Текст книги "Наказы особого сыска (СИ)"

Автор книги: Николай Бурланков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Боярин был уже немолод, сын его служил где-то под Псковом, в доме заправляла дочь – видимо, из-за нее он и решился вернуться в имение, поскольку в крепости молодой девице было не житье. Правда, к гостям он ей выходить запретил, так что оценить красоту дочери боярина Матвею не привелось.

– В наших краях, – поглядывая на Матвея, повел хозяин свою речь, – промышлял еще в пору Шуйского воевода Самозванца, Андрей Телятьевский. И я тогда увез жену, сына и дочь – дети еще тогда совсем маленькими были, – в Москву, подальше от тревог. Правда, и там потом неспокойно стало, когда тушинцы подступили, и мы подались еще дальше, в Ярославль. Там и дождались ополчения, и уж с Дмитрием Михайловичем сюда вернулись. Приходим сюда – все разграблено, разбито, разворочено, людишки мои поразбежались. Ну, я приехал не один, со мной пятеро холопов было, стали мы в порядок имение приводить. Поехал я собирать со своих деревень, что мне причитается. А народ за годы лихолетья наглым стал, мне отказ дает! Хотел я силу применить – да вдруг выходит из-за их спин какой-то мужик, с пищалью, и настоятельно советует мне убираться подобру-поздорову. Я не стерпел, холопам моим велел его вязать – так он пальнул, Митьку наповал, а вокруг другие разбойнички налетели... В общем, мы еле ушли тогда. Я воеводе пожаловался, а он мне в ответ – "А что я могу?" Ну, стал я понемногу своих людей собирать, и один из них мне проговорился, что как раз с этим Сидоркой спутался, и в шайке у него несколько лет пробыл. Да вот, совесть заела, вернулся к хозяину.

– Так, стало быть, он знает, где Сидорку искать? – обрадовался Матвей, не сдержавшись.

– Если бы! Я ведь тоже об этом думал, хотел разбойнику этому объяснить, кто в доме хозяин. И холопа своего я тряс как мог. Да вот оказалось, что нет у Сидорки никакого места. Есть люди, что с ним связаны, они ему знать дают – как уж они его находят, не знаю, а скорее всего, сам он их находит. И потом по цепочке вся его шайка собирается там, где он укажет. А до того – все люди как люди, ни в каком лесу не сидят, злым умыслом не промышляют.

– Ну хоть кого-то из тех людей этот твой человек знает? Ну, кому Сидорка доверяет?

– А толку-то? Разбойники живо прознали, что человек мой ко мне вернулся, и более ему веры нет. Ну, может, случайно встретит кого – да, боюсь, он тогда до вечера не доживет.

– А что, и убийства у вас случаются?

Боярин вдруг задумался.

– А вы знаете, нет! Вот только Митьку моего тогда положили, а чтобы резали кого – не слышал.

– А можно нам с холопом твоим поговорить, что Сидорку видел? – спросил Хилков.

– Да чего ж не поговорить? Ванька, поди сюда!

Вошел здоровенный детина, который и впрямь тянул на разбойника – рыжий, конопатый, широкоплечий и высоченный, под притолоку. Одет он был в атласную рубаху, подпоясанную кушаком, сапоги, за кушаком торчал кинжал. В общем, Матвей примерно так себе обычно и представлял лихих людей, о которых говорилось в сказках.

– Ну, здравствуй, мил человек, – Хилков тоже оценил стать вошедшего и несколько собрался. – Расскажи, как тебя к Сидорке Рябому занесло?

Детина опустил голову.

– Виноват я, бес попутал. Тогда ведь хозяина не было, народ разбежался. А жить как-то надо! Не хозяйское же добро воровать!

– А что, так-таки ничего и не своровал?

– Да Бог с тобой, боярин! Крест могу поцеловать!

– А как ты его нашел? – продолжал Хилков.

– Да это он меня нашел, – отвечал тот. – Давно это было. Я уж не помню за какой надобностью в город поехал, а тут ко мне и подошел он.

– И как он выглядит?

Детина с тоской поглядел на допрашивающего его боярина.

– Да как он выглядит? Обыкновенно!

– А почему Рябым кличут?

– Да откуда ж я знаю! Ничего у него рябого нет. Лицом обыкновенный, гладкий, волос русый. Ну, вот разве что бороду бреет, усы оставляет – да после войны у нас такой обычай многие завели!

– Трифон Иванович, – Хилков поднялся, – не одолжишь нам своего человека? Может, поможет он нам Сидорку опознать?

Ванька задрожал всем телом, отступив.

– Уволь, боярин. Я-то может его и узнаю – да ведь и он меня! А уж тогда вряд ли живым отпустит.

– Да ты его только признай. А там уж ему не до тебя будет, – заверил Хилков.

