Текст книги "Мой помощник Карсыбек"

Автор книги: Николай Вирта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
в которой все становится на свое место, а кроме того, пойдет описание событий, иногда не слишком интересных, но, поверьте, очень нужных

1

Миша Белянович, пообещав Карсыбеку и Соне заняться с ребятами и собрать их в первый целинный пионерский отряд, на следующий день забыл об этом. И не потому, что был легкомысленным парнем. Нет, не в том дело. Я уже обмолвился: наступила горячая пора, и Миша был занят весь день.

Войдите в его положение. Триста комсомольцев в одной только совхозной организации. Да если бы все они жили на центральной усадьбе! Куда там! Двадцать комсомольцев в одной, тридцать – в другой, семнадцать – в третьей, а до нее сорок километров с гаком. А вы знаете, что такое этот самый «гак» в степи? Он может равняться и пяти и пятнадцати километрам, в придачу к уже вымеренным.

Когда Матвею Ивановичу передали землю совхоза «Восточный», пришлось создать еще несколько бригад. И во всех бригадах Мише Беляновичу – комсомольскому вожаку – надо было непременно побывать и пожить там хотя бы денька два. А как же иначе! На то он и выбран секретарем комсомольской организации, чтобы не сидеть на центральной усадьбе, а быть рядом с комсомольцами. Тут уж не поленись, катай по степи с утра до ночи, ночуй где попало, ешь что придется.

В одной бригаде надо наладить выпуск боевого листка, в другой – провести комсомольское собрание, в третьей комсомольцы не выполняют норм, работают небрежно, пашут мелко и с огрехами, хотя должны показывать пример прочим. Значит, надо лентяев как следует пропесочить, а хороших похвалить, отметить в газете, выхлопотать у Матвея Ивановича премии для них.

Нет, дел у него в те месяцы было столько, что просто с ума сойти. Следить, чтобы вовремя подвезли горючее, еду, воду, выслушивать жалобы, организовать соревнование, что-то посоветовать, что-то выдумать, чтобы облегчить работу и условия жизни новоселов… И всегда и во всем помогать партийному секретарю товарищу Нурманову, у которого тоже дел хватает с избытком; не отказывать, конечно, в помощи Матвею Ивановичу, главному агроному, главному инженеру, бригадирам и тем, кто первый раз сел на трактор; гнать вон заведомых лежебок, скандалистов и рвачей.

Но ведь Миша был не только комсомольский вожак, но и мастер на все руки. Сколько раз Карсыбек и Соня видели его лежащим под трактором, сколько раз замечали они, как Миша помогал молодым шоферам починить машину! Сколько столбов поставлено было с помощью этого парня! А сколько тонн проводов – телефонных и электрических – навешено с его участием!

Да не счесть!

И носился он на своем мотоцикле так же бешено, как Марьям. Кстати сказать, Марьям не пропускала ни одного случая подковырнуть комсомольского вожака и обозвать его при всех «всадником без головы». Этой неугомонной девице казалось, что Миша слишком снисходителен к комсомольцам и слишком много им спускает… Ну, это уж напрасно! Ничего и никому он не спускал, «всадником» был действительно отличным, а голова у Миши светлая, умная, и он держал в ней множество дел и мыслей.

И не мудрено, что он забыл о своем обещании, данном Карсыбеку.

Карсыбек ждал день, другой, прождал целую неделю… Мишу было так же трудно поймать, как и Марьям. Ну, что делать? Карсыбек хорошо запомнил резкий и суровый разговор, который вел с ним Матвей Иванович. Недели две он старался не показываться на глаза Хижнякову.

А потом пошел с повинной к Тентекбаю и начал извиняться перед ним, как было приказано Матвеем Ивановичем.

Тентекбай фыркнул и даже разговаривать не пожелал с Карсыбеком. Соня принялась уговаривать задиристого парнишку. Сказала, что Миша Белянович скоро соберет всех ребят в пионерский отряд и все равно Тентекбаю придется мириться с Карсыбеком. А Тентекбай и ухом не повел. Нарочито хрипло, подражая кому-то из взрослых, он презрительно сказал:

– Сдался мне ваш отряд! У меня у самого есть отряд. Побольше вашего.

