Текст книги "Абвер против СМЕРШа. Убить Сталина!"

Автор книги: Николай Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА 7
Яковлев Александр Николаевич, агент Крот

9 октября 1944 г.

г. Смоленск.

Прожив год с небольшим в Смоленске, Михаил-Сова неплохо изучил город. Так же уверенно, как утром, он снова вел меня по безлюдным ночным улочкам и глухим проулкам, через пустыри и развалины. Мы пробирались на его «родное» предприятие – автобазу ОРСа. Таким образом, мы начали практическую реализацию плана, разработанного три часа назад на кухне в квартире его «сестры». Точнее, я попросту согласился с доводами Михаила, который изложил мне свой вариант угона автомашины и выезда за пределы Смоленска – эту «домашнюю заготовку» он детально продумал заранее, зная, что рано или поздно придется, по его выражению, «рвать отсюда когти»: «Уходить из города будем на грузовом „ЗИСе“ – на базе их несколько. Я там каждую щель в заборе знаю, все ходы-выходы: не зря почти год „оттрубил“. Охраны, считай, никакой – пожилой пьяница сторож с допотопной берданкой. Где шофера ключи от машин держат – тоже знаю». – «Не слишком рискованно? – задал я почти риторический вопрос. – Вдруг чекисты оставят на твоей работе засаду?» – «В доме на Деповской точно оставят, а что касается автобазы – вряд ли… Представь: склады, хозпостройки, ремонтные боксы, гаражи – да еще подъездные пути с вагонами и различным грузом вокруг – территория гектаров шесть-семь, а то и больше! Тут не меньше роты потребуется, ежели все это хозяйство оцепить, – да им в голову не придет, что я сунусь на свое предприятие…»

Я не мог не согласиться с его доводами, и теперь, осторожно передвигаясь следом за Совой по ночному безлюдному городу, некоторое время вспоминал короткую встречу с Надеждой – по всему чувствовалось, что женщина она незаурядная. Дальнейшие бурные события заставили меня почти забыть о ней, и я не мог даже представить, что очень скоро судьба сведет нас вновь…

– Минут десять, и мы на месте, – обернувшись, тихо сказал Михаил.

Он шел впереди с моим вещмешком через плечо, я же нес средних размеров обитый кожей деревянный чемодан – внутри была рация. Насколько я понял, сама Надежда этим резервным передатчиком не пользовалась: значит, у нее имелись какие-то другие каналы связи.

Дождь прекратился, но небо по-прежнему было затянуто тучами, сквозь которые иногда пробивался тусклый лунный свет. Вскоре мы вышли к высокому деревянному забору, поверх которого была протянута колючая проволока.

– Ну вот, мы на месте! – Сова остановился и повернулся ко мне. – Дальше действуем, как условились.

Он прошел метров сорок вдоль забора, потом ухватился за одну из досок и сдвинул с места. Заглянув в образовавшуюся дыру, Михаил бросил туда вещмешок и затем пролез сам: через некоторое время по его сигналу я подал ему чемодан, потом протиснулся следом. Минут пятнадцать, стараясь не шуметь, мы пробирались среди штабелей из пустых бочек, досок, мимо каких-то деревянных строений – то ли складов, то ли гаражей. Наконец, Михаил придержал меня за углом небольшого сарайчика и жестом показал: «Выгляни!» Впереди, метрах в пятидесяти, при слабом лунном свете, пробивающемся сквозь рваные клочья плывущих по небу туч, я увидел ту самую караульную будку – о ней мне заранее рассказал Сова. Это был обычный, сколоченный из неструганых досок сарай, именовавшийся «караульным помещением». Над плоской крышей дымилась труба: внутри была печка-буржуйка, и она топилась – значит, сторож был там. Как объяснил Сова, тот обычно спал на лавке, укрывшись казенным полушубком, причем собаки с ним не было. Поэтому я мог абсолютно спокойно подойти к этой «караулке» и постучать в дверь. Далее, по нашему плану, на вопрос сторожа я должен был ответить что-то невнятное, вроде: «Свои, Петрович (так его все называли), открывай, холодно – у меня тут кое-чего имеется для сугрева!» Как пояснил Михаил, к старику иногда действительно наведывались шоферы пропустить стаканчик – в ремонтных боксах им частенько приходилось возиться с машинами даже по ночам. Тем более Петрович это дело очень даже уважал и всегда имел нехитрую закуску на такой слушай. Убивать его я не собирался – в этом не было никакой нужды. Следовало просто его «отключить», потом связать и уложить на лавку с кляпом во рту. Он бы даже не успел толком меня рассмотреть, а мы с Совой спокойно осуществили бы задуманный план.

