Текст книги "Битва русских с кабардинцами"

Автор книги: Николай Зряхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Победоносцев. Почтенный князь! Перемена религии есть важнейший предмет, долженствующий занимать все наше существование. Может быть, другой принял бы с радостию ваше предложение, прельстясь красотою Селимы и вашим богатством; но я, твердо наставленный в законе христианском и в вере моих предков, почитаю их для себя священными. Но чтоб не быть против вас неблагодарным, я хочу подробно узнать учение вашего Корана и тогда, сравнив обе веры, дам мой вам решительный ответ о моем мнении и намерениях. Я знаю хорошо ваш язык, умею на оном читать и писать: эти облегчит мое учение; но мне нужны вашего Корана в других местах объяснения, которые мне покажутся темны или невразумительны. Кто же будет моим наставником?

Читатели мои здесь, может быть, подумают, что герой мой, прельщенный красотой кабардинской княжны и богатством отца ее, чувствуя к одной пламенную любовь, а к другому признательность и дружбу, повергается в расставленные ему сети, ибо Коран заключает в себе восхитительные награды мусульманам, но все таковые ошибутся: хитрый, умный, но воспитанный и утвержденный в законе христианском, мой герой выдумал это для того, чтобы лучше опровергнуть учение Магомета разумными доводами, ибо он предчувствовал, что учительницею его будет Селима, которой присутствие для него необходимо, и которой внушив лжеумствования их Магомета, он хотел ее обратить в нашу веру.

Узбек (с восхищением). О Алла! Прославь своего великого пророка и просвети светом правоверия очи и душу сего любезного юноши и героя! (К Селиме). Милая дочь! Беги скорее и принеси аль Коран пророка, который хранится в моей комнате.

Селима убегает.

Я уверен, мой любезный Андрей, что это писание нашего великого пророка заставит тебя благоговеть пред ним и предпочесть нашу веру – чего я от всего своего сердца желаю.

Победоносцев. Я это увижу. Но кто же будет моим наставником?

Узбек (догадавшись о желаниях нашего героя, грозит ему с усмешкою пальцем). Плутишка! Я знаю, кого ты желаешь избрать им!.. Верно, Селиму, не правда ли?

Победоносцев (покраснев). Здесь нужен мне учитель, знающий хорошо ваш закон и умеющий толковать его.

Узбек (с улыбкой). Селима лучше нашего муллы знает закон магометан, она будет твоею учительницею. Доволен ли ты этим?

Победоносцев (с радостью). Как нельзя больше. Такая прекрасная учительница одна в силах сделать из невозможного возможное. За это благодарю вас, добрый мой благодетель!

Узбек (с тайным видом). А это самое отвлечет подозрение моих домашних и подданных, которые осуждают меня за то, что я, вопреки нашей веры, закона и обычая мусульман, питаю к тебе отеческую любовь и позволяю дочери моей ходить за тобою, когда не только это запрещено нам Кораном, но даже женщины и девицы нашей веры должны закрывать лицо свое не только от христиан, но даже и от своих единоверцев. Кроме моих домашних и тебя, еще ни один смертный не удостоился видеть красоты моей дочери.

Победоносцев. Это, для меня кажется, сделано весьма благоразумно в сих постановлениях вашего закона; ибо красота часто привлекает к себе разного свойства людей, иногда недостойных, которые, заразясь ею и не имея никаких средств обладать обожаемым предметом, ищут непозволенных средств вовлечь свою любовницу в расставленные хитростью их сети и потом погубить навеки.

Узбек. Я с тобой согласен. Не видя лица женщины и девицы, мужчина боится ошибиться в своем выборе – и потому у нас невинность не подвергается опасности искушения, как у европейцев, где все открыты прелести, как будто на продажу драгоценный товар.

Победоносцев. Оставим это. Князь! Теперь скажите мне откровенно, какой вид имеет брань русских с кабардинцами и что вы думаете о моих соотечественниках и ваших намерениях, к продолжению или прекращению сей войны?

