Текст книги "Перевал"

Автор книги: Николай Коротеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Лишь механик думал об ином.

Весь день ярилось в голубизне солнце, и, стоило глянуть в сторону, каждый видел, как набухавший на глазах ручей мчался по склону по прямой, минуя спасительные для долины петли старого русла.

И это видели все.

Колонна остановилась впритык к одному из островков пышного ельника, утопавшего в снегу. А за ним шли снежные поля, глубокий снег, в котором завтра придется пробивать траншеи в рост человека, а может быть, и глубже.

Разбили палатку, в которой можно было выспаться на славу, не свернувшись калачиком, а вытянув натруженные, тоскующие по отдыху ноги, улегшись в удобные спальные мешки. Они уже отдыхали, видели сны наяву, заставляя себя ожидать, а потом прожевывать ужин.

За едой Лютов сказал:

– И этот ельник, приютивший нас, и весь лес в долине через год, ну через два погибнут.

– Вы виноваты! – вырвалось у Тошки.

– Даже если мы кругом виноваты...

– А кто же еще? – с набитым ртом едва выговорил Утробин.

– Даже если мы кругом виноваты,– упрямо продолжил Лютов, – сейчас есть еще возможность спасти и лес, и всю долину. Мы спустимся обратно, вниз. И ночью, когда вода спадет, засыплем, заделаем прораны в старом русле. Тогда река пойдет завтра по нему. Решайте!

– Почему это нам решать? – Утробин, приготовившийся лезть в спальный мешок, хлопнул себя по коленям, обтянутым теплыми подштанниками.– А?! Скажите, люди добрые! Ответьте! Они – вот такие вот механички! – изгадят землю, испоганят ее, а потом придут барашками, станут к сознательности призывать. Так что ж! Мы-то вот с вами, ребята, чем виноваты? Только тем, что не было нас здесь тогда! Пурга, говоришь? Боялись людей, видите ли, потерять? О чем раньше думали? А?! Сказать нечего? Нечего!

Отелло стянул шапку и, зажав ее в кулаке, стал бить ею, словно боксерской перчаткой в ладонь другой руки.

– Подожди, Утробин, – встрепенулся Лютов. – Когда же было думать? В дороге перед перевалом нас пурга застала. Вниз катиться? Какой же смысл? Там, у подола, нас бы замело. А тут в километре – скальная гряда, что ширма. Мы разведали – тихо около нее! Где это твое "раньше"? Когда, по-твоему, думать-то нам следовало?

– Еще раньше! – зло и упрямо сказал Утробин.

– Да ты смеешься, Селиван! – Тараторив сплюнул и усилил громкость транзистора. Это всегда являлось признаком того, что он собирается одеваться. Беспрерывно играющую "Селгу" Тошка 32 спрятал под свитер, потом стал натягивать ватник.

– Зачем же смеяться? – поглаживая ладонями крепкие колени, обтянутые теплыми подштанниками, раскачивался Утробин. – Плакать над вами, дураками, надо. Одни нагадили, а вы убирать собрались. Вот пусть он, этот механик, и попашет и попляшет под луной. Ха-ха-ха!

Заматывая на шее шарф, Бажан сказал:

– Ишь, какой идейный противник! Работать тебе не хочется, Селиван. Ведь за пахоту под луной не заплатят. Он бы пошел, если бы заплатили за особую выработку. Он бы плясал за рычагами – рванул на себя гривенник. От себя гривенник, двинул отвалом – рубль.

– Зачем обижать человека? – пожал плечами Тошка. – Старый. Устал он.

– Я устал? – почти взвизгнул Утробин.– Да я вам сто очков вперед дам! Надо было бы пройти эту трассу за четверо суток вместо недели, как вы колупались, я бы прошел! Днем и ночью вкалывал бы, а прошел! Только ломать горб за чужие грехи – спасибо! Ишачьте сами!

– Шейлок он, – сказал Гурамишвили, перестав мучить ушанку и напялив ее наконец на голову.– Он все меряет на аршин рубля! Не знаю, могли или не могли люди в пургу не пойти на крайнюю меру. Верю – не могли! Лютову верю. Пойду ишачить. И спасибо Лютову – честно признался: надо спасать землю на склоне, реку спасать, тайгу, которая останется без воды, зверей, теперешних и будущих. Знаю: сейчас надо спасать. Сегодня, а не завтра.

