Текст книги "Обойма ненависти"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Алексей Макеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Нельзя сказать, что Гуров не доверял Сузикову и его товарищам, которые уже опрашивали всех потенциальных свидетелей. Просто, надеясь на свой опыт, он полагал, что сможет выудить то, чего не смог узнать менее опытный сыщик. Ведь на место происшествия выезжало много людей, и в опросах тоже участвовало много сотрудников милиции. Большая часть из них к этой работе вполне могла отнестись как к неизбежному временному неудобству. У каждого огромный воз своей работы, у каждого голова забита собственными делами. Приехали, по-быстрому опросили, сдали бланки и забыли. В такой ситуации надеяться, что каждый из них отнесся к опросу как к работе над собственным делом, было бы легкомысленно. Нужно вжиться в ситуацию, поломать над ней голову, продумать свои вопросы, понять, кто перед тобой сидит.

Последний момент был очень важен в розыске. Неопытному сотруднику очень легко в процессе беседы с потенциальным свидетелем убедить его в том, чего он на самом деле не видел. Ты ищешь красную машину, которая могла оказаться на месте преступления. И ты можешь спросить человека о том, не видел ли он красной машины в то время и в том месте. Запросто свидетель скажет, что не видел. А то, что он видел синюю или зеленую, он не скажет, потому что ты о ней не спросил. А именно в ней и были преступники. А красную ты ищешь потому, что кто-то из свидетелей сказал, что видел якобы красную. И пошло-поехало! Причем в другую сторону.

Причина не просто в психологии людей. Причин много. И в особенностях восприятия, и в особенностях органов чувств, которые не у всех людей работают одинаково. И в особенностях мышления. Для одних людей раздражителем является красный цвет, для других – зеленый. Все остальные цвета, виденные мельком, могут и не отразиться в памяти. И убежденно свидетель будет говорить только о красном, а другой только о зеленом.

И уж совсем не учитывать пол свидетеля крайне глупо. То, что может подметить мужчина, женщина не только не запомнит, но и не обратит на это вообще никакого внимания. А вот то, что бросается в глаза женщинам, может показаться просто чудом. И ведь бывало такое в практике Гурова.

Женщина из одной преступной группы была ключевым звеном в розыске. Установи ее сыщики – и вся ниточка бы размоталась в один момент. Но беда была в том, что сыщикам никак не удавалось собрать ее приметы. Даже фоторобот изготовить не удавалось. Помогла одна свидетельница, которая обратила внимание на сумочку преступницы. Женщина с достатком, привыкшая одеваться в дорогих бутиках, безошибочно вам скажет, от какого дизайнера или модельера та или иная сумочка. Соответственно в каком бутике она куплена. А там сумочки – вещь авторская, штучная. Как и покупательницы.

И потянулась ниточка. И бутик установили, и покупательницу, которая ту сумочку купила там, вспомнили. И кое-что про ее одежду рассказали, и фоторобот стал получаться. И уж тем более стал получаться психологический портрет преступницы. Имея немалые деньги, добытые преступным путем, она обладала хорошим вкусом и пристрастилась к изысканной жизни. Это выразилось не только в том, где и что она покупала, но и где проводила свой досуг. Проверить несколько ночных клубов и элитных тусовок было уже мелочью. А началось все с одной свидетельницы, которая обратила внимание на сумочку.

А были случаи и с затяжкой на колготках, и туфлях на высоком каблуке, которые были чуть великоваты, и с безвкусным непрофессиональным макияжем на лице той, у которой такого макияжа в принципе быть не могло. Было и многое другое.

Поэтому Гуров очень внимательно и щепетильно относился к допросам женщин-свидетелей. И долго продумывал свою предстоящую беседу с молодой генеральшей – соседкой Лукьяновых в Юрове.

В просторном каминном зале, который был одновременно и холлом, и баром, Гурова встретил сам генерал Завадский. Сыщик чертыхнулся про себя. Сейчас начнется, безошибочно определил он.

