Текст книги "Экспресс 'Надежда'"

Автор книги: Николай Гацунаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Песок и в самом деле был хорош: в меру горячий, он приятно согревал ступни, и лучи солнца ласково касались кожи, бодрящий ветерок с моря освежал лицо и грудь, рождая воспоминания о далеком беззаботном детстве.

– А зачем, и сам не пойму, – усмехнулся Игорь. – По привычке, наверное. Перелистываю иногда от нечего делать. Любопытные мысли в голову приходят.

– Какие, например?

– Да все с Аралом связанные. Знаешь, когда Амударья впервые до моря не дошла? Когда Каракумский канал запустили... Тогда мне казалось, все правильно. А что вышло? Читаешь газеты и диву даешься. Без всякой пользы, в песок вода уходит. В оазисах заболачивание началось, поля гибнут. Возле Ашхабада подпочвенные воды поднялись, того и гляди, город поплывет. Что же получается? Без головы проектировали? На авось? С кондачка? А Приаралье без воды осталось. Дельта Амударьи высохла. Ондатроводческие хозяйства прахом пошли. Рыбоконсервный комбинат на ладан дышит. Тебе-то, наверное, невдомек, сколько раньше в Амударье да в Арале рыбы водилось. Лещ, усач, сазан, лопатонос, сомы двухсоткилограммовые. Где это все? Осетровые, да и не только они, на икромет вверх по Амударье поднимались. До самого Памира. А теперь как им быть? По суше добираться? – Игорь усмехнулся и сел, подставив спину лучам солнца. – Это ведь только в сказках сом себя за хвост зубами хватает и колесом посуху катится. А лопатоносу и того не дано: у него хвост, как у мыши, тонкий, длинный. Смешно, правда? А мне плакать хочется.

Несколько минут он молча пересыпал с ладони на ладонь золотистый песок, еще недавно устилавший дно Аральского моря.

– Водохранилище на Туямуюнском створе затеяли строить. На пять миллиардов кубов. Проектная отметка 127 метров. На первый взгляд опять же все вроде бы правильно, оскудела река, а поля поливать надо. Ну, а если в корень взглянуть? Туямуюн высшая точка оазиса! Построят водохранилище. Наполнят пятью миллиардами кубов воды. Фильтрация будет? Будет. И еще какая! А значит, по всему оазису грунтовые воды вверх попрут. Ты представляешь, Ваня, что такое грунтовка? Железо разъедает, бетон, гранит. А уж об органике и говорить нечего.

Он опять замолчал, глядя, как льются сквозь пальцы тонкие золотистые струйки.

"Тебе-то, наверное, невдомек..." – мысленно повторил Иван и растерянно улыбнулся. Дьявольски странно было сознавать, что ты чуть не вдвое старше этого мужчины, который убежден, что имеет дело с двадцатилетним юнцом. Мужчины, который лишь понаслышке знает о Турткуле его, Иванова, детства, Турткуле, которого, если верить Игорю, давно не существует, который смыла Амударья, тогда, в конце тридцатых, только-только подбиравшаяся к западной окраине города. Он вспомнил преисполненную неукротимой мощи необозримую гладь реки, клокочущие водовороты, не стихающий ни днем ни ночью гул стремительного течения, отчаянно дымящие буксиры с караванами барж, трехметровых сомов, которых всей артелью вытаскивали бреднями из затонов заросшие косматыми бородами уральцы. Ощутил во рту неповторимый, не сравнимый ни с чем аромат и сладость хорезмских дынь, после которых, сколько ни полощи, долго слипались пальцы...

Неужели это все ушло безвозвратно, кануло в небытие?

– Игорь, – негромко начал он и кашлянул. – Ну вот ты знаешь все это, видишь, как вырождается на глазах целый регион... Неужели ты можешь так спокойно наблюдать это все?.. Почему не вмешаешься, не крикнешь: остановитесь! Что вы делаете, люди?!

– Пробовал, – угрюмо кивнул Игорь. – Написал все, что думаю. Отпечатал в нескольких экземплярах. В обком отправил, в Министерство водного хозяйства, в Академию наук.

– И что? Неужели не ответили?

– Ответили. – Игорь покачал головой. – Деликатно ответили, вежливо. А смысл такой: занимайтесь, дескать, дорогой товарищ, своим делом, и не суйтесь в чужие.

