Текст книги "Панельный хорей. Книга 2"

Автор книги: Николай Гиливеря

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Николай Гиливеря
Панельный хорей. Книга 2

Трезубец и Сеть

В Греции, на полуострове Пелопоннес, в долине Эврот, расположилось государство Спарта. Оно славится своими бравыми войнами, безукоризненной дисциплиной и самыми красивыми женщинами.

В этой долине нет места трусам, ворам и прочим маргинальным прослойкам общества. Уже как с полвека всех негодяев предали земле, сбросив с горы Тайгет. Если бы нашелся смельчак, который смог спуститься вниз, то его взору предстали бы целые горы скелетов разных размеров. Как можно догадаться, эти останки принадлежали некогда людям, которые не имели нравственного стержня.

Неподалёку от берегов Гиреона располагается питейное заведение. Основной фауной здесь являются рыбаки, которых приписывали к гипомейонам, либо периэкам, что было вполне справедливо. Да никто и не жаловался.

Название бар носит соответствующее: «Рыба&Кость». Его двери круглосуточно находятся в движении. Отважная сотня рыбаков ловит рыбу и днём, и ночью, не давая лодкам просохнуть, и не давая скуке сломить свой дух раньше времени. Постоянный конвейер тел заполняет единственное питейное пристанище, тем самым не давая ему времени на сон и отдых.

Здесь, в этих прокуренных стенах – два хозяина. Оба седовласые, гордые мужчины, которые делят одну спальню на втором этаже, отдыхая по очереди. Агис – тот, что пониже, работает за барной стойкой днём, а его чуть более высокий партнёр Агесилай бодрствует ночью.

В эти окраины сами граждане Спарты заходят редко. Только раз в месяц два спартанца спускаются в эти корки владений своего царя, чтобы собрать подать с хозяев за право заниматься бизнесом.

У рыбаков же имелся свой атаман, который скупал всю пойманную рыбу, а затем, со своими подельниками, отвозил товар на воскресную ярмарку в город, где и продавал всё в два раза дороже.

Сам атаман полукровка. Поговаривают, что его отец был спартанцем, который по пьяни обрюхатил немощную женщину в кустах. Гражданства атаман не получил (да и не смог бы, таких сбрасывали с вышеупомянутой скалы), но зато он обзавёлся связями благодаря глупости своего папаши. И теперь беспрепятственно мог проворачивать свои воскресные торги.

Жизнь на окраине идёт своим чередом, никто не чувствует себя ущемлённым или обиженным. Каждый здесь находит себе занятие по душе.

Чуть севернее живёт семья потомственных рыбаков. Мать осталась с двумя сыновьями совсем одна, так как муж её скончался в прошлом году. Ему стукнул сорок седьмой год, когда непонятная хворь сломила сначала его дух, а потом и его тело. Местные ведуньи говорят, что это был затяжной триппер, но их (сумасшедших) никто не слушает. В таких убогих – даже не плюют.

Отец покинул мирские земли, но оставил после себя двух чудесных сыновей: Аристида и Йоргоса. Аристид старше брата всего на год, через месяц ему должно стукнуть восемнадцать лет. Йоргос, хоть и младше брата, но ростом вышел куда лучше. Оба абсолютно не похожи друг на друга. Создаётся впечатление, будто мать их понесла от разных мужчин.

До того как умереть, отец успел обучить сыновей своему ремеслу. Он успел рассказать все секреты и тонкости ловли разными способами, и разным инвентарём. Поэтому, после его кончины братья стали главными добытчиками в семье.

Можно было бы предположить, что общее дело объединит двух родных людей, но случилось ровно наоборот. Нельзя сказать, чтобы братья всё время соперничали, но на рыбалку они ходили всегда порознь. И никто не сможет сказать почему.

Когда Йоргос и Аристид изредка пересекаются вне стен родного дома, их видят спокойно болтающими на разные темы, но никогда они не говорят на тему рыбалки. Они избегают этой темы так старательно, что если не знать юношей лично, то можно вообще принять их не за рыбаков, а за обычных бездельников.

После смерти отца Йоргос оставил себе его трезубец, как главное орудие для рыбалки. А Аристид забрал отцовскую сеть. Мальчики никогда не менялись своими инструментами. Трезубец и Сеть стали для них главной философской чертой, и главным отличием даже больше, чем внешность. Эти предметы отражались и в их характере.

