Текст книги "Человек в тумане"
Автор книги: Николай Садкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Глава тринадцатая
Как ни мал жизненный опыт полюбившей впервые, как ни слабы еще силы молодой женщины, зреющий материнский инстинкт нередко подсказывает ей наиболее верный путь и наделяет решимостью, большей, чем мужчин, необходимой для защиты своей любви. Конечно, у каждой это проявляется по-своему, и то, что Катлин казалось единственно правильным, могло не совпасть с надеждой Яна. Так оно, в конце концов, и случилось. Но с первого дня, когда Ян рассказал о себе все, достаточно ярко обрисовав опасность, снова нависшую над ним, Катлин удивила его неожиданно вспыхнувшей энергией.
Она защищала то, что не хотела отдать никому. Ни русским, ни англичанам. Сначала с трудом произнесенные Яном слова: «Меня считают предателем Родины» и «виновен в убийстве друга» испугали Катлин и на мгновение отшатнули от Яна.
– Боже мой, как это плохо… Разве можно связать свою жизнь с таким человеком?
Затем, видя страдания любимого, она подумала: «Как ему тяжело… Кто же первый должен помочь?» И наконец, лихорадочно сопоставляя услышанные подробности с тем, что она уже знала о долгих скитаниях Яна, Катлин вдруг с облегчением вздохнула: «Да ведь тогда он был еще мальчик, совсем мальчик».
Но Катлин не поделилась спасительной догадкой. Боясь потерять свое тревожное счастье, она решила, что все еще не развеянный страх и продолжающиеся угрызения помогут ей навсегда удержать Яна возле себя.
– Вот что, дорогой, – сказала Катлин, – лучший врач – это время. Остальное я беру на себя. Пока никто не должен знать, где ты находишься, даже мистер Хамильтон…
Она едва удержалась, чтобы не сказать: «Лучше моя тюрьма, чем другая».
Катлин не сомневалась, что люди, разыскивающие Яна, могут обратиться за помощью к Биллу Хамильтону и от него узнать о существовании ее – Катлин, а это наведет на верный след. Потому она и поехала к старому музыканту, разыграв отчаяние покинутой не хуже актрисы.
Взволнованный старик не заметил обмана, он даже не спросил ее адреса, а если бы и спросил, Катлин, не задумываясь, назвала бы любой другой адрес, только не адрес дома, где в ее студенческой, по-девичьи своенравно обставленной квартирке томился Ян.
Оставаясь один, Ян считал часы и минуты до возвращения Катлин. Десятки кукол, в костюмах разных племен и наций, смотрели на Яна вытаращенными глазами с причудливо изогнутых полок, занявших всю левую стену комнаты. Он знал, что Катлин не просто коллекционировала предметы дошкольной радости, но забавлялась ими, составляя из кукол трогательные и смешные компании. Шила им платья, причесывала. Это затянувшееся увлечение уже не вязалось с тем, что происходило перед немигающими взорами принцесс, шотландских крестьянок и французских балерин, когда по условному стуку Ян открывал дверь нетерпеливой хозяйке. Полосатые, словно разлинованные шторы, украшенные аппликациями нот, и маленький голубой рояль, на котором грудой лежали опусы Шумана, Чайковского, Равеля и других авторов, делали комнату скорее похожей на жилище ждущего признания музыканта, чем будущего врача-педиатра.
Несмотря на любовь Катлин к музыке и желание послушать песни Яна под собственный аккомпанемент, рояль не открывался уже несколько дней. Ее квартира, состоящая из одной комнаты, кухни и ванной, имела самостоятельный выход в переулок, что позволяло не встречаться с соседями по дому. Однако мужской голос мог быть услышан из открытых окон или проникнуть сквозь стены и вызвать подозрение. Это злило молодую женщину.
И Ян и Катлин подошли к тому невидимому рубикону, когда кончаются сладостные для влюбленных шепот, тайные встречи, недосказанные слова и появляется чувство, похожее на протест. Что же это? Словно любовь у кого-то украдена…
«Как все же нелепо устроен мир, – размышляла Катлин. – Люди сами придумали законы для себя, потом стали искать пути, как обойти их. Конечно, есть еще бог или, скажем, какая-то таинственная сила, заключенная во всем, что нас окружает. Мы подчиняем ей свою душу и свою плоть. Но почему? Разумное существо должно иметь право спросить и получить ответ. Интересно знать, чего ради я должна подчиняться? Условия общества? Приличия? Да разве свобода моего духа и моей плоти не сбросила бы их, если они только абстрактные понятия? В том-то и дело, что в них, в этих понятиях, так же заключена своя сила. Таинственная сила расчетов за наши поступки, конкретная, непреодолимая сила материальной обусловленности.
