Текст книги "Русская военная история в занимательных и поучительных примерах. 1700 —1917"

Автор книги: Николай Ковалевский

Соавторы: Станислав Шинев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛ
Апраксин Степан Федорович
1702—1758

Сын знатного боярина при царе Алексее Федоровиче. В 1735—1739 гг.– участник войны с Турцией, которую закончил в чине генерал-майора. В начале Семилетней войны (1756—1763) – главнокомандующий русской армией, одержал победу над прусскими войсками под Грос-Егерсдорфом. В дальнейшем действовал нерешительно, был обвинен в измене, умер во время следствия.

Подтверждением тому, что нерешительность фельдмаршала С. Апраксина в войне с Пруссией имела политические причины, были указания, которые он получал от канцлера Бестужева-Рюмина. Императрица болела, и канцлер, предвидя вступление на русский престол прусского наследника (Петра III), осторожничал. В отличие от Елизаветы, требовавшей наступать, он слал Апраксину инструкции, согласно которым фельдмаршалу следовало в одно и то же время и наступать, и стоять на месте; и брать крепости, и не отдаляться от границы. Только одно было строго определено: обо всем рапортовать канцлеру и ждать от него дальнейших указаний.

ВЦорндорфском сражении 1758 г. русские войска под командованием генерал-аншефа В. В. Фермора встретились с армией прусского короля Фридриха II Великого, который твердо рассчитывал на победу, но не смог ее добиться. Один из прусских офицеров в письме домой так рассказывал об этом сражении: «В один час был такой треск выстрелов, как бы свет в прежнее свое небытие обращался... Российские гренадеры стояли как герои и ожидали нас с превеликою неустрашимостью, а на двадцати шагах получили мы такой картечный и мушкетный огонь, что я еще удивляюсь, когда размышляю, каким образом возможно человеку от того спастись. Ужасное дело...»

Всражении под Цорндорфом прусская кавалерия несколько раз яростными атаками пыталась опрокинуть первые ряды русской пехоты. В страшной сече русские несли большие потери, но не сдавались. Наблюдая за ходом битвы, Фридрих II произнес фразы, ставшие знаменитыми:

«Я вижу только мертвых русских, но я не вижу побежденных русских».

«Русского недостаточно убить, его надо еще и повалить».

После Апраксина и Фермора главнокомандующим русской армией в Семилетней войне стал генерал-аншеф П. С. Салтыков. Назначение Салтыкова для многих было большой неожиданностью. Участник войны А. Т. Болотов вспоминал: «Старичок, седенький, маленький, простенький... И мы не понимали, как такому простенькому и, по всему видимому, ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром. Он казался нам сущей курочкой, и никто и мыслить того не отваживался, что мог учинить что-нибудь важное». Но именно этот «старичок» оказался самым достойным противником Фридриха II Великого, победившим его под Кунерсдорфом.

Входе сражения под Кунерсдорфом был момент, когда Фридрих II отправил гонца в Берлин с известием о разгроме русских войск. Но те выстояли и победили, чем глубоко уязвили прославленного германского полководца, едва не покончившего жизнь самоубийством.

Памятуя Кунерсдорф, Фридрих в книге «История моей жизни» писал: «Россия – это страшная держава, перед которою через полстолетие задрожит вся Европа».

Воктябре 1760 г. русские войска подступили к Берлину. Принц Вюртембергский, которому Фридрих II поручил защиту города, побоялся дать сражение, отвел войска, и русский корпус генерала 3. Г. Чернышева легко занял Берлин. Это событие граф И. Шувалов, фаворит Елизаветы, отметил фразой, быстро облетевшей все европейские столицы: «Из Берлина до Петербурга не дотянуться, но из Петербурга до Берлина достать всегда можно».

Союзниками русской армии в Семилетней войне были австрийские войска во главе с фельдмаршалом Дауном. Одержав победы над пруссаками под Пальцигом и Кунерсдорфом, главнокомандующий русской армией Салтыков требовал активных действий и от союзников, но те не торопились, ограничиваясь продовольственной помощью русским войскам. Однажды Даун предложил Салтыкову взамен продовольствия деньги. На это Салтыков ответил: «Мои солдаты денег не едят».