Йоргос – острый на словцо. Складывалось впечатление, что и тело его заточено так же, как и его трезубец: стройное, конечности тонкие, но очень жилистый рельеф. Даже в обычном разговоре Йоргос резко выплёвывает слова, напористо, без всяких там мычаний.

Аристид, со своей сетью, наоборот: достаточно обстоятельный юноша. Каждое своё слово он строго обдумывает, прежде чем произнести его вслух. Он постоянно выжидает, хороший слушатель. И только после всех обстоятельных словесных «ухаживаний» он собирает улов.

Несмотря на тот факт, что оба юноши такие разные – мечта у них была общая. И Йоргос, и Аристид с детства мечтали стать спартанцами. Полноценными гражданами и могущественными войнами этой святой земли. Ещё в детстве, возвращаясь домой с отцом, они увидели у бара двух спартанцев – гоплитов. Они увидели их могучие руки, мускулистые шеи. Они восхитились позолоченной бронёй и острыми, длинными копьями.

В тот день мальчики долго не могли уснуть, и втайне от родителей начали обсуждать воинов, говорить друг другу, что когда они вырастут, то обязательно станут такими же сильными и могущественными. Станут благородными. И что сам великий Император выдаст им броню и копья.

С возрастом пришло такое понимание, как принадлежность к конкретному сословию, и что им никогда не суждено осуществить свою мечту. Скорее всего, как и их отец, они так и умрут рыбаками на краю этого полуострова.

Вот и настал день поклонения и жертвоприношения матери-земли Гере. В этот день все люди собираются у алтаря, где самые отчаянные и безумные отшельники произносят слова на непонятном языке вперемешку с дорийским диалектом, а затем перерезают овцам артерии, дабы тёплая их кровь орошала землю, тем самым снискав благословение царицы на хороший урожай.

Вечером все отдыхают. В «Рыба&Кость» собралось очень много людей, но ближе к полуночи народ (уже прилично набравшись) начал разбредаться по своим конурам.

За стойкой сидит подпитый Йоргос, который о чём-то сосредоточенно думает. Перед глазами, от горящей свечки, проскользнула тень, а ещё через мгновение рядом с рыбаком кто-то сел. Йоргос медленно повернул голову, чтобы оценить такого наглеца (он втайне мечтал, что это может быть симпатичная особа) и, увидев гостя, быстро выпалил:

«Не ожидал тебя здесь встретить, Аристид» – сказал юноша брату.

«Приветствую…. Йоргос» – спокойно ответил тот.

Агесилай встал со своего места и подошел к молодым людям. Он вопросительно кивнул Аристиду, спрашивая: что, мол, будешь пить, на что юноша растянуто ответил: «Стопку водки и кружку сидра; но лучше сразу три стопки» – добавил он и дружески улыбнулся бармену.

Через несколько минут заказ был выполнен. Аристид, по очереди, закинул в себя все три стопки. Немного покряхтя и поморщившись: он «закусил» своим кулаком, как это принято делать, когда нет никакой закуски. К тому же его руки были пропитаны запахом рыбы и морской соли. И только после этого он начал неторопливо смаковать свой сидр, наслаждаясь каждым глотком.

«Хороший день. Не правда ли?» – нарушил Аристид молчание, обращаясь к брату.

«Ночь ещё лучше, полнолуние!» – выпалил Йоргос.

«Помнишь, как отец нас взял ночью на рыбалку? Тогда также сильно горела луна. Он ещё сказал, что в такую луну рыбачить прибыльно. Что рыба в это время сама запрыгивает к тебе в сеть»

«Я помню этот день. Только не в «сети» он тогда сказал, а, цитирую: рыба сама нанизывается на зубцы. Я это точно помню!» – ответил резко Йоргос, смотря в стенку.

«Ну не начинай, Йори…»

«Ты начал этот разговор!»

«Всё-всё. Успокойся: я так я. Признаю» – примирительно сказал Аристид, смотря на сердитую физиономию брата, улыбаясь только кончиками губ.

Братья заказали ещё по водке. Молча выпили.

«И всё-таки он говорил про сеть» – подытожил Аристид своим спокойным голосом.

«Как ты заебал всё время врать и перетягивать на себя одеяло, Ари! Если у тебя сеть головного мозга, так иди ебись с ней от меня подальше! Не позорь себя и не порочь память отца!» – Йоргос совсем вышел из себя. Всё это он кричал, встав с места и сжав кисти свои в крепкие кулаки с белеющими костяшками.

