Текст книги "Кулибин"

Автор книги: Николай Кочин

Кулибин страстно хотел воплотить в жизнь хоть одно из своих крупных изобретений. Этим же стремлением проникнуты его настойчивые хлопоты по представлению проекта «водоходного судна» императору Александру.

То, что Кулибин не представил своего проекта Лондонской Академии, вернее будет объяснить боязнью вызвать неудовольствие двора, от которого он целиком зависел. Ему, очевидно, дали понять, что постройка моста через Темзу по этому проекту вызвала бы толки в мировой печати и поставила бы русский двор в скандальное положение. Отсюда могли проистечь печальные для изобретателя последствия. Кулибин не мог не знать глубины тщеславия царицы, афишировавшей игру в покровительство наукам и искусствам. Мнением «просвещенных друзей» в Европе Екатерина особенно дорожила.

Такова была судьба деревянного арочного моста, так восхищавшего Даниила Бернулли и иных современников.

VII
«КУЛИБИНСКИЙ ФОНАРЬ»

ежду тем трагедия изобретателя только начиналась. Надежды на общественно полезное и беспрепятственное творчество стали сменяться тревогами.

Правда, вместо того чтобы осуществлять грандиозные технические проекты Кулибина, его «милостиво» награждали деньгами и почестями. В 1778 году, после окончания работ над моделью, изобретатель, тщетно ожидавший осуществления своего проекта, был удостоен «высочайшей» награды.

Царица пригласила его в Царское Село и в присутствии всего дворца и блестящей свиты торжественно «возложила» на него медаль с андреевской лентой.

Медаль выбили специально для Кулибина. На лицевой стороне ее был портрет царицы, а на оборотной – изображение двух богинь, символизирующих науки и искусства. Они держали над именем Кулибина лавровый венок. На одной стороне медали было написано: «Достойному», а на другой: «Академия Наук – механику Кулибину». Такие медали – их получили в империи только трое – ставили награжденных в один ряд с высшими чиновниками государства и открывали доступ ко двору. Вся беда в том, что Кулибина жаловали не за действительно выдающиеся изобретения в области промышленности и транспортной техники, а за те искусные игрушки, автоматы, фейерверки, световые эффекты, которые увеселяли придворных, а самого изобретателя интересовали лишь в последнюю очередь.

Но Иван Петрович Кулибин не сдавался. Обреченный на должность придворного пиротехника[52]52
  Пиротехник – специалист по устройству фейерверков.


[Закрыть], устроителя иллюминаций и бутафора, он сумел и в этой сфере создавать изобретения, которые могли иметь огромное значение в народном хозяйстве и в военном деле, если бы только его «покровители» этому не препятствовали. Таким изобретением был, например, воспетый современниками в прозе и в стихах «кулибинский фонарь» – фонарь с зеркальным отражением, прототип современного прожектора.

Известие об очередном изобретений Кулибина было помещено в № 15 «Санкт-Петербургских ведомостей» от 19 февраля 1779 года, газеты, основанной Петром I. В этом же номере на видном месте было крупным шрифтом помещено «очень важное» сообщение о том, что члены царской фамилии «изволили причаститься». Там же сообщалось о продаже у придворного капельмейстера круглой золотой табакерки. О продаже книг «из сатирических сочинений Вольтера» объявлялось наряду с извещением о продаже семи жеребцов («а о цене спросить в том же доме у кучера Михайлова»). В разделе «Разные известия» писалось: «Санкт-Петербургской Академии Наук механик Иван Петрович Кулибин изобрел искусство делать некоторою особою вогнутою линиею составное из многих частей зеркало, которое, когда перед ним поставится одна только свеча, производит удивительное действие, умножая свет в пятьсот раз противу обыкновенного свечного света и более, смотря по мере числа зеркальных частиц, в оном вмещенных. Оно может поставляться и на чистом воздухе в фонаре: тогда может давать от себя свет, даже на несколько верст, также по мере величины его. То же зеркало весьма способно к представлению разных огненных фигур, когда сии на каком-либо плане будут вырезаны и когда сим планом зеркало заставится. Лучи тогда, проходя только в вырезанные скважины непрозрачного тела, представят весьма блестящую иллюминацию, если не превосходящую, то не уступающую фитильной, в фейерверках употребляемой… Изобретатель имел счастие 11 сего месяца представить таковое зеркало ее императорскому величеству и в ее высочайшем присутствии произвесть разные опыты действий оного. Галлерея на 50 сажен была освещена сим зеркалом посредством одной только свечки. Ее императорское величество изволило оказать при том свое благоволение изобретателю и пожаловать ему знатное число денег. Сие же изобретение рассматривано и свидетельствовано было в общем Академии Наук собрании, и на рассмотрении отдана всеми должная справедливость умопроизведению почтенного господина Кулибина».

