Текст книги "В поисках царства русалок (СИ)"

Автор книги: Николай Дубровин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Впрочем, нет! – перебил он сам себя, – вам они, скорее всего, вообще не подойдут. Они насколько я помню, сторонники классической версии об Атлантическом океане. Подождите, подождите! – вдруг нехорошо обрадовался наш знакомый географ, – я, кажется, вспомнил одного бедолагу, которого они не приняли. Туда на самом деле вступить вообще не просто. Только по рекомендациям. Ну, чисто братья – масоны. В общем, чем-то он им не подошел. Может быть, как раз неправильной локализацией. Так сказать, превратным прочтением мифа. Но фишку по Атлантиде сечет. У меня на работе где-то был его телефон, я позвоню ему и дам ваши координаты. Может, он согласится с вами пообщаться.

– А о русалках в связи с этой вашей Атлантидой ты ничего не слышал? – С надеждой поинтересовалась я.

Лика, радость моя, – рассмеялся Игорь, – если бы русалки действительно существовали, то можно было бы провести очень интересную цепочку от вавилонского Господина вод Оаннеса, пришельца со звезд с телом полурыбы и получеловека, к первой рыбохвостой женщине Атаргате – сирийской богиней Луны и рыболовства и далее к греческим нереидам и римским наядам. Конечно, сюда можно было бы включить и Атлантиду, но наука, которую я в данный момент представляю, занимается максимум историей мифов, а уж никак не мифотворчеством.

Мифотворчеством он, видите ли, не занимается, – несколько раздраженно процедил Павел, когда Игорь откланялся, – а мы, значит, занимаемся! Ему бы такие мифы Сухумского СИЗО!!!

Мы посидели еще какое-то время, переваривая все, сообщенное нам Игорем, но, к сожалению, все, что мы узнали за последние два дня, было хорошо лишь для теоретических рассуждений о судьбах Атлантиды и таинственного народа русалок, населявших ее затопленные города. К решению же практических вопросов, как, например, куда делся наш друг Андрей, они не приближали нас ни на шаг. Меня вновь начала захлестывать волна отчаяния.

Пока я выливала на Павла все свое разочарование и безысходность, у него неожиданно зазвонил телефон. Паша недоуменно посмотрел на незнакомый номер, но уже после первых слов неведомого абонента сделал мне решительный знак, призывающий немедленно заткнуться, и включил телефон на громкую связь.

– Я только что узнал, что вы интересуетесь Атлантидой, – раздался в трубке надтреснутый старческий голос, – а именно, возможностью ее нахождения в районе Черного моря? Могу я спросить – почему?

– Мы пытаемся разыскать следы нашего друга, исчезнувшего при странных обстоятельствах в Абхазии, а в наших поисках мы неожиданно наткнулись на проблему Атлантиды, – честно ответил Павел.

– Вы представляете какую-то организацию, или действуете сами по себе? – продолжал допытываться голос.

Павел начал терять терпение, – вообще-то, мы журналисты, так что если вам нужна организация, их есть у меня, но причина нашего интереса, как я вам уже сказал, скорее личная.

– Простите мне мою настойчивость, – продолжал гнуть свою линию неизвестный, – но я должен знать, интересуетесь ли вы подлинными картами Скотта-Элиота?

– Чем – чем?!! Какими, черт возьми, картами?!! – не выдержал, наконец, Павел. На другом конце трубки повисло тягостное молчание.

– Нам необходимо встретиться, – несколько неожиданно резюмировал свои, похоже, нелегкие умозаключения таинственный собеседник.

Какое-то время мы потратили на согласование места встречи и системы опознавательных знаков. Добираться до офиса было далеко и долго, а мы уже и так сидели в кафе, поэтому и встречаться решили тут же.

Петр Исаакович, сухонький старичок в очках, объявился примерно через полчаса, обремененный большим старомодным портфелем. Усевшись напротив и спросив себе чаю, он довольно строго посмотрел на нас и неожиданно поинтересовался – что вам известно о Шлимане?