И не врал. За это время на разъезде появилось много новых людей, они привезли с собой семьи, и Тентекбай полностью возместил свои потери.

Когда Карсыбек упавшим голосом пролепетал, что Хижняков приказал отпустить всех ребят, которые раньше были в команде Тентекбая, тот нагло рассмеялся:

– Нужны они мне! Нет, уж раз сбежали, пусть у вас остаются.

И ушел, нахально посвистывая.

Соня от возмущения двух слов не могла вымолвить, а потом разразилась таким количеством их, что иному оратору хватило бы на длинную речь. Она вообще любила поговорить и палила словами, будто пулемет.

Однако можно было возмущаться сколько влезет, но держать в команде Тентекбаевских ребят нельзя. Узнает Матвей Иванович – еще больше рассердится. Да и ребята не хотели возвращаться к Тентекбаю.

Соня, нахмурившись, сказала:

– Хватит распускать нюни, Карсыбек! Противно смотреть! Ты останешься начальником своих ребят, а из Тентекбаевских мы организуем новую команду.

Ну, умница! Все просто подпрыгнули от радости. И приказ Матвея Ивановича будет выполнен, и Тентекбай не получит обратно ни одного человека, если бы даже захотел. А Соня продолжала:

– Да постойте вы! Распрыгались, как глупые козы. Эта вторая команда будет работать не только в совхозе, но и везде, где появятся срочные дела. Ясно?

– Только не на разъезде, – угрюмо сказал Карсыбек.

– И на разъезде, если понадобится! – оборвала его Соня.

Теперь надо было выбрать начальника второй команды. И вдруг вылез толстый ленивец Омар. Он, видите ли, захотел быть «начальником». Все, конечно, рассмеялись, а Омар, покраснев и так надувшись, что щеки его вот-вот должны были лопнуть, выпалил:

– Вот я превращусь в атомную бомбу и взорву вас всех к чертям собачьим!

Команда так и ахнула. И где этот увалень мог подслушать такие слова? Что касается того, что он может «превратиться», – это от Омара слышали и раньше. Глупый парень твердо верил, что человек может превратиться во что угодно, только надо знать «вещее слово». И он, представьте, хвастался, будто знает такое слово. Ну не вздор ли?!

Но «собачьи черти»!.. Это-то откуда?

Ох, и попало же Омару от сестрички! Сперва она прочла ему лекцию о том, какой он глупый. Потом еще одну – о том, что люди ни во что и ни в кого превращаться не могут. И, наконец, специальный раздел лекции был посвящен доказательствам полного отсутствия на свете чертей вообще, а собачьих – в частности. Эту часть лекции Соня сопроводила несколькими довольно неприятными хлопками по тому месту, что располагалось у Омара пониже спины.

Омар, рыдая, заявил, что он никогда, никогда, никогда не будет атомной бомбой, а будет заведующим игрушечным магазином, чтобы самому играть во все игрушки.

Столь категорическое заявление не встретило возражений у команды. Соня вытерла слезы, которые обильно текли из глаз Омара. На том и покончили.

А своим начальником вторая команда выбрала Соню.

Карсыбек дал ей такую блестящую характеристику, что Соня краснела, бледнела и, кокетливо склонив голову, говорила: «Вот еще!», «Да нет, ребята, я вовсе, вовсе не гожусь в начальники!» и так далее.

Выбрали ее единогласно, причем увалень Омар поднял разом две руки. И получил еще пару шлепков и нравоучительное замечание насчет того, что брату лучше уж не голосовать за сестру, потому что это могут понять как семейственность.

Да-да, Соня так именно и сказала. Откуда она слышала насчет семейственности – право, не знаю.

Вот с какими трудностями и осложнениями решалось это дело. Но теперь можно было доложить Матвею Ивановичу о том, что приказ его выполнен.

Это взяла на себя Соня.