Подвиги полководца П. А. Румянцева ведут свой отсчет с Семилетней войны 1756—1763 гг., которую он начал генерал-майором. Отличившись в сражениях под Грос-Егерсдорфом и Кунерсдорфом, он не удовлетворился этим и наконец добился своего, самостоятельно взяв крупную крепость Кольберг. Победная реляция энергичного генерала Елизавете гласила: «Я не могу ни одной минуты пропустить, чтобы вашему императорскому величеству о столь знаменитом приобретении славы вашего оружия всеподданнейше не донести».

Начав службу с пятнадцати лет, А. В. Суворов в течение десяти лет проходил все низшие воинские звания. Однажды, когда он стоял на часах в Петергофе, Елизавета, прогуливаясь, обратила на него внимание. Узнав, что он – сын генерала Василия Суворова, и похвалив за выправку, она протянула ему на память серебряный рубль. «Закон запрещает солдату на посту принимать деньги»,– ответил Суворов. «Молодец! Службу знаешь,– сказала Елизавета.– Тогда я положу деньги на землю, а ты возьмешь, когда тебя сменят».

Сменившись, Суворов поднял монету, поцеловал и стал хранить ее как драгоценность. Он говорил, что это его первая и самая памятная награда.

Эпоха
Екатерины II
1762-1796

Муж Екатерины Петр III (Карл Петр Ульрих), русский император в 1761 – 1762 гг., по своим способностям и наклонностям мало подходил к роли российского государя. Будучи поклонником Пруссии, он спас ее от катастрофы в Семилетней войне, заключив с ней союз. Не любя все русское, он считал своим кумиром прусского короля Фридриха II. «Граф,– с восторгом говорил он К. Разумовскому,– великий Фридрих дал мне звание генерал-майора доблестной прусской армии».– «Государь,– отвечал Разумовский со скрытой иронией,– честь, оказанная вам, столь высока, что ваш ответ Фридриху может быть только один: произведите его в русские фельдмаршалы».

Петр III подчеркнуто не любил российскую гвардию, ожидая от нее заговора. Он называл гвардейцев «янычарами» и хотел «раскассировать» их по армейским полкам. «Хоть и глупец, а соображает»,– говорил по этому поводу поручик лейб-гвардии Преображенского полка М. Дашков, один из участников заговора в пользу Екатерины II. Но упразднить гвардию Петр не успел, она его опередила...

В1763 г. Екатерине II был представлен список флотских командиров для баллотировки на очередные воинские звания. В нем был и капитан 2-го ранга Н. Сенявин, продолжатель флотской династии Сенявиных, выпестованной Петром I. Но против фамилии капитана было помечено, что он отстранен от должности и находится под следствием – за потери, которые понес его ластовой флот при шторме. Екатерина, слегка поморщив лоб, наложила следующую резолюцию напротив фамилии Сенявина: «Когда суд его оправдает, тогда дать ему следующий чин, не докладывая более».

Николай Сенявин потом дослужился до контр-адмирала и воспитал для России славного сына – Дмитрия Сенявина, адмирала.

Екатерина II получила от драматурга, директора Российского театра Сумарокова жалобу на фельдмаршала П. Салтыкова, генерал-губернатора Москвы. Сумароков был недоволен тем, что должен был показывать спектакль по повелению фельдмаршала. Екатерина отчитала драматурга: «Фельдмаршал желал видеть трагедию вашу. Сие делает вам честь... Сохраните спокойствие духа для ваших сочинений, и мне всегда приятнее будет видеть представление страстей в ваших драмах, нежели читать их в письмах».

Российский генерал-прокурор А. Вяземский по должности следил за соблюдением Сенатом законов и часто вмешивался в его решения, не всегда справедливо. В 1767 г. сенатор, генерал-аншеф П. Панин во время заседания Сената заспорил с генерал-прокурором по вопросу, требовавшему решения. «Вы забываете,– сказал Вяземский,– что я, по изречению Петра Великого, есть око государево».– «Нет,– отвечал Панин,– вы не око, а бельмо государево».

ВЧесменском сражении 1770 г. русский флот, которым командовали А. Орлов, Г. Спиридов и С. Грейг, нанес сокрушительное поражение турецкой эскадре. В своем рапорте в Петербург адмирал Спиридов докладывал: «Слава Богу и честь Российскому флоту! С 25-го на 26 июня неприятельский флот атаковали, разбили, разломали, сожгли и на небо пустили».

Для победителей Чесменской битвы Екатерина учредила специальную серебряную медаль, на которой был изображен горящий турецкий флот и над ним выбито короткое слово: «Был».