Я люблю Яна, и Ян любит меня, – вот простые слагаемые, когда после знака равенства стоит слово – супруги. И дальше – семья! Как раз тут вступает закон. Иметь и не иметь права. Я имею право выйти замуж, но не имею права нарушить волю покойного отца и получить то, что мне полагается по закону. Я могу нарушить волю отца, отказаться от наследства и выйти из-под опеки тетушки Уотс, но я не могу отречься от завещанных мне денег, так как это лишит меня слишком многого и вызовет презрение окружающих.
Я хочу стать законной женой любимого человека, но не могу выйти замуж за мужчину, не принявшего закон моей страны… Нет, видно, сразу не выбраться из этого. Нужно еще какое-то время, пока Ян поймет и примет условия…»
Чувство Катлин и Яна было одно. Не одинаковы были их мысли.
«Я люблю Катлин, – думал Ян, – и она любит меня. То, что произошло между нами, было неизбежно и естественно. Мы оба, в равной мере, несем ответственность. Но я мужчина, я первый должен найти выход из того положения, в котором мы оказались. Какой выход я могу предложить? Жениться и больше не скрывать нашей любви. Но пока еще я сам должен скрываться. И потом, как оформить наш брак? Катлин наверняка побоится осуждения родственников и захочет венчаться в церкви. Я не могу пойти на это. Другое дело, если мы уедем из Англии, тут Катлин можно уговорить обойтись без церкви. Но уехать на мою родину Катлин может только как моя жена, а для меня сейчас невозможно официальное обручение. Кажется, по английским законам я должен сначала „натурализоваться“, получить паспорт, то есть, принять подданство». Этого никогда не случится. У меня есть подданство… Пусть нас зарегистрирует советское консульство, после того как мне выдадут советский паспорт. И тогда… Захочет ли Катлин бросить свою родину, друзей, близких? Уехать не просто «за границу», а в другой мир. Так ли велика ее любовь?»
Охваченный противоречивыми мыслями, Ян боялся отказа Катлин, угадывая его в мелочах, в интонациях, в расспросах о Советском Союзе и откладывая окончательный разговор со дня на день.
Катлин неожиданно сама начала.
Яна всегда удивляла ее способность проникать в его думы, казалось бы, ничем не обнаруженные.
– Я знаю, мой дорогой, – говорила Катлин, разглаживая щеткой волосы Яна, – ты грустишь не потому, что больше не любишь меня, а потому… потому…
– Что люблю еще больше… – сорвалось у Яна.
– Это как раз то, что я хотела сказать, – Катлин засмеялась, прижав его голову к своему плечу, – и ты не можешь оставить меня, а я не могу быть без тебя…
– Да. – Ян прикрыл глаза, чтобы, кроме этих слов, ничто не существовало вокруг.
– Значит, мы всегда должны быть вместе…
– Да, Катя…
– И тогда, когда ты захочешь покинуть эту страну?
– Да! Да!
Ян вырвался из объятий и так прижал к себе Катлин, что она вскрикнула: «О! Дарлинг…» – и, смеясь, стала увертываться от поцелуев, а Ян ловил ее и, отбрасывая золотистые волосы, целовал шею, щеки, губы, плечи и говорил, говорил. Теперь Катлин, как только хватало ей воздуха, отвечала: «Да… да… да…» – Хотя она почти не слышала слов, она только знала их смысл. И этого было достаточно.
Утомленные, они затихли, вяло возвращаясь к прерванному разговору. Снова первая начала Катлин.
– Нет Ян! Ты не можешь вернуться с опущенной головой, – сказала она, сидя у зеркала. Закинув обнаженные руки, Катлин укладывала растрепанные волосы. Яну всегда нравилась эта поза.
– Что это значит? – тихо спросил он, продолжая любоваться мягкими линиями ее рук и спины.
Катлин видела его отражение в зеркале. Ян полулежал на узкой тахте, подложив под локоть цветные подушки.