Однажды Матвей Иванович, усталый и чуть не падавший с ног, пришел в дом начальника станции пообедать. Тут-то Соня и доложила ему о выполнении приказа.

Матвей Иванович долго не мог взять в толк, о каком приказе идет речь. Наконец он вспомнил и, рассмеявшись, похвалил Карсыбека и Соню за сообразительность. А Карсыбек сидел в соседней комнате, ожидая результата доклада. Вошла Соня, шепнула, что все в порядке, и пригласила его к столу.

Матвей Иванович очень сердечно поздоровался с ним и разговаривал так, словно между ними ничего не произошло.

Карсыбек таял от счастья.

2

Вот почему обе команды оказались на строительстве школы. Что ж они там делали? Таскали кирпичи для печников, краски малярам, стекла и замазку тем, кто занимался окнами, гвозди и инструмент – плотникам.

А Карсыбек сказал однажды:

– Мне все это надоело. Я стану маляром.

– Ну да, маляром! – тотчас возразил Тентекбай. – Ты не умеешь.

– Я не умею? – обозлился Карсыбек. – Увидишь!

И вот Карсыбек выпрашивает кисть и ведерко у главного маляра Веры Аратюнянц. В недавнем прошлом она служила машинисткой в Ереване. Карсыбек сказал, что умеет красить.

– Ладно, – согласилась Вера, – посмотрим. Вот тебе краска, кисть – покрась вон ту стену.

Стена была уже подготовлена Верой к покраске.

Берет Карсыбек кисть, макает в ведерко и начинает мазать по стенке. А Тентекбай тут как тут. Вертится и под руку приговаривает:

– Маляр самозванный! Маляр липовый!

Хоть и злился на него Карсыбек, да ведь не прогонишь! И он старался.

Только если не знаешь дела, старайся не старайся, ничего не получится. Карсыбек пыхтит, Карсыбек кряхтит, с него пот катится, а работа как-то не спорится.

Мазнет Карсыбек по стенке – вроде ничего. Он давай дальше. А когда просохнет – страшно становится. Вся стенка в каких-то кривых полосах. Тут грязь, там подтек. Карсыбек хочет поправить – и получается еще хуже.

Так провозился он с кистью и ведром полдня: все мазал да мазал, и получалось все хуже и хуже.

Тентекбай знай издевается.

Пришла Вера Аратюнянц, поглядела на стенку и ахнула. Ну, мазня! И, конечно, отобрала у Карсыбека кисть и ведро с краской.

– Учиться сначала надо, – сказала она.

А Тентекбай повертелся, похихикал и исчез. Кто-то сказал, что он уехал на разъезд. Карсыбек был доволен: все-таки недолюбливал он этого задиру. И еще потому радовался, что Тентекбай всем бы разболтал, как Карсыбек хотел стать маляром, хвастался напропалую, а Вере пришлось после его «работы» перекрашивать всю стенку.

Тентекбай пропадал на разъезде недели две. Что он там делал, никто не знал. Может быть, помогал разгружать вагоны и платформы. Может быть, ездил со своим дядей в дальние рейсы на грузовике.

Но вот он снова появился в совхозе и пришел на строительство школы. А в тот день из столярной мастерской привезли новенькие парты: только покрась их – садись и учись.

Тентекбай подошел к Вере и сказал очень вежливо:

– Пожалуйста, дайте мне кисть. Я тоже хочу попробовать покрасить. Конечно, я не такой большой мастер, как Карсыбек, но, может быть, у меня выйдет не хуже, чем у него, когда он красил стену.

Вера пожала плечами и дала Тентекбаю кисть и черную краску.

Тентекбай начал красить. Тут же были, помогая рабочим, Карсыбек и Соня. Сначала они не обращали внимания на Тентекбая, который тихонько красил парты во дворе. Потом увидели, что покрашены парты не так уж плохо.

Соня сказала:

– Да ты молодец, Тентекбай!

А Тентекбай, не отвечая, красит и красит. Карсыбека даже в жар бросило: действительно, красил Тентекбай преотлично. Потом пришла Вера и просто ахнула: замечательно покрашены парты! Она мазнула кистью в трех или четырех местах, да и то больше для фасона. Как-никак, мол, я мастер. А мазать-то в тех местах и не надо было.