«Кулибинский фонарь», как видно из приведенного текста, представлял собою прожектор особой конструкции, дающий, несмотря на слабый источник света (свеча), большой световой эффект.

Кулибин предназначал свой прожектор прежде всего для практических целей. Он изобрел фонари разной величины и силы: одни были удобны для освещения коридоров, больших мастерских, кораблей, были незаменимы для моряков, а другие – меньших размеров – годились для карет.

Но петербургское общество меньше всего интересовала возможность использовать этот фонарь, являвшийся в то время чудом техники, для нужд русского флота, для мануфактур или для городского благоустройства.

«Кулибинский фонарь» вызвал сенсацию в Петербурге совсем по другим причинам. Как-то в темную осеннюю ночь на Васильевском острове появился огненный шар, необыкновенно ярко освещавший не только улицу, но и Английскую набережную. Густые толпы народа ринулись к Неве, творя молитвы и дивясь небесному знамению. Вскоре, однако, выяснилось, что светил фонарь, вывешенный знаменитым механиком из окна своей квартиры, которая помещалась на четвертом этаже Академии.

Петербуржцы были изумлены еще больше, когда однажды над городом засияла красная звезда, сооруженная Кулибиным из соединения нескольких фонарей. Набережная была освещена так ярко, что можно была читать. Сам изобретатель любовался зрелищем с колокольни церкви в Красном Селе.

Столичная знать сразу захотела иметь такие фонари для декоративных целей. Казенную мастерскую Кулибина завалили требованиями. Вслед за знатью и прочие жители пожелали обзавестись подобными же фонарями. За ними тянулись и провинциалы: от заказчиков не было отбоя. Фонари разбирались быстро. Родственникам своим Поповым Кулибин писал: «Один фонарь есть у меня старый, пришлю его для вас». Знакомый с Кулибиным нижегородский архиерей также умолял его прислать фонарь. Механик просил владыку принять терпение, потому что один мастеровой, который склеивает зеркальные частицы, в отъезде, «а другие по непривычке сделать не могут».

Надо иметь в виду способы тогдашнего освещения, чтобы оценить поиски Кулибина в этой области. Источниками света тогда были масляные фонари и лампы, свечи, факелы, а бедняки в городе и вся деревня освещались лучиной.

Кулибин хотел удовлетворить самые насущные потребности жителей, повседневные практические нужды, когда бился над вопросом увеличения силы света, а также потребности производственных помещений и общественного быта. Кулибин писал:

«Фонарь с новоизобретенными четырьмя зеркалами, поставленный на столбе, может осветить вокруг себя горизонт беспрерывным светом, способами для морских маяков. Одинаковые же зеркала в фонарях и без фонарей полезны для художников и мастеровых для делания чертежей, письмопроизводства и читания книг, для освещения пути при каретах, дворах, подъездов и улиц».

Кулибин создал много типов фонарей и наладил их производство в мастерской Академии. «Однако, – как правильно отмечают комментаторы, – будучи выдающимся изобретателем, конструктором, технологом, Кулибин оказался плохим предпринимателем».

Петербургские мастера стали наживать деньги, наскоро изготовляя «кулибинские фонари». Они продавали их даже дешевле Кулибина и под конец вовсе подорвали сбыт казенной мастерской. Дело в том, что Кулибин, по своему обычаю, изобретая прожектор, сразу же обнародовал данные об его устройстве, практической пользе и способах его применения.

