Текст книги "Похмельная книга"

Автор книги: Николай Фохт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 12. ДЯДЯ ВАСЯ И ЛОСЬ

Настроение: элегическое. – Время: разгар отпуска. – Место: деревня Доброе. – Поле з ные сведения: почему земля не круглая; что пить, если нет селезенки; почему снижаются надои в хозяйствах Нечерноземья; как правильно охотиться на лосей.

Давно хотелось далеко зайти. Воспользоваться остатками имиджа, собрать котомки, сплести лапотки, крынки наполнить свежескисшим молоком, нарезать сала, наварить яиц и погулять по дорогам, поночевать в землянках и траншеях незабываемой Родины. Жить надо в согласии с природой, с животными, рыбами, птицами. В минуты подобных просветлений выглядываешь в окно и наметанным взглядом прикидываешь путь, на котором цель оправдывает средства, пыль изпод копыт забивается в ноздри горячим кахетинским скакунам и слышна песня селянок, что хваткими пальчиками своими жнут и сеют, жнут и сеют и снова, в основном, жнут… Слава Богу, есть на свете место, где сладко подвыпивший Василий Алексеевич, дядя Вася, всегда рад предоставить сыроватую, пропитанную лунным светом и духом невычищенной из голландки золы комнатку за согласную стоимость и приятное общество. Жизнь Василия Алексеевича сложилась отлично, моя – удачно, поэтому нам есть о чем поговорить. Чем хорош дядя Вася, так это сочувственным отношением к желанию городского жителя провести несколько дней на воздухе. Еще он подкупает отрицанием гелиоцентрической системы Коперника. Рано утром, когда еще и солнцато нет на горизонте, Василий выкатывается на приступку и занимает исходное положение. День течет, а дядя Вася сидит на своем месте, наблюдает суету уверенных в крутости Земли соседей, с птолемеевской четкостью посылает на фиг Сашку Воинова, сочетающего в родном Василию Алексеевичу селе Доброе обязанности участкового и гаишника – посылает именно за эту мальчишескую всеядность. Нет чтобы подняться и задать поросятам, нет чтобы поспекулировать колхозным бензином – дядя Вася несет крест наблюдателя бодро, с полной ответственностью. Что пьет Василий Алексеевич? Василий Алексеевич пьет, к сожалению, портвейн. К сожалению, потому что врожденный цирроз печени, четыре камня в правой и один, но большой, в левой почках, неправильная, с моей точки зрения, работа желчного пузыря, утерянная однажды, сразу после проводов в армию будущего сценариста Романа селезенка не позволяют мне присоединиться. Поэтому снисходительно, как по лодыжке бывшей, но иногда заглядывающей жены Алевтины, Василий похлопывает привезенную из Москвы литровую «Кремлевку». Мы дожидаемся «темна»: захватив десяток донок и вершу, спускаемся к реке Воре, триста метров по берегу, и располагаемся в природном амфитеатре. Рыба, припасенная для наживки, запекается в глине, сверху бросается картошка, которую Алевтина расхваливала как только что выкопанную в собственном огороде. «Знаешь ли ты, почему снизились в нашем совхозе надои?» – бесхитростно обозначает преамбулу ночного проблемного разговора Василий. «Видишь по правую руку брод? Когда Пашкаблаженный гонит вечером стадо с Барского луга, коровыдуры останавливаются напиться. А вымя у них до воды свисает, молока нагуляли будь здоров. Что думаешь, местато у нас рыбные, ну и как по расписанию к броду подплывают сомы да налимы и давай за титьки коров дергать, молоко дармовое сосать! Скотина орет, Пашка уже в хлам, кнут еле за собой волочит. Ну и приходят в стойло ополовиненные кормилицы. Я, кстати, сам додумался, сам эксперимент койкакой ставил». «А лосей ты у нас промышлял? Нуу, Колян, это песня про трех танкистов. Лось, он ведь как, он об осину любит спину чесать. И следи за мыслью, еще одна особенность: если лось завалится, он сам встать не может – беспомощен! Ну и чего я придумал, наблюдая: осины, помеченные сохатым, подпиливаю и таюсь рядышком. Лосьидиот спину начинает тереть, облокачивается всей тушей, ствол трык! – животное упало, встать не может. Тут подхожу я – делай, что хочешь, с обитателем лесов. Бля, два часа пытался одного на ноги поставить. Он, сука, оказался лосихой – вредной и голосистой. Когда убегала, чуть в лобешник копытом не засадила, падла неблагодарная».

Рис. 14

Участник соревнования по метанию полных чаш.