– О том, который раскопал Трою? – уточнил Павел, и добавил,– ну, что он раскопал Трою…

– Немного, – заметил Петр Исаакович и начал свой рассказ.

– В январе 1846 года из Амстердама в Петербург приезжает тогда никому еще не известный 24-летний поверенный голландской фирмы « Шредер и компания» Генрих Шлиман. История о его обогащении в России сама по себе чрезвычайно удивительна. Какие только слухи о нем ни ходили, вплоть до того, что он скупил всю бумагу в России, и бедному императору Александру Николаевичу даже не на чем было распечатать свой знаменитый манифест об освобождении крестьянства. Но главная его кормилица – Крымская война. В Петербурге его вообще называли ее единственным победителем. На снабжении русской армии Шлиман сколотил миллионы. Чего там только не было: сапоги с картонной подошвой, гнилое сукно для мундиров, негорючий порох, протекающие фляги и много еще чего. Но не в этом суть.

Понятно, что столь масштабный праздник коррупции один Шлиман без русских генералов от инфантерии и главных интендантов Крымской кампании организовать никак не мог. Что там ходило в виде откатов и презентов, мне, к сожалению, не известно. Но известно, что в самый разгар этого грандиозного распила имперского бюджета Шлиман неожиданно утрачивает к нему всяческий интерес и полностью погружается в изучение древнегреческого языка. Оставив в Петербурге жену с тремя детьми, он отправляется в кругосветное путешествие, причем его путь проходит по древнейшим археологическим памятникам планеты. В Тунисе он осматривает развалины Карфагена, в Италии – Помпей. Из Италии он отправляется в Египет, а оттуда в Индию, где посещает руины древнейших индуистских храмов. Он добирается до великой китайской стены и Японии, а уже оттуда через Америку отправляется в Грецию, а затем в Турцию, где и начинает раскопки. Всего за два года раскопок он находит свой знаменитый «клад Приама», втайне от турецкого правительства вывозит его в Европу и пробует пристроить его в крупнейшие европейские музеи. Англия и Франция связываться с Турцией не хотят и отказываются, и в конечном итоге золото Трои оседает в Берлине.

Но известно, что минимум трижды, в 1875-ом, в 1878-ом и в 1883 году он обращался к русскому правительству с предложением принять «Клад Приама» за право провести раскопки в Крыму и на Кавказе, где он якобы собирался искать Золотое руно. Причем в 1883-м в подтверждение серьезности своих намерений он отправляет в Россию несколько ящиков с троянскими сокровищами. Но российский император, видимо, памятуя историю с войной и бумагой, непреклонен. На прошение Шлимана ложится собственноручная резолюция Его Величества: «Пусть приезжает. Повесим!».

Забавно, что этот «клад Приама», в конце концов, таки попал в Россию. Правда этому предшествовала практически детективная история. Хотя в моем рассказе будет еще много таких детективных историй.

Так вот, больше пятидесяти лет клад находился в Имперском музее Берлина, куда Шлиман передал его в 1881 году, но в 1939-ом он оттуда таинственно исчез. Официальная версия объясняет это тем, что золото Трои спрятали в подземных хранилищах от английских бомбардировок. Но в 39-ом году Берлин еще никто не бомбил. Первые английские воздушные налеты на Германию начались лишь в 40-вом, и то в основном на крупные немецкие заводы, а к ковровым бомбардировкам городов, когда мог пострадать и музей, англичане прибегли лишь в 42-ом году. Неофициальная – приплетает сюда загадочное «Анэнербе» и прочие мистические организации Третьего Рейха. После войны клад Приама так и не нашли, и более полувека он считался безвозвратно утраченным.