На деле все вышло иначе: на мой стук никто не отзывался, хотя колотил в дверь я достаточно громко и долго. «Наверное, крепко спит и не слышит, – подумал я сначала, – тем более, если не дурак выпить, то, возможно, „перебрал“». Но, когда я посильнее надавил на дверь, к моему удивлению, она со скрипом начала открываться (а Михаил говорил, что сторож всегда запирается на засов). Я оглянулся на своего напарника, который осторожно выглядывал из-за сарая, потом указал жестом, что захожу внутрь, и переступил порог. Конечно, нервы были напряжены до предела: из кармана шинели я достал пистолет, в другом сжимал гранату – вдруг засада! В сторожку я пошел «налегке», оставив чемодан около Михаила, и был готов к любым неожиданностям – но, похоже, на этот раз все обошлось благополучно. Внутри тесного помещения никого не было: пустая лавка, стол у окна, две тумбочки и железная печка в углу – вот все, что я увидел.

Но печка топилась, значит, этот Петрович был где-то неподалеку! Михаил говорил, что время от времени он делает обходы и, возможно, как раз сейчас шатается по территории, а это «Не есть карашо!» – как любил повторять мой инструктор – немец во Фридентале, который обучал нас парашютному делу. Я даже фамилию его вспомнил: «Крафт. Унтер-шарфюрер СС Питер Крафт… Ну, да черт с ним – сейчас о другом надо думать: необходимо срочно найти и нейтрализовать сторожа!» Аккуратно прикрыв дверь, я направился к Михаилу. Когда до угла сарая, за которым он ждал, оставалось не более десяти метров, оттуда донесся незнакомый голос. Говорившего, как и напарника, я пока не видел и в первый момент, на какие-то доли секунды, буквально остолбенел – в голове молниеносно начали «прокручиваться» всевозможные варианты: Чекисты?.. Сторож?.. Случайные работяги?.. Или ночные налетчики-бандиты?.. В правой руке, как бы само собой, у меня появился «ТТ», готовый к бою – крадучись, я начал подбираться к сараю. Мысль о появлении чекистов-смершевцев, мелькнувшую в голове в первые мгновения, я начисто отбросил – не их почерк. При наличии здесь засады нас, во-первых, захватили бы одновременно. Во-вторых, они это делают без шума и пустой болтовни: никаких голосов до меня сейчас не доносилось бы. Я обошел сарайчик с противоположной стороны с тем, чтобы зайти – так мне казалось – неизвестному в тыл. «Или неизвестным? Сколько их там: один, два, несколько…» – лихорадочно соображал я.

Осторожно заглянув за угол, я наконец увидел говорившего: он был один, стоял ко мне спиной и громко отчитывал Михаила. Даже не вслушиваясь в смысл его слов, я сразу решил, что это и есть тот самый сторож – догадался по внешнему виду. На нем был расстегнутый овчинный тулуп и зимняя шапка-ушанка с одним торчащим «ухом», а в руках он держал ту самую берданку, о которой упоминал Сова, – сторож как-то странно водил своим ружьем в разные стороны, и потому я хорошо разглядел ствол, даже находясь позади.

Легкий ветерок донес до меня запах винного перегара, и я понял, отчего этот Петрович так размахался вверенным ему оружием, – он был изрядно пьян. Когда я вслушался в его речь, то понял: Михаила он узнал, да и как он мог не узнать кладовщика, проработавшего здесь целый год!

