Текст книги "Полудница Акуля"

Автор книги: Николай Наволочкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Пугало Игнат и Кто-то

Всё лето бессменно стоял на посту Игнат. Сторож Барбоска и тот находил время вздремнуть. В дождь забирался он в конуру и пережидал там непогоду. А Игнат стоял! Такая уж у него была служба – охранять жимолость и другие ягоды, чтобы их не обобрали птицы. Особенно скворцы. Как только начинала голубеть жимолость, они так и кружились возле кустов, будто другого места им не было. Кружились и дразнили Игната: «Чу-чело! Чу-чело!» Игнат не обижался: орут – значит боятся. Зато кусты жимолости шелестели: «Чучело ты наше ненаглядное!» Радовался Игнат и стоял недвижим. Вас бы так похвалили, и вы бы стояли.

Если скворцы наглели и подлетали к самой жимолости, Игнат подставлял под ветерок рукава своей рубахи, они начинали раскачиваться, и скворцы с криком разлетались. Боялись птицы, что Игнат просто затаился, а потом возьмёт да и замашет ручищами – жуть!

Разлетятся скворцы по другим садам-огородам, вроде бы отдохнуть можно, но Игнат зорко посматривает по сторонам. Вон кот Нестор Иванович неслышно прокрался в конец огорода. Кота опасаться нечего. Ни жимолость, ни иргу, ни клубнику он не клюёт, так что пусть себе бродит, да и скворцы его боятся. Недавно кот полез по старому тополю, в котором скворцы под своё гнездо дупло заняли, ох, что тут началось! Раскричались птицы на весь огород: «Разбойник! Бандит! Убирайся, пока жив!» Так что кот свой, хоть и лохматый. А вот за воробьями надо присматривать. Они, правда, со скворцами во вражде из-за скворечников – весной никак их поделить не могут, но и сами ягоду поклевать любят.

А вон сорока важно так по борозде переступает, будто гусь ей родня. Эта самая сорока тащила прошлой осенью какое-то семечко и уронила возле Игната. Стала его искать, а сыро кругом – осень же. Переступает сорока осторожно, лапы свои вымазать боится, клювом ковыряет.

– Что ищешь? – спросил Игнат.

Сорока не ответила и улетела. А нынешней весной взглянул Игнат на то место, где сорока рылась, а там что-то взошло. А что, непонятно. На картошку не похоже, на кукурузу – тем более. И не редиска это, не морковка.

День прошёл, второй, а оно растёт. Растёт и растёт. А что, если это пугало новое взошло? Вырастет – и снимут с поста Игната. Тогда хозяин не ему, Игнату, а молодому пугалу каждую весну новую рубаху надевать станет. О-хо-хо, хо-хо…

Обидно не обидно, а караул держать надо. Опять скворцы летят, про него, Игната, переговариваются: «Ушёл, кажется! Нет, стоит…» Хочется им ягодки, очень хочется. Они из своих тёплых стран с юга специально к Игнату в огород прилетели, чтобы жимолостью полакомиться. У них там она не растёт.

А другие птицы по весне зачем сюда летят? То журавли курлычут, то гуси перекликаются, а чаще дикие утки табунком над шляпой Игната проносятся. Про них надо будет у бабки полудницы узнать. Она всё-всё знает, всё – и ещё кое-что. А может, у девочки Лиды спросить, она же в школе учится.

Тут как раз полудница Акуля откуда-то выскочила. Спросил у нее Игнат про гусей-лебедей.

– На лягушках наших да головастиках откормиться хотят – вот и летят.

– У них на юге что, и лягушек нет? – удивился Игнат.

– Есть-то есть. Да разве там лягушки!.. Повздыхали Игнат и Акуля, пожалели птиц, которые на юге живут. Но всё равно, решил Игнат, к своей жимолости и ирге он их не подпустит, как бы они ни просились. И тут вспомнил Игнат про Этого Самого, который возле него вырос, и спросил у полудницы, не знает ли она, кто это такой?