«Не горячись, брат. Я всего лишь говорю правду. А отца позоришь ты своим несдержанным характером»

«Раз уж на то пошло, то трезубец действительно лучше! Это копьё, которое может проткнуть не только сердце рыбы, но и твоё!»

«Ха! Вы слышали? Родной брат угрожает расправой из-за пустяка. Может это у тебя эрекция на свой трезубец? А? Может, ты представляешь, что это жезл спартанца, который ты умело держишь? Или ты себя возомнил спартанцем? Представляешь каждый раз, как протыкаешь ублюдских персов! Может…» – Аристид не успел закончить фразу, как получил кулаком по лицу.

«Заткнись, Аристид! Дерьмо овцы! Я не буду терпеть такого отношения, ублюдок ты малодушный!» – лицо Йоргоса действительно стало пунцовым, но больше от стыда, нежели от злости. Брат ненароком угадал его тайну. Йори действительно занимался онанизмом, думая о спартанцах, но это не означало, что он «из этих». «Ещё одно слово и я возьму свой трезубец, а затем убью тебя. Посмотрим тогда, как твоя сеть поможет тебе!»

«Да я тебя! Щенка… придушу ею, на раз. Всем ясно, что сеть более искусна. Она лучше, чем твоя зубочистка» – игриво дразнил его брат.

«Ты хочешь проверить?!»

«А может, и хочу» – спокойно ответил Аристид.

«Хочешь почувствовать мою «зубочистку» у себя под рёбрами?»

«Говоришь как педик!»

Тут Йоргос резко успокоился. Сделался серьёзным. Даже Аристиду показалось это странным. С его лица слезла улыбка, он ждал, что же выкинет его импульсивный братец.

«Аристид» – тихо сказал тот. «Это была последняя капля. Во-первых: ты мне больше не брат. Во-вторых: я бросаю тебе вызов, если ты не трус. Я вызываю тебя на дуэль. Ты – со своей сетью. А я – со своим трезубцем. Это моё условие. Посмотрим, что более эффективно в бою. Если ты не трус, приходи через час в заброшенный скверик, где мы раньше прятались от родителей, когда, когда в чём-то провинились. Если же ты не примешь моё предложение, то лучше сразу уходи, ведь я тебя просто убью, пока ты будешь спать» – договорил Йоргос тихим голосом.

«Решил напоследок сыграть в спартанца? Я принимаю вызов. Встретимся в сквере» – подытожил Ари, допил остатки своего стакана и направился к выходу.

Через минуту вышел и Йоргос. Настало время узнать, кто же лучше усвоил уроки отца.

Йоргос пришёл в сквер первым. Это была небольшая поляна, огороженная высокими и колючими кустами. Чтобы сюда пройти, нужно было изрядно изловчиться.

Послышался треск сухих веток и через мгновение, с противоположной стороны, появился Аристид. Юноши стояли молча, изучающе смотря друг на друга. Каждый в руках держал своё оружие.

«Ещё не поздно остановиться, Йоргос. Мы выпили, ты погорячился…. Любой спор можно решить без кровопролития. Устроим сорев….»

«Заткнись, Ари! Ты меня заебал. Ты смешон. Не строй из себя мудрого уёбка! Я знаю, кто ты есть. Ты хитрый и желчный ублюдок. Ты мне уже надоел. Я устал от тебя, и от этого места для неудачников. Меня тошнит от всех вас! Ты – олицетворение этой помойки! Я не должен был здесь родиться. Я воин. И я готов доказать тебе это!» – Йоргос говорил на повышенных тонах, но внутренне был спокоен и сосредоточен.

«Не смеши, Йори, ты…»

«Не смешить тебя?! Лучше не смеши ТЫ меня, жалкая букашка, которая стоит с обрывком ткани от колготок!»

«Ах ты, сука! Ну ладно…. Ты напросился, сраный педик!»

Аристид скрутил сеть вокруг ладони, и, сжав её в кулак, начал крутить свою сеть, как кнут. Его рука была твёрдой и умелой. Он, словно гепард, сократил расстояние с братом и ловким, резким замахом хлестнул Йоргоса по лицу. На щеке сразу образовалось глубокое рассечение, из которого хлынула кровь. Брат не был готов к такой удачной атаке Аристида, поэтому, озверев, с рыком бросился в ответную атаку.