Помогая Елизавете, а затем Екатерине управлять Украиной и в других государственных делах, Кирилл Разумовский получил титул графа, звание гетмана Малороссии, а также фельдмаршала, хотя ни разу не руководил войсками. Когда в 1768 г. начальство над русской Дунайской армией для войны с Турцией было поручено генерал-аншефу А. Голицыну, Разумовского спросили, почему это поручено не ему, имевшему старшее воинское звание. «Потому,– со спокойной улыбкой ответил Разумовский,– что Голицыну для победы достаточно и одной армии, а я и с двумя не справлюсь, разве что с тремя».

Гостивший в имении фельдмаршала Разумовского М. Гудович, прогуливаясь с хозяином, увидел дом, отстроенный управляющим имением, и высказал мнение: «Видно, вор, не пора ли его сменить?» «Нет,– возразил Разумовский,– этому осталось дом покрасить, а нового возьмешь, так он с начала затеет строить».

Во время поездки на Украину К. Разумовский посетил Киевскую духовную семинарию. Префект семинарии М. Казачинский, желая польстить гетману, поднес ему внушительную книгу собственного сочинения – родословную Разумовских, в которой они выводились от знаменитой и древней польской фамилии Рожинских. «Ба! Что за сказки,– удивился Разумовский,– моя родословная не такая длинная. Мой отец был простой казак, моя мать – дочь крестьянина, а я, по милости и щедротам ее императорского величества, граф и гетман Малой России в ранге фельдмаршала. Вот моя родословная. Она кратка, но я не желаю другой».

В1770 г. по случаю победы русского флота над турецким при Чесме митрополит Платон проводил в Петропавловском соборе торжественный молебен и в конце своей речи воззвал, обращаясь к гробнице Петра I: «Восстань, великий государь, и посмотри на славные дела чад твоих!» Среди общих восторгов и слез фельдмаршал граф Кирилл Разумовский заметил: «Чего он кличет? Ведь если встанет, то всем нам от него палок достанется ».

Виюле 1770 г. у устья реки Ларги армия П. А. Румянцева разгромила авангард турецкой армии, которым командовал крымский хан Каплан-Гирей. Румянцев пребывал в большой радости, но одно ему не понравилось: многие захваченные у противника знамена были разодраны разгоряченными победителями в лоскуты. «Не пошлешь же эти обрывки императрице как доказательство нашей победы»,– сокрушался он.

Фельдмаршал Румянцев в войне с Турцией 1768—1774 гг. удивлялся: «Вместо того чтобы проникать в замысел действий неприятелей, турки обращают внимание на списки счастливых и несчастливых дней, составляемых их астрологами».

Смеясь тому, что турки верили не только в расположение звезд, но и в магию, Румянцев рассказывал, как пленный турок просил русских показать ему заколдованную пушку, которая стреляла сама.

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛ
Румянцев Петр Александрович
1725—1796

Один из основоположников национального военного искусства. Свои полководческие способности впервые проявил в Семилетней войне 1756—1763 гг. С 1764 г.– генерал-губернатор Украины. В русско-турецкой войне 1768– 1774 гг., командуя армией, одержал блестящие победы при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. В начале русско-турецкой войны 1787—1791 гг. также командовал армией.

Отважно проявил себя в сражении при Ларге генерал-майор Г. А. Потемкин, будущий фаворит Екатерины II и фельдмаршал. Он ждал от Румянцева награды, но требовательный главнокомандующий лишь отчитал его за слабое преследование противника. В наказание Румянцев в следующем сражении с турками – при Кагуле – отправил Потемкина охранять тыл. После блестяще выигранной баталии Румянцев представил к наградам многих подчиненных и в их числе Потемкина, вовсе не ждавшего ордена. «Это тебе не за Кагул, а за Ларгу»,– с улыбкой уточнил подобревший главнокомандующий.

В1773 г. Румянцев, имея лишь 13-тысячное войско, по настоянию Екатерины II предпринял наступление на правом берегу Дуная. Победив и рассеяв нападавшие на него турецкие войска, фельдмаршал, оценив обстановку, не стал рисковать и вернулся обратно. Но поскольку Екатерине хотелось большего, полководец подвергся критике в столице. Обидевшись, он заметил: «Все трудящиеся имеют меру и цену своим делам... Теперь остается против их возражений или затыкать уши, или сказать: приди, посмотри и сделай лучше».

