Текст книги "Фатальная миссия (СИ)"

Автор книги: Николай Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

  "А ты-то, "Хасан", давно в зеркало смотрелся? – ментально осклабились подельники.

  – Удивительно ловко у вас все получается, – заметила Катя. – И возле Адена и теперь...

  – Очень профессионально, – поддакнул Андрей, выразительно посмотрев в глаза Хасану. Но тот лишь пожал плечами и крикнул своим по-арабски:

  – Погранцы вас заметили?

  – Слава аллаху, нет. Им сейчас не до нас, ищут вовсю контрабанду!

  – Пусть Аллах им поможет. А нам пусть пошлет шестиместный седан или шевроле с безъязыким сомалийцем.

  – Я бы и на верблюда согласилась, – вздохнула Катя.

  – Странные все-таки люди нас с тобой спасали, – молвила с досадой Катя, последний раз покрутив головой перед входом в пассажиронакопитель. – Так и не появились, не проводили нас.

  – Да слава богу, – криво усмехнулся Андрей. – Но почему-то мне кажется, что они или кто-то от них вскоре появится у нас, в Москве. Может даже эти "кто-то" летят нашим рейсом.

  – Не может быть! – запротестовала Катя. – Я предпочитаю верить в человеческую отзывчивость. Помогли же нам в этом консульстве с визами и билетами. К тому же среди наших попутчиков нет ни одного араба...

  – Хорошо организованная преступность, Катенька, не признает границ и национальностей, – изрек Андрей банальную истину. – Их сообщниками могут быть люди любой расы, веры и социального положения. Например, вон та пара приличных упитанных французов нас исподтишка оглядела.

  – Вот приметливый негодяй! – ментально возмутился плешивый "француз". – Вычислил нас влет.

  – А для чего ты на них зыркаешь?! – вспенился "француз" сивокудрый. – Давно не видел? Или запал-таки на Катины обводы?

  – Тогда уж не "запал", а "запали"... Или все-таки "запал"? То есть при разделе мне досталось больше чувствительности? Но не обводами она меня пленила, а самоотверженной душой. Так, кажется, называется по-русски человеческая сущность? Хотя и в обводах ее я стал, как ни странно, находить пленительность...

  – Так может, стоило бы подменить не второго француза, а вот этого самого Андрея? И наслаждаться сейчас, а главное, потом Катиным обществом?

  – Ну, не преувеличивай возможности гидран, даже и профессионально обученных. При полной имитации внешности невозможно скопировать характер и знания разумного существа. То-то растерялась бы Катя в обществе этакого "Андрея"...

  – Хм-м, а все-таки жаль... Уж очень она самозабвенна в сексе...

  – Мадам и месье, – обратилась к пассажирам появившаяся на входе в галерею чуть улыбающаяся стюардесса. – Прошу следовать за мной, к самолету. Напоминаю, что мы летим по маршруту Джибути-Каир-Париж. Кто ошибся рейсом, еще не поздно это осознать.

  – Юморная у нас проводница, – вполголоса заметил Андрей. – Пожалуй, с ней в полете мы не соскучимся.

  – Правду говорят, что мужики падки на баб в униформе, – съязвила Катя. – А уж если они фривольны...

  – Что ты, что ты Катенька, – сдал назад кавалер. – Бог с ней, этой униформисткой, сяду у окна и буду обозревать геологические детали пейзажа с высоты в семь тысяч метров...

  – А я, значит, должна всю дорогу грызть ногти или листать журналы на непонятном мне языке?

  – Ну, Катя, будет пикироваться, я прочувствовал глубину своего грехопадения и уже придумал, как развлечь тебя в полете!

  – Надеюсь, не в стиле Эммануэли? – зарделась щеками Катенька.

  – Бог с тобой! Хотя... Нет, нет, я имел в виду совсем другое. Я только что купил в аэропорту книгу тестов, вот и потестируемся.

  – Да-а? – покосилась на него Катя. – Меня как-то уже тестировал одногруппник. Говорит, назови пять птиц, только не раздумывая. Я, дура, выдала: утка, сорока, ворона, журавль и курица. Он мне и растолковал, что дома я – утка, в институте – сорока, в любви – ворона, все думают, что я – журавушка, а на самом деле я – курица...