– Министерство? – недовольно прокомментировал генерал, возвращая Гурову служебное удостоверение. – Полковник? У вас лейтенантов и капитанов не хватает, что полковники по адресам бегают?

Маленький полненький генерал с почти лысой головой стоял перед Гуровым в спортивных трусах и спортивной майке. Судя по запаху пота и полотенцу на шее, Завадский где-то в недрах своего большого загородного дома только что занимался спортом. Типаж генерала сыщику не понравился. Как показывал опыт, мужчины ростом до ста семидесяти сантиметров обязательно страдали комплексом неполноценности. У простого слесаря с завода или каменщика со стройки это выражалось в постоянном позерстве и доказывании, что он ничем не хуже других. По причине специфического социального положения и, как следствие, угнетения интеллекта доказывали обычно в двух направлениях: водка и бабы. И выпить он может на порядок больше, чем любой громила, и в штанах у него солиднее, чем у любого культуриста. Попадались, правда, и непьющие, но те были совсем занудами. Они считали, что во всем разбираются, все знают и все понимают – начиная от политики правительства и кончая медициной.

С маленькими генералами все обстояло гораздо хуже. Это уже власть над людьми. И превосходство свое они выражали в более неприглядных формах. Унизить подчиненного, опустить его до такого уровня, чтобы со своим ростом оказаться на высоте, было в порядке вещей. На других людей они умудрялись смотреть при своем росте свысока.

Генерал с нормальным ростом был вальяжным, пусть высокомерным, но высокомерным снисходительно. Он не видел в собеседнике или подчиненном конкурента, если только тот не был выше его по званию. А для маленького генерала любой высокий собеседник – уже конкурент по жизни. И эту разницу в росте они компенсировали попытками возвыситься над любым и любым способом. Гурову это было смешно, и ввязываться в игры комплексов он не собирался. Поэтому и замечания Завадского оставил без ответа.

– Я по телефону договаривался с вашей супругой о визите, – сухо напомнил он.

– Работать лучше надо, – высокомерно, как нравоучение, произнес Завадский. – Ходите только, по двадцать раз одни и те же вопросы задаете. А по поселку с пистолетами отморозки бегают… У вас, кажется, существует концепция профилактики преступлений?

Гуров приготовился терпеливо выслушивать хозяина дома в ожидании, когда спустится его супруга. Можно, конечно, поставить генерала на место, но это приведет к тому, что сейчас допроса не получится. И жена Завадского будет на взводе, и сыщика выставят за порог. И звонок будет в главк, и Орлов уставится на Гурова как на ребенка. Допрос в любом случае состоится, но для этого придется свидетельницу вызывать в кабинет повесткой, а это уже не разговор.

К счастью, долго ждать не пришлось. Крашеная блондинка лет тридцати, с полной грудью и «козьими» ногами с неразвитыми икрами, бодро спускалась по лестнице со второго этажа. Была она на голову выше своего мужа и лет на двадцать моложе. Не модельный рост, конечно, но для генеральши сойдет. Эдакая домашняя игрушка, и в люди везти не стыдно.

– Здравствуйте, Вероника… – начал Гуров.

– Просто Вероника, – лучезарно улыбнулась генеральша и тут же испуганно согнала улыбку с лица, решив, что ситуация должна иметь налет мрачной скорбности.

– Полковник Гуров, Главное управление уголовного розыска МВД, – напомнил сыщик свой статус, хотя уже представлялся по телефону. – Лев Иванович.

– Да-да, проходите, пожалуйста, – с готовностью предложила Завадская и немного испуганно глянула на мужа – не очень ли она вежлива с милиционером.

– Присаживайтесь, – разрешил генерал, поведя рукой в сторону дивана и двух кресел натуральной кожи, стоящих посреди холла напротив огромного камина.