Но в годы уже нашей Перестройки неожиданно прошел слух, что он благополучно хранится в запасниках музея изобразительных искусств имени Пушкина в Москве. Якобы в 1945-ом году директор берлинского музея Вильгельм Унферцагт тайно передал его советскому командованию, опасаясь, что иначе клад попадет в руки мародеров. Причем всю дальнейшую жизнь этот Унферцагт об этом даже не заикнулся, а мы до 1986-го года свято блюли личный приказ Сталина хранить сокровища в режиме строжайшей секретности. На основании этих слухов нас в очередной раз обвинили в краже культурного достояния человечества, мы еще лет десять вяло отбивались, а потом в 1996-ом все-таки выставили золото Трои на всеобщее обозрение. Правда, некоторые до сих пор так и не верят, что мы демонстрируем именно его, а не случайный набор золотых побрякушек.

– А причем здесь Атлантида? – удивилась я.

– У вас не хватает терпения, милая барышня, – грустно улыбнулся Петр Исаакович, – я занимаюсь этой историей уже двадцать лет, так что даже мой краткий рассказ о ней будет довольно долгим.

В 1890-м году Генрих Шлиман умирает в Неаполе, а в 1912-ом году в американской газете «Нью-Йорк Американ» появляется цикл статей об экспедиции его внука Павла Шлимана, отправившейся на поиски Атлантиды. История тоже более чем странная. По словам внука, дед оставил запечатанный конверт, который мог вскрыть только тот член семьи, кто даст клятву посвятить всю свою жизнь исследованиям, указания на которые он найдет в этом конверте. Павел Шлиман дал такую клятву, вскрыл конверт и прочел находившееся в нем письмо.

Его дедушка утверждал, что летом 1873-го года при раскопках в Трое он нашел большой бронзовый сосуд «внутри которого были глиняные сосуды меньшего размера, мелкие фигуры из особенного металла, деньги из того же металла и предметы, «сделанные из ископаемых костей»». На некоторых из этих предметов и на бронзовом сосуде было написано «финикийскими иероглифами»: «От царя Атлантиды Хроноса». Кроме того, по словам Павла Шлимана, из письма следовало, что там были еще и какие-то папирусы, подтверждающие реальность существования Атлантиды.

Но и это еще не все. Генрих Шлиманн поручал тому из своих потомков, кто будет читать это письмо и начатые им исследования, «разбить один из сосудов троянской коллекции и обратить особое внимание на содержащееся внутри». Шлиман–младший этот сосуд в виде совиной головы, естественно, разбил и обнаружил внутри четырехугольник с финикийской надписью «Послано из Храма Прозрачного Света».

Тут я непроизвольно вздрогнула и посмотрела на Пашу. Этот Храм Прозрачного Света как-то живо напомнил мне упоминание о храме воздуха и света, услышанное в Шапсугской. Паша кивнул, подтверждая, что он тоже уловил аналогию.

Петр Исаакович, тем временем, продолжал: о самой экспедиции Павла Шлимана известно достаточно немного и все больше из той же газеты. Якобы он побывал в Египте, на западных берегах Африки и в Центральной Америке и после этого утверждал, что он нашел Атлантиду. Но тут, некстати, началась Первая мировая война, и следы Шлимана-младшего затерялись.

Естественно, в этом рассказе внука Генриха Шлимана сразу же настораживали явные несообразности. Если его знаменитый дед еще в 1873-ем году узнал какие-то подробности о загадочной Атлантиде, почему он сам не отправился на ее поиски? Почему атланты пользовались финикийским письмом? Что было в тех папирусах? И прочее. Кроме того ряд вопросов был и к истории самого Генриха. Что он хотел найти на юге России? И главное, что подвигло его на углубленное изучение древнегреческого в ведущей Крымскую войну Российской империи, и что, в итоге, привело его к его бессмертному открытию?