«Тогда Кулибин, не имея возможности обеспечить сбыт своим фонарям для практических целей, стал большее внимание уделять разработке способов применения их для увеселительных целей. Помимо предложенного им способа устройства иллюминаций с помощью своего фонаря он широко пользовался этим изобретением для оборудования декоративной части богатейших придворных празднеств и балов во времена Екатерины второй».

При дворе фонари получили особенное одобрение. Князь Потемкин решил позабавить царицу сюрпризом и однажды, 22 июля 1790 года, на празднике в честь «тезоименитства»[53]53
  Тезоименитство – так назывались именины высокопоставленного лица.


[Закрыть] великой княгини Марии Федоровны доложил Екатерине, что в китайской комнате царских палат для забавы великих князей и всего двора устроят они с Кулибиным фейерверки без пороху и дыму. Царица выразила опасение за сохранность комнаты, но князь успокоил ее, сказав: «Мы с Кулибиным беремся починить за свой счет».

Все были поражены невиданным зрелищем. Огненные колеса вращались в разных местах комнаты и разбрасывали разноцветные искры, световые фонтаны били до потолка, каскады холодных искр сыпались на гостей со всех сторон, на плафонах бриллиантовым блеском горели крупные и мелкие звезды. Среди них вдруг вспыхивало солнце, ослеплявшее всех. Разноцветными огнями в нем сиял вензель Екатерины. Зрители усердно рукоплескали. Но изумление перешло все границы, когда множество ракет с треском разлетелось в разные стороны. Но никого эти огни не обжигали, и во дворце не было ни дыма, ни запаха. Царица, наконец, захотела разгадать секрет изобретателя. Потемкин провел ее за кулисы к Кулибину. Там стояли фонари с вогнутыми зеркалами, раскаленные сковороды, на которых лопались спиртовые хлопушки, световые колеса. Автоматы приводили в движение зеркальную мозаику, наклеенную на бумагу.

Изобретатель был награжден двумя тысячами рублей.

Вскоре Потемкин поручил Кулибину устройство иллюминации для пышного бала в Таврическом дворце.

Насколько сильно занято было внимание современников эффектным изобретением Кулибина, можно судить хотя бы по тому, что Державин, крупнейший поэт своего времени, упоминал о нем в стихах и в своих «Записках».

В оде «Афинейскому витязю», посвященной екатерининскому фавориту, графу Алексею Григорьевичу Орлову, которого Державин сравнил с античным героем, поэт говорит:

 
Когда Кулибинский фонарь,
Что светел издали, близ – темен,
Был не во всех местах потребен,
Горел кристалл, горел от зарь…
 

Предвидя возражения критиков, которые могли сказать, что в древней Греции, из жизни которой взят сюжет, Кулибина не было, Державин разъяснил, что имя Кулибина употреблено вместо Архимеда и что «Архимед еще в древнейшие времена имел понятие об оптике и диоптрике[54]54
  Диоптрика – отдел геометрической оптики, изучающий прохождение лучей света через прозрачную среду.


[Закрыть], ибо делал такие стекла, которые вдали сжигать могли флоты». Таким образом, Державин сравнивает Кулибина с великим Архимедом. На тему о «кулибинском фонаре» Державин написал басню «Фонари». Необыкновенно эффектный лишь издали, фонарь этот сравнивается в ней с простым фонарем, свет которого естествен и необманчив. Острие басни было направлено против генерал-прокурора графа Самойлова, племянника Потемкина. Самойлов казался умным человеком, но, как выражался Державин, «коль скоро его узнаешь, то увидишь, что он ничего собственного не имеет, а ум его и таланты заимствуются от окружающих его людей, то есть секретарей». Вот эта басня:

ФОНАРИ

 
Случилось паре
Быть фонарям в амбаре:
Кулибинскому и простому,
Такому,
Как ночью в мрачну тень
С собою носит чернь.
Кулибинский сказал: «Как смеешь, старичишка,
Бумажный фонаришка,
Ты местничать со мной?
Я барин, я начальник твой,
Ты видишь, на столбах ночною как порою
Я светлой полосою
В каретах, в улицах, и в шлюпках на реке
Блистаю вдалеке,
Я весь дворец собою освещаю,
Как полная небес луна». —
«Так, подлинно, и я то знаю,—
Ответствовал простой фонарь, —
Моя перед твоей ничто величина,
Сиянием дарит и царь,
Лучами яркими ты барин,
Но только разве тем со мной не равен,
Что – вблиз и с стороны покажется кому —
Во мне увидят свет, в тебе увидят тьму,
И окружных стекол лишь светишь лоскутками,
Иной и господин умен секретарями.
 