Присела бабка, стала рассматривать росток, а Игнат говорит:

– Не пугало ли новое? Тянется вверх и тянется…

Поковыряла Акуля пальцами вокруг ростка и ответила загадочно:

– Эх, Игнат, Игнат!..

А что это значит? Наверное, его пожалела. Расспросить бы, да тут калитка стукнула, кто-то в огород входил, и Акуля шмыгнула в ботву. Хотя можно было и не прятаться, потому что это ученица Лида на тропинке показалась. Любила она, когда приезжала к деду, по огороду походить. А её и деда Юрия огород вот он – за дорожкой.

Этот же, который вырос, к вечеру ещё выше стал. Теперь он был Лиде по макушку. «Ничего, – подумал Игнат, – ночью расти не будет. Ночью всем спать надо». И загадал: если за ночь не подрастет, то вовсе он и не пугало новое, а так, сорняк какой-нибудь, может, лопух.

Утром, когда откукарекали петухи и взошло, будто умытое, радостное солнышко и заулыбалось, увидев Игната, прискакала в огород Лида. Её дед послал за луком. Пробежала она мимо Игната так быстро, что не успел он рассмотреть – подрос Кто-то выше её макушки или пока нет. Зато обратно, с пучком лука в руке, шла Лида не спеша, а лук несла будто букет одуванчиков. Проходя мимо Игната, она показала ему лук: вот, мол, какой он у нас! Игнат же на её макушку и на Того, кто из сорочьего семечка вырос, посмотрел. Посмотрел и загрустил: поднялась его верхушка уже повыше Лидиного бантика. Значит, не лопух это, а, конечно, молодое пугало.

Однако вздыхать и кручиниться Игнату некогда, уже раскричались в роще скворцы, значит, скоро сюда явятся. А от сухого тополя трель донеслась: «Тра-та-та-та-та! Тра-та-та» – будто кто-то палкой по ограде провёл. Это на обход вылетел здешний врач – дятел. Осматривает он деревья и обстукивает, будто спрашивает: «Где вы тут, господа козявки?» Настукает под корой личинку или червячка, дырочку продолбит и какую-нибудь букашку своим клювом-пинцетом вытащит. Ждут его старые деревья, прислушиваются, где он сегодня клювом стучит. Игнат тоже доктора дятла ждет. Пусть-ка он старую грушу у деда Юрия подлечит, да и у самого Игната кто-то под шляпой сверлит и сверлит: «Ох-хо-хо, хо-хо! Всё заботы и заботы».

И тут стукнула калитка с улицы во двор, заскрипела та, что ведёт в огород, затопал кто-то по дорожке между грядками. Кто это там так тяжело шагает?.. Хозяева сегодня утром опять в город укатили – соскучились по городскому воздуху, который так сладко пахнет бензином, копотью и дымом. Слышно было даже в огороде, как они торопятся на автобус, по двору туда-сюда носятся. Хозяев нет, кто же там такой идёт? Стал приглядываться Игнат, а бабушка полудница кричит:

– Батюшки! Это же чья-то корова к нам на усадьбу пожаловала! Видно, хозяева наши второпях калитку на крючок не закрыли!

Шагает корова по дорожке, торопится. На ходу молоденькую кукурузу схватила. Была кукуруза – и нет её. На другой грядке раннюю капусту – хвать!..

– Держите её, держите! – кричит бесхвостый воробей. – А то все подумают, что это я кукурузу выдернул и сжевал!

– Ой, Игнат! – вздыхает бабушка полудница. – Как бы она не потоптала грядку с помидорами, ведь прямо туда бесстыдница навострилась.

– Ничего, – успокоил Игнат, – мы, Акуля, с тобой у неё на дороге стоим! Много лет я здесь на посту, пришло, видно, моё время – или под рогами погибнуть, или подвиг совершить!

У коровы своё на уме – трусит по огороду, то с одной стороны что-нибудь схватит, то с другой…

– И я с тобой! – заявила Акуля.