Сам он по-хозяйски уселся в одно из кресел. По виду генерала можно было подумать, что допрос собирался проводить он. Гуров вежливо дождался, пока Вероника сядет во второе кресло, и только потом сел сам. Диван оказался слишком мягким. Возможно, для времяпрепровождения в зимнюю стужу у камина он и был комфортен. Допрашивать же свидетеля, утонув по пояс в диване, было не совсем удобно. Однако придется мириться с обстановкой.

Гуров сидел на самом краю дивана, подавшись всем корпусом вперед и уперев локти в колени. Генерал был полон нетерпения вставлять комментарии, а его молодая супруга напряженно старалась соответствовать своему статусу в положении допрашиваемой. Совместить эти две ипостаси ей не удавалось, поэтому Вероника выглядела нелепо.

Сыщик начал задавать вопросы, пытаясь восстановить картину последних минут жизни Лукьяновой. Задача была сложной. Генеральша исходила эмоциями, и ее ответы следовало фильтровать через призму здравого смысла. Было много того, что женщине показалось, что она подумала и чего ей хотелось. Из этого обилия информации нужно было выудить и обосновать непреложные факты. И еще корректно обходить замечания и советы ее супруга.

В целом Гурову удалось составить следующую картину. Вероника сидела в шезлонге под декоративной рябиной недалеко от калитки в заборе, разделявшем два участка. Она услышала звук подъехавшей машины, а потом как откатывались электроприводом ворота. Забор был глухой, и видеть приехавшего на машине женщина не могла. Она предположила, что это может быть только Сашенька, потому что сам Лукьянов обязательно должен быть на работе.

Когда не очень опытные оперативники на скорую руку опрашивают потенциальных свидетелей на месте происшествия, то опрос неизбежно сводится к простым вопросам. Видели ли кого подозрительного или постороннего, видели ли машину, слышали ли подозрительные звуки. Как правило, если свидетеля не настроить надлежащим образом, то он ничего не вспомнит – если, конечно, он по характеру не патологически подозрителен и не играет с детства в сыщики. Он либо ничего путного не скажет, либо наговорит того, чего и в помине не было. Нельзя и провоцировать свидетеля на узнавание лиц, машин или звуков. Тут тоже можно уговорить свидетеля, что он слышал что-то важное и нужное. Причем именно то, что нужно сыщику.

Гуров хорошо владел техникой допроса не только подозреваемых, но и свидетелей. Возможного очевидца нужно умело погрузить в ту обстановку, помочь ему вспомнить, подвести под воспоминания, мотивировать их.

К сожалению, с Вероникой ничего толкового не вышло – слишком много эмоций и слишком мало внимания внешнему миру. Правда, кое-что на эмоциональном уровне она все же уловила. Лукьянова в течение нескольких последних месяцев вела себя так, будто ее что-то тяготило. На естественные вопросы соседки она не отвечала, ссылаясь то на усталость, то на заботы с завершением строительства.

Но тут в который раз вмешался сам Завадский. Вмешался категорично и в данном случае уместно. По мнению генерала, Александра Лукьянова никоим образом в вопросах завершения работ подрядчиками в загородном доме не участвовала. Всем занимался супруг, лично. Значит, Лукьянову беспокоило что-то иное. Что?

* * *

Квартира четы Филипповых находилась в старой девятиэтажке в Южном Тушине. Крячко долго ворчал по поводу старой планировки дворов, где двум машинам и так не разъехаться, а если уж хозяева начинают их парковать в два ряда, то и пешеходу не пройти. А ведь сколько случаев уже было, когда или «Скорая помощь», или пожарная машина не могли вовремя подъехать к нужному подъезду…

Наконец Станислав приткнул свой «Мерседес», заехав одним колесом на тротуар. Лифт был чистым, но каким-то унылым. То ли вытертые до дыр отделочные панели были виной, то ли обилие скрежетов и скрипов при движении. Кабина дернулась и замерла на месте. Крячко деловито распахнул внутренние створки кабины, повернул ручку металлической сетчатой двери и вышел первым на площадку, скептически оглядываясь по сторонам.

– Нет у меня, господин полковник, впечатления, что тут может жить модный художник, – хмыкнул он.

