Текст книги "Первые листы"

Автор книги: Николай Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Владимир Ильич был в затруднении. Блюменфельд прекрасный товарищ, готов за правое дело жизнь положить, а самообладания в себе не воспитал... Но выбора нет: налицо Блюменфельд и опять Блюменфельд – только и всего. И Ленин, вразумив пылкого молодого человека, отправил его за шрифтом.

* * *

Мальчика в типографии звали Макс Пуршвиц. С появлением таинственного господина из России он потерял покой. Зачем приехал, о чем русский и хозяин шушукаются, запираясь в кабинете, – это же каждому интересно! А тут еще господин Рау вздумал Макса припугнуть. "Осрамил, – говорит, – меня перед гостем, с перепачканной рожей, грязнуля, высунулся... Не смей ни подходить к нему, ни вопросы задавать!" Ушел уже, было, Рау из типографии, но воротился: "Ослушаешься – прогоню! На твое место всякий прибежит – и кликать не надо, только дверь в типографию открой!"

После такого внушения Макс понял, что ему с собой не совладать: "Тайна должна быть раскрыта – иначе он не мужчина, а дрек!" Но на хозяина обиделся: "Грязнулей обозвал... А он, Макс, рабочий человек на работе, кругом эта краска прилипчивая – тут и божий ангел в своих светлых одеждах станет на черта похож!"

Правду сказать, в этот злосчастный день Макс и вовсе не умывался. Проспал, пора бежать в типографию – а как же голуби? Кто их выпустит из голубятни, посвистит, с крыши махалкой помашет? Того не понимают, что голубю летать надо, иначе зажиреет. А у него, Макса Пуршвица, стайка породистая. Один турман чего стоит: сам белый, а глазки красненькие, мохноногий, на голове султанчик. А в лёте – залюбуешься! Возьмет высоту – и давай играть: то нырнет, то перекувырнется, то будто нос срежет Максу... Весельчак, каких и среди людей поискать. В городе на ярмарке у ребят выменял, троих за одного отдал...

Был вечер. Голуби сидели, воркуя, кто на плечах и на голове у Макса, кто на крыше дома, а сам он делал приборку в голубятне: вычистил помещение, переменил птицам воду, насыпал в кормушку гороху и задумался... Господин Рау обещал про голубей в Турнцейтунг напечатать – а тут: "Выгоню!" Эх, жизнь, и кто тебя, сиротскую, выдумал...

Загрустил мальчуган, но ненадолго. Во дворе появился еще один иностранец, – это был Иосиф Блюменфельд. У Макса пугливо сердце екнуло: почуял – тайна близится к развязке... Но в чем она? Только бы не прозевать!..

Новый человек пришел в типографию, наклонился над наборной кассой, поковырялся в литерах и заворчал, чем-то недовольный.

Макса такое пренебрежение к типографии задело.

– Gutes din! – сказал он с вызовом.

Пришедший повернулся к нему – а на лице беспомощная улыбка. Не понял иностранец немецких слов. Потом ткнул себя пальцем в грудь:

– Вернер... Ихь бин Вернер!

На том и разошлись.

Однажды Максу не спалось. Вертелся под периной, вертелся, – но холодно, декабрь, не согреться. Встал, оделся. Еще рано, типография закрыта – и все-таки его потянуло к типографии... Глядит – а Вернер со двора зашагал. Макс крадучись устремился за ним.

* * *

На одной из центральных улиц Лейпцига появился старьевщик. Он катил перед собой тележку с мусором. Под брезентом была груда костей, какие выбрасывают из кухонь на помойку, и рваная, выношенная обувь, тоже сваленная в кучу. Шагал старьевщик с трудом. В этом сгорбленном старике трудно было бы узнать щеголеватого Иосифа Блюменфельда.

Вместе с ним, помогая толкать тележку, столь же понуро брел мальчуган-оборвыш, ясно кто – Макс Пуршвиц. На этот раз он измазал лицо в свое удовольствие. За спиной на лямках у него был мешок, из которого торчала такая же выброшенная обувь.