В «Записках» Державин так поясняет свою мысль: «Кулибинский фонарь» производит чрезвычайный свет вдали горизонтальною полосою, но чем ближе подходишь, свет уменьшается и, наконец, у самого фонаря совсем темно».

Однако о практическом применении прожектора Кулибина, о чем мечтал изобретатель, о применении его в промышленности и на транспорте, в военном деле и речи не было. В этих областях им пользуются в виде исключения. Так, например, по сообщению Свиньина, фонарь в силу чистой случайности помог замечательному русскому путешественнику и охотнику за морским зверем Шелехову[55]55
  Шелехов, Григорий Иванович (1747–1795) – рыльский мещанин, смелый путешественник и богатый промышленник времен Екатерины II. Ездил на судах по Великому океану, открыл группу островов, вывез 2 тысячи бобров, 40 тысяч котиков, 6 тысяч голубых песцов, тысячу пудов моржовых клыков, 500 пудов китового уса в два года. Пробовал засылать миссионеров к покоренным туземцам и даже основал для них русскую школу. Был столь же хвастлив, как и предприимчив, и заслуги свои любил преувеличивать. Получил от царицы звание дворянина, похвальную грамоту и 200 тысяч рублей деньгами. В свое время много дивились его смелости, и после его смерти Державин даже написал:
  НАДГРОБИЕ ШЕЛЕХОВУ
Колумб здесь русский погребен:Преплыл моря, открыл страны безвестны,Но зря, что все на свете тлен,Направил паруса во океан небесный.

[Закрыть] обосноваться на острове Кыктак.

Шелехов, промышлявший морского зверя на Камчатке и в Северной Америке, отправляясь однажды в дальнее плавание, взял с собой фонарь Кулибина. С помощью этого «чуда», поразившего воображение диких обитателей Камчатки совершенно так же, как и петербургских придворных, Шелехов покорил остров Кыктак.

«Сначала, – пишет Свиньин, – жители нападали на него (Шелехова. – Н. К.), и он принужден был с ними драться, наконец, ласками и хитростями успел он довести их до того, что они почитали его необыкновенным человеком и полюбили искренно! В числе хитростей, употребленных им к усмирению диких и привлечению в повиновение и любовь к себе, был фонарь одним из действительных средств. Узнавши, что дикие поклоняются солнцу, он уверил их, что он и сам покровительствует их богам, в доказательство чего приказал им однажды ночью собраться на берегу, распорядясь заранее, в какое время зажечь фонарь на мачте корабля, стоявшего в довольно большой отдаленности от берега, и стал призывать солнце для внушения народу покорности. Через несколько минут фонарь засветился, и дикие с криком и страшными волнениями упали на землю и стали ему молиться».

VIII
ПРИДВОРНЫЙ ИЛЛЮМИНАТОР И ДЕКОРАТОР

усские дворяне дивились технике в ее курьезных проявлениях, как дикари дамскому зонтику. Что испытывал помещик, сталкиваясь с заморскими диковинами, любопытно проследить на Болотове. Этот незаурядный человек своего времени, человек неистощимого любопытства, одаренный слогом и писательским зрением, увидел фонтан в Кенигсберге, и с тех пор тот не давал ему покоя. Болотов нашел мастеров и велел им сделать маленький фонтанчик. Его Болотов возил с собою везде и пускал в ход, когда хотелось. «Теперь не могу изобразить, сколько много утешала не только меня, но и всех приходящих ко мне сия игрушка. Все видевшие не могли ею налюбоваться». Это развлекались фонтанчиком не дети, а офицеры во время военного похода.

