Текст книги "Крым — Галлиполи — Балканы"

Автор книги: Николай Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Здание, занятое Александровским училищем, было всего в нескольких шагах. Там сами заметили происходящее, и юнкера, хватая винтовки, уже бежали к генералу!.. Кутепов их останавливал около себя. Неизвестно, что бы произошло дальше, но верхом прискакал подполковник Томассен, французское начальство в Галлиполи. Отдавая честь генералу, он уже приносил извинения, даже не разобрав, в чем дело, и приказывал "глупому лейтенанту" убрать его караул…

Между тем в 3—4 верстах оттуда начальник Константиновского училища, выслушав адъютанта, закричал: – Трубач! Тревогу! Юнкер-трубач выскочил на крыльцо, и по городку пронеслись режущие звуки "тревоги". Роты, бывшие на учебных занятиях, в несколько секунд разобрали винтовки и выстроились в своих подвалах (где жили и учились). Открылись ворота на внешний плац. И под звуки продолжавшей трубиться тревоги бегом, одна за другой, выбегали роты училища. Офицерский патруль для связи бегом исчез в сторону порта. Население сбегалось смотреть, что происходит; среди народа несколько солдат-негров и два французских офицера…

А картина продолжала разворачиваться. На высокое крыльцо юнкера-пулеметчики выкатили четыре пулемета и тащили ящики с пулеметными лентами. Появился врач училища при оружии и с повязкой Красного Креста. За ним ротные фельдшера-юнкера с такими же повязками и с санитарными сумками. Поспешно вышел офицер квартирмистр училища с ротными каптенармусами, тащившими мешки с патронами, которые тут же на глазах толпы, бегом раздавались по рядам каждому юнкеру.

Около часа простоял батальон "смирно", не шелохнувшись. Наконец появился опять адъютант Кутепова: – Французы принесли извинения. Училище может продолжать занятия» ^{165} .

Приведенная цитата дает понять, насколько высок был уровень боеготовности, слаженности и оперативности галлиполийских частей.

Французы продолжали линию на распыление армии Врангеля. В середине апреля в парижских газетах появилось сообщение под заголовком «Позиция генерала Врангеля». «Ввиду образа действия, принятого генералом Врангелем и его штабом, – говорилось в нем, – наши международные отношения заставляют нас вывести эвакуированных из Крыма людей из его подчинения, не одобряемого, впрочем, всеми серьезными и здравомыслящими людьми… Все русские, еще находящиеся в лагерях, должны знать, что армия Врангеля не существует, что их прежние командиры не могут более отдавать им приказаний, что решения их ни от кого не зависят и что их снабжение в лагерях более продолжаться не может» ^{166} .

Генерал Шарпи приказал своим комендантам расклеить это сообщение во всех лагерях. Совсем прекратить выдачу пайка не решился, но приказал еще больше сократить его. Выждав некоторое время, французское командование 23 мая 1921 г. решает направить в Галлиполи пароход за очередной партией беженцев для перевозки в Болгарию. Врангель и сам планировал отправку туда своих частей, но не как беженцев, а как армию во главе с командным составом и при оружии. Поэтому он запретил отправку кадрового состава под видом беженцев. Тем не менее свыше 1000 человек самостоятельно приняли такое решение. «Их отъезд, – пишет В.Х. Даватц, – пробил большую брешь в теле первого корпуса. Это было массовое нарушение дисциплины. Надо было принять решительные меры» ^{167} . На следующий день, 24 мая, генерал Кутепов издает приказ № 323.

«В полном сознании своей ответственности перед Родиной, – говорилось в нем, – я не могу допустить развала вверенного мне корпуса. Приказываю:

1) Всех, кто пожелает исполнить предложение французского командования и тем прикрывает свои личные шкурные интересы в тяжелые дни армии, – перевести на беженское положение и предоставить им свободу отъезда.