– Мишка, да нешто ты не слыхал про Витьку Черепанова, шофера нашего?! – доносились до меня его пьяные разглагольствования. – Говорят, он на бомбе подорвался!

«Все это было бы смешно, если бы не было грустно, – вспомнилась мне где-то вычитанная фраза. – Анекдотичный сторож в треухе и с берданкой, а между тем ситуация весьма серьезная – он узнал Сову!»

– Да не ори ты на всю округу, Петрович, я не глухой! – пытался между тем несколько утихомирить его Михаил. – Лучше объясни толком: кто подорвался и что тебе известно?

– А то известно, что этот самый Витька-Череп подорвался не один, а прихватил на тот свет с десяток чекистов! Днем они тут по автобазе шастали, ну которые из «органов», и, говорят, про тебя спрашивали!

– Кто спрашивал?

– Да чекисты эти, кто же еще! – После этой фразы сторож, чуть покачнувшись, вдруг отступил на шаг, и дальше в его голосе послышались агрессивные интонации. – Чегой-то ты темнишь, Михаил Петрович, ой темнишь! Какой такой у тебя сейчас выезд, да еще посреди ночи?! Мне никаких указаний насчет поездок не было – зато начальник автобазы насчет тебя дал указание – ежели, говорит, Спиридонов на базе появится, сразу звони, а его самого придержи! Во как! И телефончик дал! Ты что думаешь, сторож – он лапоть деревенский, ядрена вошь?! Ну-ка, заворачивай в караулку, а там разберутся!

С этими словами он направил на Сову свое допотопное ружье, и я понял, что мне пора действовать. «Медлить нельзя – а то этот пьяный болван еще пальнет сдуру! И орет так, что за километр слышно!» – подумал я, собравшись, словно сжатая пружина. Разведчик-диверсант на задании должен уметь устранять любые препятствия на пути к цели, не колеблясь ни секунды. Если начнешь комплексовать – проявлять жалость, сочувствие, доброту, благородство или иные христианские добродетели, – тебе конец! Здесь все диктует жесткая целесообразность и иезуитская логика: «Цель оправдывает средства!» Сейчас, по этой логике, сторож должен быть немедленно устранен – вот и все! Как говорят американцы: «Ничего личного – только бизнес!» Конечно, очень непросто вполне нормального человека (а психи или иные «патологические уроды» в разведке не нужны) «натаскать» так, чтобы он действовал в определенных обстоятельствах подобно бесчувственному боевому механизму. Но надо признать, в абвере и СС у меня были хорошие учителя: выхватив из сапога боевой нож-финку, я с силой метнул его в левую сторону широкой спины бедолаги-сторожа…

Труп сторожа оттащили внутрь сарая с метлами, около которого он случайно натолкнулся на моего напарника, – видимо, возвращаясь с обхода территории. Меня не удивил тот факт, что сей «доблестный страж» находился на посту в пьяном виде – даже суровые законы военного времени не останавливали русского человека перед неодолимым соблазном «заложить за воротник».

В караулке мы с Михаилом перевернули все «вверх дном» – якобы в поисках денег, выпивки, одежды или еды. Карманы убитого мы тоже вывернули наизнанку и даже сняли с трупа еще довольно приличные сапоги. Таким образом, мы решили хитро инсценировать бандитский налет с грабежом и убийством – все должно указывать на заурядную уголовщину. Конечно, истинных своих следов в виде отпечатков пальцев или других улик мы с Совой старались не оставлять. Михаил резво добежал до небольшого здания бытовки, где находились раздевалки и другие подсобные помещения, – от «караулки» до него было метров сто. Оттуда он вернулся с маленьким черным чемоданчиком в руках: до войны с такими обычно ходили в баню. Потом мы завесили небольшое окно сторожки одеялом, и я включил карманный фонарик, осветив стол, – Сова выложил туда бумаги, принесенные в чемоданчике.

– Сейчас оформим необходимые документики и можем смело отправляться в путь! – пояснил он свои действия.