Узбек (тяжело вздохнув). Любя тебя, как сына, почитая твою храбрость, которой я был очевидным свидетелем, я тебе откровенно скажу, что я весьма уважаю мужество и благоразумные распоряжения русских военачальников и их подчиненных. Они везде имеют преимущество перед нами и всегда остаются в выигрыше. Эта пагубная брань с вашими не доведет до добра кабардинцев. Мы уже потеряли великое число самых лучших воинов, падших от руки русских. Ты сам десятка два скосил их. Но никого из них так не жалко мне, как юного Рамира, воина отлично мужественного. Твой меч прошел сквозь его панцирь прямо в мужественное его сердце, и он пал мертвый от руки твоей с гордого коня своего. (Отирает слезу). Я его любил так же, как люблю теперь тебя. Ты один должен мне заменить эту горестную потерю. Он был сын мой! Одна Селима знает эту тайну. Но мать его и домашние полагают его еще в живых. (Грустно вздыхает).

Победоносцев (с изумлением). Ваш сын! Ах, как жаль, что он попал под острие моей сабли! Но что делать, князь, в пылу ли сражения разбирать, кого поражаешь из противников? Он, как мой неприятель, конечно, искал также н моей погибели; но судьба решила иначе. Вы могли бы мне отмстить за него, но я уверен, что вам известны права войны, и так как вы уважаете храбрых, то я надеюсь, что смерть вашего неустрашимого сына вы не сочтете мне в вину.

Узбек. Я с тобой согласен: права войны это извиняют; но успокойся, мой добрый Андрей! Ты меня и его, а мы тебя еще не знали н сражались между собою как непримиримые враги. Рассуди, если б твой сын, брат или отец пали от руки нашей в той кровопролитной битве, то мог ли бы ты ненавидеть нас за то, что мы, защищая жизнь свою, их поразили? Следовательно, ты отнюдь не помышлял об этом невинном преступлении. Сын мой умер со славою воина от руки героя и показал мне в последний раз свою ко мне любовь и храбрость. Когда я хотел с тобой сразиться, он не допустил меня до этого и просил у меня позволения испытать свои силы с твоими. Я, несчастный, похвалил его поступок: он в мгновение пускает своего гордого коня к тебе, у вас произошел самый смертный поединок. Я в эту минуту трепетал всем телом, и душа моя содрогалась от отчаяния, когда ваши быстрые удары мечей, встречаясь, испускали гром. Рамир нанес тебе тяжелую рану в грудь; но ты, усугубив свое мужество, обрушил ужасный меч на грудь противника с такою силою, что сын мой, как сноп, свалился с коня и ту же минуту умер. Люди мои бросились на тебя в большом числе, но ты стал как каменный утес, пренебрегающий бурями и с быстротой реки все увлекающий. Проворство твое, невзирая на свою опасную рану, облившую тебя и коня твоего кровью твоею, не ослабило богатырских сил твоих, и многие мои воины заплатили жизнью за свою дерзость сразиться с тобою. Наконец ты, во многих местах и в особенности раненный в правую руку, не мог уже более сражаться. Я, удивляясь твоей храбрости, приказал тебя, умирающего, снять с коня, сам перевязал твои раны и отправил сюда, и теперь, слава Аллаху, считаю тебя исцеленным и в возмездие моей горькой утраты могу надеяться видеть в тебе любезного моего сына Рамира, коего прах тайно, ночью похоронен на нашем кладбище! Селима знает его могилу. Ты можешь со временем посетить прах достойного твоего соперника, павшего от руки твоей; он достоин твоей любви, дружбы и сей последней чести. Но не лей слез своих напрасно, добрый мой Андрей! Я вижу, тебя убивает моя горесть, но ты можешь исцелить ее, утешить престарелого отца и заменить мне моего сына; при том же ты можешь теперь, для успокоения твоих добрых чувств сожаления о моем сыне, усмотреть из самой опасной твоей на груди раны, что он также не щадил тебя и искал твоей смерти. Вы с ним поквитались и коли не здесь, то в раю пророка нашего увидите и примиритесь.