2) Всех слабых духом, вносящих в ряды войск рознь, сеющих нелепые слухи, – перевести на беженское положение…

3) Если после произведенной записи будут находиться желающие ехать самовольно, то таковых распоряжением начальников частей предавать военно-полевому суду, ибо они остались в рядах армии, не руководствуясь долгом и любовью к Родине, а в целях разложения войск…» ^{168}

Обстановку в войсках после того как им зачитали этот приказ, описывает в своих воспоминаниях бывший представитель Всероссийского земского союза при штабе Кутепова С. Резниченко.

«Люди, измученные семимесячным голоданием, два месяца уже не получавшие денежного довольствия (1 лира в месяц на солдата и 2 на офицера), распродавшие все, лишенные не только хлеба, но и табака и клочка бумаги, не осведомленные о возможных перспективах в будущем, метались, как горячеченые больные, принимая на веру без малейшей критики самые невероятные слухи» ^{169} .

Об этом же говорит и бывший начальник штаба корпуса генерал Б. Штейфон: «Три дня потом Галлиполи бурлило, как гигантский котел. Некоторые начальники прибегали в штаб и докладывали: "Все уйдут". Но этого не случилось, – заканчивает Штейфон. – С 27 мая 1921 года и дальше корпус уже оставался единым военным организмом». Ушло из войск в эти дни около двух тысяч солдат и офицеров ^{170} .

Кутепов информировал Врангеля обо всех этих событиях, однако тот хотел лично побывать в войсках и все увидеть своими глазами. Но французское командование, твердо следуя указаниям из Парижа, не пускало Врангеля никуда. Поэтому он решает послать в Галлиполи человека, которому он мог бы доверять как самому себе, с тем чтобы получить самые достоверные сведения о Галлиполийцах, а главное об их настроениях.

В итоге Врангель решает послать в Галлиполи свою жену. Она прибыла туда в конце июля и пробыла в армии почти неделю. В сопровождении Кутепова баронесса объехала на автомобиле все части, приняла участие в панихиде на галлиполийском кладбище. Может быть, ее поездка в какой-то мере помогла Врангелю разрешить его проблему, однако в среде галлиполийцев положительного результата не принесла. Все началось с того, что многих шокировал наряд высокой гостьи. Он никак не соответствовал ни духу времени, ни ситуации. Баронесса оделась в сильно обтягивающее фигуру ярко-желтое платье с короткой юбкой. Между расположенными рядом частями она передвигалась только на автомобиле, палатки обходила быстро, не вникая в положение дел. Зато особое внимание уделила гвардейцам, чем окончательно восстановила против себя окопников, среди которых гвардейцы прочно удерживали славу бездельников, пользовавшихся даже в лагере незаслуженными льготами при распределении нарядов, работ и т. д. Все это не прибавило авторитета баронессе, и такое посещение породило множество нелицеприятных высказываний в ее адрес ^{171} .

Средств для содержания армии по-прежнему не было, и Врангель предпринял очередную попытку добыть их. На этот раз он сделал ставку на солидные средства, которыми располагали российские посольства, оставшиеся за границей после революции. В свое время еще Деникин пытался завладеть ими для нужд Добровольческой армии. Да и сам Врангель с той же целью из Крыма посылал своего представителя Бернацкого в Европу. Но тогда ничего получить не удалось. Все бывшие послы и полномочные представители царской России, объединившись в дипломатический корпус под председательством Гирса, заявили, что средства будут возвращены только законному российскому правительству, если таковое когда-либо появится. Новая попытка Врангеля не принесла успеха. Лишь посол в Японии Миллер передал полтора миллиона франков в распоряжение армии.

Среди событий, которые происходили в это время в Галлиполи, пожалуй, наиболее значительным можно назвать открытие памятника на главном русском кладбище 16 июля 1921 г., в день празднования памяти святых Петра и Павла. Это был день тезоименитства Петра Николаевича Врангеля, но главным событием дня было открытие памятника на большом военном русском кладбище. Его с волнением ожидали все, так как буквально каждый галлиполиец внес в его подготовку свой вклад.