  – Какой же это тест, Катя, просто шутка такая. В мужском варианте предлагают назвать пять зверей. А по книге я и характер твой тебе определю, и темперамент, и коэффициент интеллектуального развития...

  – О моем темпераменте ты, по-моему, уже имеешь полное представление, а свой ай-кью любая женщина постарается скрыть от посторонних.

  – Ну вот, я уже и посторонний...

  – А быстро они пришли в норму, – одобрил беглецов плешивый Молчун, усаживаясь на обозначенное в похищенном билете место.

  – Что говорит либо о низком уровне их психической организации, либо о высоком уровне самообладания, – продолжил Молчун сивокудрый. – Что вероятнее?

  – Предполагаю, что вероятно сочетание того и другого, но порознь: у Кати – высокое самообладание, а у геолога этого – низкая психоорганизация.

  – Три ха-ха, павиан влюбчивый. Выбрось ее из головы и думай о предателе Ельцине. К нему ведь как-то надо подобраться...

  – Вот ты и думай, евнух несчастный. А я пока подремлю: авось Катенька неглиже приснится...

  Глава шестая

  в которой у стен Кремля возникает небольшой переполох.

  Карл Карлович, старейший московский житель – да что московский, почитай, кремлевский! – был в это декабрьское утро удивлен, разозлен, повержен и унижен. Эти метаморфозы происходили с ним именно в перечисленной последовательности и были настолько из ряда вон, что он просто не мог припомнить, чтобы такое когда-либо случалось в его долгой, очень долгой жизни. "Diese Geschicht ist unmoglich!"– мог бы сказать этот вероятный фольксдойч, однако по-немецки он не говорил. Как, впрочем, и ни на каком человеческом языке, поскольку ему повезло родиться вороном.

  Сперва ничто не предполагало особицы. Чуть забрезжил рассвет, Карл Карлович по стариковской привычке взгромоздился на крону самого возвышенного тополя в Александровском саду, – конечно, в компании с особо приближенными сородичами, а также с караулом из молодых ретивых воронов. Вскоре и на нижних ярусах стали оживать, копошиться, предприимничать прочие его обитатели – но все в рамках давно сложившихся правил и обычаев. Впрочем, не будь догляда со стороны Карлычевой команды... Хотя это уже из области невероятного: догляд всегда был, есть и будет во веки веков. Не в диком лесу живем, в столице!

  Степенное рассуждение Карла Карловича завершилось было привычной зевотой, но вдруг его клюв быстро захлопнулся, а круглые глаза возымели тенденцию стать еще круглее. "Что за наглец мостится на вершину соседнего тополя, почти вровень с вороньей элитой?". Не веря своим глазам, Карл Карлович повращал головой влево-вправо: нет, все, буквально все соседи – и старейшины и охранники – вытаращились на дурную ворону, избравшую такой мучительный способ прощанья со здоровьем, а то и жизнью. Впрочем, через миг охрана ринулась на исполнение долга и жестокую забаву.

  Под градом клювастых ударов дурашка кубарем низринулся сквозь крону, но молодцы не отставали и погнали его вдоль ствола к самой земле, чтобы оттрепать и там – в назидание многочисленным прочим пернатым. Но странное дело: жертва в падении умудрялась как-то цепляться за ветки и веточки и производить противоестественные контрвыпады – не только клювом и когтями, но крыльями и даже кончиками перьев! И выпады эти были столь действенны, что то один, то другой преследователь вдруг сбоил и шарахался в сторону – так что у земли наглеца прижимали лишь три-четыре охранника. А он и здесь не оплошал: вдруг совершил немыслимый вираж и взвился свечой в небо, да не абы куда, а прямо к стайке сановных воронов!

  Старенький Карл Карлович еще хлопал в изумлении глазами, потом снялся было с излюбленной ветки и хотел спланировать в сторону, но тут его настигла неистовая круговерть, в которой наглец по-прежнему был ловчее всех. Карла Карловича тоже закрутило, взвихрило, он вдруг ощутил болезненный тычок и почти бездыханным полетел вниз. Удар о ветку, другую, потом шлепок и – о, счастье! – он оказался в собственном гнезде!