Туманное декабрьское утро прояснилось. На улице появились прохожие и заспешили по своим делам. Некоторые брезгливо косились на тележку с отбросами. Но куда деваться старьевщику? Уже катят экипажи, того и гляди попадешь под копыта лошадей. И человек невольно жался к тротуару... Вдруг полицейский. С бранью преградил дорогу старьевщику.

– Щуцман... – обомлев, простонал мальчуган и кинулся в сторону – ведь в заплечном мешке у него не просто рваная обувь: в негодных ботинках по узелку русского шрифта. Охваченный ужасом, он мог бы наделать глупостей и лишиться драгоценной ноши... Но тут над головой прогремело: "Прочь с дороги!" – и парня полоснули кнутом. Ахнув от боли, Макс схватился за окровавленную щеку и пришел в себя.

Видит: шуцман требует поднять тряпичное покрывало на тележке и Вернер делать нечего – подчиняется. А сам мычит, прикинувшись немым (опасается обнаружить плохой немецкий), мычит и машет Пуршвицу – зовет на помощь. А мальчишка словно и не слышит. Затаясь, глядит на руку шуцмана. В ней жезл. Вот тычет жезлом в груду костей. Это не страшно – кости насыпаны для виду. Разворошил кости... А рядом рваные ботинки. Только бы не тронул – они тяжелые, заподозрит неладное. А в каждом шрифт...

Макс почувствовал – нечем дышать. Жадно втянул воздух... Так и есть жезл приближается к ботинкам...

– Господин шуцман! – в отчаянии закричал мальчуган. – Они вонючие, из помойки!

Полицейский от внезапного крика вздрогнул. Отдернул руку с жезлом и принялся ругать мальчугана.

Макс – в слезы... Конечно, Вернеру не следовало останавливаться. А если уж задержан – тут же сказать условленное: мол, извините, заблудились, нам на клееварочный завод! И никакому шуцману не пришло бы в голову ковыряться в отбросах – прогнал бы мусорщиков с центральных улиц, и только... Но оба оплошали: Вернер некстати прикинулся немым, а Макс словно онемел от потрясения. Вот и дождались обыска...

Казалось, провал операции по доставке шрифта неминуем. И вдруг спасение... Спасли драгоценный груз, сами того не подозревая, прохожие. Отбросы на тележке, расковыренные полицейским, так засмердили, что из толпы прохожих посыпались протесты и ретивому стражу порядка пригрозили, что на него пожалуются в магистрат. Шуцман сразу сник. Вылупил устрашающе глаза на старьевщиков и процедил:

– Weg! Fort! (Пошли прочь!)

* * *

Типография Германа Рау небольшая, теснится в двух комнатах. Печатная машина за перегородкой. Сквозь стеклянную дверь видно чугунное колесо с рукоятью. К рукояти становится человек, вращает колесо, и машина, постукивая, приходит в движение. Печатник пускает под крутящийся вал листы бумаги, на них оттискивается текст, и по другую сторону вала приспособление, похожее на грабли, укладывает в стопку отпечатанное.

Однако торжественный момент печатания "Искры" еще не наступил. Идет подготовка.

Владимир Ильич принес статью, которой дал название: "Насущные задачи нашего движения". Ее будут изучать и изучать рабочие России, таясь от полиции, жандармов, агентов охранки. Это – главный материал в газете. Рядом встанет рассказ о Вильгельме Либкнехте. "Старейший вождь германской социал-демократии", – сказано о нем. Он незадолго перед тем умер, этот замечательный революционер, и рабочие многих стран со скорбью опустили его в могилу.

Владимир Ильич подготовил материал и для обратной стороны газетного листа. Все написанное вручил Блюменфельду. Они улыбнулись друг другу. Иосиф помедлил, переживая торжественную минуту, и принялся старательно, не торопясь, делать набор. Будто выклевывал щипчиками из гнезд нужные литеры.