Организация захоронений в Галлиполи имеет свою непростую историю. Первоначально умерших от ран и болезней погребали на двух греческих кладбищах – большом и малом. На первом из них похоронили 18, на втором – 9 человек. Потом местные власти отвели небольшой участок земли за городом, у северо-восточного угла старого турецкого кладбища, и хоронить стали там. Число захоронений достигло 13, когда вдруг выяснилось, что отведенная земля является частной собственностью, и хозяин ее протестует против дальнейших погребений. Наконец при содействии армянской колонии место для кладбища нашли. Армянский патриарх пожертвовал старое национальное кладбище, к которому впоследствии прирезали еще участок земли. Это кладбище находилось на расстоянии немногим более километра к западу от города на обращенном к морю склоне холма. По преданию, здесь же были погребены русские, умершие в плену во время Крымской войны (1853-1856).

^{План Большого русского военного кладбища в Галлиполи}

Еще два кладбища были расположены непосредственно в полевом лагере. Одно из них устроили в районе палаточного городка пехотной дивизии, неподалеку от ее штаба. На нем было погребено 24 человека и установлен каменный обелиск по проекту подпоручика Пандуло. На кавалерийском кладбище, в районе расположения этой дивизии, было похоронено 14 человек. Здесь установили большой металлический крест из рельсов узкоколейки. Кроме того, были еще два небольших захоронения. Одно – на мусульманском кладбище – могила рядового марковского полка Карана Сарбиева, башкира по национальности, и второе – близ правого фланга расположения Корниловского полка. Здесь похоронили умерших в первые дни после выгрузки с кораблей двух ударников этой части.

Сначала забота о могилах лежала на войсковых частях. Кресты из кипариса и сосны, зеленые холмики на могилах умерших устраивали их друзья и товарищи. Но были и безвестные могилы, сооруженные наспех еще в начале «галлиполийского сидения» руками санитаров. Обычно это были захоронения одиноких людей, умерших в лазаретах сразу после того, как их сняли больными с кораблей. Уже в феврале командованием принимаются меры по приведению в порядок основного и других кладбищ. Они были расчищены и огорожены, на могилах начали устанавливать железные однообразные кресты с табличками для надписей. Потом возникла мысль о памятнике. Наиболее подходящим был признан проект памятника в стиле римско-сирийских гробниц, представленный архитектором подпоручиком Н.Н. Акатьевым ^{172} . 20 апреля 1921 г. вышел приказ Кутепова (№ 234), в котором говорилось о необходимости воздвигнуть памятник на общем кладбище, «…для чего, – говорится в приказе, – воскресить обычай седой старины, когда каждый из оставшихся в живых воинов приносил в своем шлеме земли на братскую могилу. Пусть каждый из нас внесет посильный вклад в это дорогое нам святое дело и принесет к месту постройки хоть один камень, и пусть курган, созданный нами у берегов Дарданелл, на долгие годы сохранит перед лицом всего мира память о русских героях…» ^{173} Весь корпус и даже малыши детского сада, дети гимназии участвовали в общем деле.

Началось строительство памятника 9 мая, а 16 июля состоялось его открытие и освящение. Ярким солнечным утром почти весь корпус выстроился у кладбища. Строгим четырехугольником со знаменами и оркестрами войска окружили место, где была намечена церемония освящения. В ограде находилось духовенство, почетные гости, представители французских и греческих властей, местное население, женщины и дети.

Во время богослужения протоиерей отец Ф. Миляновский произнес взволнованную речь, закончив ее словами: «Путник, кто бы ты ни был, свой или чужой, единоверец или иноверец, благоговейно остановись на этом месте – оно свято: ибо здесь лежат русские воины, любившие родину, до конца защищавшие честь ее» ^{174} .