В качестве рабочей гипотезы я предположил, что, видимо, во время боевых действий в Крыму был найден какой-то древнегреческий артефакт, преподнесенный Шлиману благодарными русскими интендантами. Шлиману удалось его прочитать, и он привел его сначала в турецкий Гиссарлык, к развалинам древней Трои, а уже что-то найденное там вновь возвращало на черноморские берега Крыма и Кавказа. В эту гипотезу, кстати, достаточно легко укладывались и невероятные приключения клада Приама, особенно с учетом немецкого явно мистического интереса к Черноморско-Кавказскому региону в годы войны. Но что это могло быть? Атлантида? Я, естественно, к тому времени уже слышал и о черноморской, и об азовской теориях ее нахождения, но ведь они были абсолютно бездоказательны. Но, так сказать, к счастью (тут он горько усмехнулся), вся эта сага о Шлиманах была лишь первым фрагментом общей головоломки.

Петр Иванович на секунду умолк, а потом вновь задал вопрос: а что вы вообще знаете об истории российской атлантологии?

Мы в некотором замешательстве лишь развели руками.

– У ее истоков, как это не удивительно, стояли вовсе не ученые, а великие поэты серебряного века Константин Бальмонт и Валерий Брюсов. Знаменитая работа Брюсова «Учителя учителей», опубликованная в 1917-ом году в журнале Максима Горького «Летопись», до сих пор остается классикой российской атлантологии. Но их интерес к теме Атлантиды возник, надо понимать, гораздо раньше. Еще в 1897 году по свидетельству очевидцев, оба поэта при их крымской встрече предавались бесконечным рассуждениям об Атлантиде. А после отъезда Бальмонта Брюсов выписал из Франции, Германии и Англии целый набор научно-исторических книг, касавшихся Атлантиды. Но чем было вызвано их столь сильное любопытство?

Известно (по крайней мере, об этом сохранились записи департамента жандармерии) что в начале 1910-х годов Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Андрей Белый и некто Петровский, друг Белого, составили масонскую ложу «Люцифер», учреждённую розенкрейцерским капитулом Астрея, но, правда, сразу же упраздненную им же за связь с антропософами. А ведь Атлантида является священным агнцем масонов. Недаром говорится – «сердце масона принадлежит Атлантиде». Да и одна из основополагающих работ главного масона всех времен и народов Френсиса Бекона так, собственно, и называется: «Новая Атлантида». Масоны видели в платоновской Атлантиде пример государства, основанного на столь любимых их сердцу порядке и целесообразности, и собирались воплотить его в той или иной форме в будущем мироустройстве.

Но и само название ложи – «Люцифер», и антропософия, как причина их стремительного изгнания из рядов братства, заставляют предположить, что наши поэты тяготели скорее к мистическому крылу «Вольных каменщиков», где они нечувствительно смыкаются с теософами и эзотериками. Так я добрался до теософов.

Как вы, наверное, знаете, теософия пытается придти к глубинным тайнам мироздания, объединив данные науки со сверхчувственным восприятием мира, которое они называют «ясновидением». Сейчас нет нужды углубляться в их учение о семи расах в истории Земли: Полярной, Гиперборейской, Лемурийской, Атлантической, нынешней Арийской и грядущими Шестой и Седьмой. Достаточно сказать, что своего расцвета четвертая человеческая раса Атлантов достигла по их воззрениям миллион лет назад, но потом предалась злу и погубила свой гигантский материк, располагавшийся тогда на стыке нынешних Индийского и Тихого океанов. Тут теософы приплели как раз зарождавшуюся в конце 19-го века теорию дрейфа континентов и заявили, что за этот миллион лет остатки Атлантиды, а именно описанный Платоном остров Посейдонис, «отдрейфовал» в Атлантику и там десять тысяч лет назад уже потоп окончательно, дав жизнь древнегреческой легенде.

Но тут они задели меня за живое! Я ведь в свое время специализировался как раз в геотектонике, науке о движении материковых плит. И рассматривая подробные карты смещения материков, иллюстрирующие их воззрения в книге крупного теософа того времени Уильяма Скотта-Элиота «История Атлантиды», вновь и вновь спрашивал себя – откуда они это все взяли?