Увернувшись от следующего замаха, Йоргос ловко пригнулся, опёрся на левое колено о землю и молниеносно (резким выпадом) рассёк ногу Аристида. Тот взвыл от страшной боли.

Так бой продолжался ещё очень долго. Братья молчали, нужно было беречь дыхание. По очереди они наносили друг другу раны, но никто так и не смог выбить себе преимущество. Проще говоря: их силы были равны.

В какой-то момент юноши начали одновременно проводить атаку, да ещё и радиусы намеченных ударов оказались в одной точке соприкосновения. Трезубец и Сеть столкнулись, невообразимой случайностью запутались друг в друге. Враги и сами потерялись в пространстве. Их руки начали тянуть оружие на себя, ноги нашли опору на груди соперника. И в какой-то момент Трезубец и Сеть, под большим напором, распутались, но так резко, и с такой силой, что выскользнули из уставших рук братьев, упав на холодную землю.

В бешеной суматохе их руки начали нащупывать оружие. Когда они его, наконец, схватили, то увидели, что в руках у них оружие противника. Теперь Йоргос держал Сеть, а Аристид Трезубец. Ни тот, ни другой раньше не держал оружие брата. Они не имели ни малейшего представления, как этим можно убивать, а тем более – рыбачить.

Юноши снова набрали дистанцию, и пока переводили дыхание – злостно смотрели друг другу в глаза.

Первый улыбнулся Аристид, а затем произнёс хриплым голосом:

«Походу, теперь, чтобы выиграть спор (уже философский) – нужно проиграть бой физический. Не правда ли это забавно? Братец. Или мне лучше называть тебя… сестрица?»

«Да пошел ты нахуй! Прекрати! Я лучше сдохну, чем проиграю такому жалкому созданию, как ты! Каждый на этой земле знает, что трезубец сильнее хотя бы по той причине, что он ОСТРЫЙ! ОСТРЫЙ! Он не какая-то колготка!»

«Из-за этой «колготки» ты сейчас весь в крови! Эта великая Сеть – только в твоих руках тряпка. Кстати колготки пошли бы твоим стройным ножкам. Ха-ха!»

«Прекрати, мразь! Не хочу тебя слышать. Я не хочу погибать от руки идиота, хоть и в руках у него великое оружие»

«Хм. Хорошо. Ты тут, я смотрю, самый храбрый?»

«Уж точно храбрее тебя!»

«Да?»

«Представь себе»

«Ну, давай посмотрим, какой ты храбрый. Готов ли ты пасть от собственной руки?»

«А что…. Хорошая идея»

«Правда?» – Аристид не думал, что его брат так легко согласится, но теперь отступать было поздно. Он не мог проиграть какому-то жалкому педику в храбрости.

«Да, правда. Отличная идея. Если уж и умирать, то от руки благородной, с благородным оружием…. Вот новое условие: мы кидаем оружие на середину поля по свои правые руки. И на счёт три – можем забирать каждый своё. Кто первый убьёт себя, тот и выиграл спор. Как тебе такое, братец?» – у Йоргоса был фанатичный взгляд обезумевшего зверя, он не шутил.

«Идёт» – только и ответил Аристид.

Как и было оговорено – юноши бросили оружие соперника по свою правую руку так, что Трезубец и Сеть оказались ровно посередине поля, но с разных сторон. До трёх считали вслух – вместе. И затем, как по команде: каждый ринулся за своим любимым оружием. Одновременно схватив Трезубец и Сеть, Йоргос и Аристид кинулись в разные стороны.

Йоргос зажал лезвия Трезубца на уровне глаз и разгонялся, чтобы воткнуть ручку в землю: проткнув себе мозги. А Аристид повесил себе сеть на шею, при этом так же, как и брат, набирал скорость, чтобы при наивысшем разгоне наступить на свободный конец и сломать себе шею.

Чужой доктор

На дворе 1842 год. На улице стоит тёплая погода, где солнце окрашивает в свои лучи каждый уголок пространства.

На главной развилке улицы стоит извозчик, который нежно гладит гриву лошади, подкармливая свою любимицу сахаром. За его спиной пробегают дети, держа в руках сразу по паре леденцов. Дамы в роскошных, очень пышных платьях, идут в сторону ателье, прикрываясь от солнца зонтами. На ближайших могучих деревьях раскатисто поют птицы.