  Переведя дух, вороний предводитель взглянул вверх и обнаружил, что битва все ширится. "Наглец против всей стаи?" – опешил он. Но нет: стало ясно, что к пришлецу явилась подмога – немногочисленная, но столь же расторопная, умелая и жесткая. Увы, сородичам Карла Карловича эти неизвестно откуда взявшиеся вороны оказались не под силу. Поодиночке и группками земляки стали покидать побоище, еще миг – и бегство стало массовым. Небо очистилось, и над кронами сада остались в кружном полете лишь победители в количестве не более двух десятков. "Что же теперь будет?" – хотелось сказать униженному Карлу Карловичу, но... говорить он все-таки не мог.

  Плешивый и какой-то скукоженный Молчун сидел в кресле перед обширным окном верхнеэтажного номера гостиницы «Националь» и смотрел на круженье воронов над Александровским садом. «Ну, вроде местные с нашим присутствием смирились, – осторожно подумал он. – Пора бы героям лететь сюда, на воссоединение со мной, а то вдруг кто-то в номере появится, а я в усохшем виде...». Ментальная связь с обособленцами вблизи Кремля, гнезда резидента, была, конечно, исключена. Здесь и думать-то следовало потаенно и как можно обыденнее, – впрочем, в Школе технике ментомаскировки учили дотошно.

  Словно в подтверждение его опасений дверь в номер внезапно открылась. Молчун как мог напыжился, но поворачиваться не решился, полагая, что это прислуга.

  – Как все-таки неудобно без ментальной связи! – воскликнул вошедший, которым оказался Молчун сивокудрый. И добавил неожиданно: – У меня в номере была сейчас... как это: шлюха? блядь? а-а, вот: путана! С утра!

  – И что, соблазнился? Или франков оторвать от себя пожалел?

  – Да ты что? Ответственный момент, начинаем плести сеть – и совсем ненужная девка...

  – Так уж и совсем? Мы ведь еще вчера о Кате с вожделением думали...

  – Слушай, а ведь и правда есть признаки того, что наше деление прошло не вполне пропорционально.... Наверно, центр сексуальных удовольствий оказался у тебя, плешивого...

  – Так и должно быть! – хохотнул Молчун-2. – По местным поверьям плешивые более сексуальны.

  – В том числе плешивые карлики? Вроде тебя теперешнего?

  – Вот именно! Вспомни: на боте при изучении экстравагантных сторон бытия современных русских Везунчик нарыл инфу, что богатые москвички стремятся заполучить в любовники уродливых карликов...

  – ...у которых почему-то отросли большие члены? Что ж, мы со своими способностями можем, конечно, переплюнуть любого здешнего карлу. Только у русских есть масса полезных поговорок, в том числе: "Сделал дело – гуляй смело". Доходит?

  – Ага. Но у них же есть другие, типа: "Однова живем", "Лови момент", "Куй железный, пока горячий"...

  Неожиданно в дверь постучали.

  – Наверно, та же путана! – свистящим шопотом выдохнул сивокудрый.

  – Так ловим момент или как? – растерялся плешивый.

  Тут дверь приоткрылась и в номер заглянула пригожая, хоть и не первой молодости женщина в униформе, с пылесосным шлангом в руках.

  – Простите, – сконфузилась она. – На двери таблички нет, я и решила, что у вас можно прибраться...

  – Oui, oui – заулыбался плешивый.

  – No, no – брякнул одновременно сивокудрый. – Мы, пардон, немножко занят.

  – Еще раз извините, – попятилась горничная и закрыла дверь.

  – Что ты тут распоряжаешься? – неожиданно для себя взъярился Молчун-2.

  – А ты, я вижу, готов уже прыгнуть на любую фемину, оказавшуюся в пределах досягаемости?

  И оба в раздражении уставились друг на друга.

  – "Надутый Джекил", – вспомнил один из курса английского.

  -"Презренный Хайд", – парировал другой.

  Какой-то шорох со стороны окна отвлек их от ссоры. Они обернулись и увидели "веревку-гусеницу", вползающую одним концом в приоткрытую фрамугу, в то время как другой конец был, видимо, еще на крыше отеля.