Победоносцев. Ваши слова и эта рана на груди моей несколько меня успокаивают, что я, также защищая жизнь свою, лишил жизни вашего сына; но Бог видит, сколько я о нем сожалею и крушусь о вашей ужасной горести, которой сделался я по неведению виною. Я постараюсь употребить все мои силы, чтоб доказать вам сыновнюю любовь и утешить вас в печали. Где бы я ни был, что бы ни произошло между нами, но вы всегда будете, почтенный князь, занимать в сердце моем место второго отца!

По окончании сих слов Селима входит, неся в руках своих Коран, оправленный в золотой с драгоценными каменьями переплет. Узбек встает, преклоняет пред ним колена и с благоговением его целует.

Узбек (поднеся оный Победоносцеву). Да сей закон нашего пророка утешит тебя в горестях, облегчит твои страдания, исцелит раны тела твоего и приведет тебя на путь истинно правоверных мусульман, и отженет мрак с очей твоих и подаст тебе разум в учении! (Кладет Коран на столик, стоящий подле Победоносцева, и делает пред ним трехкратное коленопреклонение; и опять с великим благоговением целует и устремляет свои взоры на небо, шепчет какую-то молитву, без сомнения об обращении нашего героя в их веру; потом, обратившись к Селиме). Милая моя дочь! Тебе, тебе поручаю я учить и толковать наш священный Коран доброму сему юноше, будущему моему сыну, а твоему супругу. От успехов твоего учения и стараний будет зависеть мое и твое, и его блаженство в жизни. Будь безотлучно при нем, Аллах да будет над вами, и да руководствует вами наш великий пророк! (Кладет свои руки на голову Селимы и потом Победоносцева). Андрей! Я надеюсь тебя вскоре видеть моим сыном и супругом возлюбленным моей Селимы. Прощай, Андрей, прощай, друг мой, будущий мой сын, прощай! Я иду опять соединиться с ожидающими меня моими воинами.

Победоносцев. Князь! Однако ж не забудь, что русские мои братья, что еще одна кровь течет в наших жилах, что вера христиан еще соединяет меня с ними, а гребенцы мои сотрудники и весьма близкие к моему сердцу. Не слишком вели своим нападать на них; а то вам невыгодно будет: ведь они шутить не любят в сражениях. Берегись их более других казаков.

Узбек. В лице моего Андрея я буду любить их! (Целует его и Селиму и, отирая слезы, уходит, восхищаясь сим молодым человеком и его обещаниями).

Селима (в великой радости). Отец мой благословил нас! А я буду твоею учительницею! Ах, как мне это приятно, Андрей! Не правда ли, что отец мой добрый человек? Он тебя любит как сына своего Рамира…

Победоносцев (в рассеянии). Которого я убил и лишил его всех благ в жизни, утешения и подпоры в старости его лет, отнял его у моего благодетеля навсегда…

Селима (с ужасом). Кто тебе это открыл?

Победоносцев. Сам твой родитель. После этого я никак не могу быть твоим супругом: я убийца твоего брата! Кровь его еще дымится на моей раненой руке! О, Селима! Нам должно с тобою разлучиться… И – увы, навеки… (Вздыхает).

Селима (в отчаянии, с решительностью). Разлучимся!.. Жестокий, безжалостный, нечувствительный юноша! Тебе мало было одной жертвы!.. Ну так смотри, вот другая готова!.. (Приставляет обнаженный кинжал острием к сердцу своему). Андрей, ты еще не знаешь, как любят и умирают магометанки! Смотри и насладись моей кровью и смертью… (Хочет заколоться).

Победоносцев (в ужасе, поспешно сползает со своего тюфяка, приближается к ней и, схватив её за руку, обезоруживает). Селима, что ты это вздумала?

Селима (бледная, шатаясь, тихо). Хочу умереть! (Падает без чувств подле Победоносцева).

В это время вбегает Фатима и, увидев свою княжну в таком положении, кровь и обнаженный кинжал между нею и Победоносцевым, с ужасом отступает назад.

Фатима. Христианин! Ты ее убийца!.. Трепещи!.. Я сейчас побегу и донесу о жестоком твоем поступке, и ты не избегнешь казни!..