– Ты, Акуля, настоящий друг, – сказал Игнат.

Встала полудница рядом с Игнатом, закричала на корову:

– Ты енто, чего так, а? Пошла отсюда!

А корова вот она, совсем близко, и рога её на Игнатову рубаху нацелены. Как поддаст сейчас… Ухватилась Акуля за Игната и давай его раскачивать. Силёнок у бабки маловато, но всё равно закачался Игнат, замахал рукавами.

Удивилась корова. Остановилась. Глаза на Игната и Акулю уставила. Кто это, мол, такие на её пути стоят?

Тут Игнату и бабке помощь пришла. Выскочил со двора пёс Барбоска, залился лаем и смело бросился на корову. Потопталась корова на месте, а потом не выдержала и потрусила обратно. А там уж её хозяйка, бабушка Сидорова, спешит. Шлёпнула нарушительницу хворостиной и погнала домой, где свинья Хавронья давно сердито хрюкает, ужин требует.

Воробьи от страху и переполоху по своим гнёздам разлетелись. Мама воробьиха загнала под крышу бесхвостого воробья, чтобы в драку с коровой не полез. У воробьишки сердечко колотится, а он всё равно на улицу рвётся и у других воробьев спрашивает:

– Ну чи-чи-чи-во там? Чи-чи-во?

– Ни-чи-чи-чи-во! – строго отвечает папа воробей. – Сиди и клюв в огород не высовывай!

Сорок до этого и видно не было, а тут раскричались. Одна перед другой хвастаются, что и они корову выгоняли.

– Игната, а Игната тоже выгнали? – кричат из рощи скворцы.

– Выгонишь его! – стрекочут сороки. – Если хотите, сами выгоняйте.

Постепенно все успокоились. Барбоска в конуру убежал. Бабушка Акуля в малинник полежать в теньке ушла. Осмотрел свои владения Игнат, а этот Кто-то вроде бы ещё повыше стал. Растёт и растёт. И посоветоваться не с кем, что с ним делать.

Правда, сороки между собой говорили, да и от воробьев он слышал, что далеко-далеко, за тремя огородами да за двумя садами, у бабки Кузнечихи, стоит, охраняя грядки, другое пугало. Рубаха будто у него в клеточку, с красивой синей заплаткой на спине, а шляпа хоть и дырявая, но с пером! Сходить бы к нему в гости. Встретиться. Потолковать: «Здорово, брат!» – «Здорово!» – «Как служба идёт?» – «Хорошо идёт!..» И про скворцов спросил бы у него Игнат, прилетают к нему или нет? И главное – про Того Самого, кто из сорочьего семечка вымахал почти вровень с Игнатом. Может, и возле соседнего пугала такой же растёт? Сходить бы, да разве туда доберёшься – это по грядкам-то, да через борозды – нет, конечно!

А вон и Акуля отдохнула, в конец огорода пошла, там чеснок опять недоволен, тень облачка, видите ли, на него упала.

– Всё бы ты ворчал, – упрекает его Акуля. – Облачко – это хорошо. Облачко к облачку, а там, глядишь, и дождик соберётся. Нужен дождик, ох как нужен.

Сказала это полудница и увидела, что над капустой бабочки порхают. Акуля сразу туда.

– Кыш вы, кыш! – закричала она. – От вас только гусеницы заводятся. Кыш, говорю, а то приедет мальчик, он вас всех переловит.

У Икиного брата, конечно, было имя, но здесь все его звали просто «мальчиком», чтобы коровки, их личинки и бабочки-капустницы, которых он истреблял, ему чем-нибудь не напакостили.

Стоит Игнат, приглядывается – а дальше, за капустными грядками, что там расцвело? Да это же подсолнух. В стороне ещё один. Будут семечки для Ики и её брата, если воробьи да сороки первыми их не поклюют.