Когда было снято покрывало с памятника, на его сверкающем белизной мраморном фронтоне все увидели надпись на четырех языках: русском, французском, турецком и греческом. Она гласила: «Упокой, Господи, души усопших. 1-й корпус Русской армии своим братьям воинам, за честь родины нашедшим вечный покой на чужбине в 1920-21 гг. и в 1854-1855 гг., и памяти своих предков запорожцев, умерших в турецком плену».

В речи на открытии памятника греческий мэр Галлиполи обещал свою заботу и попечение о кладбище, а французский комендант говорил о гордости, которую он испытывает, отдавая воинскую честь доблестным павшим солдатам дружественной армии. Короткую речь произнес и мусульманский муфтий. Он подчеркнул, что для магометан всякая гробница священна, но гробница воина, сражавшегося за свое отечество, особо священна, какой бы веры ни был этот воин ^{175} .

Присутствовавшие на траурном митинге чины корпуса произносили трогательные речи, высказывали пожелание, чтобы после ухода русских из Галлиполи местные власти и жители относились к этому месту как к части русской земли, вспоминали, что на французском кладбище вблизи Севастополя покоится прах тех, кто погиб как захватчик в Крымскую войну, но тем не менее это место оберегалось русскими и там была надпись: «Здесь французская земля».

К подножию памятника было возложено 56 венков, из них 32 от частей, остальные от местных жителей. Характерно, что французы своего венка не возлагали, и это не осталось незамеченным. Надписи на венках были самые разные и вызывали сложные чувства у тех, кому навсегда пришлось оставить пределы своей страны, родных и близких. Символичной была надпись на ленте венка, который возложил Дроздовский полк. Она гласила: «Тем, кому не было места на родине» ^{176} .

В дальнейшем обустройство кладбища продолжалось. Разбили аллеи, поставили солнечные часы и скамейки у входа. Был построен и домик для сторожа – местного жителя турка Исхан-Тахчи, который высекал орла и надпись на фронтоне памятника. За охрану кладбища и уход за могилами ему была выделена определенная сумма денег и предоставлено право обрабатывать не занятую захоронениями землю для своих нужд. Исхан-Тахчи попросил, кроме того, командира корпуса выдать ему еще и документ, в котором были бы оговорены эти условия на все времена и для него, и для его детей.

Всего на этом кладбище было погребено, согласно разным источникам, до 255 человек, но на схеме, изготовленной в штабе корпуса, четко видны 263 могилы, а в сохранившемся списке значится 342 человека ^{177} .

VI. В КАЗАЧЬИХ ЛАГЕРЯХ

В лагерях, где размещались казаки, как отмечает в своих воспоминаниях В.Х. Даватц, «казачья группа была в других условиях. Громадное большинство среди них составляли подлинные казаки, оторванные от своих родных станиц, а казачий патриотизм тускнеет, когда казак-воин попадает в иные условия». Даватц указывает и на другую особенность казачьих частей: «В казачьих формированиях не могло быть такого количества квалифицированно-интеллигентных людей, не было такого процента офицерства, казачье офицерство в большей своей части вышло из среды тех же казаков-землеробов» ^{178} . Поэтому тяга к земледельческому труду была гораздо выше, чем в Галлиполи, и призывы осесть в Бразилии, чтобы заняться земледелием, или вернуться домой в этой среде достигали своей цели.

Это же подчеркнул и П.П. Перфильев, посетивший по заданию русских эмигрантских организаций в июне 1921 г. лагеря в Галлиполи и на Лемносе: «Из всего состава галлиполийской армии… 50% офицеров, остальные 50% в огромном большинстве – солдаты из русских интеллигентов. Студенты, учащиеся старших классов средних школ, ушедшие разновременно в эпоху Гражданской войны за идею великой России в ряды Добровольческой армии, адвокаты, инженеры, агрономы и т. д. Есть полки, где из солдатской массы более 70% людей с высшим образованием или средним» ^{179} . Кроме того, галлиполийцы были сосредоточены в одном месте, а лемносцы разрознены. 16 500 человек кубанцев поселили на острове Лемнос, а 14 630 донцов – в районе Константинополя. Причем последние тоже не размещались вместе ^{180} .