Победоносцев. Бога ради! Не шуми, Фатима! Я тут ни в чем невинен: Селима хотела заколоться, и я едва мог успеть разрушить эго пагубное намерение ее произвести в действие. Это не ее, а собственная моя кровь видна на полу: я повредил себе правую раненую руку. Но это ничего не значит. Для спасения жизни Селимы я готов теперь же последнюю свою кровь пролить. Любезная Фатима! Окажи скорее княжне помощь.

Она и сильном обмороке: попрыскай ей холодной водою на лицо, расстегни на груди платье и ослабь пояс, чтоб она могла свободнее дышать,

Фатима исполняет советы Победоносцева, а он ползет опять на свою постель и прокладывает до нее кровавый след своего пути.

Фатима (со страхом). О, Аллах!! Ты изойдешь кровью и умрешь, добрый юноша!.. Я побегу позвать сюда Бразина, чтоб он скорей тебе и княжне подал помощь!.. (Хочет идти).

Победоносцев. Нет, любезная Фатима, нет, не делай этого! На что знать Бразину, что здесь происходило? Я вижу, что княжна скоро придет в чувство. Вложи скорей кинжал в ножны и вытри кровь мою, чтобы Селима, придя в память, не видала сих ужасных следов моего несчастия от ее безрассудства; а я еще несколько минут могу выдержать… (Вдруг чувствует ужасную дурноту). Фатима, когда я умру, то скажи Селиме, что, спасая ее жизнь… я пожертвовал ради нее моею… Простите!.. Час кончины моей настал… (Падает в обморок).

Фатима (с трепетом). О, Аллах! Он умирает!.. (Со стоном). О, великий пророк, научи меня, что теперь должна я делать?.. (Отирает кровь).

В это время Селима приходит в память, открывает свои прелестные глаза и со страхом обращает их на Фатиму.

Селима. Фатима, что ты делаешь? (Увидев кровь, с ужасом). Чья это кровь?.. Итак, совершилось мое пагубное намерение – и я умираю!.. О, Боже, Аллах, всемилостивый и благой! Зачем же мне жить на свете, если он меня не любит и хочет покинуть меня в злой горести и слезах?.. (Закрывает лицо свое руками и рыдает).

Фатима (так же плача). Успокойтесь, светлейшая княжна! Ваш безрассудный поступок не совершился – отнять у себя столь нам драгоценную жизнь вашу!.. Это не ваша, а его кровь. Мы его умертвили!..

Селима (вставая поспешно на ноги, с трепетом). Чья? Его кровь? Кого я умертвила? (Устремляет на Фатиму отчаянный взор).

Фатима (проливая слёзы). Этого доброго христианина, этого столь пламенно и нежно вас любящего героя русского… Он, спасая вашу жизнь, лишился своей. Смотрите, княжна! Вот плоды вашего безрассудства! Бедный! Он изошел кровью – и умер. (Показывает на Победоносцева, в сильном обмороке лежащего, из раны коего алая кровь струится и пролагает себе ручьями путь с тюфяка; смертная бледность покрывает прекраснейшие черты его лица; закрытые глаза и сомкнутые уста без малейшего признака жизни изображают его точно мертвым).

Селима (с воплем и отчаянием бросаясь к постели Победоносцева). Андрей!.. Андрей! Друг души моей! Бесценный для моего сердца! Итак – я твоя убийца!.. Увы! Ты умер!.. Ты уже не существуешь более для сего света… Ты не слышишь слов твоей несчастной Селимы!.. Ты оставил меня слезам и отчаянию!.. Оставил вечному раскаянию, что я сократила жизнь твою, столь мне драгоценную!.. О Бог русских христиан! Услышь моление недостойной магометанки… Аллах великий, оживотвори сего друга моего сердца – ведь я чту тебя, как он своё Божество; яви своё могущество, силу и премудрость! Да увижу славу твою, столько прославляемую добрыми и честными мусульманами! Не отринь моих молений к Тебе и Ты, Бог русских! (К Фатиме, утирающей кровь). Милая Фатима! Беги скорей и позови сюда Бразина и Малека. Может быть, еще не поздно оказать ему помощь.

Фатима убегает.