Что же оказалось? А ничего особенного. Тентекбай все эти дни помогал малярам на разъезде и очень старательно у них учился.

И наставил нос Карсыбеку.

Но все-таки Карсыбек, Соня и ребята их команд научились очень многому, помогая строителям школы. И это им пригодится впоследствии.

И знаете, что я вам скажу? Если бы мне было столько же лет, сколько вам, и если бы я кончал школу не тридцать четыре года назад, а теперь, ни за какие калачи не уговорили бы меня после школы остаться в городе.

Представьте себе, как это здорово: есть хлеб, зная, что он выращен тобою на той земле, которую ты пахал своим трактором! Этот хлеб обмолочен комбайном – и водил его ты. Вести грузовую машину где-нибудь в далекой-далекой степи, по новой дороге, – и это ты проложил на ней первую колею. Жить в доме или бывать в домах приятелей, построенных тобой. Греться в морозы около печки, тобой выложенной, покупать что-нибудь в магазине, где двери и окна сделаны тобой. Купаться в целинном водохранилище, плотину которого возводил и ты, наблюдая потом, как громадная пустая чаша до краев наливалась холодными вешними водами. Или читать при свете электричества, зная, что провода в этот дом проведены тобой, тобой поставлены столбы для телефона, по которому ты разговариваешь с родными или друзьями, живущими за тысячи километров… Знать, что без тебя не может работать трактор или машина, если ты механик; что в ясли и детский сад, где резвятся ребятишки новоселов целины, вложен твой труд, так же как в школу, где учат твою сестренку или братишку; в почту, куда ты заходишь, чтобы отправить письмо домой; в баню, где все вспоминают добром ее строителя и того, кто подвел к ней водопровод, и того, кто запрудил речку, откуда для бани подается вода, и тех, кто поставил на речке насос…

И заметьте еще одно: любая из этих профессий идет нарасхват. Куда бы ты ни приехал, где бы ни оказался, везде нужны трактористы, слесари, механики, техники, кровельщики, электромонтеры, фотографы, сапожники, портные, повара, строители дорог, плотники…

Карсыбек показывал мне людей, которые за год жизни на целине приобрели три и четыре подобные специальности.

И как это славно – ни от кого не зависеть, нигде не быть лишним человеком, потому что везде тебя хорошо примут, дадут жилье, а если прилежно будешь работать, так и заработаешь немалую толику денег. И для себя и для того, чтобы послать старушке матери… А как она будет радоваться за тебя!

И неужели кто-то из вас считает, будто куда лучше болтаться в городе, полировать тротуары, курить отцовские папиросы, держаться за его штаны, донимать свою маму капризами и хорониться за ее юбку, если тебе предлагают стать настоящим человеком?

Да, немилосердно жжет солнце в степи. Да, зимой вопят там ужасные бураны. Ни солнца, ни холода не боятся те, кто вчера и сегодня своим трудом на полях, где не ступала нога человеческая, в горах, где не слышно было голоса человеческого, в тайге, где вековые сосны не видели лица человеческого, – не страшась ничего, умножают славу и величие родной страны.

Эти люди бесстрашно пошли пробивать тропы через неизведанные дали, и им слава!

Будущее принадлежит тем, кто, презирая трудности, сложности, опасности, не обращая внимания на то, что иной раз придется дрожать от холода или обливаться потом от жары, идет вперед по дорогам, построенным ими же, вперед к вершинам, откуда дали кажутся такими неоглядными и такими прекрасными!

3

И вот настал день, когда совхозные ребята и дети с разъезда пошли в школу.

Карсыбека, Тентекбая и других мальчиков и девочек с разъезда поселили в общежитии. Тут же, при школе. Здесь они жили, учили уроки, играли и спали до утреннего звонка. И тогда все вставали, приводили в порядок постели, умывались, делали зарядку, завтракали, а тут снова – дзынь-дзынь! – звучал звонок и начинался первый урок.