  – Вот стану сейчас из карлы нормальным мэном и надеру тебе уши, – едко сообщил плешивый Молчун.

  – Я уже в панике, – дурашливо поник головой Молчун-1 и оба расхохотались.

  К вечеру стало ясно, что возможности наружной разведки Кремля невелики. Время от времени в него заезжали или из него выезжали черные правительственные авто, но кто в них прибыл-убыл, оставалось тайной: высадка и посадка пассажиров производилась, в основном, внутри комплекса кремлевских зданий. Впрочем, основное задание Молчун-"ворон" выполнил, углядев немало щелей под кровлей Сената (в котором располагались, судя по публикациям в прессе, рабочий и представительский кабинеты президента), достаточных для проникновения внутрь под видом воробьев или гусениц.

  – Однако залы в Сенате большие и лучше бы по ним летать, а не ползать, – заметил "сивокудрый"

  – Как комарик из сказки африканского поэта Пушкина? – снасмешничал "плешивый". – Увы, мельче шмеля мы стать не сможем, а он все-таки весьма заметен. А вот не стать ли нам тараканами? И естественными будем и быстрыми...

  – Ха-ха-ха! В Кремле – тараканы! А почему бы и нет? Значит, входим, расползаемся по залам и наблюдаем...

  – И все без ментальной связи... А вдруг случится что-то экстраординарное? Например, нападение, гибель кого-то из нас? Лучше бы узнать сразу...

  – Про некоторых геянских насекомых что-то такое помнится... Вроде оставшиеся в живых всегда знают, где только что погиб их сородич. То ли они ультразвуковой сигнал в момент смерти испускают, то ли наоборот какой-то постоянно действующий радиоимпульс исчезает... Обладают ли таким свойством тараканы?

  – Нам-то что? Достаточно того, что мы действительно можем усовершенствовать некоторые свои фотоэлементы. Пусть при разрушении одни испускают специфический радиоимпульс, а другие их улавливают.

  – Лады. Но придется повозиться...

  Глава седьмая

  в которой Молчун-2 кайфует, Молчун-1 завидует, а Лиля Скворцова, наконец, познает, что такое "французский поцелуй".

  С фотоэлементами экспериментировали долго, но к вечеру автоматическая система оповещения о гибели была отработана. За этими хлопотами Молчуны забыли подзарядиться от Солнца и теперь ощущали явный дискомфорт.

  – Хочется жрать! – вдруг высказался плешивец. – Пойдем в ресторан?

  – Почему в ресторан? – запротестовал сивый. – Безопаснее заказать ужин в номер. И что это еще за "жрать"? В русском курсе такого слова не было.

  – В курсе не было, а в реальном языке есть! – продолжал буреть Молчун-2. – А также "хавать", "лопать", "уминать за обе щеки"! Я вчера погулял по Москве и наслушался. А в ресторан хочу потому, что мне обрыдло наблюдать исключительно твою ряху!

  – Ты что, в самом деле, вообразил себя отличной от меня персоной? – хмыкнул Молчун-1. – Хорошо, посидим промеж людей. В "Националь" пускают, вроде, только приличных... Но сначала попробуем заказать столик по телефону: вдруг все уже разобрано?

  Насыщались они аккуратно, но плотно, изредка переговариваясь на французском. Официант, с удивлением заставивший стол необычных иностранцев обильными блюдами, с еще большим удивлением забирал блюда пустые.

  – Что закажете из спиртных напитков? – напоследок спросил он, по опыту зная, что европейцы предпочитают выпивать после еды. "Ничего" – хотел сказать Молчун-1, но спутник придержал его за локоть:

  – Бурбон, две порции.

  И чуть погодя шепнул двойнику:

  – Пить это не обязательно, но заказать для приличия надо. Мы и так удивили их своим аппетитом. Обмочим губы этим виски, посидим, осмотримся...