Собственно, сам Скотт-Элиот не делал из этого большого секрета. Он прямо сообщал: «Все изложенные в этой книге факты собирались постепенно, причем не одним, а несколькими весьма известными лицами. Им была дана возможность ознакомиться с некоторыми географическими картами и другими документами, с незапамятных времен сохранявшимися в надежных местах вдали от тех неугомонных народов, которые занимаются вопросами культуры лишь в краткие моменты перерыва между войнами и периодами фанатизма, в силу чего – например, в средние века – на науку долго смотрели как на занятие святотатственное».

Как одержимый, я накинулся на древние карты. А что если попробовать трактовать мифологию с позиций геотектоники? Что если на этих старинных рисунках мы видим не ошибки древних картографов, а действительные очертания материков, просто измененные потом литосферными процессами. Самих этих карт было крайне немного, и я начал сам картировать древние предания, рассматривая их под углом теории о движении континентов. Я потратил на это более десяти лет, но они того стоили! Часть этого, по словам Блаватской «великого потерявшегося континента, расположенного к югу от Азии и простиравшегося от Индии до Тасмании» действительно могла, конечно, не за миллион лет, а существенно дольше, сместиться на северо-запад, но не в Атлантику, а в район нынешнего Черноморско-Кавказского региона.

Под моим пером готовились ожить древние мифы и стать понятными тысячелетние тайны человеческой цивилизации! Но я отдавал себе отчет, что все это было лишь довольно голословными предположениями, практически бездоказательными гипотезами, малореальными возможностями. Нужны были более конкретные доказательства, и я вновь вернулся к Шлиману.

Было понятно, что шансов обнаружить крымский документ или артефакт, подвигнувший его на поиски Трои не было никаких. Если там можно было бы что-нибудь найти, это бы уже давно было найдено. Тем более, что само его существование было лишь моим предположением.

Но клад Приама! Что-то ведь определило его практически детективную историю. Что найденное в нем могло настолько заинтересовать сначала немцев, а потом нас, что он почти на шестьдесят лет скрылся от глаз широкой публики? Вдруг там была какая-нибудь рукопись или артефакт, вновь возвращающие нас в Черноморский регион. Судьба свитков, о которых упоминал Шлиман, нам неизвестна, но сами предметы из этого клада выставлены в музее имени Пушкина. Уж и не помню сколько раз я бродил между ними в поисках неверных аналогий и, наконец, мне улыбнулась удача. Я, конечно, допускаю, что это может быть лишь случайным совпадением, но посудите сами!

Одной из жемчужин клада Приама является довольно большая, искусно выполненная золотая чаша неизвестного предназначения. Причем форма ее такова, что ее легко можно трактовать и как чашу, и как миску, и как уменьшенную копию какого-нибудь ритуального корыта. А одной из самых загадочных легенд Крыма является легенда о золотой колыбели – священном сосуде княжества Феодоро. Звучит она, примерно, следующим образом:

Много веков феодоритские князья владели неким загадочным артефактом – Золотой колыбелью, которая была даже изображена на гербе этого княжества. Но в 14-ом веке генуэзцы, обосновавшиеся в Кафе, подошли к стенам столицы Феодоро, угрожая войной и требуя отдать им священную чашу.

Князь с семьей и священной реликвией укрылись в пещерах горы Басман. «Только им одним известными тропами они добрались до нее. Воины внесли золотую колыбель в глубь извилистой пещеры и оставили князя одного. Став на колени, он тихо произнес: – Могучие духи! Я и народ мой вверяем вам самое дорогое, чем мы обладаем. Его хотят отнять алчные соседи – генуэзцы, чтобы лишить нас имени, чести и свободы. Горские воины бьются с ними сейчас не на жизнь, а на смерть. Если они не сумеют одолеть жестокого врага и погибнут, прошу вас: примите под свою охрану нашу святыню и сохраните ее для грядущих поколений».

В этот момент произошло страшное землетрясение: «раздались подземные удары и сильным землетрясением были разрушены укрепления и постройки», а золотая колыбель, охраняемая духами, осталась в таинственном гроте. Увидеть ее могут только избранные. Тех же, кто недостоин увидеть колыбель, охраняющие ее духи делают безумцами.