Донцов поначалу расквартировали в трех пунктах. Один из них был выбран в 85 километрах от Константинополя в районе деревушки Чилингир. На ее окраине в заброшенном имении было несколько пустовавших загаженных овчарен с разрушенными крышами. Часть казаков разместили там, а 35-й Донской запасный батальон вынужден был поселиться вместе с овцами и лошадьми. Но даже этих убогих жилищ не хватало, и казаки вынуждены были спешно рыть примитивные ямы, приспосабливая их под землянки. Большая скученность, недостаток питания, общая антисанитария были таковы, что уже 8 декабря в Чилингире появилась холера, и только энергичными мерами и строгим карантином она была ликвидирована к началу января.

Еще одна часть донских казаков была расположена в турецкой деревушке Санджак-Тепе, находившейся в полутора километрах от станции Хадем-Кей. Здесь условия жизни были чуть лучше благодаря нескольким деревянным баракам. Впрочем, их тоже не хватало, и только все те же землянки могли укрыть казаков. Жизнь в этом лагере во многом походила на ту, что вели галлиполийцы. Уже вскоре в Санджак-Тепе начали занятия по боевой подготовке, организовали читальню, устраивались лекции. Потом заработали общеобразовательные курсы, люди потянулись к обучению ремеслам. Но через некоторое время лагерь был ликвидирован, и казаков перевезли на остров Лемнос ^{181} .

Третья часть донцов, самая многочисленная, была расквартирована в лесистой местности в десяти километрах от полуразрушенного городка Чаталджа, в имении Кабакджа. Здесь было особенно трудно. Продовольствие практически отсутствовало, царил настоящий голод, и вскоре в этом лагере произошли драматические события. Вот как их описывает в своем дневнике штабс-капитан Г. Орлов: «Вернулся в батарею служивший раньше и потом откомандировавшийся казак-донец Горнов. Вместе с ним просились и были приняты еще человек 10 казаков. Они после скандала разбежались из лагеря в Чаталдже и пешком, совершенно изорванные, изголодавшиеся, добрались сюда, истратив на этот переход около месяца. В Чаталдже произошел такой номер. В начале января приезжал туда генерал Богаевский (А.П. Донской войсковой атаман. – Н.К.).Смотрел казаков. Говорил с ними. Между прочим сказал, что французы хотят перевести их на Лемнос (об этом ходили слухи). Причем говорили, что на Лемносе нет воды; воду туда будут доставлять на пароходах, и расход ее будет ограничен и т. п…

Начались митинги по этому поводу, которые принимали все более бурный характер, а на следующий день и большевистскую окраску. Начали подбивать публику убить начальника дивизии, которого охранял французский караул. Ночью началась перестрелка между донцами и караулом. По лагерю начали раздаваться крики: "Все выходи, наших бьют!" Перед этим казаки с каких-то складов усиленно раздобывали в свое время сдававшееся наше оружие, пулеметы… Потери были с обеих сторон. В ту же ночь около 1500 донцов ушли из лагеря. В следующую тоже до 1500 разбежались. Уходили группами, одиночками, сотнями; кто куда: в Болгарию, Сербию и пр. Через некоторое время очень многие из оставшихся записались для отправки в Россию. Остальные (уже по приказу самого генерала Врангеля. – Н.К.)были посажены на пароход и были отправлены на Лемнос» ^{182} .