– Это значит, – Катлин повернулась к Яну, – что осталось ждать не так долго. Мой диплом и наследство дадут нам приличную жизнь, пока ты будешь учиться и достигнешь хорошего положения, а потом… что ж, я буду женой знаменитого артиста королевской оперы, и на русском вокзале нас встретят цветы и репортеры!
– Ого! – Ян засмеялся. – По-моему, это не самая лучшая твоя шутка.
– Я не шучу! – Катлин оживилась, размахивая гребнем в такт словам, она вскочила с низкой скамейки. – Нет никакого смысла начинать все сначала, даже на родине… Я все обдумала! Через год-два ты станешь настоящим артистом, не на улице, а в театре, с приличным заработком…
– Катя, – попытался остановить ее Ян, – давай поговорим серьезно!
– Очень серьезно! – Она прыгнула к нему на тахту и, присев на корточки, заговорила быстро, возбуждаясь неожиданно возникшей идеей. – Директор нового музыкального театра, мистер Грайв, друг моего отца. Кажется, папа вылечил его от какой-то болезни… Он всегда говорил, что хотел бы сделать что-нибудь для меня, но я никогда не обращалась к нему. Ты понимаешь, дорогой? Сейчас он как раз набирает труппу. Стоит мне попросить…
– Оставь, Катя. Так много безработных артистов… Это не серьезно…
– О, я уже вижу тебя в костюме Фигаро, или, может быть, они захотят поставить русскую оперу, например, «Пиковая дама»… Как жаль, что я не могу петь женскую партию.
Катлин смеясь, упала на грудь Яна, снова обдав его ароматом волос, от которого закружилась голова. Никакого серьезного разговора не получилось. Ян понял только одно: что договориться с ней будет трудно.
Прошел еще день.
Воспользовавшись отсутствием Катлин, он ушел в бар, на берег реки, чувствуя необходимость побыть одному. Он был уверен, что какие-либо один-два часа свободной прогулки не нарушат их тайны. Вернее, он об этом даже не думал. Фраза, произнесенная Катлин у зеркала: «Ты не можешь вернуться с опущенной головой», захватила все его мысли и чувства. Что, если она права? Ведь действительно, лучше прийти так, как когда-то мечталось. Заслужив право смело и гордо смотреть людям в глаза. Но как заслужить? Что надо сделать? Может быть, Генька подскажет? Надо решиться найти его. Больше этому ничто не помешает.
Но Ян ошибался. Еще когда только он входил в бар и когда после него к «Проспекту» подъехали Геннадий и Сергей, человек в полосатом костюме, помахивая темным зонтиком, торопливо вошел в телефонную будку. Сквозь стекло было видно, как он, оглядываясь по сторонам и придерживая ручкой зонтика плохо закрывающуюся дверь, радостно сообщал что-то. Где-то на другом конце телефонного провода другой человек ответил:
– Ол райт, Чарли! Это удачно. Ждите мистера Брауна и еще одного нашего друга.
Глава четырнадцатая
Старичок с сумкой, держа в каждой руке по стакану джина, разбавленного водой, со странным названием «тоник»,[16]16
Газированная хинная вода, изготовляемая для азиатских колоний Англии, обычно употребляется с джином.
[Закрыть] подошел к столу и, отодвинув ногой стул, сел против Яна.
– Избавление час благословенный, – сказал старик по-русски, пододвигая к Яну стакан. – Мною оплачено, опусти еще льда кусочек и лимончика, вери найс! Пей, угощаю. Было – сплыло. Как говорится: милые дерутся – только тешатся.
Старик поднял свой стакан, не спуская с Яна маленьких слезящихся глаз.
– Всегда защита, поддержка тебе. Русские мы, русские и есть, – продолжал он, нагибаясь через стол, – а они вон что думали. Хи-хи-хи, силком на пароход тебя! Тонка, как говорится, кишка. Хи-хи…
Ян узнал его и не смог удержать судороги, исказившей лицо.
– Что вы хотите от меня?
– Хотим один вопросик задать. Можешь не отвечать, нам и так ясно: не заходил больше в консульство?
– Нет, а вам-то какое дело?
– Именно дело, именно! Себе на пользу и хозяевам в удовольствие.
Ян оглянулся. В баре сидели все те же докеры. Тихо беседовали между собой. Некоторые читали газеты. Никто не обратил внимания на старика. Данилы Матвеевича или кого-либо еще, кого можно принять за сообщника старика, не было. Вероятно, Барклаев случайно встретился. Озорное, мальчишеское желание подстегнуло Яна. Он взял стакан и выпил почти все содержимое.