– А я больше скажу, господин полковник, – в тон другу ответил Гуров, – нет у меня впечатления, что тут может жить человек в полном душевном равновесии и со здоровой психикой.

– Вот! – Крячко поднял указательный палец. – Мы ощущаем ауру неустроенности и неудовлетворенности. Не скажу, что весь подъезд и весь дом населен больными людьми, но старый жилой фонд у меня обычно вызывает впечатление уюта, обжитости и покоя. А тут этого не чувствуется.

– По крайней мере, отсутствие суеты, – поддакнул Гуров, нажимая кнопку дверного звонка.

Те несколько фраз, которыми перебросились сыщики, на первый взгляд шутливых, на самом деле были общим пониманием атмосферы вокруг семьи Лукьяновых. И вакуумом их окружение назвать нельзя, и в то же время полное отсутствие общительности, здорового круга друзей, приятелей. Единственные друзья, которых удалось выявить, это семья Филипповых. И с ними встречались редко. И семья эта была немного странной.

Дверь сыщикам открыла Оксана Филиппова. Оказалась она женщиной деловитой, миловидной. На одной щеке приятная ямочка, которая углублялась во время улыбки. Глаза светлые, быстрые, не любопытные, а какие-то пытливые.

– Проходите в комнату, я сейчас, – поспешно сказала Оксана и убежала в боковую дверь. Кажется, в ванную.

Сыщики осмотрелись по сторонам и обменялись многозначительными взглядами. Квартирка была, мягко говоря, унылой. Даже если судить по длинной, как вагон, прихожей. Линолеум старый, потерявший блеск. На стыках прибит местами гвоздиками, а местами отслаивающийся и щерившийся, как старик беззубым ртом. Моющиеся безвкусные обои клеились лет пятнадцать назад и все эти пятнадцать лет тщательно мылись. Местами пленка верхнего покрытия была протерта до основания. Из мебели в прихожей стояла небольшая тумбочка с зеркалом. Над ними старомодная деревянная вешалка с двумя плащами и зонтиком без чехла.

Крячко быстро нагнулся и взял в руки женские туфли. Черные носики были оббиты и аккуратно подкрашены черной краской. На каблуках новые набойки, но кожа у самых набоек сбита и подклеена. Судя по всему, это повседневная обувь женщины. Мужские полуботинки нуждались в чистке и, судя по пыли и грязи, не надевались уже неделю, с последнего дождя.

– Художник, – кивнул Гуров.

– А ты обратил внимание на нее? – кивнул Крячко головой в сторону ванной комнаты, где слышался шум воды. – Сексуальная бабешка. Типажик!

Не успели сыщики пройти до предложенной им комнаты, как навстречу вышел мужчина, возраст которого сразу определить было трудно. Не столько задумчивый, сколько обращенный куда-то в себя взор, давно не стриженная голова и недельная небритость. Если побрить и причесать, то лет на тридцать пять потянет.

– Здравствуйте, проходите, – бесцветным голосом и без выражения предложил Антон Филиппов, вытирая руки грязной тряпкой. – Вы из милиции?

– Антоша, ты чего товарищей в коридоре держишь? – раздался сзади голос Оксаны. – Проводи в комнату.

Гуров не сводил взгляда с глаз художника. Что-то промелькнуло в них. Раздражение, неудовольствие? Прервали работу? Жена слишком суетливая? Или с утра поругаться успели? Не очень тянула эта парочка на друзей заместителя префекта округа. Памятуя загородный дом, обстановку там и в городской квартире Лукьянова. Хотя друг детства… В виде отдушины для чиновника могут и сойти за друзей.