На воскресные дни и в дни праздничные ребят с разъезда отвозили домой. Ну, вы можете представить, с какой сияющей физиономией приезжал Карсыбек домой! На нем была форма, подаренная Еленой Петровной. Она была учительницей и вела первые классы. Ранец Карсыбеку подарил Матвей Иванович, и не даром достался он мальчугану. Немало сделали Карсыбек, Соня и ребята из их команд: ведь они трудились с самой ранней весны и до глубокой осени.

Матвей Иванович и весь его штаб пришли на открытие школы. Было очень торжественно. Говорились речи, и многие мамы пустили слезу. От радости, конечно.

Особенно радовалась Хайжан, мать Карсыбека. Да и как не радоваться! Вот школа и общежитие – и все такое светлое, чистое! И такие заботливые, ласковые учителя и учительницы. Ну, словно родные отцы и матери!

А когда Миша Белянович в своей речи начал хвалить Карсыбека, не забыв Соню, Тентекбая и других ребят, мать маленького казахского мальчика расплакалась от счастья. Она и не подозревала, как много сделали за весну и лето ее сын и соседские ребятишки.

Ох, и крепко же Хайжан целовала сына! А он вырывался. Всяких там «нежностей» он стеснялся. Такие уж все мальчишки.

…Начались занятия. Карсыбек, выполняя слово, данное Матвею Ивановичу, учился прилежно. Ему не терпелось догнать и перегнать Тентекбая. Елена Петровна подготовила за зиму Карсыбека, и он учился во втором классе. А Тентекбай учился в третьем. И по-прежнему задирал всех. Особенно Карсыбека и Соню.

Те помалкивали и всё ждали, когда Миша Белянович вспомнит свое обещание насчет пионерского отряда.

Тем временем наступила зима.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
о том, как ребята узнали, сколько трудов надо положить человеку, чтобы добыть кусок хлеба, а также в ней дается описание событий, в которых Карсыбек, Соня и Тентекбай снова выступают в главных ролях

1

На одно из первых занятий в школу пришла Марьям. За лето она возмужала и уже не выглядела той девочкой с косами, какой она показалась Карсыбеку и Соне, когда они впервые увидели ее. Марьям загорела, чуть-чуть пополнела, что ей очень шло, стала более серьезной и уже не позволяла себе таких взрывов возмущения и негодования, как это случалось с ней прежде.

В школе Марьям была встречена так, словно сюда приехал сам министр народного просвещения. Такая почетная встреча объяснялась очень просто: все три подначальные Марьям бригады получили благодарность главного штаба совхоза за то, что они раньше других кончили пахать. И вспахали очень хорошо.

Премий им выдали столько, что Марьям, бригадиры и рабочие не знали, куда девать деньги. Впрочем, все новоселы хорошо поработали и хорошо заработали. Молодежь накупила себе всякого добра, а люди семейные, не разбрасывая денег на ветер, купили домики. Как уже было сказано, на это им отпускалась государственная ссуда. Но для постройки нужны были и свои денежки.

Правда, далеко не все могли получить домики. В столе Матвея Ивановича лежала кучка заявлений от новоселов-молодоженов, пожелавших навсегда остаться на целине и приобрести собственный дом. А таких пар к осени оказалось порядочно. Парни и девушки, работая в одной бригаде, хорошо узнавали друг друга, а потом женились.

Матвей Иванович и его штаб только радовались этому. Больше крепких семей на целине – лучше пойдет работа. Да и населения поприбавится. Хижняков бывал почти на всех свадьбах и вручал молодым подарки.

Устраивал комсомольские свадьбы Миша Белянович. И тут он оказался неистощимым выдумщиком. Одна пара справляла свадьбу прямо в поле. Перед началом праздника все тракторы были построены в круг. В середину круга поставили стол с богатым угощением. На другом столе лежали подарки для молодых. Тут же устроился оркестр. Когда молодые приехали из загса, их повели в круг, все тракторы зажгли фары, оркестр начал играть веселый марш, гости в честь молодых гаркнули «ура», а Матвей Иванович поднес молодоженам хлеб-соль… Потом пировали и танцевали до поздней ночи при свете фар.