– Вэл, вэл, вэл, – обрадовался Барклаев. – Вижу мужчину, как говорится! Большую рекламу дадим. «Жертва Москвы»!
– Точнее! – приказал Ян, чувствуя, как джин все сильнее начинает туманить голову. – Мне все надо знать!
– Все знать – скоро состаришься, – захихикал старик, отказавшись от своей манеры произносить фразы, начиная с середины. – Тонкое дело… с американскими базами связано. – Барклаев понизил голос, шныряя глазками по сторонам. – Тебе прямое избавление. Не понимаешь? За что они хотели тебя схватить и на пароход, как в газетках писали? Оттого, что ты секрет знаешь. Сейчас поймешь. Базы эти кое-кому, как говорится, финдос в самый нос. Коммунисты английские протест поднимают, готовят поход, ну и… конечно, рука Москвы не скудеет, а ты это узнал… Хи-хи. Ясно?
Ян насторожился. Он слушал молча, стараясь понять, какую новую подлость готовят Данила Матвеевич и его банда. Теперь Ян не боялся их. Он уже был за броней своего решения. Ему даже захотелось крикнуть это в лицо старику, дать ему почувствовать силу своей ненависти.
Барклаев продолжал шептать:
– Тебе деньги давали, чтобы в их походе участвовал, да ты не захотел, вот и пытались изолировать. Уразумел?
Янка кивнул, дескать, уразумел, а сам подумал:
«Отчего я не задушил его тогда? Одолел меня Данила Матвеевич. Жаль…»
– Деньги мы дадим, – нашептывал старик, – и советские, и доллары. Риска никакого, одна благодарность. Живи, как говорится, и дай жить другому.
«Если ударить вот этой пивной кружкой прямо в лоб, по лысому черепу, он упадет… Зачем ему жить?.. Или все же успеет крикнуть, позвать на помощь? Англичане, конечно, заступятся, они-то не знают, в чем тут дело… такие здоровые докеры и бармен. Полицейского вызовут…»
– А еще лучше пойти с ними. В поход, как будто свой. Мало-помалу, в самую верхушку вотрешься…
– Да, полиция… – неожиданно для самого себя проговорил Ян, – нет, бить не годится…
Барклаев захрапел от сдерживаемого смеха.
– Не бойся полиции! Мы тебя уже в списки послали, как только адресок стал известен. Если кого и ударишь, мы его же, раба божьего, за ушко да на солнышко…
– За ушко? – громко спросил Ян и протянул руку к жесткому, с обвисшей мочкой, заросшему волосами уху Барклаева.
Старик отшатнулся.
– Ты что? Не согласен? Берегись, свидетелей нет…
– Согласен!
Подавшись вперед, Ян схватил Барклаева за ухо.
– Ой, не шути! – взвизгнул старик.
– Согласен! – повторил Ян, не выпуская уха и поднимаясь. Он вытянул Барклаева из-за стола и, повернувшись к удивленным докерам, объявил по-английски:
– Джентльмены! Этот человек предлагает хороший бизнес.
– Пусти, черт, ухо оторвешь! – Барклаев бил кулачком по руке Яна.
Ян не отпускал. Он задыхался от гнева.
– Неплохой бизнес… Тонкое дело, с американскими базами… Не согласится ли кто поддержать? За доллары, как штрейкбрехер!
* * *
Дэвид Браун не ошибся в своем школьном товарище. Хотя просил он его не совсем о том, что обещал Катлин. В конце концов, вовсе не в его интересах спасать какого-то «поляка» только для того, чтобы никто не мешал этому странному увлечению его невесты. Наоборот, Дэвида вполне устроит, если русские заберут на свой корабль бродячего певца, коль скоро он им для чего-то нужен. Пусть слушают его песни сколько угодно, лишь бы ему, Дэвиду Брауну, можно сказать, восходящей звезде современной английской архитектуры, не замарать себя участием в таком дурно пахнущем деле. Ни ему, ни Катлин!
«Поляк» обнаружен почти в том же месте, где сейчас находились те самые двое русских, которые пытались схватить его на площади. Нужно ли помешать их встрече? Нет, зачем же вмешиваться в чужие дела? Пусть встретятся. Очень жаль, что сообщение пришло как раз в тот момент, когда он, Дэвид, так занят, что не может отлучиться ни на минуту. Он разъясняет важным посетителям свой проект «идеальной квартиры для молодоженов».