Центром сосредоточения казаков, поначалу кубанских, терских и астраханских, а потом и присоединившихся к ним донских, стал греческий остров Лемнос. Это один из самых больших островов Эгейского моря, с территорией в 477 квадратных километров. Он вулканического происхождения, поэтому имеет неровную, гористую поверхность, с очень небольшими клочками плодородной земли. В южной части острова, где когда-то под воду ушел вулкан Мозихл, образовался большой залив, с глубиной, позволяющей заходить в него крупнотоннажным судам ^{183} . Поэтому во время Первой мировой войны союзники устроили на острове свою военно-морскую базу. В северо-восточной части острова расположено большое озеро, пригодное для добычи соли.

На острове было два небольших городка: Кастро (население – 20 тысяч человек) и Мудрое (две тысячи человек) и около трех десятков деревушек, населенных преимущественно греками и частично турками. Дорог на острове, кроме небольшого шоссе, соединяющего оба городка, не было, и местные жители ходили тропами, а основным средством передвижения были ишаки.

И вот этот остров волею судьбы стал основным пристанищем для казачьих частей армии Врангеля, эвакуировавшихся из Крыма. Туда же прибыли и два казачьих училища: Атаманское, бывшее Новочеркасское, имевшее уже 50-летнюю историю, и Кубанское имени генерала Алексеева, сформированное во время Гражданской войны.

К прибытию казаков французы приготовили небольшое количество палаток, а основную их часть развернули сами казаки в указанных им французской администрацией острова местах. Как и в Галлиполи, палатки были рваные, многократно использованные, плохо рассчитанные на местные климатические условия. Автор книги «259 дней Лемносского сидения» С. Рытченков пишет: «Условия жизни в палатках, которые промокали даже от небольшого дождя и буквально были заливаемы колоссальными здешними ливнями, страшная скученность в них (так как в них помещалось до 12 человек), отсутствие одеял, даже соломы для подстилки, насекомые, холод – все это вызывало страшно удрученное состояние духа» ^{184} . Казакам вновь пришлось разоружаться. В Константинополе французы разрешили оставить кое-что из стрелкового оружия и все холодное – кинжалы и шашки. «Теперь же, – пишет С. Рытченков, – небольшой остаток винтовок и все шашки и револьверы, все кинжалы были сданы по требованию прибывших на борт французов. Разрешено было сохранить оружие только гг. офицерам. Жаль было смотреть, как не хотелось терским казакам отдавать свое родное оружие, с которым каждый из них провел не один год вместе, которое не раз спасало его от грозившей ему смерти. Молча, угрюмо бросать теперь свое оружие в общую груду. Другие ломали клинки или бросали в море» ^{185} .

^{Карта острова Лемнос. Выполнена командиром эскадрона Атаманского училища войсковым старшиной С. Рытненковым} 

Как и в Галлиполи, на острове присутствовала французская администрация. Возглавлял ее генерал-губернатор Бруссо. Он сохранил неплохие отношения с Врангелем, так как у Деникина был представителем Франции при Русской армии. Непосредственно в районе лагерей была еще французская комендатура с сенегальскими подразделениями и марокканцами. Комендантом был майор Бренн. Сразу же по прибытии на остров французы организовали запись казаков в свой иностранный легион. Командование казаков вынуждено было развернуть разъяснительную работу среди тех, кто поддался на уговоры французов. Командир Атаманского училища генерал-майор А. Максимов, например, узнав, что его юнкера начали записываться в легион, высказался так: «Не посмеется ли над вами судьба после? Ручаетесь ли вы, что вам не прикажут когда-либо штыки повернуть в нашу сторону? Почему в тяжелые минуты Родины вы спешите к неграм, отказываясь от помощи здесь?.. Разве хоть кто-нибудь способен оставить свое полковое знамя и донского орла поменять на африканского страуса?» ^{186}