В бедно и неуютно обставленной комнате и начался разговор. Антон отвечал неохотно, с длинными паузами. Оксана, сидевшая на стульчике чуть поодаль, часто вела себя так, как будто собиралась что-то вставить в ответы мужа, но сдерживалась. Гуров пытался по взглядам женщины на мужа определить характер их взаимоотношений в семье. По взглядам жены это почти всегда можно понять. Даже на пьющего, приносящего не всю зарплату или даже безработного жены обычно глядят с теплом. С горьким теплом, жалостливым теплом, с материнским негодованием. А если не глядят, то обычно такие пары расходятся. Оксана на мужа не смотрела. А глядела на сыщиков попеременно, смотря кто из них спрашивал. То, что в семье не все в порядке, было видно невооруженным глазом.

– Значит, врагов у Лукьянова нет? – подвел черту Крячко.

– Может, и есть, только я об этом не знаю, – нервно дернул плечом Антон.

– А о чем вы обычно говорите, когда встречаетесь? – поинтересовался Гуров, который больше молчал и слушал.

– Ну, вы даете, – проявил наконец иные эмоции, кроме недовольства, художник. В его взгляде появилась ирония. – Разве упомнишь все, о чем мы разговаривали?

– Как правило, – пояснил Гуров, покачивая носком ботинка. – Вы приходите в гости к Лукьяновым. С дверей начинаете приветствовать друг друга, как это обычно делают люди. Потом раздеваетесь, проходите – неважно куда: к столу или в комнаты. А дальше? Какие обычно следуют вопросы?

– Мы с Сашей обычно сразу уходили на кухню, – наконец вставила Оксана. – Она готовила что-нибудь вкусненькое на скорую руку, а я ей помогала. Болтали всякое.

– А вы? – Гуров упорно смотрел на Филиппова. – О работе? Вашей, Лукьянова?

– Вы что! – набычился художник и уставился на Гурова. – Вы считаете…

– Да боже упаси! – усмехнулся Гуров, стараясь, чтобы его реакция выглядела искренне.

– Убить мог кто угодно, вам ли этого не знать, сыщики! – раскипятился Антон. – Разве мало на свете преступников, которые имеют оружие? Дом пустой, все на работе…

– Я понял, вы правы, – успокаивающе заговорил Гуров. – Разумеется, преступник мог и не быть знакомым с погибшей и ее мужем. Этой версией занимаются другие сотрудники. Наша задача понять, не мог ли кто-то из знакомых вашего друга иметь мотивы. Согласитесь, что такое может быть. Ведь круг общения Лукьянова очень обширен. И работа, и бизнес… В такой среде и при такой жизни несложно заиметь врагов. Поэтому я вас и расспрашиваю о разговорах, которые могли иметь место. Не говорил ли Михаил Александрович или его супруга о каких-то угрозах, серьезных проблемах с кем-то?

– Пожалуй… нет, – успокоился наконец художник. – Такого я, – он вопросительно посмотрел на жену, – мы такого, пожалуй, от них не слышали.

– Понятно, – задумчиво произнес Гуров и, улыбнувшись, неожиданно попросил: – Скажите, Антон, а можно посмотреть ваши работы? Я слышал о них отзывы как о… неординарных.

Снова в облике художника произошло неуловимое на первый взгляд изменение. В начале беседы он был какой-то потерянный, потом эмоции, связанные с возможным подозрением его в убийстве школьного друга, всколыхнули Антона. Потом он снова ушел в себя. Какие мысли бродили в его нестриженой запущенной голове? Просьба сыщика его, пожалуй, не удивила. Наверное, даже несколько обрадовала. Только вот возможностью продемонстрировать лишний раз свое творчество или возможностью уйти от неприятного разговора?

Гуров поднялся вслед за художником, чуть кивнул Крячко и последовал в соседнюю комнату. Здесь царило запустение. С точки зрения городской квартиры, конечно. Но и на мастерскую приличного художника помещение тоже тянуло слабо. Облезлый продавленный диван у пустой стены, два расшатанных деревянных стула и высокая этажерка образца шестидесятых годов прошлого века. Этажерка была завалена карандашами, грифелями, мелками, выдавленными тюбиками, грязными кисточками и еще какими-то незнакомыми Гурову принадлежностями для рисования.