А что я могу рассказать дяде Васе? Молча сижу, набираюсь, чего положено. Ночь проходит, как жизнь: медленно, неукротимо. На наших глазах из земли вырастают грибы, наливается в предчувствии близких морозов рябина. Шумят травы, шелестит под землей крот, течет в подземных жилах ключевая вода, которая может спасти от утреннего разочарования. Василий Алексеевич с сожалением смотрит на занимающуюся зарю, идет к реке, умывается и затягивает свою любимую песню: «Аааааааа!!!». Это значит, что лето скоро кончится и дорога позовет обратно, в город, в бабье лето, где нет ни лосей, ни сомов. Алевтина тем временем разогрела кислых щей и, привалившись к косяку, лукаво щурится на появившееся изза пригорка изображение дяди Васи.

Глава 13. ВАШЕ СЛОВО, ТОВАРИЩ АУСТЕР!

Настроение: нехорошие предчувствия. – Время: бабье лето. – Место: у Белого дома, Ро с сия. – Полезные сведения: как уберечься от пули; что сделать, чтобы пить и не пьянеть; что делать, чтобы отрезветь за несколько секунд; о том, надо ли это делать.

«Откуда берется пыль и куда деваются деньги» – прямой вопрос одной подружки раз и навсегда оставил меня в рядах агностиков, разучил биться над решением неразрешимых задач. Счастье жить в необъясненном мире, принимать «как есть» плохие дороги, сработанный еще рабами водопровод с водопроводчиками, государство с бандитами по обе стороны дается не сразу, но если дается, то держишься за него, кичишься обладанием, чувствуешь себя совершенно свободным от необходимости достаточного. Раз в году счастье это усугубляет необъяснимая пора – модель загробной жизни, где есть покой и воля – бабье лето.

Сумасшедшими шагами, под пулями и заинтересованными взглядами незнакомок меряешь преображенное пространство города, деревни, любого родного края, где бывает это, как пел Джо Дассен, индианское время года. Прощаешь журавлям, которых не на шутку испугал грассирующий говорок Калашникова, их нештатный перелет в направлении вечного лета, прочь от вечнозеленых елок. Кутаешься в кашне, не скупишься на сто граммов коньяку, высаживаешься на бульваре – наблюдать, щуриться на солнце, слабоумно улыбаться собственным нехитрым мыслям и – жить на всю катушку. Не заменить это зрелище в период возвращения домой никаким штурмом унд дрангом, никаким визовым режимом и повышением стоимости проезда. Пир во время пирровых побед перестал уже вызывать похмелье и изжогу у населения. Кровью в часы «событий» лился портвейн, два стакана водки любого розлива делали субъектов неуязвимыми, а три просто выключали из игры. «Налей защитнику обороны!» – неслось из открытых по случаю очередного конца света шинков. Люди падали не от пуль, но от пуль не шарахались. Гульба, одним словом, шла серьезная.

Рис. 15

«День четвертый». Гравюра неизвестного. Ученые подсчитали, что средний запой продолжается 4,3 суток.

Внезапно встала во весь опор юношеская проблема вытрезвления собственными силами. Разные пробовали методы – от болевого шока до ныряния в реки и озера, а также внутренние моря. Искусство стать трезвым – это техника, ремесло, а иногда и мастерство. Вроде пьяныйпьяный, только что падал на четвереньки и молчал, а вдруг разогнулся в нужную минуту, отмел наметившуюся иронию в свой адрес и в доказательство боеспособности поймал за кожанку проезжавшего мимо рокера. Вот тогда и доступными станут уважение товарищей, обожание участниц, благосклонность мифотворцев. Для актов вытрезвления я не стал бы рекомендовать эксплуатацию силы воли. С недоверием отношусь к хвастливым заявлениям «пью и не пьянею», «умею пить». Хотя и это иногда может пригодиться – в экстренных случаях: во время дипломатического приема, трех и более деловых встреч с употреблением алкоголя, другой шпионской деятельности. Есть народные рецепты. Например, съедание перед началом праздника куска сала или выпивание столовой ложки подсолнечного масла, а также заглатывание сырого яйца. Неудобство метода состоит в том, что время от времени надо отлучаться с приема, чтобы банально и искусственно поблевать – пока алкоголь не разъест образованный предохранительными мерами защитный слой на стенках желудка. Есть рецепт, который позволяет обойтись без неприятной физиологической гимнастики: надо опрокинуть стопку, в которой смешаны пополам растительное масло и красное вино, а также щепотка перца. Пей, гуляй – ничто не проймет!