Немногие сохранившиеся ее изображения действительно не дают возможности четко определить чаша ли это, колыбель или, вообще, купель. Тем более что нет никаких оснований полагать, что эти рисунки выполнены с натуры, а не со словесных описаний. Поэтому гипотез относительно «феодоритской святыни» высказывалось множество. И что это золотая купель, которую преподнесли князю Исааку послы великого князя Московского Иоанна Третьего, но Золотую колыбель почитали в Феодоре значительно раньше времен Иоанна. И что это золотая колыбель самого Чингисхана, хотя, насколько я знаю, детство великого завоевателя было достаточно суровым и не оставляло места для золотых колыбелей.

И, наконец, самая популярная, что это не колыбель вовсе, а знаменитая Чаша Грааля с кровью Спасителя. Тут даже не важно, как она туда попала, гораздо забавнее сама идея о горных духах, хранящих великую святыню христианства. Воля ваша, но надо что-то выбирать – либо горные духи, либо кровь Христова, а не объединять это все в какую-то идолопоклонническую буффонаду.

Но мы сейчас не об этом. Итак (тут Петр Исаакович даже привстал со своего стула и в страшном возбуждении взмахнул руками), гипотеза оформилась: золотая чаша из клада Приама – уменьшенная копия таинственной крымской святыни и тогда Крым и Кавказ – центр, а Троя – провинция какой-то загадочной древней цивилизации, возможно даже самой Атлантиды. Естественно, это чистой воды спекуляция, но она объясняет и стремление Шлимана вернуться с раскопками на юг России и те загадочные экспедиции, которые организовывали советский Спецотдел ГПУ и гитлеровское Аненербе (замечаете, СССР и Германия – два держателя клада Приама!) на поиски «крымской колыбели». В эту версию ложилось все, даже подземелья, в которых владыка Феодоро укрыл свою святыню. Ведь та же Блаватская писала про атлантов: «...Маги покоящейся на дне океана страны имели сеть подземных ходов, расходящихся по всем направлениям».

Предав своей работе должный вид, я отправился в редакции научных журналов, но там лишь смеялись надо мной и советовали написать фантастический роман. Петр Исаакович тяжело вздохнул и стало особо отчетливо видно насколько он, в сущности, стар и одинок.

– Технический прогресс последних десяти лет прошел как-то мимо меня, поэтому мысль о возможности публикации моего труда в интернете мне подал лишь сравнительно недавно сосед по лестничной площадке. А после этого, как раз, и начались мои неприятности, приведшие, в конце концов, к нашей встрече.

– Какие неприятности?! – в один голос поразились мы.

– Мне кажется, нет, я уже уверен, что за мной следят, – беспомощно улыбнулся наш собеседник. – Нет, нет, – зачастил он, увидев нашу первую непроизвольную реакцию, – я не сумасшедший, у меня нет мании преследования, по крайней мере, я хочу на это надеяться, но я и не могу пренебрегать очевидными фактами. В моей квартире кто-то был и переворошил все бумаги, мой почтовый ящик постоянно вскрывают, а телефонный мастер сказал, что к проводке была подсоединена какая-то маленькая хитрая штука, позволяющая прослушивать мои разговоры на расстоянии. Я одинок и живу на пенсию, так что даже сама мысль о грабеже абсурдна… Остается только эта моя работа…. Вы поймите меня правильно! Я не боец, ни по натуре, ни, по возрасту. Кроме того, я, откровенно говоря, банально боюсь. Когда я понял, что это повышенное внимание к моей персоне, скорее всего, связано с моими поисками Атлантиды, я немедленно удалил свой материал из сети, но уничтожить бумаги, честно говоря, не смог. В них же два десятка лет моей жизни… . С нынешними нашими атлантологами и этой их «Атлантической традицией» мои отношения, мягко говоря, не сложились. Они, на мой взгляд, уж как-то слишком глубоко ушли в теософию, а мне в теософию нельзя. Рабби не велит! И вот когда я сегодня совершенно случайно узнал от Игоря о ваших поисках, то решил, что это мой шанс. Вдруг мои исследования как-то помогут вам найти вашего друга! Получится, что я спас человека!