А вот Марьям так и не вышла замуж, хотя много, ох, много парней ухаживало за ней! Да и как не ухаживать! Что красотой взяла, что хозяйственностью!..

Милая девичья простота, что-то очень юное, застенчивое и ласковое делали ее облик таким привлекательным, что Миша Белянович вздыхал и худел. Он тоже не прочь бы был назвать Марьям своей женой. Но, как видно, с замужеством она не спешила и кавалеров своих вниманием не слишком баловала.

2

Так вот, она появилась в школе. Директор, познакомив детей с Марьям, сказал, что она расскажет то, что детям целины непременно надо знать.

Один из учеников восьмого класса подробно записал рассказ Марьям. А я сделал выписки из его тетради.

Марьям начала с того, что развернула маленький пакетик и положила на стол, за которым сидела, небольшой кусок белого пшеничного хлеба.

– Вот, ребята, – сказала она, – этот хлеб получен у нас в совхозе. В одной из моих бригад мы посеяли тысячу гектаров яровой пшеницы на семена… ну и чтобы узнать, как она здесь растет. Хлеб, который я принесла вам, – Марьям показала его ребятам, – сделан из пшеницы, выросшей на целине. Но для того, чтобы вы могли съесть его, многим людям пришлось очень напряженно поработать. Вы сами видели, как пахали целину. Пахали мы ее глубоко: на двадцать пять сантиметров, плугом с предплужником. Зачем? Чтобы почва стала рыхлой, мягкой, а те растения, которые росли наверху – ковыль и другие травы, – были бы поглубже запаханы в землю. Там сама природа перерабатывает эти растения в различные химические вещества. Они обогатят почву и сделают ее еще более плодородной… Целину, – продолжала Марьям, – мы кончили пахать в сентябре и ничего на ней не посеяли. Сеять мы будем весной будущего года. Но снова пахать уже вспаханную землю нам придется каждую осень, тотчас после того, как будет снят урожай. Это называется пахотой под зябь, то есть в зиму. И чем глубже мы вспашем ее осенью, тем больше закопаем в землю растений и их корней, тем большим будет урожай. Корни растений, теми же силами природы превращенные в химические вещества, снова и снова обогатят землю. Кто же ее пашет? Вы видели: тракторист, а с ним прицепщик. Но без людей, которые подвозят для тракторов горючее, без тех, кто готовит рабочим еду, никак не обойтись. Вот и выходит, что на одного тракториста работает очень много народу – начиная с тех, кто сделал трактор, и кончая теми, кто его обслуживает. Это вам понятно?

– Да, да! – хором зашумели ребята.

– Ну и молодцы!.. Значит, вспахали мы землю под зябь, трактористы, кончив работу, покинули бригадные станы и переехали на центральную усадьбу. Вы думаете, на том и конец и можно забыть о вспаханной земле? Не тут-то было! Когда в степи навалит побольше снега, мы начнем снегозадержание. Без снегозадержания урожаи бывают много хуже, а нам без него никак не обойтись. И сейчас я объясню вам почему.

Марьям походила по классу и начала снова: – Вы знаете, любое растение не может развиваться и созревать без определенного количества влаги в земле. В настоящей пустыне есть растения, которые живут, казалось бы, без влаги. Но это только кажется. Ничтожное количество влаги есть и в пустыне. Без воды все живое на свете гибнет. В наших степях дожди выпадают редко или выпадают тогда, когда они не так уж нужны для пшеницы. Пшеница – наша главная культура, наша главная забота. Пшеница – богатство Советской страны, очень выгодная статья торговли с соседними государствами. Наши совхозы называются зерновыми. На первых порах мы должны производить пшеницу, потому что она очень хорошо здесь родится.