Всё в этой картине говорит о том летнем счастье, когда даже смерть на время оставляет самых немощных людей, чтобы и они насладились чудесными мгновениями своих хрупких, но таких прекрасных жизней.

И только ближе к холодам, госпожа в чёрном платье с косой наперевес, вернётся из своего отпуска, чтобы вытащить людей из сказки, и напомнить им великую цену счастья. Но, несмотря на всё это, у граждан этого романтического города не стало меньше мелких проблем со здоровьем, которые не нужно было решать.

Из парадной приземистого дома, с саквояжем в руках, вынырнул молодой мужчина. На нём свободная, салатового цвета, рубашка с закатанными рукавами по локти. На ногах его чёрные брюки со стрелкой, а стопы увенчаны (в уже видавшие виды, но тщательно ухоженные) туфли. На левом запястье сидят очень недорогие, но надёжные часы. Время для этого джентльмена играло очень большую роль.

Лицо очень миловидное. Под носом красуются аккуратные усики, а на переносице держатся оптические линзы. Зовут этого прекрасного человек – Уильям Хобс.

Каждый второй человек здоровается с ним, обращаясь к нему «Мистер Хобс». И на каждое приветствие Уильям приветливо кивает в ответ, хоть и смутно припоминает эти, постоянно мельтешащие, лица. А все знают этого молодого мужчину по имени и фамилии, так как сие джентльмен является очень уважаемым и любимым доктором этого замечательного небольшого городка.

Живёт Уильям через три улицы от центра, в северной части. Несмотря на свою молодость, у него уже имелась жена-красавица Алиса, от которой он получил двоих прекрасных детишек.

Кэтрин – старший ребёнок пяти лет, а её младшему братику недавно исполнилось четыре. Это были очень желанные и любимые дети молодой семьи.

Жалование мужа позволяло Алисе не работать, занимаясь детьми и домашним хозяйством. Она посвящает всё время домашнему очагу и воспитанию в детях высших чувств на планете Земля, а именно: любви и нравственности.

Только изредка она расслаблялась перед телевизором. Данный диковинный прибор включался очень редко, да и вообще, имел свойство больше декоративное.

Уильям хотел уже пойти домой на обед, но на рабочий пейджер пришло оповещение, что в соседнем квартале у молодой женщины сильные боли «по женской» части, но это никак не связано с естественными кровавыми выделениями.

Мистер Хобс достаточно сильно предан своему делу. Он честный и нравственный лекарь. Его клятва – не пустой звук. Мужчина немедля двинулся по указанному адресу, всё также дружелюбно отвечая кивками на приветствующих его людей.

Спустя четверть часа он уже стоял у парадной, звонил по домофону. Звук мелодии прервался на третьем повторении. Тишина с того конца провода открыла ему дверь. «Какое безрассудство, вот так открыть дверь, даже не уточнив кто пришёл» – подумал Уильям.

Этаж пришлось вычислять самому. На шестом пролёте третьего этажа была распахнута дверь. Врач аккуратно зашёл, прислушиваясь в звуки комнат. Стояла гробовая тишина. Его рука закрыла до щелчка входную дверь. Ботинки, как и положено врачу, он снимать не стал.

Одна из дверей, в отличие от других, была приоткрыта. Из этой щели бил свет, на который Уильям пошел, полетел, словно ночное насекомое. Распахнув с опаской, со свойственным смущением, дверь: доктор обнаружил весьма неожиданную для себя картину.

На большой и очень роскошной кровати лежала молодая девушка в одних только трусиках. Грудь она держала в ладошках, отрешенно смотря в потолок. Но как только до её ушей дошел протяжный скрип двери, её глазки тотчас же уставились на вошедшего мужчину. В глазах девушки не чувствовалось смущения, наоборот, взгляд был очень уверенный и требовательный.

«Здравствуйте, мисс…. эм» – Хобс не знал, как зовут пациентку. Он был смущён и старался не смотреть на её прелести.

«Можно просто Матильда. Здрасьте. Вы очень быстро поспели на мою скромную молитву о помощи»

«Оператор связи нынче очень хорош… за такие-то деньги…» – отозвался врач, старательно изучая комнату.

«Я с вами ещё не встречалась» – продолжила девушка. – «Я недавно сюда переехала. О вас ходила только добрая молва. И вот печальный случай свёл меня с вами»

«Я извиняюсь, но вы вовсе не выглядите при смерти, даже наоборот. Здоровье в вас… эм, пылает» – заметил доктор, всё также избегая зрительного контакта.