Между тем Селима, горько плача, целует раненого в холодные уста, прикладывает свою руку к его сердцу и, чувствуя самое слабое оного биение, с горестью восклицает: «Он умирает!.. Жестокая, я одна была причиной его разновременной кончины!.. Нет, я не переживу его, и этот кинжал вторично мне не изменит!.. Уже некому более будет без него удержать мою руку и спасти меня от ужасной смерти! (Бегает в отчаянии, не зная, что делать). Андрей! Милый, добрый Андрей! Проснись от сна смертного! Взгляни в последний раз на твою нежную, страждущую подругу и прости меня в злой смерти своей, которой я тебя поразила!.. Но нет, он не слышит моего стона… моих жалоб!.. Не видит моего отчаяния и слез раскаяния!.. Несчастная Селима! Кого ты столь бесчеловечно погубила? (Услышав шаги людей и тихий шум, встает и садится в некотором отдалении от раненого).

Бразин с Малеком, сопровождаемые Фатимой, вбегают.

Бразин. Что это значит? Что с ним случилось? Я давеча перевязывал его раны – они подали мне надежду на скорое выздоровление, а теперь он умирает!.. С его кончиною и голова моя падет с плеч!.. А теперь?.. О Аллах! Спаси его и меня!..

Селима. Отец мой, его посетив, много с ним разговаривал, – и я, провожая родителя, оставила его веселого; но чрез несколько минут, возвратись сюда, нашла его в этом плачевном положении и за тобою послала Фатиму. Милый Бразин! Употреби все твое искусство спасти его, и казна княжны твоей тебе открыта вместе с вечной благодарностью.

Бразин (с внутреннею радостью, мысленно). Да, теперь я нагрею руки от тебя, коли успею оживить твоего будущего мужа. (Громко). Княжна, успокойтесь и молитесь Аллаху! Я постараюсь возвратить ему жизнь.

Селима. О добрый мой Бразин! Ты оживляешь мои умирающие чувства; да наградит тебя наш великий пророк.

Бразин. Не нужно ли вам, светлейшая княжна, отсюда удалиться, пока я перевяжу его рану; а то вы, может быть, испугаетесь.

Селима. Нет, до той поры не сойду с этого места, пока ты сделаешь свою операцию над ним и не уверишь меня, что он будет жив, и пока я сама не услышу голоса этого доброго, прекрасного юноши и героя.

Бразин, изготовив мази, примочки и бинты, развязывает глубокую рану на руке Победоносцева, из коей хлынула кровь фонтаном и забрызгала его. Рана Победоносцева была искусно перевязана, и, с помощью спиртов, он пришел в чувство, окинул всех блуждающим взором и, не видя Селимы, в изголовьях его сидящей, слабым голосом спросил: „Где княжна Селима“?

Селима. Я здесь, милый Андрей! (Подходит к его постели и, пожимая его левую руку, обращается к нему на русском языке). Прости меня, милый мой Андрей! Я сделалась было виною твоей смерти!.. Забудь мой поступок – и возврати мне опять твое сердце, твои нежные чувства, которые меня пленили и сделали навек твоею невольницею.

Бог ваш, Бог русских, услышал молитвы магометанки: он сжалился на мои слезы, на мои стенания, видя мое раскаяние, он возвращает тебя мне опять, и я, дам клятву его исповедовать, исполню обет мой, чтоб обручится с тобою до самой могилы. Аллах, в вере к которому я воспитывалась, и пот закону чьего пророка я до этого самого времени жила, не будет против и, как я теперь убеждена, отпустит меня с миром к тебе, в твою веру, дабы я могла беспрепятственно сочетаться с тобою. Теперь доволен ли ты мной и можешь ли простить твою Селиму, едва не лишившую тебя столь драгоценной для меня жизни?

Победоносцев (с восхищением). От всего сердца, прелестная княжна! Ты своим обещанием даешь мне новую жизнь и составляешь мне неизъяснимое блаженство. О Селима, храпи эту клятву! Бог наш, как и твои и твоего отца, столь же милосерд, сколько и правосуден, если кто всуе призывает Его имя и помощь! Его никто обмануть не может: он наш сердцевидец; от его взора ничто укрыться не может. Но что это за кровь на полу? Неужели ты совершила свой безрассудный поступок и пролила столь драгоценную мне кровь твою.