Подсев к столу, Михаил достал из кармана шинели авторучку и начал быстро писать. Я заглянул ему через плечо и увидел, что Сова проставляет сегодняшнюю дату в уже заполненных, со всеми печатями и подписями, бланках: путевом листе, накладной, пропуске и еще каких-то бумагах. Фамилию он старательно вписал уже новую – Машков. Еще при обсуждении в бараке плана выезда из города Михаил рассказал мне, что все эти бумаги заготовил заранее – на случай бегства. Он их прятал в рабочей раздевалке, в нише под половой доской, за большим шкафом. «Предусмотрительный», – подумал я, уважительно глядя на его действия. Потом мы направились в гараж. Сорвав навесной замок с наружных ворот одного из боксов (ломик прихватили из сарая, куда вытащили тело сторожа), мы выбрали один из приглянувшихся нам грузовых «ЗИСов» – тут их стояло с десяток. Ключи от замка зажигания нашлись тут же, в углу бокса: Сова прекрасно знал здесь «все и вся», включая нехитрый шоферский тайник, где эти ключи хранились. Впрочем, я мог бы обойтись и без ключей: в абвере обучали приемам обращения с автомобильными замками. В кузов мы покидали несколько тюков мануфактуры, которые прихватили с одного из складов – для инсценирования ограбления. Причем Михаил, как бывалый кладовщик, аккуратно вписал весь этот товар в свои накладные, не забыв указать в нужной графе путевого листа государственный номер автомобиля. В пути, особенно на выезде из города, нас наверняка будут проверять на постах НКВД, внимательно просматривая все необходимые документы.

С территории ОРСа мы выехали благополучно: за рулем Михаил, я на месте пассажира – никто нас, похоже, не видел. С момента нашего проникновения на этот объект прошло всего шестьдесят минут – я засек по часам. Вот что значит действовать слаженно и четко!

На выезде из Смоленска нас действительно «тормознули» на КПП энкавэдэшники, и поначалу все шло вполне гладко. У Совы с бумагами был полный порядок: не зря заготовил заранее целый чемодан! Сам он держался вполне спокойно и уверенно: в конце концов за год работы кладовщиком ему не раз приходилось бывать в таких поездках в качестве экспедитора. Один из проверяющих, пожилой старшина, даже запомнил его в лицо – к счастью, только в лицо, а не по фамилии. Это был первый опасный момент: я крепко сжал в кармане свой «ТТ», когда старшина, осветив фонариком лицо Михаила, вдруг брякнул:

– А тебя, шофер, я вроде уже видел, лицо мне твое знакомо!

Но Сова не растерялся и ответил, как надо:

– Я вас тоже запомнил, гражданин начальник, вы меня уже не раз проверяли!

– Как его фамилия? – прокричал, высунувшись в окно небольшого вагончика-поста, офицер, видимо, старший наряда.

Я глянул на часы: половина третьего. Опять пошел нудный ночной дождик, и выходить на улицу старшему энкавэдэшнику явно не хотелось – его офицерского звания в темноте я не разглядел.

– Машков, экспедитор ОРСа! – ответил громким голосом старшина, листающий бумаги. Вслух он очень тихо, почти про себя, комментировал их содержание. – Так, путевой лист в порядке… ночной пропуск… накладная…

Потом повернулся к стоящим поблизости двум бойцам с автоматами на изготовку:

– Ну-ка, хлопцы, пошукайте в кузове!

– В списках Машкова нет! – прокричал из окна офицер.

– Ясно, товарищ капитан! – откликнулся старшина.

«В списках наверняка фамилия Спиридонов – именно под такой разыскивают Михаила», – подумал я с некоторым облегчением, но окончательно расслабляться было рано. Нам не давали команды выйти из машины, только приказали заглушить мотор: до сих пор мы с Совой находились в кабине. Но, когда старшина приказал солдатам проверить кузов под брезентом, Михаил соскочил на землю и принялся суетливо и скороговоркой объяснять что-то по поводу груза, накладных и болтать какую-то чепуху насчет погоды и нелегкой шоферской доли. «Ничего у меня напарничек, ведет себя грамотно – в паре с ним „работать“ можно», – про себя я одобрил поведение Совы, а старшина между тем подошел к кабине с моей стороны. Я тоже вышел из машины, и старшина, первым отдав честь, обратился теперь уже ко мне:

– Прошу предъявить документы, товарищ старший лейтенант!