  Следуя собственному совету Молчун-2 поднял голову и тотчас наткнулся взглядом на взгляд девушки, сидящей почти напротив, через столик от них. Тотчас он опустил глаза и вдруг отпил из бокала глоток виски. Впечатления и от девушки и от алкоголя оказались ошеломляющими и сходными: опаляющими! Он хлебнул еще – та же жаркая волна! – и храбро поднял веки. Волна жара усилилась, охватила все тело: какие дерзкие внимательные глаза, необычно короткая стрижка, нежная высокая шея, хрупкие плечики над узким станом и под невесомой тканью блузки – промельк полных грудей с внятными сосками!

  – Ты на кого так уставился? – одернул сивый плешивого. – И чего ради хлещешь этот бурбон? Забыл, что предстоит нам ночью?

  – Да, да, – виновато сник Молчун-2 и отставил бокал. Но тут в зале ослабло освещение, и возникли чарующие, плавные звуки музыки... Люди стали покидать столики и попарно – мужчина с женщиной – двигаться в свободный от столиков круг, где, обняв друг друга, принимались неспешно танцевать. Молчун-2 вновь глянул в сторону "того" столика и увидел, что девушка, недовольно сдвинув брови, что-то говорит склонившемуся к ней мужчине. Тот, потоптавшись, отошел, а девушка тотчас обратила лицо в сторону Молчуна. Поймав его взгляд, она небрежно скользнула кистью руки меж своих великолепных грудей (крупные соски обозначились совсем отчетливо!), тронула прическу и качнула глазами и головой в сторону танцплощадки. Молчун-2 поднялся из-за столика и, как зомби, двинулся к чародейке.

  – Ты что задумал?! – обернулся вслед ему Молчун-1, придержал было за полу пиджака, но сразу отпустил, увидев поднявшуюся навстречу двойнику гибкую стильную обольстительницу.

  Тем временем плешивый полноватый "француз" взял кисть красотки, поднял к своим губам и, упоенно глядя в ее глаза, поцеловал, вложив в это новое для него занятие весь жар нерастраченных молодых чувств. Лобзаемая кисть заметно дрогнула, а искусно раскрашенные глаза вдруг утратили дерзкое выражение...

  В этот вечер Лиля Скворцова была не в духе. Еще днем, когда она собиралась на работу и гладила любимую шифоновую блузку цвета спелого лимона (она считала, что в ней особенно хороша, вожделенна для капризных денежных самцов), то нечаянно прижгла утюгом перламутровую пуговку – а запасной в ее шкатулке не оказалось! Вне себя от злости, она примерила одну за другой апельсинную, персиковую, гранатовую, малиновую, яблочно-зеленую блузки (как видим, все ее излюбленные цвета были в плодово-ягодной палитре), но остановилась, возможно в пику себе, на белой – правда ослепительно белой и столь тонкой, что при каждом движении ее дивные тяжелые груди с широкими околососковыми пятнами проглядывали на миг сквозь ткань. «Как все же это вульгарно», – машинально подумала выпускница Инъяза и криво усмехнулась: такая мысль должна быть чуждой многоопытной валютной проститутке.

  Усугубил это настроение "опекун" Глебушка, дежуривший, как всегда, в холле ресторана "Националь", хапанувший героина и теперь выбиравший, кому из своих работниц воткнуть меж ляжек.

  – Лилька! – воскликнул он, принимая ее норковую шубку и пялясь на колыханье полувидимых грудей. – Я тебя люблю! И не так как Платон Сократа, а более, более приземленно! Пойдем-ка со мной...

  И сделал движение в сторону женского туалета, где обычно одаривал "любовью" полностью зависимых от него путан.

  – Отстань, а? Я не в духе сегодня, блузку любимую прожгла, – попыталась разжалобить сутенера Лиля.

  – Любимую? Лимонную что ли? Это у тебя она любимая, а у меня теперь вот эта... – И он, нагло просунув ладони под Лилины локти, властно сжал объемные груди. – Пошли, пошли...

  Холодно ненавидящая весь мир, сотканный из несправедливостей и полный подонков, Лиля сидела у стойки бара, напротив ресторанного зала, тянула через соломину шампань-коблер и слушала информацию от метрдотеля.

  – "Сомов" сегодня нет, Лиля, одни "налимы" да мелочь. Как всегда, полно извращенцев. Черта им в своих странах не сидится, в Москву прут...

  – А вон за тем столиком что за пара толстяков: лысеющий и седой? Тоже "голубые"?

