сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
– Мне Мария Алексеевна сказала… – заторопилась она и, боясь, что на долгую беседу не хватит духу, призналась сразу: – Я прошлый раз была не права.
– Вы в городе? Как ваши дела? Бьетесь над своей кандидатской? Как сударушка Вика? – выбросил Олег кучу вопросов, лишь бы она не вешала трубку.
– Я в городе. Над кандидатской бьюсь. Вика молодец, – оголила Надя все фронты наступления Штурмина.
– У мамы были? Может, какие книги нужно достать? Домой когда поедете? – бросил дополнительный резерв на передовую командующий.
Новые две массированные атаки Надя даже не заметила, настолько необстрелянными и необученными оказались брошенные в бой новобранцы.
– Зайду в магазин – и домой.
– В продуктовый? – зацепился за малюсенькую высотку Олег. И тут же, закрепляя успех, выбросил в тыл разведчиков, изначально хитрых и изворотливых: – А если бы я попросил вас купить мне… – зырк глазами по генштабовским столам и картам, а на них только остатки яичницы на сковороде, – …с десяток яиц.
А сам вжал голову, ожидая близкого разрыва снаряда. Противоборствующая сторона с выстрелом замешкалась, дала возможность перевести дыхание, но – не пощадила.
– Нет, я не в продуктовый, – партизанкой на допросе мужественно соврала Надя. Не забыла опять лишь главного: – Извините
– Жалко, – не стал лукавить Олег. – А давайте я отвезу вас домой.
– Нет-нет, – едва не повесила мгновенно трубку Надя. – Вам надо отдыхать. Я и позвонила, чтобы… чтобы вы знали. До свидания.
Почему поэты до сих пор не сочинили проклятие телефонным гудкам?
– В Крым, – тихо и сразу после их морзянки произнес Олег.
… Тетя Галя, уже совсем старенькая, долго, подслеповато и подозрительно вглядывалась в него, решая – признавать ли в незнакомом мужчине своего племянника.
– Я, я это, теть Галя, – улыбался Олег из-за закрытой на крючок калитки. – Ваш племянник.
– Оле-ежек, – поверила тетя в племянника и отворила калитку, чтобы обнять гостя. – Как Машенька, как мама?
– Вас часто вспоминает. Все мечтает увидеться.
– Ну и надоть было забрать с собой.
Олег опешил: а ведь и в самом деле! Что стоило взять маму сюда! Неужели не отодвинула бы свое репетиторство, чтобы увидеться с сестрой?
Хотя знал прекрасно Олег и причину, по которой не подумал о матери. Конечно, это Зоя. Никого не хотелось иметь рядом в свидетелях – не то что самой встречи, а даже чтобы кто-то узнал о ней.
Чувствуя, что оправдания хиленькие, что виноват перед мамой, стал вытаскивать гостинцы, фотографии. Словно случайно, наверх выложил свой школьный, выпускной снимок. И тут же приступил к задуманному:
– Мои-то одноклассники показываются в Кировском?
Если Зоя приезжала два дня назад, тетя Галя должна знать.
– Давноть никого не видала, Олеженька. Никуда не хожу, ноги болят, и ко мне мало кто заглядывает, – не поняла его ухищрений тетя. – Говорили, что Сергунчику руку отрезало по пьянке, так то давно.
Сергунчик пил еще в школе и меньше всего интересовал Олега.
– А вот рядом со мной Зоя…
– Зоя? – тетушка вгляделась в фотографию. Значит, не виделись, если надо вспоминать. Можно было маму привозить… – Это с окраины поселка-то? Второй раз замуж вышла, да как удачно!
– Она разошлась с Виктором? – Олег впился взглядом в того, кто стоял около Зои с другой стороны на фотографии.
– О, вспомнил вчерашний день. Плохо жили, совсем худо, – погоревала тетя над снимком. – Детишек им Бог не дал, а свекровь все ее обвиняла в пустотелости. А потом и развела. А когдать Зоя второй раз замуж-то вышла – не за нашего кировского уже, из Феодосии нашелся отставной морячок, – так сразу троих одного за другим и родила. То ли в охотку, то ли в отместку. Хорошо живет, щас вспоминаю – хорошо. Хвалилась надысь.
«Надысь» в тетином исполнении – это недавно. А вот «недавно» – это когда?
– Года полтора как приезжала. По-олная, хорошая.
В деревне критерий один: полная – значит, за хорошим мужем. И тем более трое детей!