Козырнув в ответ, я протянул ему офицерское удостоверение личности и отпускной билет. Отметка смоленской комендатуры наверняка опять сыграла положительную роль: мои документы не вызвали особых вопросов. Вопросы были ко мне, но тоже вполне безобидные: «Куда еду?.. Зачем?.. Почему ночью?..» Я объяснил насчет семьи фронтового друга – короче, рассказал ту же бесхитростную историю, что и в комендатуре.

– В кузове все «чисто», груз согласно накладной! – послышался голос солдата из-под брезента.

– Ладно, проезжай!

Старшина вернул нам документы и уже заторопился было вместе с бойцами в теплое помещение поста – но тут произошло непредвиденное…

ГЛАВА 8
По следу немецких агентов (продолжение)

9 октября 1944 г.

г. Смоленск.

Капитан Горячев.

Жалко ребят… Только что санитарный фургон увез тела троих убитых энкавэдэшников: капитана и двух солдат. С ними же отправили в бессознательном состоянии тяжело раненного в живот старшину – итого четверых. А диверсантов было, между прочим, всего двое: так следовало из показаний оставшегося в живых совсем еще молодого солдатика – единственного, кто уцелел на этом КПП. Такая вот арифметика: двое против пятерых, и конечный результат явно не в нашу пользу. Вывод напрашивался сам собой – здесь побывали весьма опытные и квалифицированные вражеские агенты. Мы уже почти наверняка знали из показаний рядового Прохорова, кто они: солдат подробно описал приметы нападавших. Майор Миронов, как только услышал о старшем лейтенанте в компании с невысоким мужчиной в штатском, сразу же воскликнул:

– Седьмой! Черт побери – это тот самый старлей, а с ним кладовщик Спиридонов!

Когда еще раз подробно допросили Прохорова, мои сомнения окончательно отпали: «Миронов прав – это они!»

– Давай-ка в отдел, здесь и так все ясно! – обращаясь ко мне, устало произнес Миронов, потом повернулся к капитану, пишущему протокол: – Земцов, все оформите и тоже в отдел: Фоменко из госбезопасности вас «подбросит».

Я вышел вслед за майором из помещения КПП, где мы снимали показания. Разумеется, он сел за руль мотоцикла, я устроился в коляске, и мощный BMW резво взял с места. У разгромленного поста народу и без нас хватало: следователей НКВД, гэбэшников в штатском и прочих официальных лиц – многих я хорошо знал, общались по работе. Собственно, картина была вполне очевидной: мы это поняли сразу, как только выслушали единственного свидетеля, способного давать показания, – то бишь рядового Прохорова. «Мы» – это я, Миронов и капитан Земцов. Накануне мне с Гороховым пришлось изрядно помотаться по адресам офицеров, вставших на воинский учет в городе за последние два дня: таких, похожих по приметам на разыскиваемого старлея, набралось шесть человек. Притом не факт, что Седьмой остался в прежнем звании и не «повысил» себя, скажем, до капитана или майора, – поэтому проверяли не только старших лейтенантов. К двум часам ночи нам удалось разыскать и проверить четверых – их можно было вычеркнуть из списка подозреваемых. Оставались двое – оба в звании «старший лейтенант»: Лемешев Николай Николаевич и Кудрявцев Тимофей Егорович. Безусловно, Седьмой мог вообще не вставать на воинский учет, тем не менее надо было «отработать» и такой вариант. Юрий Иванович разрешил нам отдохнуть пару часиков, и в половине третьего ночи я рухнул почти без сил, даже не снимая гимнастерку и галифе, на койку в офицерском общежитии. А уже через час меня будил посыльный из отдела – тревога! Когда, наскоро обувшись, небритый и неумытый, на ходу застегивая шинель и надевая ремень с кобурой, я добежал до отдела контрразведки – благо, до него от общежития рукой подать, – Миронов уже заводил мотоцикл. Рядом курил небритый и невыспавшийся Земцов: в эти дни всем доставалось. Впрочем, когда у нас были «легкие» дни? Но последняя неделя выдалась особенно напряженной. Я устроился в коляске, Земцов, как более молодой (ему недавно «стукнуло» двадцать пять), расположился позади майора. О том, что случилось, наклонившись к моему уху и стараясь перекричать треск мощного двигателя, на ходу рассказал Земцов: дежурный по отделу пятнадцать минут назад принял сообщение по телефону о нападении на пост НКВД на выезде из города. Вскоре я воочию увидел место происшествия, куда мы прибыли следом за сотрудниками госбезопасности – кстати, это они позвонили нам в отдел…