  – Про этих толком не знаю. Французы, в гостинице живут два дня, порознь. К седому с утра Лариска совалась – отшил. Подолгу друг у друга бывают: может и педики...

  – Как-то непохожи они на педиков, деловые больно и умильности во взаимных взглядах нет. К тому же плешивый косится на женщин... Посади-ка меня напротив него.

  – Твое желанье, Лиля, для меня закон. Может, отблагодаришь когда взаимностью?

  – Сволочи вы, мужики... Мало вам денег, еще и взаимность подавай. Сволочи!

  – Какая муха тебя сегодня укусила, Лилечка? Глеб что ли забодал? Хочешь, я шепну кой-кому и его не станет?

  – Ага... А вместо него Степка-бугай под себя возьмет, со всей сворой прихлебателей? Вместо двух раз в месяц каждый день насиловать будут – вот, радость-то... Пусть живет, дядя Федя.

  Плешивый оказался заводным. Как увидел, так и впился глазами. На вид за пятьдесят, но еще очень, очень живой. Пожалуй, даже пылкий. Вот смех... Но тем лучше, за ценой не постоит. Сколько же заломить: пятьсот? Или потянет на семьсот? Надо зацепить его поглубже: зажечь в танце, блеснуть знаньем французского...

  Но когда он подошел, неожиданно взял руку и поцеловал, глядя неотрывно в глаза, Лиля враз смутилась. И вдруг ощутила себя не путаной, а просто эффектной, желанной, юной женщиной. "Я сошла с ума", – смутно брезжило в голове, меж тем как она лопотала что-то по-французски в ответ на учтивое предложение потанцевать. "Это всего лишь пожилой толстяк", – урезонивала она себя, но они уже соприкасались телами в танце, и Лиля чувствовала, как жарок ток его крови, как сильно он ее желает и как пытается сдержать свои чувства в рамках пристойности. "Я – профессионалка", – механически вторила она, а самой становилось все вольготнее, все трепетнее в его руках, оказавшимися и теплыми и твердыми и настойчивыми. Все больше она льнула к его груди, сплетала с его ногами свои.... Внезапно он легко провел пальцами вдоль ее позвоночника, и сладкое томленье пробежало вслед за ними от лопаток к копчику. Лиля окончательно сдалась и, закинув руки на шею французу, втиснула в него свои фронтальные прелести: губы, перси, лоно...

  Танец закончился, но они и не думали расставаться. Он оперся спиной о колонну, а она повисла на его плечах, млела на груди. Потом был новый танец, еще и еще... Оба возбудились до крайности, но Лиля как дура, как в студенчестве ждала мужской инициативы.

  – Лилька, ты что? – шепнула, походя Женька. – Клиент давно созрел...

  Шелест был, а не шопот, только француз услышал и к тому же понял смысл.

  – Вы профессионалка? – спросил он обрадованно. – В таком случае прошу Вас, пойдемте ко мне в номер. Мне так хочется Вас любить! И не беспокойтесь, я хорошо заплачу...

  Слезы вдруг брызнули из Лилиных глаз: ей стало стыдно, стыдно, стыдно!

  – Я Вас умоляю, – с жаром продолжал удивительный клиент. – Мне показалось, что Ваш статус позволяет миновать условности. Ведь я не могу обещать Вам ничего, кроме денег... Никакого совместного будущего. Только немного любви...

  И он понурился.

  – Боже мой, да конечно! – горячо вырвалось у Лили. – Что угодно, только не говорите мне про деньги!

  В номере у Пьера (так он назвался) Лиля по заведенному ритуалу прошла под душ. Вдруг вспомнив про Глебову «любовь», встала как вкопанная, в сильном сомнении и ощущении своей нечистоты. Стиснув зубы, превозмогла, лишь отмывалась с особым тщанием. Однако проклятый сутенер лез на передний план, и от Лилиного подъема чувств не осталось в итоге и следа.

  Она тихо вышла из ванной в загодя припасенных эфемерных трусиках и топике, увидела лысого толстяка в халате, разобранную постель под ночником и покорно улыбнулась. Пьер встревоженно моргнул, но ничего не сказав, прошел в свою очередь в ванную, мимоходом легко сжав ей локоть.