«Здесь, боюсь, с вами не согласиться. Вы думаете, что я лежу обнажённой от празднества духа?! Не знаю, что вы себе надумали, но я приличная девушка!» – обиженно сказала Матильда, нахмуривая свои красивые бровки.

«Ох! Что вы! Простите меня за такую бестактность. Я бросил это не со зла, а так…. Впрочем, давайте приступим к делу. Какой недуг поразил столь приличную и симпатичную девушку?»

«Знаете, доктор, у меня с прошедшего вечера начала сильно болеть грудь. Я думала так, пустяки, но нет. Сегодня мне стало ещё хуже. Мои… они так сильно начали болеть, что я не смогла даже надеть на себя любимое французское платье…. Знаете, такое с рюшечками на рукавах и… в общем, теперь я боюсь даже пошевелиться» – закончила она, очень грустно посмотрев на доктора.

«Тогда немедленно приступим! Разрешите» – Уильям аккуратно присел на краю рядом с девушкой. Очень нежно убрал руки и начал изучающе трогать грудь в разных местах. Со стороны казалось, будто он напрягает слух. Периодически он спрашивал, болит ли та в том, или ином месте. Матильда, в большинстве случаев, отвечала утвердительно, но в конце зачем-то добавила: «Когда трогаете Вы, доктор, то мне не так больно, даже наоборот»

«Очень странно. Нет никаких предпосылок к тому, чтобы вы ощущали такие боли. Физически с вашей грудью всё в порядке»

«Боже! Что же мне тогда делать?» – ужаснулась больная, жалостливо смотря на доктора.

«Не волнуйтесь, есть один верный способ. Один отвар, зелье, если вам угодно. Я принимаю его в лечении крайне редко…. Только при сложных случаях, секундочку»

Уильям взял в руки свой саквояж, поставил на журнальный столик и открыл его. Матильде ничего не было видно за широкой спиной доктора, только слышался звук склянок и переливающейся жидкости разной плотности. Пока лекарь возился над зельем, девушка решила немного позаигрывать:

«А вы действительно соблазнительный красавчик, как мне говорили»

Уильям сразу закашлялся, но ничего иного не придумал, как промычать «благодарю».

Его зелье было готово. Он поднёс к губам больной маленькую чашечку без ручек, только и сказав: «Пейте».

Матильда была девушкой с характером, да в придачу любопытная. Сначала она понюхала зелье. Поморщилась, а затем вопросительно уставилась на врача.

«Это вроде Хиллинга. Редкий препарат. Работает от любых недугов, в том числе и от неизвестных и неизученных. Не бойтесь. Пейте»

Девушка послушно выпила отвар одним залпом. Хобс сразу отстранился, склонившись над своим саквояжем, собирая свой инструментарий.

Не прошло и минуты, как девушка завопила: «Боже! Доктор! У меня всё прошло! Невозможно!» – радостно взвизгивала она, не в силах удержать свою радость.

«Я очень рад» – улыбнулся лекарь в ответ, уже упакованный и готовый выйти прочь.

«Как мне вас отблагодарить?»

«Достаточно будет хорошего отзыва на сайте и оплаты по чеку, который вам придёт на почту от государственной организации, которая меня, собственно, и наняла»

«Да, конечно, доктор. Вы просто чудо чудесное. Мы с вами ещё увидимся?»

«Надеюсь, что нет. Заклинаю вас быть вечно здоровой» – отшутился Уильям и быстро ретировался из покоев девушки.

Дома его уже давно ждал остывший, но всё ещё вкусный домашний обед. Поднявшись к себе на этаж и открыв дверь, Уильям услышал знакомый гогот детей. В коридор высунулась голова жены, которая держала в руках напененную губку с грязной тарелкой.

«Привет, дорогой. Ты сегодня запоздал»

«Привет, милая. Срочный вызов был. Извини. Ты же знаешь, у нас врачей всё не по плану» – доктор подошел к жене и крепко поцеловал её в губы.

«Скорее мой руки. Я приберегла для тебя запеканку от этих маленьких наглецов» – сказала Алиса, возвращаясь к мойке. – «Дети, а ну как поздоровайтесь с отцом, чего молчим?»