Весь остальной разговор становился неинтересен. Но пришлось отвечать и про мамино здоровье, ее работу, свою службу. Вместе приготовили обед – «хоть с тобой покушаю, а то давноть уже варево не ела, ленюсь для себя одной крутиться», – и только под вечер вырвался из расспросов тети.
– Пойду прогуляюсь, посмотрю, где что изменилось.
К каналу! К третьей плите от дороги. Если Зоя все же приезжала, он увидит какой-нибудь знак от нее. Феодосия – это совсем рядом, около тридцати километров. Можно поездом, можно автобусом. Если только не забыла об уговоре.
Канал почти полностью обмелел: по его бетонному желобу едва сочилась зеленая струйка, утыкающаяся в каждую травинку и каждый камешек. Неужели здесь когда-то плавали до усталости, рискуя утонуть? Но главное – берег. Освещенный солнцем третий бетонный квадрат, обрамленный пожухлой травой.
Лучше бы она оказалась вырванной! Но ни царапины камешком, ни подрытой земли – плита ничем не выделялась среди себе подобных. Значит, Зоя не приезжала. И он опоздал больше, чем на два дня. Он опоздал на лето. На всю жизнь. К его первой любви первыми успели другие.
– Здравствуй, Зоя, – тем не менее произнес он и замер, глядя на берег. Когда-то на нем сидели мальчик и девочка и пытались заглянуть в будущее.
«А ты в Москве, наверное, сразу меня забудешь».
«Почему? Я навсегда запомню тебя, этот канал…»
«Сочиняешь ты все. Тебе и по сочинениям всегда пятерки ставили».
Принялась одергивать платьице. А Олег потянулся к золотистому от солнца пушку на щеке. Зоя сделала вид, что не замечает или не понимает его жеста, продолжала заниматься платьицем. Дотянуться не смог и, прекрасно понимая, что на второй рывок смелости не хватит, ткнулся губами в загорелое, еще более таинственное и манящее плечо Зои. И только в этот миг она, получив ожидаемое, монашкой отдернулась, сделала страшные глаза: как ты посмел!..
– Здравствуй, Зоя. Я тебя никогда не забывал. Но… но и не приехал, – одной фразой рассказал свою жизнь после отъезда в Москву Олег.
Перешел по пыльному мостку канал, присел над плитой. Дотронулся ладонью до горячего шершавого бетона. Когда-то это место было для них целой планетой…
Резко встал, посмотрел на дорогу. Пустынна. Лишь вдали на велосипеде катит мальчонка. Крути, парень, педали. Торопись, не дай себе опоздать или кому-то обойти тебя на повороте.
Глава 9
– Ожил?
Николаич, только войдя в кабинет, сразу прищурил глаз. Опытный стрелок всегда поступает подобным образом перед тем, как нажать на курок. А пуля – это наверняка он, майор Штурмин. Двойной эффект, произведенный им в Плесецке, обрушил на отдел розыска столько восхищений из самых разных кабинетов, что, похоже, у начальника отдела взыграли ревность и опасения: так незаметно самого подопрут под кресло и вынесут на пенсию. Потому и выстрелить нежданным конкурентом подальше от восторгов и славиц – самое время.
– Было бы с чего оживать, – оторвался от только что включенного компьютера Штурмин. Облокотился на спинку стула и замер от боли в спине.
Гримасу подчиненного Николаич постарался не заметить. Скромненько, как и подобает при подходе к суперзвезде розыска, поинтересовался:
– Хотел выловить тебя вчера, но что-то не получилось.
Пожать плечами Олег поберегся, но молчанием дал понять: значит, не судьба. Да и как можно выловить в Москве того, кто в реальности сидел на берегу канала в Крыму.
Поинтересовался исключительно ради того, чтобы не выглядеть равнодушным к начальству:
– Что-то срочное?
– Очередную порцию восхищений от особого отдела наших доблестных военно-космических сил передавать ведь кому-то надо.
– Лучше бы от невоенных земных женщин…
– Для тебя это проблема? – удивился Николаич, не спуская цель с мушки и прекрасно зная, что выстрелить успеет в любой момент. Но долго тянуть не стал: – Говорят, в Хабаровске безумно красивые метиски.
Не-ет, ничего не боялся Николаич – ни подсиживаний, ни выпроваживаний на пенсию. Такой зубр, как он, ведал одно: если пошла охота, ни в коем случае нельзя останавливаться ради промежуточного подсчета трофеев. Штурмин еще в запале, он еще бежит, и сил продолжить гон у него пока предостаточно. Для здоровья, конечно, пользы нет, но кто в офицерах заботится о нем?