  "Он милый, – подумала Лиля без энтузиазма, ложась под одеяло. – А также чистоплотный и доверчивый". Увы, многие хваленые европейцы не решались оставлять русских путан наедине со своим гардеробом, пренебрегая и личной сангигиеной. И пахло от них так же, как от отечественных лохов...

  Пьер мылся минут десять. Тоже своего рода рекорд: обычно мужикам хватало две-три. Когда он вышел, Лиля слегка удивилась: то ли ростом миленок стал повыше, то ли в талии поубавился? Глаза его мерцали и во всем облике сквозил трепет предвкушения. "Все-таки есть в нем магнетизм", – с удовольствием подумала Лиля, и робкая теплая волна родилась в ее тазовой области, неспешно пробуждая в родном организме ощущение счастья...

  Тем временем претендент погасил ночник и оказался нагим рядом. Тотчас его теплые ладони скользнули под топик и ласково огладили мягкие Лилины груди. Их крупные соски враз отвердели. "Вот как, – удивилась бывалая девушка, – одним движением завел!".

  – Как соответствует тебе имя! – зашептал страстно чужестранный умелец, а его ладони уже спускались к талии, ягодицам, бедрам, везде встречая чувственный отклик. – Твой хрупкий стан как стебель лилии, полные груди как ее бутоны, губы нежные подобны лилейным лепесткам, а бедра – той луковке, из которой растет этот дивный цветок...

  "Улет! – разулыбалась восхищенная и вновь готовая на любовные подвиги вакханка. – Странно лишь, почему француз так легко владеет русским. И еще: изгладил меня всю обеими ладонями, а чем он держится на весу-то?"

  Но тут в ее влажный рот мягко всосались полные губы Пьера, а в освобожденную от трусиков промежность вползло нечто необыкновенно ласковое, и Лиля потеряла интерес ко всему, что не касалось ее все более сладостных чувственных ощущений.

  Глава восьмая

  в которой Молчуны испытывают ужас и пускаются в бега.

  – Целые сутки! – обрушился Молчун-1 на Молчуна-2 во второй половине другого дня. – Целые сутки потеряны. Мы уже могли иметь необходимую информацию, но кому-то нестерпимо захотелось почесать елдак! И ведь обещал закруглиться к полуночи, а провозился до утра! А потом, конечно, завалился спать, силы восстанавливать... Как оно вообще-то, стоило того?

  – Улет! – повторил Молчун-2 излюбленное словцо Скворцовой Лили. И добавил другое: – Полный атас!

  – Н-да? – завистливо скривился Молчун-1. – Нечленораздельно, но выразительно.

  – Ну, хочешь, мы с тобой на пару минут воссоединимся, и все мои впечатления станут твоими тоже?

  Молчун-1 на мгновение заколебался, но все же отрицательно мотнул головой.

  – Я сам себе найду фемину: роскошную, метра под два ростом, и тогда ты мне будешь завидовать! Но после, после дела!

  Молчун-2 глянул на "брата" с насмешливым снисхождением, но от комментария воздержался.

  Поздней ночью на крышу Сената стайками там и тут стали взлетать воробьи. И тотчас проникать через невидимые снизу щели в его чердачные помещения. Однако если бы сторонний наблюдатель заметил странное птичье паломничество и поднялся на чердак, то никаких воробьев он бы там, как ни крутился, не нашел. Зато этот натуралист мог приметить спускающихся по лестницам очень прытких тараканов – тоже для дворца явление неординарно! Но не было, вроде, в Сенате таких наблюдателей, и все его комнаты и залы заполняли пустота, тишина и темнота – лишь снаружи в них проникало косвенное сияние фасадных прожекторов. Так что все шло для мини-Молчунов по задуманному плану.

  Вдруг их модифицированные сенсоры уловили отчаянный импульс из восточной половины дворца – сигнал о гибели! И почти тотчас оттуда же второй, третий... А еще они явственно зафиксировали чужие ментальные переговоры:

  – Здесь какие-то тараканы...

  – Тараканы?

  – Что за "тараканы"?

  – Откуда здесь взяться тараканам?

  – У меня тоже появились тараканы...