Надо отметить, что между контрразведкой «Смерш», госбезопасностью и НКВД не всегда складывались ясные и безоблачные отношения: очень часто сферы их деятельности пересекались и переплетались в такой тугой узел, что, как говорится, «Черт ногу сломит!». Наркомат государственной безопасности СССР был образован незадолго до войны, а в январе 1941 года в его ведение была передана разведка. Однако с началом войны НКГБ был вновь слит с НКВД, во главе которого находился Берия. В последние два военных года НКГБ был восстановлен, и возглавил его Меркулов. Кроме того, из состава НКВД была выделена военная контрразведка «Смерш», подчиненная Наркомату обороны. Вот такие перипетии и сложные трансформации пережили за последние годы эти силовые органы…

Безусловно, нападение на контрольно-пропускной пункт, совершенное немецким парашютистом-диверсантом и его напарником (а мы это знали почти наверняка), относилось к ведению военной контрразведки – тут не могло быть никаких сомнений. Тем более весь наш оперативно-разыскной отдел фактически уже пятый день (с 6-го числа) интенсивно этим делом занимался – проводил розыск Седьмого.

Когда мы с Мироновым лихо подкатили к отделу, было уже около семи утра. Дежурный внизу сообщил, что Горобец буквально десять минут назад интересовался нами и по прибытии велел немедленно идти к нему. Дождь шел почти не переставая, к тому же я забыл взять на выезд плащ-палатку, так что моя шинель промокла почти насквозь – не помог даже кожаный верх мотоциклетной коляски. Раздевшись в гардеробе, мы проследовали на второй этаж и через минуту стояли перед подполковником в его кабинете.

Подполковник Горобец.

В эту ночь ему удалось поспать не больше двух часов, как, впрочем, и в предыдущую, – да вся последняя неделя была просто сумасшедшей!

Этот беглый немецкий диверсант стоил ему уже немало седых волос. Главное, Седьмой все время опережал их, по крайней мере, на шаг – вот как сейчас, на этом злосчастном КПП!

Миронов и Горячев сидели за круглым столиком в углу кабинета и пили свежезаваренный крепчайший чай, который за истекшую бессонную неделю подполковник потреблял литрами. Помимо крепкого чая, сотрудники их ведомства (конечно, в случае крайней необходимости) принимали для поддержания работоспособности куда более сильные тонизирующие препараты – например, таблетки «кола». Но Горобец избегал подобной «фармацевтической дряни» (как он выражался). Пока офицеры пили чай, он размышлял над только что услышанным докладом об их поездке на место происшествия: «На наше счастье, остался в живых этот молоденький рядовой Прохоров, – именно благодаря его показаниям мы уже знаем, кем совершено нападение»…

– Николай Петрович, – Горобец подсел к офицерам, – что же все-таки спровоцировало диверсантов на открытие огня? Как пояснил этот солдатик, документы у них были якобы в порядке и их уже собирались пропустить.