Из-за суровых условий жизни на острове его иначе как «проклятый» не называли. Однажды несколько казаков, захватив шлюпки, попытались бежать, но все погибли в море. Вскоре на Лемносе появились свои «зеленые». Это были казаки, самовольно оставившие свои части. Дезертиры скрывались в горах, начали грабить местное население, используя утаенное от французов оружие. Отбирали деньги, баранов и продукты питания. Однако продолжалось это недолго. Из казаков-разведчиков и юнкеров было сформировано два отряда, которые обнаружили место расположения банд и в коротком бою уничтожили их ^{187} . 4 декабря на остров Лемнос прибыл из Константинополя на французском броненосце генерал Врангель. Он провел строевой смотр казачьих частей, после чего выступил перед ними. Ничего утешительного для себя казаки от него не услышали. «Богу известно, сколько придется здесь быть, когда возвратиться и снова служить на пользу Родины, – сказал он. – Большевизма в России не будет. Красная нечисть рассеется… Когда это будет – неизвестно… Временно вы будете пребывать здесь, где сосредоточились храбрые, сохранившие свое лицо, которые приобрели уважение к себе всех честных людей… Появление здесь нас было неожиданным, и все, что было в силах человеческих, – для вас делается…» ^{188} . В это же время на Лемносе была проведена и реорганизация кубанских частей. Их свели в две дивизии. Еще раньше высшим представителем своей власти на острове Врангель назначил командира корпуса генерала М.А. Фостикова. Однако он не считался с местными представителями кубанских органов власти. Вскоре из-за этого члены кубанского правительства Скобцов, Попов, Спесивцев и Русанов подали в отставку. Более всего обострились отношения у генерала Фостикова с заместителем кубанского атамана Винниковым, который позже так охарактеризовал поведение командира корпуса: «Фостиков вел себя чрезвычайно легкомысленно, попустительствовал грабежам и насилиям. Произвол творился днем и ночью. В казачьей среде росло недовольство, шел глубокий ропот против этой разнузданности, были все признаки приближавшегося бунта. Я несколько раз обращал внимание генерала Фостикова на недопустимость его поведения. Фостиков вел против меня как заместителя кубанского атамана недостойную интригу. Меня то требовали к ответу перед особой комиссией, учрежденной при содействии генерала Фостикова, то держали под арестом» ^{189} . Воспользовавшись прибытием на Лемнос генерала Врангеля, Винников попытался доложить ему о деятельности генерала Фостикова. Однако Главнокомандующий принял сторону командира корпуса и даже пригрозил Винникову, что лично пристрелит его тут же на пристани, где происходил этот разговор.

Столь резкая реакция Врангеля легко объяснима, если учесть, как складывались отношения у него и его предшественников – М.В. Алексеева, А.И. Деникина, Л.Г. Корнилова – с казачьей верхушкой. Яблоком раздора между ними служила разница в лозунгах Белого движения. Вожди Добровольческой армии придерживались твердо лозунга «За единую и неделимую Россию», а донские и кубанские руководители во время Гражданской войны то требовали полной государственной независимости, то широчайшей автономии. Это приводило к тому, что донцы, например, заявляли о намерении защищать от красных только свои станицы и хутора, а кубанцы осенью 1919 г. вообще бросили фронт. Казачий сепаратизм никогда не давал добровольческому командованию полного права распоряжаться Донской и Кубанской армиями, хотя командование армиями и тяготело к добровольцам. Но мешали их войсковые атаманы, правительства и Кубанская рада.

«Последнее договорное соглашение между Главным командованием и атаманами Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск было заключено в 1920 г. во время крымского периода Гражданской войны, – читаем в военном справочнике "Армия и флот" (1929). – Главное командование в отношении к атаманам продолжало придерживаться оснований Крымского соглашения, т. е. продолжало признавать атаманов высшей властью казачьих войск и считалось с военно-административным подчинением атаманам всех входящих в состав Русской армии казачьих частей. Строевое же и оперативное подчинение их Главное командование сохранило за собой» ^{190} .