Антон поспешно и немного нервно стал выбирать из составленных у стены полотен некоторые и выставлять их в ряд на полу. Гуров опешил. Перед ним распахнулось окно в потусторонний мир. Сначала сыщику показалось, что мир был мистическим, но потом он понял, что это фантазии художника, которые не имеют ничего общего с мистическими представлениями большинства людей. Это не чудища из сказок и легенд, и картины не были похожи на фантастические аллегории Иеронима Босха. Тут, пожалуй, было что-то другое. Собственно обезображенных и пожираемых чудищами трупов тут не было. И вообще как такового насилия и крови. Мрачная сила сквозила, рвалась с полотен наружу вместе с мускулистыми мужчинами со страшными обнаженными мечами в руках, с огромными, ужасающего вида драконами и чудищами, на которых они восседали. Отдельно или вместе с этими героями встречались полуголые девицы с таким же оружием в руках, с крутыми бедрами и большой крепкой грудью, прикрытой лишь стальными нашлепками, кусками кожи или ремнями с бляхами. И фон был таким же тревожным и зловещим. На некоторых картинах рядом с героем бежали лупоглазые уродливые карлики с кинжалами. И почти всегда на заднем плане высились не то руины башен, не то причудливые скалы. Кривые нереальные ветви нереальных деревьев плелись вокруг персонажей, а сверху давило тяжелое удушливое небо со всполохами адского пламени на горизонте. От этого неба першило в горле и ощущались вполне реальные астматические спазмы.

Гуров краем глаза глянул на самого художника. Антон стоял со странной полуулыбкой на лице. Он уже не был задумчивым и понурым. Даже плечи у мужчины странным образом выглядели развернутыми…

Когда сыщики спустились к машине, на улице пошел дождь. Гуров сидел на переднем сиденье рядом со Стасом и молча смотрел прямо перед собой. Крячко поглядывал на друга и кривил губы в усмешке. Наконец он не выдержал:

– Лева, очнись. Ты меня пугаешь.

– Да? – неопределенно спросил Гуров. – Может быть.

– Вы что там, травку курили? – расхохотался Станислав Васильевич.

– Нет, до этого не дошло, – вздохнул Гуров и заворочался на сиденье, усаживаясь удобнее. – Так как тебе эта семейка?

– Семейка странная, если не сказать больше, – покачал головой Крячко. – Никогда бы не поверил, что они муж и жена. Не ощущается духовная близость. Ушибленного своим творчеством человека может терпеть женщина-единомышленник, такая же чокнутая. Может терпеть горячо любящая его как человека, если ничего и не понимает в его художествах. А тут… Жизнь у них почти нищенская. Ну, пусть не нищенская, но в высшей степени аскетическая. Будет нормальная баба терпеть такие лишения? Будет, если она из тех категорий, о которых я сказал.

– А она?

– А она баба умная… Только скрывает это.

– Мне тоже показалось, что она под блондинку лишь косит, – согласился Гуров. – Так зачем она с ним живет?

– А хрен ее знает! – как-то раздраженно буркнул Крячко. – Я бы понял еще, если бы его работы расходились «на ура» и за приличные деньги. И если бы она тратила их на себя без оглядки. Но тут этим не пахнет. И имя его нигде в богемной среде не мелькало.

– Не мелькало, – согласился Гуров. – Что нового почерпнул из беседы с ней?

– Ничего особенного. Несколько имен из окружения, о которых мы уже знаем. Еще у меня создалось впечатление, что дружба их семей – исключительно ее личная заслуга. Антон, видишь ли, в последние годы стал сторониться людей, и Лукьянова тоже. А последний, если верить Оксане, по прежнему к Антону хорошо относится. Если бы не Оксана, которая вытягивает мужа в гости, друзья давно перестали бы общаться. А с Александрой Лукьяновой, как поведала Оксана, они были чуть ли не подружки. Вот, пожалуй, и все. Теперь ты, командир, рассказывай, что тебя там так шокировало. Окунулся в творчество непризнанного гения?