Олег, естественно, в подобные психологические тонкости не влезал. Он понял пока одно: его жаждут видеть на другом конце страны.
Усмехнулся с грустью и сожалением. В отличие от начальника, ему казалось, что он устал: слишком огромный разброс в расстояниях и выполняемых задачах пришлось перелопатить за мизерный срок. Поэтому он хочет в свою квартиру, к заждавшимся инструментам и пересохшим корешкам. В крайнем случае – в «Москвич» и до Баковки.
Подумал и замер. Нет, в Баковку он не поедет. Туда нельзя после Зои. А то получится: если в Крыму облом, то срочно меняем курс и флаг? Да, Зоя ушла от него навсегда. Но и Надя – или кто другая – еще не пришла. А скорее всего, он просто обречен всю жизнь жарить яичницу. И тогда, между прочим, поездка в Хабару оказывается как нельзя кстати. Нет, есть в Николаиче что-то от Макаренко.
Попросил о единственном:
– Можно не сегодня?
– Можно, – согласился полковник, ожидавший более бурной реакции.
Клинышкин подлез с соучастием сразу, лишь Николаич скрылся за цверью:
– Что-то случилось? Где лицо оставили, командир?
Где он его оставил, лицо? Не угадаешь ведь, жизнь позади достаточная.
– Чем могу помочь?
Разве можно помочь тому, кто проехал свою остановку?
А жизнь казалась Олегу именно такой – с мелькающими полустанками и перестуком колес. Где-то напрашивалась пересадка, где-то просто требовалось выйти, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом. Но мчит курьерский… Сорвать стоп-кран?
– Ладно, все нормально, – отошел от притягательной красной ручки тормоза Олег. Перезагрузил компьютер, деловито осмотрел стол. Как ни старалась уборщица, но вокруг листочков теплились бархатные полосочки недельной пыли. Протрем.
– Майстренко не забегает?
– Удивительно – нет.
Тут Клинышкин не прав – в этом как раз ничего удивительного. Жора неприятен самому себе, а в отделе все станет напоминать ему о причине перехода. Оборвал – и никаких эмоций.
– Что привезти из Хабары?
– Так вы все-таки туда? – понял одну из причин неважного настроения майора Клинышкин.
– Пока туда, – не стал заранее зарекаться Олег. Сейчас раздастся звонок или Николаич сам заглянет, виновато разведет руками, и улетишь совсем в иную сторону…
Когда Николаич, сдерживая возбуждение, и вправду заглянул в кабинет, Олег откровенно и обессиленно улыбнулся фокусу.
А зря. Не надо смеяться над начальниками. Они порой приносят и хорошие вести.
– В Хабаровске зафиксировали переговоры Богдановича с матерью.
И, словно до этого разговора про командировку не возникало, безобидно спросил:
– Летишь?
Как это называется: сначала пустить зайца, а потом смотреть на поведение легавой?
– Если бы не дал вам обещание вылететь завтра, сегодня был бы там.
– Я и не настаиваю на завтрашнем дне, – согласился с мгновенным вылетом Николаич Что, потираешь руки, Макаренко? – Расшифровка беседы ждет тебя в краевом управлении Ждем известий.
Начальники, опять же, любят ждать только хороших сообщений…
Штурмин полез в сейф, в стопки разнокалиберных ДОРов. Стайер стоит на крайней дорожке. Он в меру полноват, правда, больше за счет проверочных документов. Чем же ты занимаешься в Хабаре, господин Богданович? Разгадываешь тайну, заплетенную в косичку телохранителя? Найти бы Трофимова…
Пролистал содержимое папки, восстанавливая в памяти всякую мелочь. Но мало ее, крайне мало. В карман положишь – даже не зазвенит.
– Я в кассы.
Перелететь поверху ночь, приблизить на семь часов восход солнца – разве плохо. Да еще когда кормят – и не яичницей! – да пытаются снова и снова напоить соками и чаем.
Между чаепитиями и пропустили под крылом «ИЛа» ночь и расстояние. Если представить карту и посмотреть расстояние между двумя точками последних его командировок – даже по ней много. Благо, из Архангельска привез самую лучшую находку за последнее время – дощечку из охотничьего шалаша. Лик мальчика, который начинает прорисовываться на ней под резцом. Взгляд.
Работу, в принципе, уже можно было завершить, но не хватало в ней какого-то одного штриха. Как ни крутил Олег будущий портрет, под каким углом ни рассматривал – окончательный образ не дается, ускользает.