Союзниками П. Румянцева в войне с Турцией 1787—1791 гг. были австрийцы, робкими действиями которых он был недоволен. Фельдмаршал в мае 1788 г. писал Потемкину в Очаков: «Благодарю вас, батюшка, за апельсины и желаю, чтобы их много было, следственно, чтобы вы, а не турки, на Черном море господствовали... Что до союзника, то подлинно странно, что они хотят, чтобы их везде звали и вороты отпирали, и, кажется, сердятся за то, что вороты навозом закидывают и, стреляя, бьют их и ранят».

Как-то фельдмаршал Румянцев направил дежурного генерала Василия Долгорукова в Петербург с бумагами, требовавшими разрешения у царицы, и с другими разными поручениями. Екатерина вскоре ответила, от самого же Долгорукова, окунувшегося в петербургское общество, около двух месяцев не было никаких вестей. Румянцев послал ему депешу с такой укоризной: «Не знаю, где ты усел, но вижу, что тебя нет с нами».

Фельдмаршал П. Румянцев был весьма умерен в своем честолюбии и дальновиден. Когда взошла звезда любимца царицы – Потемкина, он, «сделавшись больным», в 1789 г. передал тому свою армию. Точно так же Румянцев не стал спорить славою с честолюбивым и азартным на военные дела Суворовым. В польском походе 1794 г., помогая ему войсками и снабжением, Румянцев напутствовал его следующим письмом: «Ваше сиятельство всегда были ужасом поляков и турков, и вы горите всякий раз нетерпением и ревностию, где только о службе речь есть... Ваше имя одно и предварительное объявление о вашем походе подействуют в духе неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи».

Фельдмаршал Румянцев как-то утром встретил на территории своего лагеря у одной из палаток майора в домашнем халате и колпаке. Тот хотел скрыться, но главнокомандующий взял его под руку и, разговаривая о пустяках, повел по лагерю под всеобщее обозрение. Офицер был готов сквозь землю провалиться. В довершение всего фельдмаршал завел майора в свой шатер, где в присутствии свиты генералов угостил его чаем и лишь затем отпустил, так и не сделав никакого замечания.

Как-то Замятнин, любимец фельдмаршала Румянцева, острослов и забияка, за обедом у фельдмаршала поспорил со своими товарищами, что назовет его плутом. Те, предвкушая выигрыш, согласились. Вскоре Румянцев, взглянув на него, спросил: «О чем ты, Замятнин, задумался?» – «Давно тревожит меня мысль, ваше сиятельство, что в человеческом роде две противоположные крайности: или дурак, или плут».

«К какому же классу людей ты причисляешь меня?» – рассмеявшись, спросил Румянцев. «Конечно, не к первому, ваше сиятельство»,– с тактичной улыбкой ответил Замятнин и выиграл пари.

Румянцев жил раздельно со своей женой, графиней Екатериной Михайловной, урожденной княжной Голицыной. Она, ценя знаменитые военные таланты мужа, снисходила к его неверности. Однажды к празднику она прислала мужу подарки и между ними – различные ткани для платьев его возлюбленной. Тронутый таким вниманием, Румянцев заметил: «Она человек придворный, а я солдат. Ну, право, если б я знал, что у нее есть любовник, тоже послал бы ему подарки».

Отойдя от военных дел и удалясь близ Киева в сельское уединение, Румянцев любил читать и удить рыбу. Однажды любопытные посетители, приехавшие взглянуть на прославленного фельдмаршала, не могли отличить его от других людей. «Вот он,– сказал с улыбкой герой Ларги и Кагула. – Наше дело города пленить да рыбку ловить».

В деревне Румянцев богато обставил свой дом, но держал в нем и простые дубовые стулья. «Если великолепные комнаты,– говорил он своим соседям,– внушают мне мысль, что я выше кого-либо из вас, то пусть эти простые стулья напоминают, что и я такой же человек, как и вы».

Генерал-аншеф князь В. М. Долгоруков, прославившись в 1771 году как завоеватель Крыма, получил за это от Екатерины II орден святого Георгия I степени и почетную добавку к своей фамилии – Крымский. Когда под конец военной карьеры его назначили генерал-губернатором Москвы, он, приступая к новым обязанностям, сказал правителю канцелярии: «Смотри, Попов, я человек военный, в чернилах не окупай; если принял настоящую должность, то единственно из повиновения государыне. Итак, смотри, чтобы никто на меня не жаловался,– я тотчас тебя выдам императрице. Она меня знает; старайся, чтобы и тебя узнала с хорошей стороны».