Ну а если случилось, если некому проводить в глухую ночь, если существует риск оказаться в государственном вытрезвителе, что травмирует прежде всего морально? В свое время был способ: заваривался крепчайший кофе, где вместо воды использовалась, естественно (что от алкашей ждать!), водка. Эффект протрезвления был безусловный. Позже, став опытней, узнал, что подобные адские смеси носят имя «аустер» и что существует ряд настоящих рецептов.

Широкую рюмку необходимо полоснуть несколькими каплями растительного масла так, чтобы на внутренней стенке осталась тонкая масляная пленка. Выпустить в рюмку один сырой яичный желток, добавить столовую ложку джина и посыпать все это дело черным и красным, но обязательно молотым перцем. Пить одним глотком прямо перед выходом из помещения, где угораздило.

Или: так же капнуть подсолнечного маслица, разместить в рюмке две чайные ложки острого томатного соуса и один все такой же сырой яичный желток, посыпать солью и обоими перцами, добавив десертную ложку перцовки и пару капель лимонного сока. Выпил – и уже в состоянии попрощаться, если осталось с кем.

Или аустер «Зверский»: такая же промасленная рюмка, в нее вливается пятьдесят граммов водки, выпускается один желток, добавляется щепотка соли и по трети чайной ложки красного и черного перца, пьется не чокаясь. Резко отрезвев, вы наверняка увидите перед собой пьяные лица собутыльников, краем глаза заметите, что девушка, с которой вы пришли, целуется с хозяином квартиры, воспользовавшись вашей отлучкой в никуда, чай выкипел, а метро закрыто. Советую вытащить утаенную бутылку портвейна и под невидящим взглядом компании, изображающей внимательное сидение за столом и ведение разговора, хлобыстнуть пару стаканов. Чего, собственно, трезветьто: бабье лето закончено, урожай убран, кандидаты сбиваются в тучные стада – до заклания есть еще паратройка лет. И после третьего стакана можно уходить – здесь уже ничего интересного не будет.

Глава 14. КОМАТОЗНИКИ

Настроение: эротическое. – Время: глубокое лето. – Место: пляж и т. п. – Полезные св е дения: кто такой Йоб ван дер Гуй; кто такие нудисты; где стреляли в Ленина; где жили Тарковский и Вознесенский.

Июль – самое удобное время для разоблачений. Пусть низкая облачность, пусть дождь и тополиный пух – люди скидывают прикипевшие одежды, распахивают объятия набухшему асфальту, славят красоту открывшегося взору тела. Устоять трудно, но если устоишь, в награду получишь небо в ЛСД, робкое дыхание приближающейся бури.

Сквозь заскорузлые пальцы нужды, побитые крупной молью белые халаты человеческого достоинства просачиваются в атмосферу искусство и наука. Наука побеждает предрассудки, заставляет население верить в вольфрамовую дугу, в аспектмодификатор, отвергать фреоновые дезодоранты. Искусство же, как всегда, проковыривает дырочку в теплом шерстяном занавесе и дает возможность насладиться созерцанием открывшихся бездн и звезд. Дробненький голландский фотограф Йоб ван дер Гуй отчитался перед народом, скомпенсировал долг искусства. Вернисаж получился: Вагина, Вульва, Кут – как только ласково не называли предмет и объект экспозиции. Прекрасные, а главное, цветные и чернобелые фотографии ласковых женских гениталий были любовно помещены в рамочки и взяты под стекло. Рядом с явными произведениями фотоискусства толпились обладательницы изображения. Редкий японец не поддался искушению заснять помолодевшую от повышенного внимания модель на фоне дагерротипа ее же прелестей. Русская коллекция Йоба переливалась цветами, пиво лилось из банок, ценители требовали музыки и танцев. Искусство наливалось соками на глазах. Набухшие почки превращались в цветы, цветы в плоды, плоды с характерным звуком отрывались от плодоножек и, стукнувшись о паркетный пол галереи, закатывались в углы подсознания.

Нудисты вытеснили традиционалистов практически со всех диких пляжей Серебряного бора. Закомплексованные в плавки и купальники бедные люди прячутся в высоких травах. Гордо, страусами и тиранозаврами, разгуливают раскрепощенные нудисты. Рассеянный, безумный взгляд выдает состоявшееся слияние с полудикой природой.