Селима (горестно). Нет, это твоя, Андрей, которая брызнула при перевязке твоей руки Бразином.

Победоносцев. Да, как и та, которая, как я припоминаю, пролилась прежде.

Случившееся с Победоносцевым столь плачевное происшествие, едва не сопроводившее его в могилу, заставило Селиму впредь быть осторожною, переменить отважность магометанок на кротость и смирение христианок, которые внушал ей выздоравливающий Андрей.

Он все дни и вечера, сравнивая ложное ученье их пророка с учением нашего Христа, доказывал ей из священного христианского закона истину и непреложность христианской веры. „Наш Спаситель учит смирению, кротости, целомудрию, любить всех ближних, миловать и прощать врагов наших; а и ваш пророк Магомет учит тому же самому, но, при том, обещает награды тем мусульманам, которые больше умертвят христиан, коих он заставляет ненавидеть как не последователей его веры и учения, и потому ты, милая Селима, теперь сама видишь преимущество нашей веры пред вашей. Ваш пророк позволяет вдруг много иметь жен, – наш закон это запрещает: у нас более одной жены иметь не позволено, но и та не так, как у вас, полагается невольницей, а другом и сотрудницей во всех делах своего супруга, который обязан ее любить всем сердцем, а она его также любить, почитать и слушаться его приказаний. Муж у нас обязан жену беречь, как существо слабое от нежной чувствительности вашего пола и потому, что она известное время носит под своим сердцем плод законного союза и при рождении детей, претерпевая мучения, питает их своим млеком, хранит их нежное младенчество, научает чтить Бога, своих родителей, кровных, любить всех вообще людей, как одно семейство, рассыпанное по лицу земли. Когда же они достигают отроческих лет, то уже муж обязан пещись об них: научать закону Божию и прочим наукам, просвещающим человеческий разум, доставлять им пищу, одежду и кров, под которым бы они жили спокойно и утвердились в летах своих.

После сего, в жертву благодарности, дети уже обязаны пещись о своих родителях, облегчать труды их, доставлять работой или науками им пропитание и все нужное в жизни, лелеять старость“.

„Таковы же обычаи и предписания веры и у нас, – отвечала Селима, – а потому для меня нет ничего неприятного или непривычного в твоей вере, и теперь я не вижу особых препятствий к тому, что бы воспринять её“.

Такими и еще многими доводами и наставлениями, неприметным образом, Победоносцев склонил Селиму предпочесть веру христиан их вере. Она сама, любя Андрея, всем сердцем полюбила нашего Спасителя, привязалась к его вере с такою ревностью, что едва могла скрывать пред своим семейством набожные чувства христиан и только в присутствии своей матери и родных наружно исполняла свои догматы веры, а думала о Христе нашем со всею любовью и наивностью прекрасной души своей.

Победоносцев, обрадованный успехом своих замыслов и намерений, вскоре выучил Селиму читать и писать по-русски; тогда уже ему гораздо легче было ее утвердить в нашей вере.

Часто, когда уже Победоносцев совершенно почти выздоровел от ран, удалялся он с Селимой в прелестнейшие места их владения, где, походив довольно и набрав ягод или нарвав пахучих цветов той страны, они садились близ кристалловидного родника, под тенью густых дерев, при пении птичек, завтракали взятыми с собою запасами и запивали из сладкого кубка сею прекрасною водою. Селима плела венки и, украшая ими голову Победоносцева, мило улыбалась, называла его милым своим героем и целовала так нежно, что у него билось и трепетало, как юный цветок во время сильной бури, и как бы хотело перелететь в грудь прекрасной княжны и там сделаться соседом ее сердца. Он также связывал букет из разных цветов и, толкуя Селиме символический их смысл, прикалывал оный к ее груди, и Селима, алея как роза, с томным вздохом, преклонив свою голову к груди Победоносцева, пристально смотрела на его пламенеющие щеки и страстные взоры, белой своей маленькой и полной рукой разбирала кудри на гордом челе его и улыбалась.