«Всё хорошо в огороде, – подумал Игнат, – всё хорошо, а было бы ещё лучше, если бы возле меня Этот Самый не рос». Посмотрел Игнат на Того, который из сорочьего семечка вымахал, да ещё и цвет набрал, и как закричит:

– Акуля! Да это же у меня свой подсолнух растёт!

– Место здесь хорошее, вот и растёт, – заулыбалась Акуля.

Обрадовался Игнат и добавил:

– Расти, подсолнушек, я и тебя охранять буду!

Жара-жарища

Акуля сидела на чурбачке и тяжело вздыхала. Сидела она не просто так, а наблюдала за воробьями. Ну что, кажется, за ними наблюдать, всё об этих непоседах известно, а бабушка Акуля сегодня глаз с них не сводила.

Уже много дней стояла жара. Хоть бы какая тучка заблудилась да сюда, к огороду, забрела. Проходила Акуля только что мимо огуречной грядки, все листья на ней поникли. «Ушки опустили», – говорила Ика. Да только ли огурцам невмоготу – весь огород дождика ждёт. И вечером прохлада не приходит. Земля пересохла.

Приезжают хозяева раза два в неделю, поливают, поддерживают огород, но этого мало.

Жара. Даже в самой дальней дали ни тучки, ни облачка не видно. Какой уж тут можно ожидать дождь. Правда, вон воробьи вроде бы суетиться перестали. В другое время им жара не помеха. Скачут целый день. То стайкой вспорхнут и перелетят с места на место, то драку из-за гусеницы затеют. Только и слышно, как они спорят: «Чи-чиво ты?» – «А ты чи-чиво? Вот я тебе сейчас как врежу!» А сегодня поскучнели. Вон даже нагленький воробей сидит нахохлившись. Того и гляди схватит его Нестор Иванович. Он, кот, хоть и свой, а родственником самому тигру приходится. Тигры же, известно, не травку жуют.

Притихли воробьи. Даже папа с мамой воробьихой на них не покрикивают.

«Неужто к дождю енто они поскучнели? – подумала полудница. – Только откуда взяться непогоде, если небо чистое?»

Тут как раз папаша воробей из-под крыши выбрался. Сонный да взъерошенный. Уселся и даже перышки чистить не стал. А это в воробьином роду позором считается, всё равно как у нас, у людей, не умыться утром.

Попросила его Акуля на трубу взлететь, посмотреть с самой высоты, не показалась ли откуда-нибудь тучка.

– А ты прикрикни на меня, – прочирикал воробей, – а то что-то лень такая, что и крыльями махать не хочется.

– Кыш, лентяй! – закричала бабушка полудница, да ещё ногой притопнула и ладошками хлопнула.

Старый воробей с перепугу чирикнул и сразу взлетел на трубу.

– Раскричалась! – пожаловался он оттуда. – Могла бы и потише! А то сердце, как мотоцикл у деда Юры, колотится…

– Ты про тучки, про тучки говори! – торопит Акуля.

– Сейчас, дай отдышаться…

Отдышался воробей, осмотрелся и сообщил, что и со стороны его клюва, и со стороны хвоста – небо чистое.

– Ладно, можешь опять в своё гнездо отправляться.

Отпустила воробья бабушка полудница и побежала во двор посмотреть на пауков, разгуливают ли они по паутине, подстерегая мух и комаров, или запрятались. Пауки часто к дождю прячутся.

В паутине возле самого огорода билась бабочка-капустница, попались в неё, наверное еще утром, и разные мошки, а хозяина паутины паука Федьки Сломанная Лапа не видать. Федька паук бывалый. Днём он по паутине зря не бегает. Больше в щели, в крыше сарайчика, отсиживается. Охотиться он любит в сумерках и ночью. Одну лапу на левую паутину положит, вторую – на правую и ждёт, когда они затрясутся. А начнут паутины дёргаться – значит, кто-то попался. Но уж если кто крупный днём за его сеть зацепится, Федька Сломанная Лапа до вечера не ждёт, тут же на добычу бросается, чтобы запутать её получше.