И хочется крикнуть идущей навстречу голой девчонке: оденься, милая. Я дам тебе пальто, ты укутаешься в него, и мы пойдем в город. Мне не нужна твоя нагота, я знаю строение тела, я сбегал с уроков химии на лекции второго курса медицинского училища, где подробно разбирались человеческий скелет и причитающаяся ему анатомия. С закрытыми глазами найду я твое среднее ухо, малую берцовую кость, твои трогательные подплечики. Но я хочу тайны и чистоты. Зайдем по дороге в Ле Монти: возьмем пару туфель, сумочку, поясок – чем мы хуже? Не стыдись – оденься во все самое лучшее, повяжи платок, натяни перчатки из лучшего друга человека—лайки, лайкра будет переливаться на спелых икроножных мышцах в такт походке, мы спустимся К Трехгорке: там ночь на Ивана Купалу в самом разгаре. Девушки гадают огнем, ждут цветения папоротника. Под мелодичные звуки техно и нам впору поддаться психоделике – открыть кингстоны, смешать виски с колой, затянуться и откинуться.

Мы навестим место рождения. Здесь я падал в подвалы, здесь постигал уроки, до сих пор в ушах стоит звук выстрела: это у ворот завода Михельсона в очередной раз пытаются дострелить Ильича. Серпуховка, Щипок – не стерлись еще следы от ботинок на гуттаперче Тарковского и Вознесенского. Наконец решаюсь спросить: кто ты? Я актриса. Ну это понятно, а кто ты? «Я крупье. Давай потанцуем, давай поиграем на рулетке, поставим на кон, сорвем банк, улетим в Южное Бутово, затеряемся в газовых факелах. Факелы и еще раз факелы – далеко ли до греха. Недалеко, всего двадцать километров, 15 долларов на такси – говна пирога.

Тим я сброшу свое серебристое платьице и буду если и не твоей, то и не чужой». Опять стриптиз: рука тянется к «Распутину», берет за горлышко, опрокидывает и опустошает. Где спрятаться: сумерки переходят в рассвет, черное время суток беззастенчиво растворилось. Зачем не принял такой, как есть, зачем потребовал невозможного, зачем открыл гамбургский счет? Июль, девушки млеют. Стекает с них последняя одежда, последняя надежда ни высокие отношения умирает, не приходя в сознание. По улице Павла Андреева движется колонна коматозников: нудисты и крупье, недоучившиеся машинистки и перезрелые инженеры. Всем им хочется разоблачений, стриптиза, свободного пляжа, ночного времени года. Они берут напрокат простыни в баннопрачечном комбинате № 2 и поднимаются в гору. Если взять бинокль и присмотреться, можно заметить, как дышит белыми жабрами гора, как медленно скатывается с вершины сладкий вздох. Июль удовлетворен, июль закрывает глаза и засыпает среди бела дня.

Глава 15.ПОД СЕНЬЮ НЕУМЕЛОГО ГОЛЛАНДЦА

Нестроение: не эротическое. – Время: сезон охоты на уток. – Место: опустевшие к у рорты, кабинеты, мужские клубы, галереи. – Полезные сведения: когда гон у перепелок; ужасная правда про джин с тоником; как восстановить историческую справедливость по отношению к Крыму; где хранить пульт дистанционного управления самым главным.

Где же вы раньше были? Когда еще горели глаза, когда брала за живое песня про» не ветер да не вечер»… и не хотелось спать после первой рюмки аперитива «Цезарь». Когда чартерные рейсы бороздили направления между Москвой и Адлером, неся на бортах воспаленных пассажиров, нас, стремящихся войти в море, лечь на острую гальку, выпить все запасы «Лыхны» в окрестностях Пицунды. Я помню, как просыпался от дикого крика птиц. «Чайки?» – спрашивал я у мужчинысоседа, который, натягивал тренировочный костюм, подворачивал ботфорты и теребил патронник своего трофейного Калашникова. «Утки?» – я брал вторую и последнюю попытку, намекая на сентябрь. «Перепела, гон у них, будем сбивать», – упрекал последний герой громко выбегая в просторы курортного полуострова. И были перепела с перепелками, девушки равнодушно обгрызали косточки, сплевывали дробь. Сколько загублено птиц, сколько зверей, расставшись со своими берлогами, оказались на мушке, под дулом пистолета «Магнум» вынуждены были становиться добычей, превращаться в шкуры, бивни, рога И копыта. Каждый день, где бы мы ни находились, под рукой была полная обойма, готовая дать отпор захватчику, защитить ближнего, произвести салют в честь работников торговли, сельских тружеников, учащихся ПТУ и учебного заведения имени Патриса Лумумбы. Где же были вы, когда глаза горели у нас, когда весна била через край в каждой точке распития спиртных напитков, на каждой концертной площадке, где звучали тревожные песни и бился в бессильной жажде рассказать чтото о мире и о себе Бог весть откуда взявшийся степ. Вы смотрели в сторону бездуховных, но материально обеспеченных горизонтов, строили замки на песке, в то время когда мы шли по Бульварному кольцу, не зная, как из него выбраться. А теперь кусаете локти, когда мы перешли на блюзовые аранжировки и безалкогольное пиво «Бавария». Нас трудно сегодня распалить, трудно завлечь перспективами безумствующей весны, сиреневого мая, черемухового июня.