Полученный шрифт поместили на чугунной плите – талере. Выровняли и скрепили металлической рамкой. Каждая литера стояла очком вверх. Смазали набор типографской краской и наложили на него лист бумаги. Оставалось, чтобы получить пробный оттиск, двинуть поверху тяжелый цилиндр-каток. И тут к тискальному станку прорвался Макс Пуршвиц...

Можно было понять возбуждение мальчугана, который и мучившую его тайну раскрыл (секретный заказ на русскую газету!), и в старьевщики превращался, и едва в лапы грозного шуцмана не попал, – словом, на протяжении одного дня пережил столько несчастий и радостей, сколько за жизнь свою не знал... Так как же ему, человеку рабочему, не присоединиться к тем, кто готовил газету для рабочих России!

Горячность мальчишки встревожила Германа Рау.

– Forsicht! – вслед ему сказал он. – Осторожно!

И хорошо, что сумел перехватить каток из рук Макса. Иначе чугунный цилиндр, не удержанный руками мальчишки, грохнулся бы на пол, а может быть, и треснул, став непригодным для работы.

Сконфуженный, жалкий, несчастный, Пуршвиц с опаской поднял глаза на русского редактора. Но Ленин тотчас сделал вид, что ему понравилась старательность юного рабочего, и дружески похлопал его по плечу.

Мальчишка в бурном ликовании умчался к своим голубям. Только там ему удавалось успокоиться.

А работа по выпуску газеты продолжалась. Оттиски и первой, и второй газетных полос взял Владимир Ильич и перешел в переднюю комнату, чтобы, как говорят полиграфисты, "держать корректуру". Он сел за большой стол, разложил перед собой листы, обмакнул перо в чернильницу и углубился в чтение.

В сторонке тихо, на кончик стула, присел Блюменфельд. Он не сводил глаз с Владимира Ильича. Волнение наборщика понятно. Отчеркнет строго перо Ленина одну опечатку, отчеркнет другую, – тут и со стыда сгоришь... Вспомнилось Блюменфельду его пожелание, которое, к сожалению, не удалось выполнить. Владимир Ильич рассчитывал печатать "Искру" мелким шрифтом – петитом. Хотелось ему, чтобы газета, при небольшом формате, вмещала бы много материала. Но немецкие товарищи сумели раздобыть только боргес – шрифт более крупный. А Владимир Ильич сказал: "Спасибо и на этом". Умеет ободрить товарищей. И тут же предложил, насколько только возможно технически, сузить поля газетного листа; сразу стало просторнее для текста, сгодился и боргес.

Декабрьский день короткий, начинало вечереть. Герман Рау зажег над столом керосиновую лампу и плотно завесил окна. Проверил, заперта ли дверь наружу.

Тишина... Ленин работает.

Вдруг в типографию постучались. Владимир Ильич вопросительно взглянул на Германа. Тот шагнул к двери... Оказалось, что Макс. Мальчишка мышью проскользнул в соседнюю комнату.

* * *

Наконец печатная машина, заново смазанная, пущена в ход. У рукояти колеса Макс Пуршвиц. Взглянуть на мальчишку – ну, разумеется, он держится здесь главным: не закрути он колесо – и машина ни с места. Второй человек у машины – печатник. Это сам хозяин Рау. Пошла машина. И вот первый отпечатанный лист. Это еще не газета – только лицевая ее полоса, но Владимир Ильич схватывает лист. Он любуется его видом, делясь впечатлениями с Блюменфельдом. Наборщик обрадован, все идет без замечаний.

Печатание газеты продолжается. Блюменфельд в помощь Максу встает к колесу машины. Они уже друзья – сдружил их поход за шрифтом.

Под "граблями" растет стопа листов. Но вот заготовленная для "Искры" бумага кончилась. Надо еще раз пропустить листы под вращающийся вал, но уже обратной стороной. Рау и Блюменфельд меняют в машине шрифт...

Вскоре печатание первого номера "Искры" закончено. Все устали, и все счастливы. Произошло это 24 декабря 1900 года, в канун нового столетия.

Владимир Ильич и Блюменфельд сразу же, упаковав тираж "Искры", уехали из Лейпцига.