– Ол райт, Дэвид, – ответил школьный товарищ, – если я правильно понял, чем хуже, тем лучше? Так, что ли?
– В общем, да… Я не хотел бы вмешиваться…
– Обойдемся без тебя, дружище. Пусть встретятся.
Сергей и Геннадий уже заканчивали завтрак в «Проспекте», когда официант подал записку.
«Тот, кого вы ищете, находится в нижнем зале».
Подписи не было.
– Кто передал эту записку? – спросил Сергей.
Официант пожал плечами.
– Возможно, ее занесло ветром с Темзы. Окно открыто.
– В чем дело? – заинтересовался Геннадий.
– Может быть, это ошибка, но кто-то сообщает, что «тот, кого мы ищем, в нижнем зале»… В этом же баре… Спокойно, Геннадий.
Сдерживаемый Сергеем, Геннадий спустился в нижний зал и быстро глазами обежал посетителей. Четверо пожилых рабочих, вероятно кочегары с парохода или грузчики, и двое молодых, без пиджаков, в шерстяных жилетах, горячо спорили о чем-то. Рослый, широкоплечий бармен, напоминавший Джорджа из «Робин Гуда», в углу за стойкой прикладывал примочку к уху стонущего старика.
Янки уже не было в баре.
* * *
Катлин торопилась домой. Выйдя из подземки на Ливерпуль-стейшен, как раз против «Грязного Дика», она не стала ждать автобуса, на котором обычно проезжала две остановки до своего переулка. Стоять, хоть бы несколько минут, на одном месте ей казалось просто немыслимым.
Счастье гнало Катлин сначала по большой деловой улице. Потом кривыми узкими переулками мимо людей, даже не подозревавших, что произошло, какую победу она одержала. Правда, некоторые молодые мужчины, вероятно, все же догадывались, что тут не обошлось без удачи, иначе с чего бы им поворачиваться, смотреть спешащей девушке вслед, а иногда даже прищелкивать пальцами и языком. Катлин не обращала на них внимания. Она летела вперед, стараясь не расплескать переполнявшую ее радость, еще раз вспоминая разговор в театре, как бы проверяя, все ли она взяла с собой, не забыла ли какой-нибудь мелочи, которой вдруг недостанет, когда она начнет выкладывать перед Яном…
Нет, она не сразу скажет ему самое главное. Пусть он немного поволнуется. Испытает хотя бы частицу того, что ей пришлось пережить, сидя за кулисами в ожидании мистера Грайва. Ей сказали, что мистер Грайв сейчас на сцене. Нет-нет, он на собрании. Именно на собрании, а не на репетиции или заседании директоров. Немного странно слышать, что в музыкальном театре, где по вечерам вспыхивают волшебные огни выдуманных иллюзий, где реальный мир отступает по ту сторону стен и музыка, разливаясь теплыми волнами, несет к вам полузабытые… она сама не знала, что было полузабыто, но, право же, собрание на сцене, где еще стоят декорации, изображающие древнегреческий храм или спальню маркизы Помпадур, согласитесь сами, это нечто другое, чем собрание медицинского персонала в большой операционной, и никак не похоже на митинг в профсоюзном клубе.
Мистер Грайв очень занят и сразу после собрания может уехать из театра, не заходя в свой кабинет. Лучше всего поймать его на дороге.
За кулисами пахло клеем, пылью и дешевой пудрой. Рабочие в желтых униформах шепотом переговаривались друг с другом и осторожно передвигали какие-то размалеванные щиты. Приносили и уносили маленькие, на крестовинах, как рождественские елки, тропические деревца. В углу, косо прислонившись к повернутой спиной фигуре Геркулеса, отдыхало большое южное солнце. Со сцены доносились обрывки фраз, всплески ладоней, сдержанный смех. Стараясь держаться как можно спокойно, Катлин не могла отделаться от представления о самой себе, как о человеке из другого мира, безразличного этим людям, обсуждающим сейчас безразличные для нее дела. Здесь никто не знает ее, кроме мистера Грайва, да и тот, вероятно, помнит Катлин еще совсем девочкой. Стоит ему заупрямиться, и не к кому будет обратиться за помощью, за поддержкой. Что ж, придется напомнить мистеру Грайву его обещание что-нибудь сделать для нее…
О чем они говорят там на сцене? О каких-то американцах, об опасности, нависшей над Англией… Кажется, выбирают делегатов, которые должны куда-то «идти до конца…». Похоже на то, что и здесь говорят о будущей войне. Здесь, в веселом музыкальном театре. Ну, просто все посходили с ума…
Ага, это наверняка голос мистера Грайва. Он сказал:
– Все в порядке, друзья! Мы можем гордиться нашим единодушием. Благодарю вас!