Вельможи вывозили из Европы диковины посложнее. Например, диковинные автоматы. Их показывали потом гостям и императрице. Такие шутки любил и Нарышкин Лев Александрович. Нарышкин сперва был душою общества при Петре III, а когда того свергли, стал искать милостей у Екатерины. Щербатов[56]56
  Щербатов, М. М. (1733–1790) – князь, историк, идеолог крупного крепостнического дворянства, автор 15-томной «Истории Российской от древнейших времен».


[Закрыть] о нем говорил в связи с характеристикой Петра III: «Сей государь имел при себе главного своего любимца Л. А. Нарышкина, человека довольно умного, но такого ума, который ни к какому делу стремления не имел, труслив, жаден к честям и корыстен, шумлив словом по обращениям своим и охоте шутить более удобен быть придворным шутом, нежели вельможею. Сей был помощником всех его страстей». Царица сделала его обер-шталмейстером[57]57
  Обер-шталмейстер – старший чиновник на царских конюшнях.


[Закрыть]. Он всю жизнь провел в придворном кругу, забавляя болтовней царицу. Она называла его «прирожденным арлекином» и высмеивала в своих сочинениях. Он был любителем устраивать игры. Один пикник, устроенный в 1772 году в честь царицы, стоил ему 300 тысяч рублей.

Сиятельный этот вельможа однажды собирался дать пышный бал для знати и царицы у себя на даче под Петергофом. Для устройства искусственного вулкана и других подобного рода забав он пригласил театрального механика Бригонция. Ему же поручил Нарышкин перевезти механическую статую Корнелия. Эта статуя изображала старика в кресле, сидящего перед столом в греческой одежде. Она имела такое остроумное устройство, что могла перебирать карты, переставлять шашки, считать деньги. Словом, этот автомат, подаренный Нарышкину цесаревичем Павлом и вывезенный из-за границы, был предметом очень занимательным и редкостным на самом деле. Бригонций в разобранном виде привез статую на дачу вельможи. Но когда стал ее собирать, то потерпел неудачу. Автомат был настолько сложен, что театральный Механик бился над сборкою несколько дней и ничего не мог поделать. Боясь гнева вельможи, он заявил, что собрать его может только сам изобретатель, знающий секрет автомата, и что он, Бригонций, дает голову на отсечение тому, кто сумеет это сделать. Нарышкин был в отчаянии. Главный курьез выпадал из программы празднества. Накануне бала встречает Нарышкин Кулибина на Исаакиевском мосту. «Бог послал мне тебя, Кулибин, – сказал сиятельный вельможа, – садись в карету, поезжай скорее ко мне на дачу и поддержи честь русского механика, исправь Корнелия».

Они отправились на Васильевский остров, забрали инструменты в доме Кулибина и поехали на дачу.

Кулибин рассмотрел автомат и собрал капризного «Корнелия». Вскоре тот зашевелился и стал проделывать свои диковинные фокусы. Радости Нарышкина не было предела.

– А где Бригонций? – спросил он у слуги.

– В саду, строит сельский домик и огнедышащую гору.

– Позвать его сюда.

Пришел Бригонций, этот изысканный и самонадеянный итальянец. Нарышкин хитровато и в деликатных выражениях принялся умолять Бригонция еще раз испытать удачу и собрать автомат.

– Никто его собрать не может, – ответил тот. – Отрубите мне голову, если я говорю неправду.

– Рубите ему голову, – вдруг раздался голос автомата.

Бригонций побледнел. Автомат показывал на него рукой. (Там стоял Кулибин и управлял им.) Итальянец бросился бежать, забыв свою шляпу.

– Бригонций, вы забыли вашу шляпу! – закричал ему вдогонку вельможа, держа в руках шляпу и помирая со смеху.

Но театральный механик так и убежал без шляпы. И Кулибину довелось кончать постройку сельского домика и огнедышащей горы. Рассказом об этом Нарышкин потом потешал гостей целый вечер.

Факт этот, несмотря на свою анекдотичность, показателен вдвойне. Он свидетельствует о технических интересах нашей придворной аристократии, среди которой приходилось Кулибину вращаться, и указывает, чем он был ей полезен.