Будучи честолюбив и желая заслужить внимание Екатерины II, Г. А. Потемкин ревностно служил России на полях сражений с Турцией. Императрица, давно присматривавшаяся к нему, наконец проявила благосклонность и вызвала его из действующей армии к себе в Петербург. На парадной лестнице Зимнего дворца Потемкин встретил идущего вниз отвергнутого фаворита Екатерины графа Г. Орлова и спросил, что нового в столице. «Новость у нас одна,– ответил Орлов,– ты поднимаешься, а я спускаюсь».

Подписание в 1783 г. Георгиевского трактата, по которому Россия брала под свое покровительство Грузию, было с воодушевлением встречено грузинским народом. В Тифлисе, писал Г. А. Потемкину его посланник полковник Бурнашев, «народный маскарад ходил по улицам, все вообще жители и самые престарелые беспрестанно при биении в бубны плескали руками, и кажется, что народ день ото дня представляет себе в новых видах свое благоденствие».

Во дворце Ираклия II был дан торжественный обед, сопровождавшийся пушечной пальбой. За здравие Екатерины II был произведен 101 выстрел, членов российской императорской фамилии – 51 выстрел, царя Ираклия – 51 выстрел, членов его царской семьи – 31 выстрел.

Сразу после подписания Георгиевского трактата между Россией и Грузией командующий русскими войсками на Кавказской линии генерал П. Потемкин (родственник фельдмаршала Г. Потемкина) разослал по Кавказу «универсул», в котором говорилось: «Всем граничащим с царствами светлейшего царя Ираклия Теймуразовича и окрест лежащим народам через сие возвещается, чтобы оныя, признавая его светлость на вечные времена союзным и покровительствуемым Россиею, удалялись от всех вредных противу него предприятий».

Фельдмаршал 3. Чернышев в 1779 г. спросил у своего знакомого: «Что нового в Петербурге?» – «Слышно, что Репнину дали Андреевский орден». – «Дали? Это мне его дали и тебе могут дать, а Репнин сам взял»,– с улыбкой отвечал Чернышев, зная о великих дипломатических способностях князя Н. Репнина, которые он проявлял не только в международных делах, но и при дворе.

Прибыв в Дунайскую армию, А. В. Суворов, тогда молодой генерал, получил от фельдмаршала Румянцева небольшой отряд и вскоре осадил турецкий город Туртукай. Перед штурмом города вдруг пришел приказ от Румянцева – возвращаться назад, но горячий Суворов ослушался и взял Туртукай. Румянцев хотел строго наказать его за своеволие, но за смелого генерала вступилась Екатерина II. «Победителей не судят»,– решила она. Так взошла звезда Суворова.

Необыкновенный талант Суворова-полководца сочетался у него с веселым и отважным остроумием.

«Ваша светлость! В городе пруссаки!» – встревоженно сообщал ему офицер-разведчик. «Они-то нам и нужны!» – восклицал Суворов, бросаясь в атаку.

«Заманивай, заманивай!» – кричал Суворов побежавшим от сильного противника солдатам, чтобы успокоить их, и затем поворачивал их назад.

«Надо бы сосчитать противника»,– беспокоился штаб. «Мы пришли, чтобы бить неприятеля, а не считать его»,– отвечал Суворов.

Суворову советовали атаковать противника, пока тот не подтянул резервы, он отвечал: «Пусть собираются все, сразу всех и побьем».

ГЕНЕРАЛИССИМУС
Суворов Александр Васильевич
1730—1800

Военную службу начал в 13 лет рядовым лейб-гвардии Семеновского полка. Боевое крещение получил в период Семилетней войны 1756—1763 гг. В русско-турецкой войне 1768—1774 гг.– сподвижник П. Румянцева. Прославился в русско-турецкой войне 1787– 1791 гг. победами при Фокшанах и Рымнике, взятием Измаила. В 1799 г. возглавлял Итальянский и Швейцарский походы. Выиграл более 60 сражений и боев. Автор «Науки побеждать».

