, который с интересом разглядывал Лукьянова из углового кресла кабинета заместителя префекта. – У вас есть любовница?

– Что-о? – вскипел Лукьянов и даже приподнялся со своего кресла. – Да как вы смеете?!

На Крячко этот всплеск эмоций не произвел никакого впечатления. Заложив руки за спину, он стоял перед столом заместителя префекта и чуть покачивался с пяток на носки. Станислав Васильевич задал вопрос и теперь ждал ответа. Эмоции его не интересовали.

Всплеск закончился, как и следовало ожидать, очень быстро. Лукьянов перестал изрыгать возмущение, нервно перекладывать бумаги на столе. Наконец он поднял взгляд на полковника и громко вздохнул.

– А почему это должно иметь какое-то отношение к убийству моей жены?

Крячко молчал и терпеливо ждал ответа. Очень выразительно ждал. Два матерых оперативника из Главного управления уголовного розыска – это не два участковых лейтенанта. Гуров в своем углу неэтично зевнул во весь рот, с клацаньем челюсти, и лениво полез в карман за сигаретами. Казалось, что все происходящее его абсолютно не интересует.

Лукьянов вдруг ощутил себя газелью в жаркой саванне, дорогу которой перегородили два огромных льва. Сзади – река, по бокам – скалы, а на пути – два льва. Они вроде и сытые, ленивые, но животное чутье подсказывает, что за этой видимой ленью и вялостью кроется кровожадная неумолимая сила. В один миг два вялых хищника вдруг могут обратиться в две желтых вспышки свирепой ярости. Бросок – и нежная плоть брызнет под когтями и клыками теплой кровью.

– Я бы еще понял подозрения в адрес жены, которую подозревают вместе с любовником в убийстве богатого мужа, – сказал Лукьянов каким-то неестественно тонким, срывающимся голосом.

– Вы полагаете, что пол имеет определяющее значение? – удивился Гуров, пуская сигаретный дым в потолок. – По документам ваша супруга была очень богатой женщиной. Посудите сами, Михаил Александрович, ведь в случае инициирования вами развода она могла бы и обидеться.

– Да вы… у меня жену убили! Как вы можете так кощунственно…

– Можем, Михаил Александрович, можем, – заверил Гуров из своего угла. – Мы еще и не так можем. Особенно когда ни в чем не повинных женщин убивают на пороге собственного дома, а ее муж уверяет, что любил супругу больше всего на свете. Изменять жене разве не кощунственно? Теперь вас совесть разве не мучает? Полковник, помогите подозреваемому.

– Зовут ее Ирина, продолжайте дальше! – жестко приказал Крячко.

– Красавина Ирина Владимировна, – тихо ответил Лукьянов.

– Дальше!

– Работает управляющей салоном красоты «Гармония». Живет на Ново-Сокольнической, 24, квартира триста пятнадцать.

– Пишите рабочий, домашний и мобильный телефоны!

Лукьянов взял ручку и с угрюмым видом стал записывать номера телефонов.

– Мы вам хотим посоветовать, Михаил Александрович, – тихо, по-отечески добрым голосом сказал Гуров. – Не звоните любовнице, не надо. Если мы узнаем, что вы ее предупредили о нашей беседе и предполагаемом визите к ней, то нам придется шепнуть прокурору, что вас нужно ограничить в действиях. Во избежание создания помех следствию. Понимаете?

– Да. Вы меня задержите?

– Послушайте, – изумился Крячко, беря из рук Лукьянова листок с номерами телефонов, – а где же заверения, что она тут ни при чем, что она не такая?

– Смысл? – хмуро буркнул Лукьянов. – Вы все равно мне не поверите. И все равно будете все проверять.

– Обязательно, – пообещал Крячко, – но все же… Как-то странно, такой естественный позыв… Но вы все-таки, Михаил Александрович, воздержитесь, пожалуйста, от активного отдыха, визитов к друзьям и от других передвижений по городу, не связанных с вашими профессиональными обязанностями. Дом, работа, дом. Очень обяжете.

…Красивая двадцативосьмилетняя женщина была так напугана, что все подозрения в ее причастности к убийству стали иллюзорными. В практике сыщиков, безусловно, встречались и не такие убедительные артисты, но интуиция сразу подсказала Гурову, что это «пустышка». И не потому, что, как удалось установить, Ирина Красавина в жизни не держала в руках огнестрельного оружия, и не потому, что ее мутило от вида крови. И не потому, что она была рафинированной блондинкой.