– Знаешь, Стас, что интересно… – ответил Гуров, повернувшись к Крячко всем корпусом. – Он не шизик, как подумалось в самом начале. И в своем роде он человек безусловно талантливый. Работы его, конечно, оставляют тягостное впечатление. Но кое-что еще я, кажется, понял. Он неудачник, который это свое положение очень болезненно переживает. Он стремится уйти в свой внутренний мир. И он неодухотворен собственной женой. Каждый художник обязательно в той или иной форме отображает свою любовь в творчестве. А любви к собственной жене я не уловил. Нет ее там! Тут я с тобой согласен, что семья непонятная, как непонятно и то, что их связывает, держит.

Крячко понимающе кивнул и включил двигатель машины. Окна стали заметно запотевать. Дважды ширкнули по лобовому стеклу «дворники», разгоняя воду.

– Ты бы видел, как он сам смотрел на свои художества, – продолжил Гуров. – По большому счету, Филиппов рисует свой собственный мир. И там он большой и сильный, там он герой. И рядом с ним женщины. Всегда разные, но от них прямо-таки разит сексуальностью, фонтаном бьет. И рядом частенько маленькие некрасивые люди. А за спиной всегда некрасивый фон… Короче, неудовлетворенность у него этим миром полная.

– Ну вот! – обрадовался Крячко и сладострастно потер руки. – А ты говоришь, что его жена там не присутствует.

– Не-ет, Стас! – покачал пальцем Гуров перед носом друга. – Я помню, что ты Оксану с ходу охарактеризовал женщиной крайне сексуальной. Согласен. Но там совсем другие женщины: преданные, сильные. Хотя тоже сексуальные. Боюсь, что в этом плане он тоже неудовлетворен. Не удивлюсь, если он окажется онанистом.

– Знаешь, Лева, мне как-то между делом показалось, что они не спят вместе. Или спят, но редко. Возможно, что она в сексуальном смысле держит его в «черном теле». Только в этом случае у нее обязательно должен быть любовник.

– Стас, – неожиданно спросил Гуров. – А у тебя не сложилось впечатления, что Филипповы не выглядят такими уж убитыми горем людьми? У друга детства погибла жена. Оксана с ней в близких отношениях была, а трагедия не видна.

– Есть такое впечатление, – согласился Крячко. – У иных соседей эмоций больше по поводу смерти соседа, чем у этой парочки.

– Вот-вот… Ты давай трогай. Время поджимает!

* * *

Гуров сидел на Петровке в кабинете капитана Сузикова и просматривал последние документы, подшитые в дело об убийстве Александры Лукьяновой. За последние дни поток информации стал заметно иссякать. Маховик розыска, раскрученный на полную мощность, стал все больше работать вхолостую.

Огромное количество запросов, ориентировок, справок, ответов на запросы, результатов экспертиз, данных информационной базы лежали подшитыми в хронологическом порядке в распухшей папке, но ни по одной из версий сыщики так и не сдвинулись с места.

– Давай, Никита, пробежимся еще раз по нашему делу с самого начала, – велел Гуров. – Выстроим цепочку фактических данных и посмотрим, что и где мы упустили.

– Почему обязательно упустили? – возразил Сузиков. – Бывает, что результат приходит гораздо позже, чем хочется.

– Капитан, ты забыл, почему вместе с тобой этим делом занимаются еще два полковника из Главного управления уголовного розыска МВД России? Если забыл, то посмотри на меня. Никто не будет ждать, пока задачка решится сама собой. И нам с тобой тоже ждать не позволят.

– А все-таки, Лев Иванович, почему вы с Крячко подключились? Может, приоткроете завесу тайны. Кто или что за этим стоит? Глядишь, и мне легче работать будет.

Гуров свирепо глянул на капитана, но потом его взгляд смягчился. Он вспомнил себя в годы Сузикова. Вспомнил, как неуютно было ему самому, когда от него скрывали информацию, держали «втемную» во время проведения розыска.