Так, однажды английские «часы с павлином», которые подарил Потемкин царице, остановились. Мастер-немец просил за ремонт этих сложнейших часов пять тысяч рублей. Петербургские часовщики от этого трудного дела просто отказывались. Потемкин послал за Кулибиным. «Я не знаю, как к этому приступиться», – сказал Кулибин. «Стыдно тебе говорить это», – ответил Потемкин. Кулибин взял часы и три недели бился над тем, чтобы проникнуть в нутро этого «павлина», чтобы разгадать устройство механизма.

Наконец он увидел на нем перышко, несколько отличное от других. Он нажал на него, и оно отвинтилось. Кулибин вычистил механизм, переменил его части и принес часы вполне исправленными.

Кулибин и в это время много работал над часами. В столице он не раз привлекался в качестве эксперта по приемке башенных часов. Он изучил системы всех европейских часов и уяснил для себя их слабые и сильные стороны (например, в часах знаменитого английского механика Эрнольда). Поэтому он ориентировался в самых сложных механизмах и легко починил «часы с павлином» английского механика Джемса Кокса. Чинил он и «часы со слоном», разгадав все секреты европейского мастерства. «Часы с павлином» в настоящее время хранятся в Государственном Эрмитаже, а «часы со слоном» были подарены царем Александром I персидскому шаху в 1817 году.

Интересны его работы над карманными «планетными» часами высокой точности, пригодными в геодезии и мореплавании. И такие часы он сделал. Он думал даже организовать часовую мануфактуру в Купавне, но не удалось. Кроме этих часов, он конструировал еще «суточные перстневые часы». Они предполагались очень маленькими, чтобы их можно было носить в перстне. Конструировал он еще «часы с гуслями»… «а гусли употребить к ним работы московской, выбрать на Макарьевской ярманке голосом получше». Он много работал над прилаживанием разных музыкальных инструментов к часам.

В. Н. Пипуныров, полно и обстоятельно осветивший Кулибина как практика и теоретика часового дела, приходит к такому выводу: «Если И. П. Кулибин в своих записках ставил и решал вопросы часовой механики, то в этом он исходил только из своего опыта, так как в русской технической литературе вопросы, связанные с проектированием точных часов, еще не ставились. Замечательной чертой Кулибина является его критическое отношение к современной ему западноевропейской часовой технике, которую он не копирует, но проверяет известные ему заграничные конструкции путем экспериментального изучения. Выводы, полученные Кулибиным на основании его опытов, становятся критерием для суждения как о достоинствах заграничных часов, так и о возможности применения их механизмов в проектируемых часах».

Сама Академия рассматривала Кулибина как универсального механика, могущего знать и уметь все.

Павел, будучи наследником, подарил Академии огромный английский глобус, как называли тогда, – «Систему света», в который вмещается 12 человек. Он и по сию пору пел и находится в городе Пушкине. Раритет этот был поломан, стоял в библиотеке Академии, и Крафт предложил его исправить. Для этого решено было обратиться к английскому мастеру, который его и осмотрел очень тщательно. Что случилось там, никто не знает, только после осмотра англичанином этого глобуса Комиссия обратилась все к тому же Кулибину. «Механику Кулибину приказать, чтобы он… систему света… осмотрев наиприлежнейшим образом подал в Комиссии рапорт, чего в ней недостает и что попортилось, и может ли он, Кулибин, привесть оную в надлежащее движение».

Глобус этот был очень хитро сделан, Кулибин осмотрел его и нашел, что в нем большие неполадки. Некоторые части совсем были отняты, другие остались при нем, но не так приделаны, иные поломаны, а некоторые и вовсе расхищены. «Что же касается до внутреннего содержания колеса всей машины, то без совершенной разборки внутренней частей чего недостает и что испортилось видеть не можно».

Поэтому Кулибин попросил взять глобус домой: там он разобрал его и исправил.