Тут ребятня сорвалась со своих мест к ногам отцу с криками «Папа, папа!». Они его видели реже, чем свою мать, поэтому испытывали небольшое смущение. Науке уже давно стало известно, что у отца и детей нет такой сильной связи, как с матерью. Сначала они воспринимают отца, как «дядю».

Первым успел добежать Джон. Он крепко обхватил колени отца, смущенно смотря на него снизу-вверх. Секундой позже подоспела Кэтрин, повторив всё то же самое. Дети крепко держали отца, всё трезвонили, с насмешкой на лице.

Уильям искренне улыбался детям в ответ, похлопывая обоих по головке.

«Ну всё, детвора. Я тоже рад вас видеть. Дайте вашему отцу помыть руки и, наконец, отобедать. Папа очень голодный»

Мужчина кое-как вырвался из объятий. Направился в ванную. Затем, не раздеваясь, он прошел на кухню, где его жена Алиса уже накрыла на стол.

В большой тарелке был налит борщ, а в тарелке поменьше красиво лежала поджаристая запеканка. И в довершение картины (на утрамбовку) стоял чай с сахаром.

«Приятного аппетита, милый» – ласково пропела жена, заканчивая мыть посуду и усаживаясь напротив мужа. – «Как твой день? Пациенты не слишком измотали?»

«Благодарю, любовь моя. Да нет, как обычно: одна ампутация ноги, несколько ампутаций пальцев с затяжной гангреной. Чахоточный мальчонка….» – жуя, рассказывал муж, смотря в тарелку. – «Ах, и да, виновник моего опоздания: молодая девушка с сильнейшими болями в груди без явных на то причин»

«Совсем молоденькая?»

«Да, не больше двадцати, наверное»

«И ты ей помог?»

«Разумеется – это мой долг. Дал ей хиллинг»

«Ты у меня большая умница. Город любит тебя. Наверное, скоро даже повысят жалование, когда из каждого угла тебе начнут возносить хвалу»

«Ха! Ты так ждёшь моего повышения? Я разве мало приношу?»

«Да нет, что ты! Я это так, чтобы больше тебя ценили. Ты ведь у меня самый лучший!»

«Да брось. Как у тебя день прошел?»

«Всё также. Джон начинает чувствовать своё физическое преимущество над сестрой. Начинает её поколачивать. Не знаю, как с ним бороться»

«Нужно дочку научить нескольким приёмам, пусть накажет этого маленького угнетателя…. Фух! Ну, вот и всё! Огромное спасибо за чудеснейший обед. Невероятно вкусно» – пропел Уильям, целуя жену.

Он хотел помыть посуду сам, но Алиса выхватила из его рук грязные тарелки, пожелав мужу удачно доработать этот день. Доктор вышел на свежий воздух с саквояжем в руках. С новыми силами кивая всем, кто окликал его, он двинулся выполнять свою работу.

***

Следующая неделя прошла своим обычным чередом. Молодой доктор ходил по домам пациентов, виртуозно справляясь со своей работой. Всё больше людей встречало его на улице с благодарностью в глазах. Все постоянно здоровались с ним, что доктор физически начинал уставать столько раз кивать в ответ.

В среду ему поступил заказ от пациентки. Когда Хобс подходил к дому, что-то смутное его память начала припоминать, но доктор не смог расшифровать намёков своего подсознания.

Когда же он поднялся к пациенту, то сразу всё понял. Это была та самая девушка с болями в груди. Только на этот раз у неё болела нога. Доктор осмотрел больное место. Та действительно оказалась припухшей. Уильям сделал мазь собственного производства, сказав втирать её в течение недели один раз в день.

Всё бы ничего. Это был бы рядовой обычный случай, если бы эта девушка не начала всё чаще и чаще вызывать доктора. Проблема заключалась в том, что она вызывала его действительно по делу. И каждый раз она была чертовски соблазнительна. От неё всегда пахло неким желанием.

На каждом приёме она смотрела на доктора так, словно каждый раз она снимала с него (в своих мыслях) по одной тряпке, и вот – вот Уильям останется совсем без трусов.

А однажды, когда она каким-то образом сломала палец, то и вовсе сосала леденец на палочке, очень пристально изучая ширинку доктора.

Этот накал было тяжело терпеть. Хобс пытался игнорировать все эти откровенные соблазны, но Матильда явно потихоньку выходила из-под контроля своего возможного приличия.

Казалось, что ещё немного, и она начнёт его (упаси господи) бесцеремонно лапать. А он всё-таки доктор, а не мужчина по вызову!