– Поверь мне, Никита, если бы я мог, то обязательно посвятил бы тебя в «тайны Бургундского двора». Вся беда в том, что нас с полковником бросили на это дело тоже без объяснения причин. А приказы, как известно, надо выполнять. Поэтому давай работать, а наше с Крячко присутствие пусть тебя лишний раз стимулирует.

– Ладно, верю, – хмыкнул капитан, но по его виду было понятно, что он не верит полковнику из главка. – Давайте пробежимся по нашему делу. Итак, что мы имеем на сегодняшний день.

А имелось на тот день многое. Правда, это многое не проливало света на мотивы убийства, как и на личность тех, кто его совершил. Жена крупного московского чиновника. Формально бизнес-леди, но всеми делами бизнеса она не занималась. Занимался исключительно ее муж – Михаил Лукьянов. И организатором всего бизнеса «с нуля» был также он.

Александра Лукьянова была убита на территории своего загородного дома первого сентября тремя выстрелами в спину с близкого расстояния. Убийца использовал нестандартное огнестрельное оружие, снабженное глушителем и стреляющее 9-миллиметровыми пистолетными пулями. От трех пулевых ранений в спину жертва скончалась практически в первые минуты. Задняя калитка, долгое время не запиравшаяся на навесной замок, а лишь на задвижку, была открыта. Открыта была в момент убийства и калитка, соединявшая участок дома Лукьяновых с соседним домом генерала Завадского, с чьей женой Лукьянова дружила по-соседски. Вероника Завадская последний свидетель, видевший Лукьянову живой.

Ни Завадская, ни кто-либо из соседей самого убийства и никого постороннего не видел, как не видел и каких-либо машин. Опрос жителей всей улицы и водителей двух «КамАЗов», привозивших кирпич в один из домов в то утро, ничего не дал. Драгоценности на теле убитой остались нетронутыми, но в самом доме, который был открыт родными фабричными ключами, пропала шкатулка с украшениями Александры Лукьяновой. Следов поиска ценностей, денег неизвестными в доме, по мнению мужа убитой, не обнаружено. Стоимость похищенного составляет, по мнению экспертов, не более пятидесяти тысяч рублей (по розничным ценам).

– Частности, Никита, не оставляй частности на потом. Они хороши для анализа в связке с основными фактами.

– Частности, – кивнул капитан. – Преступник либо взял ключи от дома из руки убитой, либо вытащил их из сумочки жертвы. Вход со стороны теплового узла был открыт. Парадный вход и вход через гараж был заперт. Предположительно, преступник попал в дом именно через тепловой узел и ходил по дому разувшись, потому что следов обуви не обнаружено. Сумочка жертвы на момент ее обнаружения была закрыта. Оперативные мероприятия…

– Стой, Никита, не спеши, – остановил капитана Гуров. – Давай закончим с частностями. Смотри. В первом варианте наших предположений ключи у убитой находились в руке. Убийца берет их, отпирает дверь в тепловой узел и входит в дом. По внешнему виду ключей, на мой взгляд, легко определить, какой из них от какой двери. Дверь в тепловой узел запиралась на весьма простенький замок. Пока все нормально. Преступник разувается, идет в комнату Лукьяновой, точнее, в спальню супругов. По внутренней обстановке помещений легко определить их функциональную принадлежность. Входит в спальню, видит большое стилизованное бюро с зеркалом. Выдвигает ящики, пользуясь перчатками или носовым платком, видит шкатулку с драгоценностями, забирает ее. Возможно, преступника что-то спугнуло, и он покинул дом, не предприняв попыток поискать что-либо еще ценное. Вот тут мы пока остановимся. Второй вариант развития событий. Убийца стреляет, жертва падает. Убийца открывает сумочку, берет из нее ключи…

– И закрывает сумочку, – с готовностью продолжил Сузиков.

– Вот именно, – согласился Гуров. – Ты можешь представить себе человека с такой гипертрофированной аккуратностью?

– Такой гипертрофированной аккуратностью отличались сами супруги Лукьяновы.