Сама царица, кокетничая начитанностью, умом и любовью к науке, отнимала у Кулибина немало времени. Так, однажды она пристрастилась к астрономии, получив в 1795 году телескоп из Англии. Кулибин должен был ей сопутствовать, устанавливать телескоп и следить за его сохранностью. У него даже сохранилась заметка:

«Июня 27 дня 1795 года поставил я и показывал телескоп в Царском селе, во дворце, в который изволила смотреть ее величество на лунное тело. Июня 29 в тот же телескоп смотреть изволила в том же дворце на луну. Июля 2 в третий раз смотреть изволила на лунное тело в телескоп. Июля 4 паки изволила смотреть в телескоп на луну. Июля 5 еще изволила смотреть в телескоп на луну. Июля 7 в шестой раз изволила ее величество смотреть в телескоп на лунное тело».

Кулибину иногда никак не удавалось всерьез заняться чем-нибудь иным, кроме иллюминаций, бутафории для празднеств, различных курьезных автоматов, фейерверков.

Вскоре Кулибину пришлось разработать целый трактат «О фейерверках», причем обстоятельно и полно, во всех деталях. Вот подзаголовки этого трактата: «О белом огне», «О зеленом огне», «О разрыве ракет», «О цветах», «О солнечных лучах», «О звездах» и т. д.

Была разработана техника изготовления каждого светового эффекта. Чтобы получить, например, желательную окраску – «колер», Кулибин брал соответствующий состав и приготовлял густой крепкий настой на спирту. Для желтого цвета служил ему «шафранный инбир», для красного – «змеиная кровь». Потом он окрашивал тонкую слюду и через нее пропускал свет с помощью своих фонарей. В главе «О разрыве ракет» он рассказывает, как посредством деревянного колеса с системою ящиков можно создать удивительное зрелище: «…пузырьки от края до края разрывались во всем колесе, делая выстрелы беспрестанно, как ракеты в воздухе». Выдумка Кулибина на этот счет просто неистощима: «…верховые ракеты должны быть в трех местах, в середине полосовые, на одной стороне змеистые, на другой стороне капельные белые…»

Дело в том, что при Екатерину II ученые и техники Академии Наук принуждаемы были принимать участие в устройстве декоративного оформления балов и празднеств как при самом царском дворе, так и при дворцах вельмож и фаворитов императрицы. Даже Ломоносов не избег этой участи и занимался этим вместе с учеником своим В. И. Клементьевым.

Кулибину особенно часто приходилось устраивать разные фейерверки, и в это дело вносил он немало оригинальной выдумки. Например, засвидетельствовано в анналах Академии устройство им в честь 50-летия Академии Наук в 1778 году так называемой «картинной иллюминации»: «Во время бывшего при Академии публичного собрания и пятидесятилетнего от заведения Академии празднества под картинною иллюминацией изобретено и представлено было в воздухе солнце действием огня через стекло и движимой фигурою представляющею в облаках Аполлона».

Весь опыт по устройству инструментальной оптики и механических приборов Кулибин использовал в этом деле. Даже свои электрические машины приспособил для устройства «электрического фейерверка».

Таким образом, Кулибин, будучи иллюминатором пиршеств, механиком при царских покоях, развлекателем великих князей, спутником царицы во время ее забав астрономией и даже участником балов, втянут был в атмосферу придворной жизни. Он должен был, как все придворные, отдавать визиты фавориту Потемкину и терять время в приемной царицы среди сановных вельмож и льстивых царедворцев. Сохранился рассказ, как во время одного из таких посещений Суворов отметил Кулибина почетным приветствием:

«Однажды в большой праздник пришел Кулибин к Потемкину и встретил там Суворова. Как только завидел Суворов Кулибина из другого конца зала, быстро подошел к нему, остановился в нескольких шагах, отвесил низкий поклон и сказал:

– Вашей милости.

Потом, подступив к Кулибину еще на шаг, поклонился еще ниже и сказал:

– Вашей чести.

Наконец, подойдя совсем близко к Кулибину, поклонился в пояс и прибавил:

– Вашей премудрости мое почтение.

Затем, взяв Кулибина за руку, он спросил его о здоровье и, обратясь ко всему собранию, проговорил:

– Помилуй бог, много ума! Он изобретет нам ковер-самолет».