– И ты успокоился?

– Успокоился? – Игорь повернулся лицом к солнцу, запрокинул голову и закрыл глаза. – Нет, Ванечка. Я не успокоился. Я размышлял, Ванечка. Долго-долго. Приблизительно так: а вдруг они правы? Ведь не может же быть, что все вокруг заблуждаются, и только я один – нет? Все сплошь слепцы, а я зрячий? Я иду в ногу, а целый полк – нет? Это во-первых. Теперь во-вторых. Люди, которым эти проблемы поручены, – не лыком шиты, надо полагать. Специалисты своего дела. Профессора, академики. Заслуженные, народные, признанные. Теоретики и практики. Со стажем, опытом. Собаку на этом деле слопали, пуд соли. С ними на равных биться надо. А я кто? Инженер-механик. И в экологии, извините, – пшик. Дилетант-любитель. Так что пусть все своим чередом идет. А время покажет, кто из нас прав. Вот ты – летчик. Как бы ты отреагировал, приди к тебе на аэродром, ну конюх, скажем, или свинопас и начни тебя поучать: не так к самолету подходишь, неправильно садишься, не туда летишь? Что бы ты ему ответил?

– Не знаю, что бы я ему ответил, – медленно, изо всех сил сдерживая гнев, произнес Иван. – А тебе скажу: демагогия это все и софистика. Побоялся лезть в драку, вот и успокаиваешь себя побасенками. И уж если тебя на аллегории потянуло, я тебе другую ситуацию предложу. Выходит в круиз теплоход. Всеобщее ликование, ажиотаж, восторги. А ты вдруг обнаруживаешь пробоину ниже ватерлинии. Бежишь к капитану, а он тебе: занимайтесь своим делом, пассажир. Ликуйте, восторгайтесь. А в наши дела не лезьте. Ты что – тоже рукой махнешь? Дескать, время покажет, кто прав, а кто нет? Или вот еще: воздушный бой, "мессер" заходит в хвост нашему штурмовику. Ты это видишь и орешь: "Мишка, "мессер" сзади! "Мессер"! А он по запарке: "Отстань. Не мешай!" И ты отстанешь? Успокоишься? Я, дескать, предупредил, а дальше меня не касается? Время рассудит?!

Иван вдруг обнаружил, что кричит, срывая голосовые связки, ощутил режущую боль в горле: стиснул зубы и шумно выдохнул носом. Раз, другой. Зажмурился, встряхнул головой и открыл глаза.

– Извини...

Бледное расплывчатое лицо Игоря проступило сквозь красноватый туман.

– Не пойму, что на меня нашло... – Глотку саднило, Иван хрипло прокашлялся. – Прости.

Смятение и тревога на лице Игоря уступили место безмерному удивлению.

– Вон ты какой... Тихий, тихий, а...

– Сказал же – прости. – Иван все никак не мог совладать с голосом. И вдруг отчетливо представил себе Мишку в полосатых матерчатых плавках, просто Мишку, – не капитана ВВС, не командира эскадрильи штурмовиков, сидящего на песке, там, где сидел сейчас он сам.

"Как бы он поступил на месте Игоря? – спросил себя Иван. – Неужели так же? Нет. Мадьяр не из таких".

"С ними на равных биться надо, – мысленно повторил он слова Игоря. – Мечтал ученым-экологом стать. Может, и стал бы, вернись батя с войны..."

Решение пришло мгновенно, как озарение. Твердое, бесповоротно окончательное. Во рту пересохло. Язык стал шершавым и непослушным, болезненно цеплялся за небо, десны. Губы словно спеклись, присохли друг к другу, но он все-таки разлепил их, втиснул в щель папиросу и закурил, не ощущая вкуса.

– Игорь, – голос был какой-то чужой, скрипучий, каркающий. – Дай-ка ключ от мотоцикла.

– Ключ? – недоуменно переспросил Игорь. – Что это ты надумал?

– За папиросами съезжу.

– Так есть же у тебя!

– Мало. – Иван с трудом глотнул. – Не хватит до вечера.

– Там ключ. – Игорь пожал плечами. – В мотоцикле.

– Я быстро, – Иван уже шагал к обрыву, на ходу застегивая комбинезон.