На последнем приёме, когда Уильям накладывал швы на её вспоротую руку, он в шутку сказал: «У меня складывается впечатление, будто вы себя специально калечите»

«Так и есть» – обычным голосом ответила сумасшедшая.

Что – что, а такого доктор не ожидал. Он был в смятении, но это смятение сразу же сменилось гневом.

«В смысле?! Вы, небось, надо мною шутите?!»

«Нисколечко. Я говорю чистую правду»

«Но! Но… зачем?!» – недоумевал врач.

«А ты разве ещё не догадался?»

«Нет! Извольте изъясниться. Мне абсолютно непонятна причина, по которой молодая девушка будет себя калечить ради забавы» – выговорил мужчина на одном дыхании.

«Всё очень просто, Уильям» – впервые Матильда назвала доктора по имени. «Я люблю тебя, дорогой. И я очень хочу тебя»

«Но…! Это….!»

«Подожди! Послушай меня. Я знаю, что ты женатый мужчина с детьми. Я не хочу, чтобы дети лишились отца, а супруга твоя лишилась мужа. Но я хочу тебя физически. Я хочу быть твоей любовницей. И! Прежде, чем ты начнёшь кричать от возмущения (я вижу по твоему лицу), что ты хочешь меня.

Думаешь, я не знаю, что ты делаешь в моей ванной так долго, когда просишь отойти в уборную? Я запах спермы учую за версту. И прежде, чем ты уйдешь, хлопнув дверью, знай, что моя постель всегда ждёт тебя»

«Это возмутительно! Прощайте, безумная женщина!» – только и сказал доктор, схватив свой саквояж. Выбежав из комнаты, хлопнул, напоследок, дверью.

Доктор был в таком состоянии, что пришлось взять недельный отгул (что прежде он никогда не делал). Выходил только на самые серьёзные случаи, которых к слову, почти и не было.

Жене он ничего не рассказал. Только сказал, что ему нездоровится. Ночью его бросало в лёгкую форму лихорадки. В голове всё прокручивалась та сцена с Матильдой. Мужчина пытался отвлечься: играл с детьми, много читал, писал медицинские заметки. Но каждый раз, как только он останавливался, в его голове всплывал её образ. Её красивая фигура, грудь, бёдра… тонкие ножки с аккуратными коленками. И, конечно, её глаза – полные желания. Каждый раз доктор злился, не в силах найти утешения.

Алисе оставалось только одно: не тревожить своего дорогого мужа, и молиться богу о его выздоровлении.

Дошло даже до того, что Уильям начал смотреть по ночам телемагазины, чуть ли не заказав себе новые кожаные ботинки, но вовремя одумался, решив, что будет лучше купить похожую модель в ближайшем магазине. «Зато примерить можно» – подитожил он.

Было уже давно за полночь. Он выключил телевизор. Подошел к окну. Затем открыл его. В лицо ударил свежий прохладный ветер. Доктор начал размышлять: «Почему? Почему я так сильно захворал от какой-то малолетки? Почему я так сильно негодую? Неужели меня, взрослого мужчину, смогла выбить из себя какая-то чужая девчонка? Нужно определенно сказать об этом руководству. Пусть, в крайнем случае, поговорят с ней, или лучше, чтобы предупредил констебль…. Нет. Это глупо. Надо мной будут смеяться. Да ещё и эта с… миледи напишет в отместку, что я приставал к ней. Женщины ещё те актрисы. Ей могут поверить. А даже если и нет, то могут усомниться во мне. Тогда всё пойдёт под откос. Придётся уехать, а я не хочу этого. Или же…. Или вся правда заключается в том, что… я; я; я; я… хочу её…. Боже! Как я хочу её! Какой ужас! Господи… я так сильно хочу её, но как такое возможно, если у меня есть любимая жена?! За что мне это испытание? За что дьявол выбрал меня в жертву?! Ещё немного, и я умру от желания, просто сгорю! Как она была права, как она учуяла мою… ох. Я лжец! Я не достоин своей семьи. Одна только мысль делает из меня нравственного преступника. Делает из меня… предателя. Как такой подонок как я может быть в этом прекрасном доме?! Я недостоин. Но если я не овладею этой девчонкой, то просто погибну, сгорю! Нельзя больше терпеть, нет больше сил моих! Будь я проклят! Будь я проклят! Прости меня, моя любовь…»