А тут бабочка в паутине бьётся, освободиться хочет, а паука словно и дома нет, будто к соседу своему пауку Гоше в гости ушёл. Но это на Федьку не похоже. Паук он серьёзный, угрюмый, по гостям не бродит и к себе в гнездо никого не приглашает. Если в паутину – пожалуйста… Но в паутину к Федьке Сломанная Лапа лучше не попадаться.

«Так, – подумала Акуля, – затаился Федька. Посмотрю я, что поделывает Гоша».

Может, кто другой и не заметил бы Гошу, да Акуля знала, что гнездо у него под навесом на крылечке. Пригляделась бабушка, и точно – уставились на неё из-под доски четыре тёмных глаза. Это у Федьки передние глаза, а есть у него ещё и боковые, и задние. Всего же у каждого паука по восемь глаз. И вперёд могут смотреть, и с боков наблюдать, и сзади.

Самое же главное, паутину у Гошки кто-то порвал. В другое время Гошка давно бы её заделал. Хозяев дома нет, бояться некого, а он сидит в гнезде, глазами своими уставился – и ни с места.

– Сидишь? – спросила Акуля.

– Угу, – отозвался Гоша.

От Гошки больше ничего не узнаешь. У него о чём ни спрашивай, он скажет «угу» – и всё.

Неужели всё-таки дождь будет?

Да какой там дождь! Георгины под окнами дома листья опустили. Курицы в пыли купаются и над Хавроньей Сидоровной смеются: у неё, мол, уши совсем завяли. Ох жара, ох жара!

От этой жары Барбоска упал в тени и лежит плашмя. Лежит, будто он не пёс-дворняжка, а коврик, который дед Юрий у входа в конуру постелил, лапы вытирать.

Тут вдруг в конце огорода Квакша заворчала. Квакша – лягушка такая. Сама-то лягушка не знает, что она Квакша. Это её так дед Юрий назвал. Квакша перед дождём не квакает, а ворчит. Может, и на этот раз о дождике предупреждает?

Побрела бабушка Акуля по борозде мимо грядок. И кукуруза приуныла, и картофельная ботва вялая, совсем поникла.

– Акуля, – шепчет картофельная ботва, – не слышала, когда дождик пойдёт?

Что ей ответишь…

– Акуля, – зовёт капуста. – Если меня не польют, я ведь засохну. Засохну, и всё.

«Да, – думает полудница, – вот горюшко-то. Не пойдёт дождь – не нальются капустные кочаны…»

А это кто чуть живой? Да это же свёкла! Ещё неделю назад раскинула она тут свои зелёные листья с красными прожилками, подбоченилась, как франтиха, и спорила с репкой, кто из них красивее. Репка говорила, что она блондинка, а свёкла какого-то непонятного свекольного цвета. Ещё говорила, что она, репка, очень нравится пугалу Игнату, и стоит он на своём посту только ради неё, чтобы кто-нибудь не вытянул её раньше времени.

Ходит полудница по огороду – всех жалеет: и лук, и морковку, и чеснок.

– Я вам говорил, – ворчит чеснок. – Я вам говорил: случится что-нибудь. Вот и случилось!

А как смородину не пожалеть! Рясная стоит, но поникшая. Если дождь не пойдёт – осыпаться может. И останутся тогда хозяева без смородинового варенья.

Весь день палило солнце, а перед самым закатом пролетали из-за речки две вороны. За реку они промышлять летали. Из-за сухой погоды обмелел там залив, много мелкой рыбы обсохло. Вороны летели тяжёлые. Еле-еле крыльями махали. Пожадничали они, объелись рыбой.

Летят вороны над огородом и разговаривают:

– Кар-кар, ох и туча крадётся прямо на наш залив.

– Кар-караул! – отвечает ей вторая. – Пропадёт наша рыбка. Надо было нам сегодня всю её съесть.