  – А я уже пару схарчил! Что-то не пахнут они тараканами!

  Ужас обуял Молчунов. Они тотчас остановились (кто докуда добрался) и, в соответствии с заранее обговоренным вариантом, стали в темпе видоизменяться: кто в подобие древесного среза на паркете, кто под завиток на шпалере, а кто просто юркнул за эту шпалеру или под плинтус. И все до судорог давили в себе соблазн сопереживания и ментального обмена. Многие же увидели, наконец, своих губителей: темные стремительные комки, быстрый промельк крыльев и писк ультразвука... Летучие мыши! Впрочем, не мыши, конечно, а мини-Лоси, ночные стражи Кремля и персоны резидента!

  – А у меня нет тараканов...

  – У меня тоже исчезли.

  – Да были же, точно говорю!

  – Что-то здесь не то... Может, наши пожаловали?

  – Это гидране что ли "наши"? Попадись к ним в лапы и сразу амба!

  – Пусть они боятся нам попасться: это Гея! Это Россия, где я пока главный!

  – Не я, а мы! Разъякался...

  – Да мы, мы, разве я против...

  – Тихо! Если это "наши", мы должны слышать их мыслеобмен.

  – Должны, но, вроде, не слышим.

  – Значит, это не "наши".

  – Это может значить, что они затаились.

  – Тогда это точно спецы по мою душу явились!

  – Наши души, наши, сколько можно повторять!

  – Если это спецы, то они уже не тараканы...

  – Хватит болтать, искать надо!

  – А мы что делаем?

  И носятся, носятся в сумраке залов крылатые твари, щупают чуткими сонарами давно знакомые поверхности, вот-вот наткнутся на распластанных Молчунов. Но видно очень уж сусальными те стали, не берет их мышиный локатор... И как назло, так сдвинуться с места хочется! Но нельзя, засекут! Впрочем, помещений во дворце много, а стражей всего с десяток. Значит, стоит лишь дождаться их вылета – и можешь менять место дислокации, облик, можешь даже вновь стать бегучим "тараканом" и с оглядкой ретироваться, отступать, мчаться к спасительному чердачному выходу. До которого, впрочем, еще ой как далеко!

  Утро следующего дня Молчуны встретили в гробовом молчании. Их замечательный план заиметь глаза и уши в резиденции ренегата, подобраться к нему вплотную, улучив момент, обратить без свидетелей в беспамятство, вывезти и спрятать в укромном месте, а затем через эмиссаров в других странах организовать транспортацию тушки на Гидру – так вот, этот классический план потерпел крах. Проведенное по горячим впечатлениям обсуждение дальнейших ходов таковых не выявило. Решено было остыть и генерировать новые идеи в особицу, по своим номерам, следуя очередной русской поговорке: ум хорошо, а два лучше. Но и эта тактическая уловка не сработала, продуктивных идей не появлялось. Уперлись в недостаток информации.

  – М-да-а, – думал Молчун-1. – Как раздобыть достоверные сведения о том, где президент проводит время и о том, где он точно будет в тот или иной временной отрезок? Из газет и теленовостей? Не очень надежно и наверняка постфактум. К тому же наш президент не совсем обычный, а вернее необычный совсем. У него и двойники имеются, да и окружение ближайшее, должно быть, все он сам. Верно, знатно размножился за столько-то лет... Так что план наш скороспелый был априори обречен на неудачу: вывез одного на Гидру, а здесь о пропаже сильно не заморочатся: тут же появится дубль... Стоп, стоп: все окружение, особенно новообретенное, он подменить не мог, слишком много связей у каждой личности, подмену неизбежно обнаружат. Значит, надо искать подходы к новым приближенным Лося и скачивать информацию через них...

  – Слушай! – вдруг ввалился в номер Молчун-2. – Мы тут сидим, думаем, а лосята наверняка не сидят, а шмон наводят и прежде всего вокруг Кремля. Надо немедленно съезжать отсюда!

  – Съезжать? – вдумчиво произнес Молчун-1, как бы проверяя это слово на адекватность ситуации. – А, может, не съезжать, а линять? Что, если лосята уже в холле гостиницы и снимают ментаграммы со всех съезжающих?