Тараторив натянул телогрейку, поправил за пазухой попискивающую "Селгу":

– Сейчас даже не важно – кто виноват.

– Потом поспорим, – поднялся Бажан,– когда речку загоним в русло. Пошли,и плечом откинул полог палатки.

– Он старый человек, – бормотал Тошка, застегивая поверх ватника широкий солдатский ремень. – Бедный человек...

– Бедный? – снова взвился голос Утробина. – Да я тебя с потрохами куплю!

За брезентовой стенкой резко застрелял пускач. Тошка, не желая, видимо, повышать голоса, повертел неопределенно рукой и тоже вышел. Проговорив еще что-то в спину Тошки, Утробин лег на нары и укрылся с головой. Забил второй пускач, потом третий.

Лютов все еще сидел у наспех сбитого стола, тупо глядя на мерно чадящее за проволочной решеткой пламечко фонаря "летучая мышь". Он все еще надеялся, что неожиданно долгий для него разговор – всего лишь упрямое препирательство Селивана. Вот-вот Утробин откинет с головы ватник, может, захохочет, натягивая штаны, и они, все пятеро, отправятся вниз. Они спустятся к перебитым траками и полозьями балков берегам онемевшего от ночного заморозка ручья и наложат на пробоины пластыри грунта и щебня. Они будут работать всю ночь, а когда часам к десяти утра солнце прогреет склон и юркие талые воды зазвенят по камням, час от часу набирая силу, поток не обрушится в прораны, не станет вымывать на склоне зачатки оврага, чтоб через год или два превратить его в глубокий мертвый каньон.

"Ерунда какая-то...-думал Лютов.– Как это – взял да и повернулся человек неожиданно спиной ко всем? Может быть, мы, конечно, виноваты в том, что произошло зимой. Пурга помешала обдумать как следует дорогу. А цель была рядом – ясная, притягательная, дающая успокоение и отдых. Да, ясность цели не определяет правильность пути". Лютов подошел к Утробину.

– Селиван! А, Селиван! – громко позвал он. Вскочил Утробин, дико глянул на него:

– Иди, иди, механик! Прибирай свое дерьмо!

– Ты вот говорил – раньше думать следовало...

– Да! Что тебе надо? – взъярился Утробин.

– Раньше, допреж, значит...

– Ну что! Что? Тетеря! Заладил – "думать", "думать"... Свое за собой я сам подберу. Я! Сам! А чужое не ем.

– Как же ты завтра в глаза ребятам посмотришь? Утробин ухмыльнулся и поводил пальцем перед носом Лютова:

– А это – одно другого не касается. Ясно? Механик!

– Ясно... – кивнул Лютов. – Разве я о том?

– А то за такие фортели, ну, коль оставите, статья в законах есть. Слышал? И машину не тронешь. Я за нее отвечаю.

– Знаю... – Лютов снова покачал головой. – И я отвечаю тоже.

– Вот и топай, механик. И не буди! Не мешай мне спать мои законные часы! Все!

Рокот одного пускача перешел в утробный рокот двигателя.

Пора, давно пора было уходить Лютову к ребятам. На всякий случай, уж совсем безнадежно, он потоптался у выхода из палатки.

Укрывшись с головой, Утробин не шевелился.

Тогда Лютов вернулся, захватил лампу "летучая мышь" и, не задерживаясь более, вышел.

Площадку у палатки заливал свет фар бульдозеров, готовых к спуску. К Лютову подошли ребята.

– Он, по-моему, просто выдохся, вымотался, – сказал Лютов, кивнув в сторону палатки.

– По-вашему... – неопределенно выговорил Бажан. – А нам с ним здесь, на перевале, работать. По-вашему...

– Да, по-моему,-твердо отчеканил Лютов.

– Ладно. Будем считать "по-вашему", – покачал головой Гура-мишвили.Сейчас. А там посмотрим.

– Мне что делать?-спросил экскаваторщик Бубенцов.

– На фонарь. Маяком пойдешь. А я все-таки поведу его машину.