Как выяснилось, Красавину вполне устраивало положение любовницы. Необременительная связь с молодым симпатичным мужчиной, который не требовал верности до гроба, который делал дорогие подарки, несколько раз покупал Ирине путевки на дорогие курорты. И визиты к любовнице у Лукьянова тоже были не очень частыми. Не очень обременительная, но весьма доходная связь для молодой женщины, которая по натуре не была домоседкой, не горела желанием обзавестись тихим семейным уютом и кучей детей. Красавина еще не все взяла от жизни. Мотива нанимать убийцу и подсылать его к законной жене своего временного любовника у нее не было. Казалось бы.

Через два дня Сузиков засек Ирину Красавину в обществе молодого, спортивного телосложения мужчины. Они провели вечер в ресторане, а потом поехали к Красавиной домой. Неизвестный не покидал квартиры всю ночь, до восьми часов утра. Капитан Сузиков получил приказ срочно установить неизвестного, род занятий и его связи.

* * *

Генерал Орлов слушал доклад сыщиков и чертил карандашом узоры на листе бумаги. Он не задал ни одного уточняющего вопроса, ни разу не перебил Гурова. Практически Петр Николаевич ни разу не поднял на сыщиков глаз.

– Мы считаем, что ситуация тупиковая, – неожиданно брякнул Крячко. – Отработаны все версии. Новых нет, а ждать, что всплывет на черном рынке, можно до морковкиного заговенья.

Гуров покосился на друга. Он понял, что Стас все это сказал умышленно. Не потому, что он так считал на самом деле, а потому, что хотел спровоцировать шефа хоть на какое-то признание. Какого черта двух полковников из главка гноят на этом заурядном деле, которое находится в юрисдикции МУРа и прокуратуры округа?

– В самом деле, Петр, – сказал Гуров, – может, посвятишь в тонкости большой политики?

Орлов долго молчал, водя карандашом по бумаге. Потом поднялся и подошел к большому окну кабинета. Генерал молчал и смотрел на ярко освещенную вечернюю улицу, проносящийся поток машин и разноцветные огни рекламы.

– Лева, ты помнишь, что говорил мне год назад? – спросил Орлов. – Вот в этом самом кабинете?

– Я много чего говорил в этом кабинете и год назад, и месяц назад, и на прошлой неделе…

– Перестань, пожалуйста, – устало попросил Орлов и сел в свое кресло.

Вот такая тихая просьба, прозвучавшая второй раз за истекшую неделю из уст генерал-лейтенанта милиции, человека жесткого, непримиримого, сказала Гурову многое. Видать, все очень серьезно, и, видать, силы Петра Николаевича Орлова не беспредельны.

– Ты сказал, что твое место тебя вполне устраивает, – напомнил Орлов. – И ты сказал, что не желаешь ни за какие погоны и пенсии играть в игры с политиками от грязного бизнеса и бизнесменами от грязной политики. Вы в самом деле со Стасом считаете, что главный сыщик страны может быть вне политики?

– Давай, давай, Петр! Колись. Ты уже созрел для того, чтобы давать показания.

– Пошел ты… Ладно, мужики. Только не ждите, что это поможет вам в розыске.

– Тогда какой смысл говорить об этом? – разочарованно сказал Крячко.

– А такой! – вдруг разозлился Орлов и хлопнул ладонью по крышке стола. – Такой, что вы поймете, что стоит на кону, и будете пахать за десятерых.

– Плохо тебе, Петр, – понимающе кивнул Гуров, – устал ты.

– Устал! – рыкнул Орлов. – Мне стрелять хочется… Ладно, ввожу вас в курс дела и объясняю, почему это дело мне нужно обязательно раскрыть. И в кратчайшие сроки. Поэтому я вас и подключил.

– Без дифирамбов, пожалуйста, – хмыкнул Гуров. – Мы не институтки.

– Начальник главка в любом министерстве, – продолжил Орлов, проигнорировав замечание Гурова, – это человек министра. Это неизбежно. Либо ты работаешь в команде и в интересах команды, либо ты не работаешь вообще. Каждый министр – человек своего братства в политике, поэтому он и министр. И играет он по правилам братства – в те ворота, в которые ему велят. Это в райотделах Урюпинска да у вас вот со Стасом можно заниматься только преступностью и отвечать за раскрываемость, за соблюдение законности, секретности в оперативной работе и так далее. А вот я вынужден еще и в политические игры играть. И не дай вам бог узнать, чего это мне стоит и еще кое-кому! Мне мало хорошо на коллегии выглядеть, мне важно министра не подставить. И тех, кого он подставить не хочет. И будь у меня хоть на грош сомнений в их порядочности, плюнул бы и ушел на пенсию. Это усвоили?

– Петр, мы никогда в непорядочности тебя не подозревали, – напомнил Крячко. – Что, появилось желание исповедоваться?