Рис. 16

Оказание первой медицинской помощи пьянице, попавшему в беду. На схеме показано направление равномерных поглаживаний после укладки бинтов.

Перед глазами движутся строго по списку, в порядке живой очереди пожелавшие. Вот девочка: она не знает о переменах в настроении, поэтому привычно хочет распалить меня своим коронным прыжком флопсбери в два с половиной оборота и комбинацией из тройного тулупа, двойного акселя и порции джина «Лондон» с тоником «Тоник». Но мудрый взгляд замечает погрешности в исполнении несложных этих прыжков, а мозг, обогащенный новыми знаниями, напоминает, что, по последним исследованиям, джинтоник – это напиток педерастов, хотя жаль. Теряем напитки.

Вот чужая женщина пытается спровоцировать интимные поступки, томно заглядывая в глаза, намекая на пышные формы и возможность провести вместе не только субботу, но и половину воскресенья, потому что во второй половине выходного у нее кончается творческий запой и она уходит в ванную комнату дожидаться трезвого утра. Что можно сказать на это? Выставка современной живописи на антресолях Дома художника значительно ярче, тем более что на выходные намечен спиритический сеанс со школьными друзьями и несколько партий на бильярде в «Ракушке» – под сенью камина на продажу (шесть тысяч баксов) и пары полотен голландской школы в исполнении довольно посредственных учеников.

Третья шлет письма, в которых имеются описания эротических снов, действий и приглашение приехать в Киев до очередного повышения цен на бензин. Раньше без раздумий уже забронированы были бы билеты на поезд: обменены купоны, куплены недостающие продукты от старшего брата младшей сестре. И дорога в купейном вагоне никак не сказалась бы на исполнении замыслов простодушной хохлушки: слово в слово, дело за делом ее эпистолярные эскизы обрели бы плоть, криками наполнился бы ночной Крещатик или что там у них еще есть ночного? Но, прочитав в прессе о провокациях на Черноморском флоте, узнав от коллег про шаги, предпринимаемые официальным Киевом против Крыма, решительно рву надежды подруги по переписке, беру в руки Ключевского, чтобы восстановить в душе историческую справедливость.

Я смотрю на раздевающуюся на телеэкране женщину. Что, думаю, доигрались, Хотите теперь обратно вернуть наше доверие, заручиться поддержкой? Но планы изменились! Мы снаряжены бипером, у нас в руках радиотелефон, во рту кристально чистая водка, на ногах водные лыжи – онито и несут нас в горячие точки планеты, на межбанковские конференции, в Канны. Мы оттягиваемся в глуши, на даче в Переделкине недалеко от пульмонологического санатория, рядом с кладбищем, где лежит Пастернак. Мы теперь любим природу, не стреляем в белых лебедей, собираем шишки и делаем гербарий. Иногда, конечно, запираются двери, выгоняется кухарка Света, достаются милые сердцу консервы и открывается празднование юбилея Игорька. Песня про ноздри, стих про птицу: и встает перед глазами брошеная навеки молодость, наливаются кровью И слезами близорукие глаза, хрустят граненые стаканы. Будь счастлив, Игорек, мы еще съездим в Загорск, еще попродаем в таллинском аэропорту презервативы, чтобы заработать денег на скромный завтрак, еще остановим поезд метро посреди Праги, пообещав ропщущим чехам ввести танки в их восточноевропейский Париж. Все еще будет – может быть… А теперь надо позвать Светку, чтобы убрала со стола, вытерла слезы и сварила кофе. Мы теперь другие: мудрые, познавшие смысл жизни. Поэтому редкая эрекция доживет до середины дня – книги, картины, мультфильмы, вот что доставляет радость, выводит из печали, заставляет подметать пол и чистить зубы. Если ктонибудь думает, что дело свое мы кончили навсегда – будет тот посрамлен. Ведутся переговоры с профессором Вишневским, что вставит он несколько импортных датчиков в нужные части тела, обеспечив тем самым управление мужскими качествами. В любое время суток с помощью прибора, напоминающего пульт дистанционного управления, можно будет обеспечить стопроцентную готовность к обмену генной информацией любой продолжительности. Но пульт этот храниться будет подальше от женских рук: в кабинете, где на стене Брейгельмладший, в столе незаконченная рукопись о последних днях Набокова, в баре – бурбон. Такто надежнее…