Победоносцев открывал в юной княжне с каждым днем новые достоинства. Исключая разительной красоты ее, она имела оборотливый и прозорливый ум, нежное сердце, чистую и невинную душу ребёнка. Она имела прекрасный голос и пела с выразительностью и чувством русские песни и оперные арии, которым научил ее Победоносцев.

Пляски своего народа, весьма трудные, ибо они начинают и кончают их все на одних пальцах и перелетают, так сказать, с места на место на больших пространствах, – знала в превосходной степени. А об ее рукодельях нечего и говорить: все, что только есть труднейшего в вышиванье, плетенье и тканье, в этом никто не мог сравниться с нею. Победоносцев был для нее всего драгоценней. Он столь же страстно любил ее, но никогда из уст скромного юноши не вырывались слова, могущие оскорбить невинность юной красавицы.

Он не мог на нее налюбоваться и дышал одной ею. Селима уже более не говорила ему о принятии их веры, ибо сама сделалась христианкой. Часто она спрашивала друга своего: „Чем должна кончиться любовь их“?

И Победоносцев, смягчая разговор и скрывая свои настоящие виды, отвечал, что если отец ее откажет ему в ее руке, то у него останется одно средство – умереть!

И Селима со слезами упрекала его в жестокости и неблагодарности и говорила ему, что, оставшись после него сиротой, она также умрет с отчаянья.

Тогда Победоносцев, целуя Селиму в прелестные уста, вновь произносил клятву любить ее и принадлежать ей до гроба и тем ее успокаивал.

Так протекли для них шесть недель, как шесть минут.

Кабардинцы, разбитые по многих сражениях российскими войсками, чувствуя невозможность продолжать далее войну, избрав богатейших, знатных и разумных послов из своего парода, в числе которых князь Узбек представлял по опытности первое лицо, отправили к главнокомандующему Кавказским корпусом, с богатыми дарами, для просьб пощады и мира.

Сей добрый начальник, уполномоченный самим государем, с удовольствием принял их предложение, после нескольких часов совещания в совете, где начальники дивизий, бригад и полков находились, поставлены были пункты мирных условий, по коим кабардинцы обязывались заплатить россиянам за все убытки, прежде и ныне им причиненные, приняв вновь присягу на верность к престолу Российскому и дать двенадцать аманатов, до исполнения их обещаний служащих верною порукою за народ кабардинский. Пленных с обеих сторон возвратить; без замедления прекратить все неприятельские действия с обеих сторон и доставить в отряд российских войск условленное количество скота и хлеба.

Посланные от кабардинского парода, обласканные и щедро одаренные главнокомандующим, с благодарностию к нему и с радостию в сердце возвратились к своим, ждавшим их с нетерпеливостию, которым и объявили все статьи мирных условий, ими с россиянами постановленных. Шумный призыв Аллаха и Магомета пронесся в стане кабардинских воинов. И они с восхищением отправились в свои жилища.

Кабардинцы в тот же день привезли наложенную на них дань деньгами и доставили назначенное количество хлеба и скота, присовокупив к сему еще рису и пшена с коровьим маслом и сыром для всего отряда, чтобы русские воины помнили их добродушие и услужливость.

Уполномоченные от кабардинского народа послы приняли, в верности и на подданство вновь к Российскому престолу, присягу и вручили из самых знатнейших кабардинцев двенадцать аманатов.

Таким образом окончилась битва русских с кабардинцами, стоящая с обеих сторон кровопролития и смерти многих самых лучших воинов.

В российском отряде для торжества заключенного мира продолжалась несколько часов пушечная пальба и из многих орудий, при громогласных криках „ура!“, а у кабардинцев ружейная стрельба, игра на трубах и бубнах, с громкими криками радости о возвратившихся в свои мирные убежища.

1840[1]1
  1. Зряхов Н. И. «Прекрасная астраханка, или Хижина на берету реки Оки». Астрахань. Издат. Пед. ун-та, 1997 (первое изд. М. 1836 г.).
  2. Зряхов Н. И. «Битва русских с кабардинцами или прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего мужа», репринт 1845 г. Нальчик, «Добровольное общество любителей книги КБАССР», 1990 г.


[Закрыть]