– Разве склюёшь её всю-то, мы и так старались.

Дед Юрий вышел в огород, из-под руки в сторону речки посмотрел и сам себе сказал:

– Хорошая туча ползёт, да ещё и с грозой.

Бабка полудница из-за картофельной грядки выглянула. Ей ведь тоже хочется долгожданную тучу увидеть, да ростом она невеличка. За домами, заборами, деревьями никакой тучи Акуля не разглядела. Прокралась тогда бабка во двор, на поленницу возле Гошкиной паутины забралась, смотрит, а за усадьбой, где проживают Хавронья Сидоровна и шкодливая корова, что в чужие огороды залазит, а с ними – сама бабушка Сидорова с дедом, так вот, над их стайкой показался край тёмной тучи. А тут ещё и молния тучу пересекла. Правда, грома не слышно, далеко та туча, но всё равно обрадовалась Акуля, слезла с поленницы и побежала в огород: всех, кто дождя ждет, обрадовать.

И папа воробей, услышав про тучу, приободрился да и попить захотел. Залетел он на трубу, убедился: видна туча, видна. Тогда спорхнул он во двор. Поскакал, поскакал возле помпы – кругом сухо, а пить охота. Заглянул в ковшик, забытый хозяевами. Уж в нём-то водица всегда оставалась, а сейчас пусто. Вёдра на заборе вверх дном висят. Взлетел воробей на ограду, осматривается, где бы лужицу какую найти.

– Эге-гей! – окликнул его из двора деда Юрия петух Костя. – Туча, говорят, надвигается?

– Далеко ещё, – сообщил воробей.

Папа воробей и петух Костя знакомы давно. Живут по-соседски – мирно.

– Ты чего на жаре сидишь? – спрашивает петух. – Еще голову солнцем напечёт. Залетел бы ко мне в курятник. Погостил, посмотрел, как я живу. У меня и прохладней, чем на улице, и воздух хороший – навозом пахнет. А где навоз, там червячков непременно разыщешь.

– Может, и водой угостишь?

– А как же!

Залетел воробей в курятник, смотрит – вода в тазу. Да много её. Ему, воробью, по колено. Напился воробей, а потом уж поскакал по курятнику. Осмотрел всё. Склюнул какую-то козявку. Нашёл потерянное курицами зёрнышко. Петух угощает:

– Ешь, ешь, не стесняйся!

Ещё зёрнышко подобрал воробей, а потом спрашивает у петуха:

– А где твоё гнездо?

– Гнездо? – удивился Костя. – Зачем мне гнездо, я на насесте сплю.

– Вот на этой палке, что ли?

– Не палка это, а насест.

– А эти гнёзда чьи? Куриц, что ли? – спросил воробей, вскочив на старую корзину, набитую соломой.

– Куриц, конечно, – объяснил Костя. – Только они в них не спят. Хохлатки мои в этих гнёздах несутся. А спят тоже на насесте.

– Ничи-чиво себе! – удивился воробей. – А у меня на чердаке собственное гнездо! Тёплое, с подстилочкой! Мы с воробьихой в него перышек натаскали. Даже ваты клочок удалось раздобыть. Прилетай, посмотришь!

– Оно бы неплохо у тебя на чердаке побывать. Только я не люблю высоты. На забор заскочить – это, конечно, приятно, а на самую крышу что-то охоты нет. У нас с дядей Юрой от высоты голова кружится.

– Он что, дед твой, на крышу летал? – удивился воробей.

– Нет, он на неё по лестнице лазил, – ответил Костя и, увидев, что курица подслушивает их мужской разговор, прикрикнул на неё: – А ты куд-куда? Чего тут уши развесила? Кыш отсюда! – Воробью же он сказал: – Извини, сосед, что-то мне запеть захотелось, закукарекать. Видно, правда переменится погода.

И заголосил:

– Ку-ка-реку! Дядя Юра! Куд-куда туча ползёт? Ку-ка-реку!