После взятия в 1790 г. Измаила, считавшегося ранее неприступным, Суворов приехал к Г. Потемкину, и тот встретил его с распростертыми объятиями. «Чем могу наградить тебя, Александр Васильевич?» – спросил он. Уважая Потемкина, Суворов все же ответил с самолюбием: «Кроме Бога и матушки государыни, меня никто другой наградить не может». Но не менее самолюбив был и Потемкин, фаворит императрицы, и Суворов не получил за Измаил звания фельдмаршала, ожидавшегося им, оставшись генерал-аншефом.

Суворову как-то сказали про одного русского вельможу, что тот не умеет писать по-русски. «Экий стыд,– заметил Суворов и добавил: – Пусть пишет по-французски, лишь бы думал по-русски».

Великий Суворов никогда не шествовал, а стремительно ходил, не ездил верхом, а скакал; во дворцах боялся скользкого паркета, перебегал из угла в угол; не жалел насмешек над царедворцами, за что часто впадал в немилость; сторонился женщин, говорил: «От них мы потеряли рай»; ходил в трескучие морозы в одном мундире; хлебал солдатские щи и кашу; учил войска, «как идти, где атаковать, гнать и бить».

Любимым конем у Суворова был Мишка, которого ему подарили донские казаки. Конь был смелый, на нем Суворов сражался у Рымника и брал Измаил. Но Мишке не повезло: его ранило в ногу, и, хотя лекари пулю извлекли, у коня осталась хромота. Суворов отправил его не в обоз, а к себе домой, в имение Кончанское, и сообщил старосте письмом, что конь «за верную службу переведен в отставку и посажен на пенсию». Старосте было предписано в ежемесячных докладах Суворову сообщать, как живется Мишке на «пенсии».

Когда в 1794 г. Екатерина направляла в Польшу войска для усмирения беспорядков, командовать ими она решила назначить Суворова. Довольная своим выбором, она говорила всем: «Я направляю в Польшу двойную силу – армию и Суворова».

Действуя с соблюдением гуманности, но решительно, Суворов вскоре взял Варшаву и послал Екатерине лаконичный рапорт: «Всемилостивейшая Государыня, ура! Варшава наша!» Екатерина ответила еще короче: «Ура, фельдмаршал Суворов!» Генерал-аншефу Суворову особенно понравилось второе из этих трех слов. Он стал фельдмаршалом.

Генерал-поручик и начальник инженерного департамента при императрице Екатерине Тучков, поздравляя Суворова с победами, между прочим, заметил, что тот не присылает по обязанности своих карт и планов сражений в его департамент. Суворов с улыбкой признался, что виноват, и тотчас принес большую карту Европы, свернутую в трубку; возложил ее на плечо, как ружье, отдал ею честь к ноге и положил к стопам Тучкова.

Настойчиво напрашивался Г. Потемкин к Суворову на обед, и тот наконец вынужден был пригласить его с многочисленною свитою.

Зная, что Потемкин любит попировать, Суворов вызвал к себе искуснейшего метрдотеля и поручил ему, не щадя денег, приготовить роскошный стол; для себя же велел своему повару приготовить два постных блюда. Когда гости прибыли, стол своим богатством удивил даже Потемкина. Но сам Суворов под предлогом нездоровья и соблюдения поста съел только два своих блюда. На другой день метрдотель принес Суворову счет за тысячу рублей. Суворов подписал на нем: «Я ничего не ел» – и отправил с метрдотелем к Потемкину. Тот, засмеявшись, заплатил и сказал: «Дорого мне стоит Суворов».

Между Суворовым и Григорием Потемкиным были неровные отношения: каждый ревновал к славе другого. Но они умели и ценить друг друга, порою шутливо говоря об этом. Потемкину принадлежит каламбур: «Суворова никто не пересуворит». В свою очередь, князь Италийский и граф Рымникский говорил, что Потемкин был «великий человек и человек великий: велик умом, велик и ростом, не походил на того французского посла в Лондоне, о котором канцлер Бэкон сказал, что чердак обыкновенно худо меблируют».

Фельдмаршал Г. А. Потемкин так отзывался о порядках, введенных в регулярной русской армии при Петре III военачальниками прусского происхождения: «Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, обшлагах. Занимая себя таковою дрянью, и до сего времени не знают хорошо важных вещей.

...Словом, одежда и амуниция наших войск таковы, что придумать почти нельзя лучше к угнетению солдатов, тем паче, что он, взят будучи из крестьян в 30 почти лет возраста, узнает пропасть вещей, век сокращающих».