– Спасибо огромное, – проговорил изумленный Павел, – но кто, по-вашему, может за вами следить?

– Не знаю, – задумчиво произнес наш собеседник, – в таких случаях обычно принято все валить на КГБ, или как они сейчас называются, но поиски Атлантиды всегда были невиннейшим занятием. Даже в годы Сталина, когда сажали всех – и эзотериков, и теософов и, особенно, масонов, из атлантологов ведь никто так и не пострадал. И вообще, все годы советской власти Атлантида было единственной разрешенной древней загадкой на одной шестой части суши, а уж сегодня-то и тем более…

– Ну, если вы согласны принять этот мой труд, то я торжественно вручаю его вам, – с этими словами Петр Исаакович полез в свой портфель и извлек две объемные старорежимные картонные папки с трогательными веревочками, еле сдерживающими распирающие их бумаги.

Распрощавшись с Петром Исааковичем, мы вышли на Ордынку, и Паша вдруг решительно двинулся в сторону Обводного канала.

– Ты куда? – удивилась я.

– В музей! Чего-то мне захотелось взглянуть на эту золотую чашу. Какой-то очень интересный дед, убедительно излагает.

Паша набрал приличный темп, и где-то за полчаса мы донеслись до Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Вопреки моим иррациональным страхам музей был открыт, а «Золото Трои» доступно для всеобщего обозрения. Галопом пройдя мимо египетских саркофагов и ассирийских крылатых быков, мы ворвались в зал №3, где, как утверждал приобретенный на входе путеводитель, и были выставлены сокровища Приама.

Искомая чаша демонстрировалась в отдельном пластиковом аквариуме практически в центре зала. Здесь она проходила под наименованием «золотой ладьевидный сосуд». Но это был еще не предел, потому что из висящего рядом описания следовало, что находились чудаки, даже называвшие ее «соусником». Впрочем, что царь Приам обычно пользовал прибор за обедом, никто, вроде как, не утверждал. Наоборот, все склонялись к мысли, что «сосуд, вероятнее всего, предназначался для ритуальных церемоний», но вот «каких» и «почему» – не уточнялось. Кроме того описание сообщало, что «сосуд схож своими очертаниями с корпусом древнего корабля и может с полным основанием служить своего рода символом морских связей Трои, являвшейся не только приморским городом, но и важным портом, мостом между древними цивилизациями Анатолии и Эгеиды». В общем – «Правь, Трояния, морями!». Никаких надписей, карт, шифрованных символов или чего-либо подобного на предъявленной чаше – сосуде – соуснике не было.

– Ну что? – поинтересовался Паша.

–Что – что?! – возмутилась я, – откуда я знаю – «что»? Это ты меня сюда притащил. По мне она больше всего походит на шлем Александра Македонского из «Джентльменов удачи»! (Действительно, две большие округлые ручки по бокам чаши чем-то напоминали изогнутые бараньи рога на шлеме из знаменитого фильма. Во всяком случае, что-то общее было). Но развить аналогию мне не дали. В пустой при нашем появлении зал вошла большая группа экскурсантов, и Паша, пробормотав «чертовски неожиданная встреча», стремительно развернул меня к витрине с какими-то древними сережками и браслетами.

«Что?», «Кто?», Где?», «Бежим?» – изрядно растерявшись, принялась шепотом допытываться я.

– По-моему, здесь один наш общий знакомый, – тихо процедил Павел.

– Какой общий знакомый? – Лишенная возможности обзора я начинала раздражаться, – у нас крайне мало общих знакомых! Мы сами познакомились меньше месяца назад!