* * *

Ленин был искусным конспиратором. После сибирской ссылки выехал за границу, имея законный паспорт за подписью полицейского чиновника, скрепленный казенной печатью. Владимир Ильич знал, что за ним увязались шпики: так пусть, решил он, видят, что перед ними добропорядочный путешественник. В таможне при досмотре багажа чиновник с особым усердием обследовал чемодан бывшего политического ссыльного – но ничего предосудительного не обнаружил. В смущении даже откозырял Ленину: "Извините, господин Ульянов, служба!" – И пожелал счастливого путешествия.

Оказавшись по ту сторону границы, Ленин, казалось бы, освободился от преследовавших его шпиков. Но предусмотрительности он не терял. Прописался в Праге и тут же вместо Ульянова стал "доктором Иорданским". Переехал в Мюнхен. Но и "доктора Иорданского" шпики не нашли бы в этом городе: Владимир Ильич перешел на нелегальное положение. Вновь он стал "доктором Иорданским", когда через некоторое время встречал выбравшуюся из России Надежду Константиновну Крупскую. Было это на вокзале в Вене. В паспорте "доктора" появилась официальная запись: "При муже – жена Марица".

Владимир Ильич, вернувшись с Надеждой Константиновной в Мюнхен, принялся подготовлять издание нелегальной газеты. Сформировалась редколлегия – в нее вошли видные борцы против самодержавия: Георгий Валентинович Плеханов, Вера Засулич и еще трое или четверо.

Увлеченный делом, Ленин и не подозревал, какая опасность нависает над ним. Сыскная служба в царской России была поставлена высоко: обширная тайная агентура действовала и за границей. И совпадение: когда в Лейпциге был отпечатан первый номер "Искры", в Москве забеспокоился начальник охранного отделения полковник Зубатов. Этот жандарм был умен и проницателен. Приводим высказывание Зубатова (по документам из архивов охранки): "Ведь крупнее Ульянова сейчас в революции нет никого". И Зубатов предложил "срезать эту голову с революционного тела"... "без формальных улик". Этот свой разбойничий замысел Зубатов назвал "смелым шагом". Однако полиция указание своего шефа выполнить не смогла.

А "Искра", номер за номером, продолжала выходить. Но где редакция газеты, где Ленин – для сыщиков оставалось загадкой. Слежкой за революционерами за границей руководил некий Рачковский. "В настоящее время, – доносил он в департамент полиции, – мною принимаются соответствующие меры к выяснению наличного состава редакции и точного ее местопребывания. Я найду средство, действуя наверняка, ликвидировать эту крайне опасную организацию..." А на деле матерый сыщик оказался не больше чем болтуном.

Примечательно, что даже в России никто не ведал, где расположена редакция "Искры". Газету на заводах и фабриках, в солдатских казармах и на флоте тайно распространяли единомышленники Ленина. Среди них – Глеб Максимилианович Кржижановский, инженер, ближайший друг Ленина; Зинаида Павловна Невзорова, учительница, жена Кржижановского; Виктор Павлович Ногин – впоследствии нарком торговли в промышленности молодого Советского государства; Леонид Борисович Красин, инженер, впоследствии крупный нарком иностранных дел... Работать агентом "Искры" было честью для революционера.

Но где редакция газеты? Куда посылать материалы для печати и прежде всего заметки самих рабочих, которые Владимир Ильич очень ценил? Знали, что редакция в Германии. Но точный ее адрес был скрыт даже от агентов "Искры". Действовал закон ленинской конспирации... Искровец для своей почты в газету знал только один-единственный адрес в России. Оттуда в конверте с новым адресом материал переправляли до следующего промежуточного пункта. И так далее. Эту цепь следования письма к границе трудно было порвать жандармам: ведь каждый участник этой почты знал только свой передаточный пункт – и не больше. И в Германии письмо не сразу попадало в руки Ленина: только через цепь передаточных пунктов. Здесь на "Искру" работали немецкие товарищи.