Это не очень устраивало Врангеля, и еще по прибытии кораблей в Константинополь из Крыма он принял решение расформировать и правительство, и раду кубанцев, а членов Донского войскового круга на транспорте «Елпифидор» сразу же направил подальше, в болгарский порт Бургас. Все они потом оказались изолированными от войск в «медвежьем углу» Болгарии, в Месеврине ^{191} .

И все же казачьи руководители не могли пойти на полный разрыв с Врангелем, главным образом потому, что «не было средств к самостоятельному существованию… Наиболее богатое донское правительство, – пишет Г. Раковский, – свои вывезенные запасы серебра сдало на итальянский крейсер, но теперь итальянцы заявили, что вернуть его не могут, т. к. не знают, кто же теперь истинный его хозяин: или те, кто считает себя правительством в изгнании, или правительство России» ^{192} .

Конфликт с представителями верховной кубанской власти привел к тому, что генерал Фостиков дал согласие на проведение выборов атамана кубанских войск. Втайне он надеялся, что изберут именно его. Вечером 17 декабря 1920 г. в двух палатках, соединенных в одну, состоялась сессия Лемносской рады. Присутствовавшие на ней ее члены и приглашенные командиры частей сразу же приняли решение – считать собравшихся Кубанской радой; затем был избран и войсковой атаман. Им стал генерал В.Г. Науменко, который еще при Деникине был походным атаманом Кубани. За него подали голоса 48 из 52 присутствовавших на сессии. Генерал В.Г. Науменко временно проживал и лечился после двух ранений в Сербии и вместе с генералом П.М. Кокунько многое сделал для того, чтобы сохранить вывезенные в эту страну символы славы Кубанского казачьего войска: знамена, штандарты, куренные значки запорожцев и другие реликвии ^{193} .

Срочной телеграммой генерал В.Г. Науменко был вызван на Лемнос, а вскоре его полномочия признали бывшие в это время в Константинополе войсковые атаманы Дона (М.П. Богаевский) и Терека (Г.А. Вдовенко). Не возражал против такого выбора и сам П.Н. Врангель. Прибыв на Лемнос, новый войсковой атаман первым же своим приказом от 11 января 1921 г. назначил председателем кубанского правительства Скобцова и снял с должности войскового атамана Иваниса. Последний во время новороссийской катастрофы, в апреле 1920 г., получил знаки атаманской власти от сдавшегося красным атамана Букретова и ничем впоследствии не отличился. Генерал Науменко объявил также, что будет считать себя атаманом до тех пор, пока казаки не вернутся на Кубань и не проведут там новые выборы. И потом еще 38 лет своей эмигрантской жизни он оставался бессменным руководителем кубанского казачества ^{194} .

Однако политические баталии и организационные мероприятия, произошедшие на Лемносе, практически никак не сказались на условиях жизни казаков. По-прежнему их мучил голод и болезни.

После Рождества 1921 г. на Лемнос, как и планировали французы, стали прибывать транспорты из Чаталджи с казаками Донского казачьего корпуса. Сразу же прибыло 3645 человек. Решением Врангеля на острове была организована лемносская группа войск Русской армии. Командовать ею было поручено командиру Донского казачьего корпуса генерал-лейтенанту Ф.Ф. Абрамову.

В душе, конечно, все казаки надеялись, что их пребывание на «проклятом» острове не будет продолжительным, а вскоре эти надежды укрепил прибывший на Лемнос донской войсковой атаман А.П. Богаевский. Он сообщил казакам, что события в мире развиваются стремительно и в течение ближайших двух-трех месяцев все они могут быть переброшены в Россию для борьбы с большевиками. Если же этого не произойдет, успокаивал он, унывать не стоит. Правительство Врангеля якобы уже арендовало участки земли в Сербии. Там можно будет обосноваться, а сельскохозяйственные машины выделит Америка. Естественно, сообщение, сделанное на таком высоком уровне, несколько подняло настроение казакам ^{195} . Однако щедрые посулы Богаевского оказались беспочвенными.