– Так точно! Прохоров находился все время в помещении поста, рядом с капитаном Стрельцовым, старшим по КПП. Но из окна он все хорошо рассмотрел: как машину «ЗИС», так и ее пассажиров. Так вот, проверку уже закончили, когда Стрельцов обратил внимание на шофера грузовика: его приметы совпадали с приметами кладовщика этого же ОРСа Спиридонова – их разослали по всем постам. Шофер Машков (старшина прокричал капитану его фамилию, и Прохоров ее запомнил) встал как раз напротив автомобильной фары, осветившей его лицо, – тогда-то капитан и разглядел его в открытое окно. Короче, по рассказу Прохорова, офицер вышел из КПП и направился к грузовику, а ему сказал: «Приготовь оружие – этот шофер очень похож на разыскиваемого Спиридонова, будь начеку!»

– Он что же, хоть и рядовой, а даже фамилию кладовщика запомнил? Удивительно!

– Да ничего удивительного, Юрий Иванович, – подключился к разговору Горячев, – их всех там накануне инструктировали, и даже отпуск обещали за этого самого Спиридонова. Кстати, приметы Седьмого у них тоже имелись, но не такие четкие, а на кладовщика даже фотография есть – из отдела кадров ОРСа.

– Понятно. И что же дальше…

– А то, что перестреляли наших вояк к едрене фене! – со злостью проговорил капитан. – Двое пятерых!

– Да не горячись ты, Виктор, – это тебе не смершевские «волкодавы», обычные солдаты, – осадил Горячева майор и повернулся к начальнику отдела. – Дальше, товарищ подполковник, Прохоров почти ничего не успел разглядеть. Когда он услышал выстрелы, выскочил наружу и даже успел дать очередь по кабине автомобиля, а потом раздался взрыв – видимо, диверсанты успели бросить гранату. Когда очнулся и, как он выразился, «сам себя ощупал» – оказалось, цел и невредим.

– Тут есть вопросы по времени, товарищ подполковник, – заметил Горячев. – Я прикинул, и получается, он не меньше получаса «очухивался» и «ощупывался» – это прежде, чем позвонить по телефону и объявить тревогу.

– Ну, с этим разберемся! – Горобец допил чай и встал, потом по своей давней привычке начал неспешно прохаживаться по кабинету. – Меры к розыску «ЗИСа» и, естественно, его пассажиров приняты?

– Так точно! – поднялся Миронов, но подполковник жестом велел докладывать не вставая. – Ориентировки сообщены по всем постам и отделениям госбезопасности, НКВД и контрразведки. Организовано преследование диверсантов.

– Понятно, – перебил его Горобец, – этот вопрос я обсуждал по телефону с генералом Орловым, – все управление подключилось к розыску! Дело становится очень серьезным – пора наконец этого Седьмого остановить, чтоб его!..

В этот момент зазвонил телефон на письменном столе подполковника.

– Ясно. Будем ждать, – отозвался он в трубку и, положив ее, пояснил: – Это Горохов, с аэродрома. Я не успел сказать: ждем двух весьма важных «гостей» из Москвы – из Главного управления. И пока не забыл: Николай Петрович, я прочел твой вчерашний рапорт по опросу соседей Спиридонова на Деповской улице – значит, никаких зацепок?

– Никаких. То, что у кладовщика гостил старлей, по описанию похожий на разыскиваемого фигуранта, – абсолютно точно, соседи его видели. Он даже ненадолго заходил к гражданке Блиновой, ее дом наискосок от спиридоновского. Я с ней, по вашему указанию, беседовал в первую очередь и ничего существенного не выяснил. Но что-то меня не то чтобы насторожило… Как бы это сказать…

– Ну… Не тяни резину, майор!

– В общем, Юрий Иванович, мне показалось, что она чего-то недоговаривает. Вроде как чем-то смущена.

– Точно недоговаривает или показалось?

– Скорее, показалось…

– Тогда это все лирика! Тем более женская душа, как известно, потемки!

– Юрий Иванович, а если эта Блинова просто-напросто влюбилась в майора? – повернул разговор в шутливое русло капитан. – А он ничего так и не понял!

Горобец неожиданно рассмеялся этой незамысловатой шутке, вслед за ним захохотал и Горячев. Видимо, нервное напряжение последних дней требовало хоть какой-то разрядки – засмеялся и сам майор.