Вот этот кусочек хлеба сделан из муки особого сорта пшеницы. Он называется твердым. Твердая пшеница не везде растет и дает богатые урожаи. А она очень ценится во всем мире. В Италии народ очень любит макароны. Это национальное кушанье итальянцев. Самые лучшие макароны делаются из муки твердой пшеницы. Конечно, можно делать макароны и из других сортов пшеницы, но вкус их будет уже не тот. Твердая и другие сорта пшеницы, которые мы будем сеять весной, требуют порядочного количества влаги. Каждый стебелек должен вытянуть из земли в определенный срок примерно четыре наперстка, наполненных водой. Вот сколько ее надо каждому растению! Кажется, мелочь!.. Четыре наперстка! Однако именно такого количества воды достаточно для того, чтобы стебель пшеницы был высоким и крепким, колос – мощным, а зерно – крупным и полновесным. Ясно, если растение будет иметь во время роста больше влаги, тем лучше для него. Но беда в том, что здешняя природа не всегда выдает на каждый колос четыре наперстка воды. Ученые люди подсчитали, что в здешних степях редкие весенние дожди дают мало влаги. А это означает почти верную гибель всего урожая.

Но человек может добыть влагу зимой и сохранить ее на весну. Как? Снегозадержанием. Что это такое? Скоро вы увидите сами, как это делается. А сейчас расскажу о снегозадержании без лишних подробностей, чтобы не утомлять вас. Когда выпадет порядочно снега, тракторы снова выйдут в поле и примутся пахать. Но уже не землю, а снег. Вы увидите, как они начнут бороздить по полю, но не прямо, а делая большие круги. Эти круги будут все увеличиваться в размере. Трактор бороздит по полю не один, а с прицепленным к нему специальным плугом. Он называется снегопахом. Снегопах делает глубокую борозду, а снег из борозды отваливает в стороны. Так образуются снежные насыпи высотой в четверть метра. Однако такой высоты недостаточно. По полю гуляют ветры и за милую душу могут эти низенькие насыпи сдуть.

Поэтому на каждом участке снегозадержание надо проводить четыре и пять раз. Тогда снежная насыпь поднимется на высоту до метра. И уж такую стенку никакой буран не разрушит. Напротив, ветры так утрамбуют ее, что снежный пласт трудно прорубить железной лопатой. Эта особенность здешнего снега для нас просто счастье. Почему? Вот послушайте.

Если вы живете под Москвой, попробуйте как-нибудь набрать полное ведро снега и поставьте его в теплое место. Снег растает, а на дне ведра останется совсем мало воды. Если хотите, я назову цифры. Талый снег в подмосковных местах дает пятнадцать процентов воды, потому что он пушистый, рыхлый. Снег целинных степей тяжелый, он спрессован ветрами. Если вы наберете его в ведро и проделаете ту же операцию, вы увидите, что ведро почти полно воды! Такой снег весной тает медленно и так же медленно всасывается землей… Однако, – объясняла ребятам Марьям, – если мы предоставим самой земле всасывать талые воды, то совершим грубую ошибку. Как только с поля сойдет снег, солнце, – а оно здесь, сами знаете, очень жаркое, – сразу высушит почву. Этого никак нельзя допускать. Накопленную влагу – зимой в виде снега, весной в виде талой воды – надо сохранить.

Как же это можно сделать? Снова выходят в поле тракторы и тащат за собой тяжелые бороны. Борона разрушает корку, образовавшуюся из-за того, что солнце успело подсушить тонкий верхний слой земли. Но борона не только разрушает корку – она разрыхляет почву… Бороновать надо в два следа, чтобы еще лучше разрыхлить верхний слой почвы и на возможно более долгий срок сохранить в земле влагу. Не провели такого боронования – считай, что весь труд тех, кто работал на снегозадержании, пропал. А труд их тяжелый-претяжелый. Судите сами: мороз пробирает до костей, визжит ветер, а тракторист делает круг за кругом, круг за кругом… Ему холодно. Горючее, идущее по трубкам из бака в двигатель, замерзает. Кругом ни зги не видно. А работать все равно надо, потому что от этой дьявольски трудной работы зависит будущий богатый урожай…