– Появилось желание напомнить вам, что мое дело не только за работу уголовного розыска в стране отвечать, – огрызнулся Орлов. – Теперь поймите и другую вещь. Каждый заместитель префекта округа – человек самого префекта. Иначе бы зачем ему, на хрен, такие замы! А каждый столичный префект – человек мэра.

– Иначе бы зачем ему, на хрен, такие префекты, – поддакнул Крячко.

– Чем дальше, тем страшнее, – усмехнулся Гуров.

– Чем дальше, тем противнее, – поправил Орлов. – Очень удивлюсь, узнав, что вы, асы сыска, любите мэра Москвы. Потому что вы в отличие от московского обывателя прекрасно понимаете, что и как он тут делал все эти семнадцать лет. И каким таким образом его жена стала самой богатой бизнес-леди страны. И не купитесь вы ни на какие подачки мэрии пенсионерам и учителям, ни на какие социальные программы.

– Ну ясно, ясно, – поморщился Гуров. – Мы поняли, что Лукьянов – человек префекта Северо-Западного округа, а тот… и так далее. Как это вяжется с убийством?

– Я предупредил, что с самим убийством это, скорее всего, никак не вяжется, – развел руками Орлов. – А вот со сроками раскрытия… Иными словами, ситуация такова. Люди – я не называю фамилий – из крупного бизнеса, правительства и думских фракций, которые заинтересованы, чтобы нынешний мэр Москвы оставался таковым как можно дольше, обратились в наше министерство. Они очень обеспокоены этим ужасным преступлением и просят приложить максимум усилий для его раскрытия. Раскрытие в кратчайшие сроки докажет лояльность нашего министра к данной… данным людям. Не удается быстро раскрыть – и у этих людей возникает подозрение, что на их просьбу начхали с высокой колокольни. Грозит это не заурядной обидой, как в случае с соседским Вовочкой, которому теперь не дадут покататься на велосипеде. Это равносильно признанию тяготения к другим силам, к иной политической расстановке. А наш министр и так держится на волоске. Пока на горизонте не обозначился новый капитан корабля, заместителям министра и начальникам главков следует воспринимать просьбу как приказ. При изменении политической окраски нового руководителя они окажутся не замаранными политическими пристрастиями. Раскрытое дело, которое просили раскрыть побыстрее, может ни о чем другом и не говорить, кроме как о профессионализме работников. А нераскрытое трактуй как хочешь, вплоть до неполного соответствия занимаемой должности.

Гуров улыбнулся, но Орлов его улыбку понял по-своему.

– И нечего лыбиться! Ты решил, что меня мое кресло теплое волнует? Так ты знаешь, какое оно теплое! Ты Котунь вспомни, Лева. И ты, Стас, вспомни. Вспомните слизняка начальника УВД, вспомните жителей, боящихся выходить на улицу, вспомните наглые рожи, которые и пистолеты за поясом не старались особо скрывать. Дело Галины Старовой вспомните [1]1
  Об этом рассказывается в романе «Пир во время чумы».


[Закрыть]. На все я плевать хотел, на всякую политику! Но вот на то, что в это кресло или в какое повыше может сесть такой вот слизняк или еще кто похуже, я плюнуть не могу. Потому что я профессионал! И вы профессионалы!

– А если честно и без красивых фраз? – усмехнулся Гуров.

– Как мне тяжело с тобой, Лева, – проворчал Орлов. – Все-то ты понимаешь, во все дыры тебе надо залезть… Разумеется, я надеюсь, что это не простое ограбление и не «бытовуха». А надеюсь я, что вы мне вскроете настоящую причину. И вскроете быстро. И пока информация не стала официальной и не легла на стол прокурора, я надеюсь использовать ее против коррумпированных чиновников. У меня и тех сил, которых я придерживаюсь и чьим сторонником являюсь, появится серьезный политический рычаг.

– Ладно, Петр, не кручинься. Сделаем дело.

– Ну, вот и договорились, – кивнул генерал.

У Гурова зазвонил мобильный телефон. В возникшей тишине позднего вечера в полумраке кабинета звук всем троим показался тревожным. Гуров глянул на номер звонившего и многозначительно посмотрел на Крячко и Орлова.

– Да, Никита, слушаю, – тихо ответил сыщик в трубку. – Молодец, капитан, наконец раскинутые тобой сети стали приносить рыбку… Да, сейчас приедем.

Нажав кнопку отбоя, Гуров не спеша стал засовывать телефон в чехол на брючном ремне. Орлов начал злиться и барабанить пальцами по столу. Крячко спокойно ждал информации. Выдержав нужную театральную паузу, Гуров наконец дал пояснения:

– В ломбард на Новослободской сдали серьги из числа драгоценностей, похищенных в доме Лукьяновых. Серьги изъяты, сам Лукьянов их опознал. Вот такой поворот событий, господа офицеры.