– Так вот, насчет московских «гостей», – вернулся подполковник к прерванному разговору. – Я беседовал вчера по «ВЧ» с полковником Барышниковым: дело по розыску Седьмого поставлено на контроль у начальника Главного управления, и ему придается самое серьезное значение. Открылись новые важные обстоятельства, о которых нам доложит полковник Громов, – с ним прилетела весьма важная «птица» – бывший обер-лейтенант абвера Берг, который добровольно перешел на нашу сторону и в настоящее время активно сотрудничает с контрразведкой Смерш.

– Этот Берг, он что, знает «Седьмого»? – высказал догадку Горячев.

– Именно! По нашей информации и с помощью своей центральной картотеки в Москве сумели установить его личность. Немца мы можем использовать в качестве опознавателя: он лично был знаком с разыскиваемым – его настоящее имя Яковлев Александр Николаевич.

Обер-лейтенант Берг.

Полковник Громов.

Подчиненная абверкоманде-103 так называемая Борисовская разведшкола размещалась не в самом городе Борисов, а в шести километрах от него по дороге на Минск, в деревне Печи – в бывшем военном городке. Летом 1942 года обер-лейтенант Берг преподавал там ряд дисциплин, в том числе радиодело. С тех пор прошло более двух лет, тем не менее он прекрасно запомнил курсанта Яковлева, которому при зачислении присвоили кличку Крот. Будущим агентам категорически запрещалось называть свои настоящие фамилии и расспрашивать об этом других – в школе Крот носил вымышленную фамилию Розовский. Обучение там проходили одновременно до 120 человек, и запомнить всех своих курсантов обер-лейтенант, конечно, не мог – но вот Яковлева запомнил, причем совсем не случайно. В школе готовили агентов-разведчиков и радистов: первоначально Крот прошел двухмесячный курс обучения разведчика. После этого его должны были перебросить в советский тыл. Но по личному распоряжению начальника школы капитана Юнга Яковлев-Розовский был оставлен еще на четыре месяца и получил вторую специальность – радиста. Таким образом, подготовка агента Крота длилась шесть месяцев – случай уникальный, – в связи с чем его не мог не запомнить старший преподаватель Берг. Кстати, обер-лейтенант как-то поинтересовался у капитана Юнга, с чем связано такое особое отношение, – на что тот ответил: «Указание сверху. Яковлев не обычный военнопленный, завербованный в лагере. Он перешел к нам добровольно и настроен яро антисоветски, соответственно, наше руководство имеет на него большие виды – отсюда и особый подход». Осенью сорок второго Берг расстался с Яковлевым, который прошел полный курс обучения и покинул разведшколу. Но, как оказалось, обер-лейтенант не забыл этого «особого» курсанта…

В конце июля 1944 года Иоганн Берг, к этому времени уже заместитель начальника абверкоманды-103 и кандидат на присвоение очередного офицерского звания, будучи в служебной командировке на одном из участков Восточного фронта в Латвии, перешел на сторону советских войск. Дело в том, что небольшая часть офицеров абвера, среди них и Берг, не участвуя активно в заговоре против фюрера 20 июля, тем не менее поддерживала связь с заговорщиками (за что в конце концов был арестован сам глава абвера Канарис). Когда гестапо стало производить массовые аресты по «делу о заговоре», он понял, что рано или поздно доберутся и до него. Поэтому здраво рассудил, что плен все же лучше петли на шее…

В кабинете Горобца раздалась характерная трель телефона внутренней связи: дежурный внизу доложил, что прибыл Горохов с двумя «москвичами» – полковником и каким-то штатским. Начальник отдела приказал проводить гостей к нему в кабинет и даже вышел в коридор, чтобы на правах радушного хозяина поприветствовать полковника Громова – как-никак работник центрального аппарата! Вскоре он вернулся с высоким и худым офицером в длинной шинели, на полшага сзади шел лейтенант Горохов, доставивший приезжих из аэродрома – с этой целью в его распоряжение была выделена «эмка» с сержантом Пастуховым за рулем.