Редакция первое время помещалась в Мюнхене. Здесь Владимир Ильич подготовлял материалы к печати в номер и отправлял в Лейпциг к Герману Рау. Много ли мог вместить номер газеты! Статьи и заметки умещались в обыкновенном почтовом конверте. Владимир Ильич надписывал: "Заказная бандероль". Сдавали письмо на почту, разумеется, не в Мюнхене – оно достигало Лейпцига кружным путем. В конспиративной практике Ленин не допускал ни малейшей слабины. Заметим кстати: редакция и типография "Искры" всегда помещались раздельно – в разных городах и даже, случалось, в разных странах. Так, с апреля по июнь 1902 года Ленин вынужден был от охранки скрываться в Лондоне, а печаталась газета в Мюнхене у преданного Ленину (как и Г. Рау) владельца типографии Максиминуса Эрнста...

Но это уже события, выходящие за рамки нашего рассказа. Каждый, кто углубляется в историю ленинской "Искры", не может не поразиться сверхчеловеческим силам, которые отдавал Владимир Ильич любимой газете. Талант, энтузиазм и вместе с тем осмотрительность и умение проникнуть в замысел врага (сильнейшей в Европе охранной службы) позволили Владимиру Ильичу поднять огромное дело общерусской рабочей революционной газеты. И думается, возьмись ставить "Искру" человек не столь крупный, "Искра" угасла бы, не возгоревшись в пламя...

Величаво звучат слова Ленина:

"Искра" создала Российскую социал-демократическую рабочую партию".

* * *

Шли годы... Минуло полвека, когда в Пробстхайде появилась экспедиция историков. Приехали сюда немецкие ученые, граждане новой страны на политической карте Европы – Германской Демократической Республики. Долог для них был путь в Пробстхайду – исчислялся годами...

Сперва историки обратились в Советский Союз. Сказали:

– Существует легенда, будто бы первый номер русской революционной газеты "Искра" был отпечатан в Лейпциге. Так ли это?

– Это не легенда, – ответили им. – Действительно Владимир Ильич Ленин, будучи в эмиграции, организовал в тысяча девятисотом году печатание "Искры" в Лейпциге.

Естественно, немецкие историки заинтересовались подробностями и прежде всего захотели узнать, в какой типографии печаталась газета. Ведь в Лейпциге уже и тогда их было множество.

Однако о типографии, которой воспользовался Владимир Ильич, не знали и в Советском Союзе. Ленин никому не раскрыл ее адреса.

Оставалось расспросить жителей Лейпцига. Начали с того, что разыскали, одного за другим, рабочих всех существовавших в 1900 году типографий. Немногие остались в живых. Это были глубокие старики. Но они, горячо одобряя предпринятые поиски места печатания "Искры", силились помочь искателям. И один за другим умолкали, сами удивленные своему неведению: "Не знаем... Не слыхали... Не помним такой типографии..."

Неудача не обескуражила историков. Принялись расспрашивать жителей города вразброд, надеясь на счастливый случай. Ушло на это несколько лет, но счастливый случай не представился...

Наконец обратились к помощи печати. Казалось бы, с этого следовало и начать, но... Из опыта научных работ в различных областях знания известно, что простое решение не всегда приходит сразу. Итак, уже только в 1952 году по поручению товарищей научный сотрудник исторического музея Лейпцига Фридрих Донат опубликовал в газете "Leipziger Volkszeitung" статью с призывом к горожанам сообщить в редакцию любые сведения о разыскиваемой типографии.

* * *

В этом седом и больном человеке едва ли можно было узнать бывшего проворного мальчугана и озорника из типографии в Пробстхайде... Прочел Макс Пуршвиц в местной газете статью Доната и задумался... Сколько времени утекло – и вдруг вспомнили! Как же быть? Не с кем и посоветоваться. Все трое – и Герман Рау и Вернер (Блюменфельд), и он, тогда подмастерье, – дали Ленину слово о печатании "Искры" в Пробстхайде нигде, никогда и никому не проговориться. Но Германа уже нет в живых; Вернер, с которым он, Пуршвиц, подружился, как уехал с Лениным, так и весточки о себе не подал... Где его искать, да и жив ли он?..