Зато калининградская Татьяна Сергеевна получилась просто здорово. Бутон розы в ладонях тянется к первым лучам солнца, на лепестках дрожат капельки росы… Как там она сама, добилась замены плафонов и поездки в Швейцарию?
В краевом управлении тишина стояла неимоверная, словно все полицейские разом вышли на проверку.
– Офицерское собрание, – объяснил пустые коридоры дежурный.
Это было что-то новое, вернее, хорошо забытое старое: офицерские собрания как пережиток социализма ликвидировали вместе с Советской Армией и ее замполитами в начале девяностых.
– На нашего генерала к вам в Москву пришла анонимка, приехали разбираться.
– А он сам не на собрании?
– Ушел. – В голосе хабаровчанина послышались нотки восхищения своим начальником. – Сказал, как решите – так и будет.
Но начальник волновался. Он ходил по кабинету, и только появление Штурмина остановило его бег по ковру. С удовольствием вцепился в розыскника, чувствуя возможность отвлечься.
Не хотелось и Олегу влезать в анонимные подробности – на это существует собственная безопасность и кадровики. А для розыска нет ничего важнее Стайера. С анонимкой наверняка разберутся, космическая группировка пополнилась необходимым спутником в нужное время, архангельский Сережа обрел возраст, отчество и отдельную камеру, – что еще? Конечно, Богданович. Взять его – и на боковую. Спать. Долго-долго.
А начинать нужно с вопроса по прослушке – единственной зацепке Стайера в городе. Что наговорил любимый сынок мамаше?
Но генерал остудил пыл Олега:
– Начальник ОТО на собрании. Одного же вас посылать, сами понимаете…
Убивая время и «прокалывая» калининградца дальше, прошлись по традиционной схеме: паспортные столы, ГАИ, кассы, гостиницы. Вспомнил генерал и то, от чего Олег по возможности всегда старался уходить:
– Позавчера в центре города прошла крупная разборка, несколько трупов. Надо глянуть неопознанных, вдруг твой фигурант лежит в морге.
Мертвый Богданович – отнюдь не смертельно для налоговой полиции. И для него, майора Штурмина, имеющего свои взгляды именно на живых фигурантов, тоже. Сидящий в камере беглец – хорошо, но и прикрывший веки под крышкой гроба – черт с ним, тоже неплохо.
Наверное, он все же и вправду устал, если пошел на такой цинизм…
– Мне надо еще все, связанное с Китаем, – не упустил из виду пропавшую косичку Штурмин.
В коридоре загалдели, генерал напрягся, принялся перебирать бумажки на столе. Однако, когда Олег подумал, что начальник напрочь забыл о его существовании, тот первым делом вызвал через дежурного «отошника» и передал ему Штурмина из рук в руки.
Здесь Штурмина ждали более приятные вести, ради которых, собственно, и мчался из Москвы.
– Просили стать на разговор с Калининградом? – переспросил «отошник», обличьем похожий на Ленина и имевший такое же имя-отчество.
При чем здесь «просили»? Это требование ко всем, имеющим отношение к розыску, – беглецов ловит вся Россия.
– Да, по Богдановичу, – тем не менее не стал вдаваться в словесную перепалку Штурмин. В нее вступают лейтенанты, майоры берут результат.
– Вот, девочки и намозолили ушки, но кое-что добыли.
Владимир Ильич просмотрел распечатанную сводку, затем поискал нужный файл в компьютере. Высветилась часовая сетка, потом телефон матери Богдановича в городе Янтарном Калининградской области. За ним по экрану пошли красные точки – это значит, звонок шел, но трубку не поднимали. Затем одна из вечерних точек превратилась в линию – разговор состоялся.
– Пожалуйста, на двадцать два часа тридцать одну минуту по калининградскому времени.
Двойник вождя установил курсор на названные цифры, и на экране появился текст разговора Стайера с матерью. Подключили звук, и Олег впервые услышал с магнитофона голос своего подопечного:
– Мамочка, целую тебя.
– Юра? Откуда ты?
– Дела, мамочка, дела. Я в Москве, чуть подзадержусь здесь, так что не волнуйся. Меня никто не искал?
– Вроде нет.
– Я выслал тебе денег.
– Зачем, у меня есть. Ты звони почаще.
– Хорошо. Я еще позвоню. Главное, чтобы ты не волновалась.
Гудки. Конец и красной полосе на компьютере. Идиллия, сынок-отличник успокаивает маму по поводу своих отметок.
– Откуда звонил? Когда?
– Три дня назад. Из центральной гостиницы. Сделал один звонок из номера и тут же съехал.
– Фамилию поменял?
– Убрал «ич». Стал Богданов.