Воробей не стал дожидаться деда Юрия, а вылетел в открытую дверь.

Полудница Акуля за это время обежала огород, у каждой грядки останавливалась, сообщала, что надвигается туча и, может быть, соберётся дождик. Все овощи радовались, только чеснок ворчал:

 
– Может, дождик,
Может, снег.
Может, будет,
Может, нет…
 

Многие жители улицы уселись на скамейках возле своих домов, поджидая тучу. У самого озера виднелись молодые хозяева заполошного петуха, который утром кукарекал раньше всех. А петух их, чувствуя перемену погоды, уже распевал во всё горло. Чуть поближе восседала бабка Кузнечиха. Это у неё в огороде стояло пугало с красивой заплаткой на рубахе, и к нему мечтал сходить в гости Игнат. Рядом со скамейкой суетились бабкины куры и молча расхаживал рыжий петух. Он на заре восклицал: «Доброе утро!» А закричи сейчас, вечером-то, «Доброе утро!» – куры и те смеяться начнут. Другие же петухи скажут: «Вот, блин, чего это он?»

У своего двора сидел, конечно, дед Юрий с внучкой Лидой. Через дорогу от них – дед и бабка Сидоровы, а за их спинами во дворе похрюкивала свинья Хавронья и жевала жвачку корова. «И где она только жвачку покупает?» – гадала Лида.

Все они ожидали дождя.

Туча за речкой ворочалась, громыхала, даже ветерок оттуда потянул. А потом, как солнцу закатиться, уползла туча к дальним лесам и пролилась дождём где-то там, где медведи живут.

Скоро и ночь пришла. Первыми разбежались по своим насестам куры. За ними потянулись и люди. Тишина опустилась на улицу, поэтому хорошо было слышно, как кто-то закудахтал и сказал: «Куд-куда она? Куд-куда?» «Ничив-чиво, ребятки», – успокоил кого-то ещё кто-то, а кто – я в темноте не разглядел. Не знаю также, кто произнёс: «Хрю на неё, хрю!» Потом из огорода донеслось: «А хозяева всё не едут и не едут. Чего енто они так?!» «Я вам говорил, я вас предупреждал», – сонным голосом бормотал чеснок…

Ночь стояла хотя и тёмная, но прохладу не принесла. В гости к коту Нестору пришёл молодой соседский кот Тимоха. Они лежали на крылечке и мирно беседовали.

Когда у котов хорошее настроение и они не собираются драться, то лежат не головами друг к другу, а хвостами. Вот и Нестор с Тимохой возлежали хвостом к хвосту, и Нестор делился с молодым приятелем всякими полезными сведениями.

– Дядька Нестор, – спрашивал Тимоха, – а куда днём прячется ночь?

– Я думаю, – помолчав, ответил Нестор, – в подполье забирается, в сараюшку, где дрова лежат… На чердак к воробьям.

– А ещё? – не отставал Тимоха. – Она же вон какая большая.

– За печку прячется, за шкаф, по закоулкам разным да уголкам. В трубу, наверное. А труб вон сколько в деревне! В каждом доме есть.

– А я, – оживился Тимоха, – в закрытой кастрюльке темноту один раз заметил. Что это, думаю, в кастрюльке у хозяев? Может, что-нибудь вкусное для меня приготовили? Приподнял крышку, а там темно. Тогда я её отбросил, крышку-то, а в кастрюльке пусто. Она, ночь, мигом из кастрюльки убежала.

– О-хо-хошеньки! – вздыхала в малиннике полудница. – Хоть бы хозяева приехали да полили что надо…

Корешки растений искали влагу в перегретой за день земле…

А два паука – Федька Сломанная Лапа и Гоша – вышли на охоту. Пора было сети свои отремонтировать и укрепить. Вдруг ночью ветер подымется и дождь хлынет. Да и проголодались они за день.

А звёздочки на небе мерцали, мерцали, и ни облака, ни тучи их не затягивали…