Получается, что тяжесть клятвенного слова теперь только на его совести. Задумался, оттягивая решение, – и вспомнилось ему детство, голубятня, мохноногий турман с султанчиком на голове. Бывало, взовьется турман ввысь, и уже едва приметен в небе, мерцает там, как белая звездочка. А мальчишка верил, что звезды знают будущее каждого человека. Но разве ночью сонными глазами разглядишь в глубине неба свою звезду – вон их какая россыпь!.. И он, бывало, нашептывал турману, чтобы тот поднялся еще выше, к звездам, – и сам, будто звездочка, выпытал бы там, у золотых подруг, что предназначено ему, подмастерью Максу, в жизни... Хотелось счастья. Но что такое счастье? Тут мысли мальчугана расплывались, и на лице застывала мечтательная улыбка...

Старик встрепенулся. Перечитал статью в газете, сказал себе: "Надо решать". Недолго ведь и ему, уже больному, беспомощному, осталось жить. Что же, унести тайну типографии с собой в могилу?

"Нет, – сказал себе старик, – совесть моя снимает с меня клятвенное слово. О том, где впервые напечатана "Искра", должны знать люди".

И редакция газеты получила письмо. Оно было подписано: "Макс Пуршвиц, ветеран рабочего движения в Германии".

* * *

К Пуршвицу нагрянули историки – сразу несколько человек. Старик их встретил, рассадил, и началась беседа. Выслушали историки бывшего подмастерья загадочной типографии, заполнили записями свои блокноты, и старик даже устал от жарких рукопожатий.

Поехали на место.

"Руссенштрассе... Руссенштрассе, сорок восемь! – нетерпеливо повторяли вслед за провожатым историки, радуясь удаче.

Вот и Пробстхайда. Вышли из машин – Пуршвиц перед каменным сараем. Здание показалось ему иным, чем было. И пониже, и поплоше. Но номер – 48, сомнений нет: это типография Германа Рау.

Между тем экспедиция историков разделилась – одни остались с Пуршвицем, другие поспешили во двор и внутрь здания.

Вдруг со двора закричали:

– Да ведь это столярная мастерская! Геноссе Пуршвиц, вы ошиблись!

Старик вздрогнул, схватился рукой за грудь, где сердце... Вновь смотрит на номер. Твердит протестующе: "Нет, не ошибся! Посмотрите сами: сорок восемь, Руссенштрассе, сорок восемь..."

Но лица историков уже замкнулись в недоверии к нему. Экспедиция не удалась. Люди сели в машины, чтобы ехать обратно. Холодно указали и старику место в машине. Но, опозоренный, он на приглашение не ответил. Машины уехали.

Пуршвиц побрел во двор. С опаской огляделся – тот ли?.. За полвека многое изменилось, но что-то осталось – знакомое... Старик взбодрился и вошел в каменный сарай. Взвизгивание пил, стук молотков, скипидарный запах стружки... Да, от типографии ничего не осталось, и две комнаты превращены в одну обширную. Заговорил с рабочими, его отправили к мастеру.

– Вы пожилой человек, – волнуясь, заговорил Пуршвиц, – и, быть может, слышали, что здесь была типография?

Тот недоверчиво усмехнулся:

– Не слыхал. Это когда же?

– Назад тому пятьдесят лет. В девятисотом...

Мастер выпроводил старика как сумасшедшего.

* * *

В редакцию лейпцигской газеты пришла старушка. Дрожащими руками вынула из сумки порыжевшее от времени паспарту с чьим-то портретом.

– Это мой отец, – сказала старушка, обводя глазами работавших в комнате молодых людей.

Один из них встал из-за стола, предложил посетительнице стул, взял в руки портрет. И старушка, не дожидаясь вопросов, быстро заговорила:

– Вы, как напечатано в газете, разыскиваете типографию. Я пришла помочь вам. Моя девичья фамилия Рау. А на портрете мой отец, Герман Рау, он владел типографией...