– Чушь, бред! Нелепость, – зло сказал Орлов. – Проверьте еще раз, отдайте на экспертизу потожировых. Бред сивой кобылы! Так не бывает.

– Бывает, – равнодушно вставил Крячко. – Если убийца выбросил ценности по дороге с места преступления. И в этом случае убийство с целью ограбления – всего лишь инсценировка. Готовь, Петр, рукав для лишнего козыря в своих мутных играх.

– Все, валите отсюда! – махнул Орлов рукой. – Все новости по серьгам докладывать молниеносно и в любое время суток.

Когда Гуров и Крячко добрались на Петровку, была уже ночь. В кабинете Сузикова слышалась негромкая музыка. Настольная лампа освещала стол и полную пепельницу на нем. Сам капитан развалился в кресле у стены и, запрокинув голову, с закрытыми глазами слушал стоящий на подоконнике двухкассетник с СD-проигрывателем.

Открыв глаза и чуть повернув голову на звук открывающейся двери, Сузиков сладко потянулся и широко во весь рот зевнул.

– Расслабляешься? – подмигнул капитану Крячко.

– Думаю, – возразил капитан. – Думаю, какого черта краденое сдавали в ломбард и какое отношение сдавший может иметь к убийству.

– И что надумал? – поинтересовался Гуров, включая свет в кабинете и усаживаясь за стол сыщика.

– Думаю, что никакого, – ответил Сузиков, открыв папку и выкладывая перед Гуровым одну бумагу за другой. – Это протокол изъятия серег, это объяснения служащей, которая их принимала, это протокол опознания Лукьяновым и его объяснения. Кстати, серьги приметные: на одной ремонтировался зажим камня, там следы пайки. Завтра на всякий случай навещу мастерскую, в которой полгода назад эти серьги ремонтировали. Может, мастер и вспомнит. Серьги редкие, в Чехии их Лукьянов жене покупал. Потому по нашему описанию на них в ломбарде внимание и обратили. А вот это данные на того, кто сдавал. По справочной я ее пробил.

– Санько Валентина Ивановна, – прочитал Гуров вслух. – Паспорт, прописка…

– Обратите внимание, что она живет в том же районе, где и находится ломбард. Сходила в ближайший, я проверял.

– Сведений о месте работы нет, вдова… Ты прав, Станислав Васильевич, – повернулся Гуров к Крячко. – Мы в полной заднице. Убийцы краденого в скупки не сдают. Сдают случайные люди, которые ни ухом ни рылом не ведают.

– Инсценировка? – спросил Сузиков.

– Наверняка, – кивнул Гуров. – А это значит, что мы «тянем пустышку».

– Отработать версию все равно придется, – напомнил Крячко.

– Придется. И срочно. Предлагаю пока не дергаться, а все силы бросить на разработку этой Санько. Делать все придется очень быстро и очень тихо.

Сыщики разъехались по домам добрать остатки ночи. Предстоящие сутки или двое обещали быть насыщенными.

В восемь часов утра Гуров и Крячко подъехали на Новослободскую улицу к дому, где была прописана Валентина Ивановна Санько. Еще ночью получивший задание участковый уже работал. Грузный майор вышел из подъезда минут через тридцать. Сузиков махнул рукой и пошел к машине Крячко, стоявшей за углом дома.

– Докладывай, Алексей Петрович, – кивнул на незнакомцев в «гражданке» Сузиков.

Участковый хотел было поинтересоваться, кому он должен докладывать, но потом, видимо, решил, что сыщику из МУРа виднее. Если он говорит, то надо докладывать, а не вопросы задавать. Нужно будет, сами представятся.

– В пятьдесят третьей квартире сама Санько не проживает. Она сдает ее двум приезжим девицам из Рязани, которые работают в туристической компании. Данные их паспортов я переписал, вот они, – майор протянул Сузикову лист бумаги. – По фактуре бумаги паспорта нормальные, по реквизитам надо пробивать. Где живет сама Санько, они не знают. Телефона ее тоже не знают. Ежемесячно она звонит двадцать пятого числа, а потом в оговоренное время приходит к девицам за деньгами. Договора аренды не оформляли. Прошелся по соседям. Девиц мало кто в лицо видит. Уходят рано, возвращаются поздно. Вечеринок не собирают, шума не слышно, гостей не водят. Даже по внешнему виду девочки скромные. Можно верить, что приехали устраивать жизнь в Москве и нацелены только на работу.