Ну хорошо. Положим, кончаем мы первое весеннее боронование, и наступает пора сева. Не будем спешить. Сначала приготовим землю, для того чтобы семя, внесенное в нее, чувствовало себя спокойно и уверенно. Для этого накануне сева нужно провести предпосевную обработку почвы. Тут пускаются в дело так называемые культиваторы. Это те же плуги, только вместо лемехов у них тонкие диски величиной в большую тарелку. Диски разрыхляют землю еще мельче, дробят комья и глыбы и доводят всю массу земли до состояния мелкокомковатого. Такая работа называется дискованием. Диски проникают в почву на глубину восьми сантиметров. Вот на такую-то глубину и высеваются семена пшеницы. Семя ложится на твердый слой, а над ним слой рыхлый. Пустит семя корешочек, и он сразу находит для себя твердую, пропитанную влагой массу. Корешочек проникает в нее и начинает пить влагу. Семечко лопается и выпускает побег. А побегу, наоборот, нужно, чтобы наверху была мягкая и пушистая масса – тогда ему легче пробиться через нее, вылезть наружу и начать тянуться к солнышку… Потом по засеянному полю проходят легкие бороны. Это для того, чтобы чуть-чуть придавить семечко, не дать ветру унести его. И вот внизу все длиннее и крепче становится корень, а наверху поднимается стебелек. Со временем на нем появляются листочки, и все поле покрывается яркой, веселой зеленью…

…К слову сказать, я был на целине как раз в те чудесные весенние дни. Огромный, необозримый зеленый ковер лежал передо мной. Солнце ласково грело землю, зелень жадно впитывала из воздуха все, что ей нужно, и поглощала солнечные лучи. А вверху, радуясь весне и теплу, беззаботно пели жаворонки. Ну, просто заливались от счастья эти весенние веселые певуньи!

Но постойте… А где же главные хозяева этих мест? Где сурки? Почему так мало желтоватых пригорков около их норок? Ведь их тут было немало – сотни на каждый километр!

Пришлось суркам распрощаться с привольной, спокойной жизнью. Люди перепахали степь. Ковыля и трав, которыми питаются сурки, становилось все меньше и меньше. Сурки, чтобы не умереть с голоду, уходили на юг, гонимые тракторами и людьми, уходили в пустыни, где еще была для них еда…

Однако я отвлекся от рассказа Марьям.

– Проходит месяц-другой, – говорила она, – проходит третий. Пшеница поспевает. И начинается жатва. Ну, какой она будет, это вы увидите. А следом за комбайнами, которые жнут и обмолачивают хлеб, снова выйдут тракторы с плугами и предплужниками. И начнут пахать землю под зябь. И так будет из года в год, из года в год…

Не верьте глупым сказкам, будто целина может родить хлеб только первые пять – шесть лет. Эту вредную сплетню распускают либо невежественные люди, либо наши враги. Ведь в центральных областях Советского Союза земля пашется в течение многих веков, и она дает хлеб каждый год. Бесконечное количество лет будет давать хлеб и целина. Силы ее никогда не иссякнут. Но для того, чтобы целина давала, как говорится, устойчивые урожаи, скоро и здесь мы заведем севооборот. Что это такое? В России трехпольная система земледелия известна давно. На смену этой устарелой системе пришла новая – многопольная. Сейчас в центральных областях СССР уже не найти хозяйства, которое не ввело бы многопольный севооборот. Для целины он не пригоден. Мы введем четырехпольный севооборот. А это значит вот что: скажем, в каждой моей бригаде четыре тысячи гектаров земли. Одну тысячу гектаров мы оставим нераспаханной, Целый год она будет отдыхать. Потом на этой же тысяче гектаров два года подряд будем снова сеять пшеницу, на третий – какую-нибудь однолетнюю траву, а на четвертый год этот участок опять отдохнет. Конечно, вы спросите: если из каждых четырех тысяч гектаров одна тысяча каждый год будет отдыхать и не давать хлеб, не значит ли это, что целина уменьшает количество пшеницы, которое она должна давать стране? Нет, и это предусмотрено. В нашем совхозе и в других есть резервные, непаханные целинные земли. Ими будут восполняться те тысячи гектаров, которые должны отдыхать.