Великий русский полководец по достоинству оценил крупнейшего русского изобретателя.

Больше всего поручений по устройству иллюминаций и декораций получал Кулибин от Потемкина.

Однажды, пируя в Яссах, Потемкин услышал об успехах нового фаворита – Платона Зубова. Шестнадцать лет Потемкин первенствовал в России, шестнадцать лет безраздельно властвовал над придворными льстецами и запуганным народом. Утерять первенство было для него подобно смерти. Желая вернуть прежнее внимание, он писал царице слезные письма: «Неужели вы не знаете меру моей привязанности, которая особая ото всех… Лишась сна и пищи, я хуже младенца. Все видят мое изнурение…»

В 1791 году императрица позволила ему приехать в Петербург. Потемкин был по-прежнему обласкан ею. Получил в подарок дворец, названный Таврическим, платье, украшенное алмазами и дорогими каменьями (оно оценивалось в 200 тысяч рублей). Но роль его была уже не той. Он тосковал, жаловался приближенным на больной «зуб», говоря: «Выеду из Петербурга тогда только, когда вырву оный».

Зубов держался крепко. Потемкин, снедаемый завистью и чувством оскорбленного самолюбия, всячески пытался привлечь внимание властительницы и искал забвения. Вот тогда он и устроил праздник, о безумной роскоши которого с изумлением рассказывали при королевских дворах Европы.

Для нас описание этого праздника любопытно тем, что украшал и иллюминировал его Кулибин. Он же изобрел для зрелищ всякого рода хитрые диковины.

Заслуживали внимания две залы, разъединенные восемнадцатью колоннами. В одной происходили танцы. Колоссальные колонны двумя рядами окружали танцующих. Между столбами размещались ложи, изнутри обитые богатой штофной материей, а снаружи убранные гирляндами цветов. Вместо люстр висели огромные шары. Блеск их отражался в бесчисленных зеркалах. Вазы из каррарского мрамора и печи из «лазуревого камня» (ляпис-лазури) украшали зал.

Другой зал был превращен в зимний сад. Лавровые, померанцевые и миртовые деревья, извилистые песчаные дорожки, зеленые холмы, прозрачные водоемы, в которых резвились золотые и серебристые рыбки, аромат растений создавали иллюзию лета. Воздух оглашался пением птиц. В саду был устроен грот, убранный зеркалами с мраморной купальнею внутри: на ступенях возвышался сквозной алтарь с восемью колоннами. Алтарь был украшен яшмовыми часами, лампадами, венками и гирляндами цветов. Среди колонн алтаря, на порфировом подножье, стояла мраморная статуя царицы. На зеленом лугу в глубине этого фантастического сада высилась пирамида, вызолоченная Кулибиным. Она была украшена гранеными венцами и цепочками из разных прозрачных каменьев, составлявших имя царицы. В этом саду дано было сочетание разных климатов и времен года. Рисунок иллюминаций можно видеть в историческом музее, города Москвы.

Рядом с первым залом для танцующих стоял сделанный Кулибиным слон-автомат, украшенный жемчужной бахромой, алмазами, изумрудами и рубинами. Он ворочал хоботом, а сидевший на нем великолепно одетый персиянин, тоже автомат, ударял в колокол.

Сто тысяч лампад освещали дом Потемкина. Карнизы, окна, простенки усыпаны были кристальными шарами. Огромные люстры и «кулибинские фонари» умножали блеск. Казалось, все пылало в огне. Всюду сверкали яркие звезды или удивительные радуги из рубинов, изумрудов, яхонтов и топазов, а отражение их в бесчисленных зеркалах и хрустальных пирамидах делали это зрелище волшебным. С хорой, уставленных драгоценными китайскими сосудами, раздался под пушечные выстрелы гимн, сочиненный Державиным:

 
Гром победы раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
 

В парке, переполненном посторонней публикой, были зажжены «увеселительные» огни. Пруды покрылись судами, прекрасно иллюминированными. Рощи и аллеи были залиты светом «кулибинских фонарей». Голоса песельников и звуки рогов оглашали ночь. По данному Потемкиным знаку картина изменилась, и появились сотни накрытых столов.