Ему захлопали. Потом зашумели стульями, заговорили все сразу, и Катлин увидела мистера Грайва. Высокий, худой мужчина с седыми усами, расходящимися по сторонам большого подбородка, с нависшими бровями над пристальными, умными глазами.
Катлин поднялась ему навстречу.
– Мосье Грайв, – почему-то по-французски сказал вертлявый, черненький служащий, посоветовавший Катлин, как лучше поймать директора. – Мадемуазель ждет вас уже давно!
Мистер Грайв остановился и сверху оглядел Катлин.
– Бонжур, – тоже по-французски произнес он. – Певица? Балерина?.. О-о, погодите, вы…
– Я Катлин…
Дальше пошло все хорошо. Мистер Грайв весело рассмеялся, когда Катлин сказала, что пришла рекомендовать в его театр самого лучшего певца из всех, каких она когда-либо слышала, а она ведь не так плохо разбирается в музыке.
– Но, может быть, тогда лучше зайти в Ковен-гарден? Мы почти закончили набор труппы, – сказал мистер Грайв, и Катлин вдруг почувствовала, как самым настоящим образом, совсем не иносказательно, пол начал уходить у нее из-под ног.
– Зайдем в мой кабинет, – мистер Грайв взял ее за руку, – здесь будут менять декорацию.
Катлин оглянулась и увидела, что стояла на самой границе двинувшегося поворотного круга. Это развеселило ее, придало больше решимости. В кабинете она настаивала на своей оценке певца. Но с мистером Грайвом говорить очень трудно. Казалось, он знал наперед не только мысли, но и слова, которые собиралась произнести Катлин.
Пришлось рассказать все, то есть почти все. Во всяком случае мистер Грайв не сомневался, что Катлин и Ян, так или иначе, станут супругами.
– Что ж, – сказал он немного задумчиво, – твой отец не сразу стал известным врачом, а твоя мать вышла за него значительно раньше…
– О, мистер Грайв! Как я вам благодарна!
Катлин не удержалась и, обняв старика, чмокнула его куда-то между усом и подбородком. Мистер Грайв не был расположен к сентиментальностям.
– Ладно, – строго сказал он, поднимаясь с кресла. – Дня через три-четыре, я надеюсь, вернется из похода в Олдермастон наш дирижер. Сегодня он сам напросился… «Бог знает, что творится в датском королевстве», тогда и послушаем твоего жениха.
Словом, дело сделано! Пусть они только услышат Яна, как тут же добрейший мистер Грайв вынужден будет подписать контракт. Прыгая через две ступеньки, Катлин влетела на площадку лестницы. Она остановилась, только чтобы чуть-чуть успокоить дыхание, и тут же тихонько постучала.
Тук-тук-тук… Тук.
Тишина. Катлин постучала еще раз, громче. Тишина. Лукавая улыбка на ее лице начала таять. Она нажала пуговицу звонка… Потом нагнулась и заглянула в замочную скважину. Изнутри ключа не было.
Дневник наблюдений
ЛИСТ ТРИНАДЦАТЫЙ
Вырезка из газет:
КУДА ИДЕТ АНГЛИЯ?
После встречи Айка с премьером на Бермудских островах этот вопрос все больше беспокоит жителей нашего острова. Активные деятели комитета прямых действий против ядерной угрозы готовят массовый протест. К ним присоединяются тысячи профессиональных союзов, административных служащих, медиков, студенты и профессора Оксфордского университета, писатели и артисты, некоторые парламентарии-лейбористы и, конечно, союз пожарников, еще не забывших, какие жертвы понесли они в пожаре прошлой войны!
Тысячи англичан отправляются в поход, чтобы сказать свое «нет» строящимся ядерным станциям.
Поход начнется в субботу. Не испортит ли он уикэнд[17]17
Конец недели (англ.).
[Закрыть] военному министерству и премьер-министру