– Какой типографией, – уже заинтересовался журналист, – где она?

И старушка старательно выговорила:

– Пробстхайда, Руссенштрассе, сорок восемь.

Тотчас ей устроили свидание с Пуршвицем.

– Макс!

– Фрейлен Рау!

И старики обнялись.

* * *

Казалось, историки удовлетворены. Однако Пуршвиц на этом не успокоился. Он страдал от обиды: натолкнулись на столярную мастерскую, и уже ему, ветерану-рабочему, нет веры!..

И Пуршвиц повел историков по поселку. Теперь историки заходили в каждый дом, но Пуршвиц оставался за порогом. Чтоб не подумали, что он подговаривает жителей. Так проснулась память уже многих стариков. Все они указали на каменный сарай, где столярная мастерская: "Это была типография господина Рау, только очень давно".

Но оборудование типографии исчезло. Кто его выбросил – из разговоров было не понять. Мол, выбросили и увезли за непригодностью как железный лом...

Историки вновь обратились к тем, кто когда-то работал в лейпцигских типографиях. На этот раз с просьбой: помочь музею разыскать плоскопечатную машину, какими пользовались в начале века мелкие типографии, и наборную кассу, и тогдашний тискальный станок.

Каменный сарай внутри и снаружи отремонтировали, отштукатурили, установили на прежних местах старинное оборудование, не забыли и перегородку поставить... Типография на Руссенштрассе была восстановлена полностью.

5 мая 1956 года, в день советской печати, в Пробстхайду устремились многие жители города. Как сообщали газеты, перед возрожденной типографией собралось свыше тысячи граждан всех возрастов. Из Берлина приехали члены правительства.

– Отныне, – было сказано в торжественной речи, – перед нами памятник-музей газеты "Искра". Пусть он будет новым залогом нашей нерушимой дружбы с Советским Союзом.

Затем под аплодисменты собравшихся была перерезана ленточка перед входом в музей. Начался его осмотр. Очередь желающих попасть внутрь не иссякала до позднего вечера.

С тех пор дверь в типографию не закрывается. Посетили ее уже миллионы граждан Германии и туристов из разных стран.

Довелось и нам, группе ленинградцев, побывать в музее. Первая комната занята витринами, где под стеклом памятки, оставленные о себе посетителями. В их числе мы тотчас приметили красные галстуки советских пионеров, значки с изображением пламени и надписью: "Всегда готов!", рисунки нашей детворы.

"Из искры возгорится пламя", – взял Владимир Ильич девизом для первой русской революционной газеты.

Пламя возгорелось... И советские газеты, можно сказать, внучки и правнучки ленинской "Искры", выходят уже под девизом: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"

Ленинской "Искре" воздвигнут памятник. Это – обнаруженная типография на Пробстхайде. Она стала музеем, и двери музея не закрываются: миллионы людей перебывали уже в маленьком домике среди зелени, а поток посетителей все нарастает. И это понятно: то в одном конце мира, то в другом возгорается пламя освободительной борьбы угнетенных. Революционеры в поисках правды жизни подчас испытывают потребность приобщения к учению Ленина. А учение это – его суть – кратко и выразительно раскрывает "Искра".

К истории "Искры" нарастает интерес и в кругах ученых. Пример тому недавно вышедшая в свет книжка "Ленинская "Искра"". Она ценна новыми сведениями о предмете. Работали над книжкой совместно советские и немецкие историки – Владлен Степанов, Константин Тарновский, Карл Вигель; два редактора – Елена Смирнова и Моника Вернер; два переводчика – Елена Шумская и Альфред Рейснер.

Составитель книги – доктор Эрхард Вальтер.

Все немецкие товарищи – жители Лейпцига.

Выпустили книгу совместно московское издательство "Книга" и ФЕБ Фахбухферлаг (Лейпциг) на русском и немецком языках.

Художественно выполненная книжка (кунстмалер Зигфрид Хемпель) умещается на половине ладони.