– Водить-то умеешь? – крикнул вдогонку Игорь.

– Умею, не беспокойся, – заверил Иван. "Только бы не догадался, – стучало в висках. – Только бы не помешал".

Мотор завелся с первой попытки. Иван поудобнее устроился на седле и медленно выжал сцепление. Сделал круг по пыльному плато, приноравливаясь к незнакомой машине, подкатил к краю обрыва и сбросил газ. Мотор почти неслышно заурчал на холостых оборотах.

Море было великолепно. Море сверкало тысячами солнечных блесток, ласково набегало на золотистую песчаную отмель, и небо над ним было потрясающей голубизны, и весь этот залитый солнцем волнующе незнакомый мир был прекрасен, таил в себе радость бесконечных открытий, и страшно не хотелось уходить из него в неизвестность. Но уходить надо было, потому что это единственная, пусть призрачная надежда спасти Мишку Курбатова и помочь его сыну обрести уверенность в собственных силах.

Он приложил к губам сложенные рупором ладони и крикнул:

– И-иго-орь!

Игорь оглянулся и помахал рукой.

– Жди вестей от отца-а-а! – донеслось с обрыва.

– Что-о?

– Жив твой отец! Вернется!

"Рехнулся он, что ли?"

– О чем ты?

– О Мадьяре Курбатове! – Человек над обрывом взмахнул рукой, словно прощаясь. – Жди со дня на день! Прощай!

Взревел мотор и, подняв белесое облачко пыли, мотоцикл пропал из виду.

– Ничего не пойму, – пробормотал Игорь, прислушиваясь к затихающему вдали гулу мотора. – Странный парнишка. Знает откуда-то, как отца звали...

Он вдруг насторожился. Мотоцикл явно возвращался обратно. Мотор ревел на полную мощь.

"Что он задумал? – холодея от недоброго предчувствия, подумал Игорь. – Что он делает? – То была уже не мысль – безмолвный душераздирающий крик. Мотоцикл кометой взметнулся над обрывом и, описав плавную дугу, с грохотом ударился о песок.

Несколько часов спустя, усталый и вконец растерянный, Игорь вернулся к домику, достал из сумки флягу, напился и вылил остатки воды на потное, в грязных потеках лицо. Не вытираясь, долго смотрел туда, где темнели на песке останки разбитого мотоцикла.

Клонилось к закату солнце. С моря дул прохладный, ласковый ветер. Ворковали, набегая на песок, волны. И все, что произошло на этом берегу, никак не вписывалось в мирный, голубоватый покой рождающегося вечера.

– Кто это был? – вслух подумал Игорь. – Куда исчез? Я весь берег обшарил, вагончик, обрыв... Ни живого ни мертвого. Одни следы... А может, и в самом деле не было никого?..

Он обернулся и вздрогнул: на перилах веранды лежала початая пачка папирос "Пушки". Папирос, которые вот уже лет двадцать, как перестали выпускать табачные фабрики.

На этот раз Руперт не подвел. Все было, как тогда: солнечное осеннее утро, луг с пожухлой от ночного морозца травой, домик у самой кромки багряного леса, "додж 34", нетерпеливо пофыркивающий мотором и трое попутчиков – молоденькие лейтенанты-пехотинпы.

– Спасибо, ребята! – Иван пожал руку всем троим и шоферу. – Дальше я сам сориентируюсь. Счастливо!

Помахал рукой вслед "доджу", повернулся и зашагал через луг к домику, мысленно представляя себе встречу с Мишкой Курбатовым. Как тот, узнав его, выдохнет шепотом "Ванька?! Жив, бродяга! Вернулся!!" И он расскажет Мишке то, чего не мог рассказать прошлый раз: что родился у него сын, и что глаза у Игорька точь-в-точь как у Кати.

А дальше все пойдет, как уже было однажды: вылеты в одной паре, до того самого дня, когда они полетят в разных парах и встретятся с реактивными "мессерами"...

Шагал, вздыхая всей грудью тонкий аромат прихваченной морозцем листвы, и на душе было легко и– радостно. Шел, зная, чем грозит ему тот, пока еще далекий бой с "мессерами", и твердо веря, что теперь уже никакие силы не помешают ему сбить этот проклятый "мессер".