–Аккуратно посмотри направо, – разрешил Паша. Я скосила глаза и боковым зрением увидела у противоположной стены зала высокого мужчину с очень запоминающейся норвежской бородкой, в компании двух молодых людей, увлеченно рассматривающих выставленную экспозицию. Узнала я его сразу, это был «вождь сатанистов» из нашей не такой уж и давней встречи в Шапсугской. Но что они здесь делают? Я вопросительно уставилась на Пашу, он столь же недоуменно пожал плечами.

Какое-то время мы делали вид, что внимательно рассматриваем древние женские украшения, подбирая подарок на ближайший праздник, и, наконец, их компания потянулась к выходу из зала. Но уже когда они практически скрылись за дверьми, я все-таки встретилась глазами с колючим взглядом обладателя норвежской бороды, не оставляющим сомнения, что он нас тоже узнал.

– Все страньше и страньше, – задумчиво протянул мой старший друг и по совместительству главный редактор интернет-журнала.

– Чашей они, похоже, не интересовались – доложила я скромные результаты своего наружного наблюдения.

– Ну, пошли, посмотрим, чем они интересовались, – с этими словами Павел увлек меня к противоположной стене. В облюбованной нашими подозрительными знакомцами витрине лежали четыре ритуальных топора –молота. Один как утверждало описание из лазурита, а три из нефрита. Когда-то, похоже, они были позолочены и играли, видимо, какую-то важную сакральную роль. По крайне мере сам Генрих Шлиман, как следовало из того же описания, ценил их выше всего остального найденного им в Трое.

Еще более озадаченные, чем раньше, мы вышли на Волхонку. Какое-то время у нас ушло на обсуждение вопроса, случайна ли была наша встреча. Конечно, вероятность простого совпадения стремилась к нулю, но единственная выстраиваемая цепочка от загадочных злодеев, следящих за бедным Петром Исааковичем, к нашим «сатанистам» выглядела еще нелепее. Так и не найдя никакого разумного объяснения мы разошлись по своим делам. Паша поехал к себе в офис, а я, чувствуя, что скоро во всем этом уже окончательно запутаюсь, решила посоветоваться со своей подругой-гадалкой Галиной.

ГЛАВА 5

Всю дорогу и в метро, и в электричке я пыталась ответить себе на вопрос, чем я занимаюсь, и какое отношение к моим бедам имеет неожиданно обрушившаяся на меня эта уже двухдневная чушь с загадками исчезнувшего континента. Я не могла даже сказать, верю я в эту чертову Атлантиду или не верю. Она вообще лежала вне круга тем, которыми я когда-либо интересовалась. Да, наша редакция специализировалась на всякой чертовщине, астральных духах, пришельцах и чудовищах, но, так сказать, на потеху публике. Сами-то мы, конечно, были выше всего этого.

А теперь? В кои веки появился молодой человек, всколыхнувший в моей душе почти забытые трепетные чувства, и загадочно исчез в глубинах кавказских пещер. А единственное непротиворечивое объяснение – похищен таинственными русалками! Может, я не туда еду? Может, уже пора к психиатру? Но с другой стороны? Пусть на водохранилище нас напугала просто большая рыба, хотя Света клянется, что это не рыба. Пусть на берегу Кара-Келя я действительно задремала. Но этот ажиотаж, поднятый в Абхазии какими-то таинственными военными при одном лишь слове «русалки». Конфискация материалов, угроза ареста – это все как объяснить? А тут еще этот дедуля с манией преследования, зловещая встреча в музее – в общем, не жизнь, а какой-то театр абсурда!

В это время плохо выговаривающий слова вагонный громкоговоритель объявил что-то отдаленно похожее на название моей остановки, и я начала пробираться к выходу. – Причем, заметь, – продолжила я свой внутренний диалог с Альтер-эго, – в полном соответствии с законами жанра ты едешь прояснить свои проблемы не куда-нибудь, а к колдунье! Ты по-прежнему настаиваешь на своем психическом здоровье? – Это моя близкая подруга! – попыталось оправдаться Альтер-эго, но как-то неубедительно.