Ванька бухнулся на колени.

– Не заставляй, Христом-Богом прошу!

– Эк как ты его боишься! Что, такой страшный?

– Да ведь никто не знает, где он появится! Может, он уже возле ваших стрельцов на конюшне ошивается, с ними разговоры ведет?

Не сговариваясь, Хилков и Матвей разом бросились проверять своих людей. Те спокойно сидели на конюшне, негромко о чем-то беседуя. Незнакомых рядом с ними не было.

Хилков натужно рассмеялся, но видно было, что он чувствует себя неловко.

Они вернулись в дом.

– Прости, Трифон Иванович, зря переполошились.

– Да этот балбес, – хозяин отвесил подзатыльник холопу, – кого хошь напугает. Он и мне всякие страсти рассказывал, отговаривая.

– И, вижу, отговорил?

– Да ведь дочь у меня тут, – оправдываясь, отвечал хозяин. – Мало ли какое злодейство Сидорка учинит в отместку? Ежели я его не трогаю – может, и он не тронет. Но вы уж, я вас прошу, злодея достаньте!

– Достанем, зря, что ли, из Москвы ехали, – заверил Хилков, прощаясь.

Они тронулись в обратный путь.

– А не зря этот Ванька к боярину вернулся, – Хилков указал – уже когда подъезжали они к кабаку – на рыжего верзилу, мелькнувшего возле кабака – и пропавшего. – Похоже, Сидорка-то его никуда не отпустил. И не совесть его вовсе замучила.

– Ты думаешь, он за хозяином следит и Сидору доносит?

– А ты думаешь, он просто так сейчас за нами побежал? И ведь раньше нашего успел – видать, тропы тайные знает. Эх, мягкий человек Трифон Иванович, ему бы своего холопа с пристрастием допросить!

– Так, может, правда ничего не знает? Ну, встречаются они в этом кабаке с Сидоркой или его людьми – это только самим тут сидеть да следить за всеми.

– Может, ты и прав, – махнул рукой Хилков. – Но это хорошо, что Ванька объявился. Значит, и мы на верном пути.

Он оглядел своих стрельцов.

– Мы расположимся в соседнем доме, чтобы шум не поднимать. Будем ждать твоего знака. Коли к тебе кто какое любопытство начнет проявлять, просто выйдешь на порог да поглядишь в нашу сторону. А потом зайдешь внутрь.

– А вы ворветесь и всех хватать будете? Ну, нет, надо, чтобы Сидорка уж полностью себя выдал. Так что вы, конечно, за кабаком следите, но не торопитесь. Есть у меня одна задумка...

– Ты поосторожнее со своими задумками! – напутствовал Хилков товарища и со стрельцами направился в крайний дом, а Матвей, собравшись с духом, двинул коня к кабаку.

Подскочивший холоп забрал у него поводья. Матвей вошел в душную горницу, набитую народом, и подошел к дальнему столу, за которым сидел хозяин.

– Мне бы переночевать, – негромко сказал, нагнувшись к лицу сидящего.

– Я бы с радостью, – отозвался тот, – но только постояльцев у меня нынче много. Вот только что приехал еще один, занял последнюю светелку, что для бояр держу.

– Так, может, я с ним договорюсь? Я человек не гордый, – Матвей выложил на стол полтину серебром.

– А вот и он, договаривайтесь! – хозяин указал на дверь, а когда Матвей перевел взгляд на серебро, того уже на столе не было.

В горницу вошел молодой – лет тридцати – невысокий, но складный человек, одеждой и поведением более напоминавший польского шляхтича. Гладкие русые волосы, тонкие усы, бритый по-польски подбородок – и при этом мягкий голос и обходительные повадки.

В душе Матвея что-то екнуло. Конечно, справедливо говорилось, что нынче много таких стало, но уж больно походило описание Сидорки на этого человека. Неожиданная удача. Вот только удача ли?

Матвей не страдал излишними рассуждениями, однако после всего, что он наслышался, не мог не задуматься. Может, они поменялись местами, и это Сидорка теперь охотится на него?

Вошедший вел себя так, как будто был давним знакомцем всех, сидящих в кабаке. С ним здоровались, звали к столу. Когда он уселся за стол у окна, к нему подбежала дочь хозяина, накрыть скатертью.

Не теряясь, он ухватил ее за руку, усадил рядом с собой:

– Люба моя! Да разве ж дело такой красавице весь век в земле копаться? Пошла б со мной – на пуховых перинах бы ночевала, забот бы не знала, век бы тобой любовался...

Девица вырвалась, убежала, зардевшись.

Матвей подошел к нему.

– Слышь, гость, ты, говорят, последнюю светелку забрал, а мне бы переночевать?

– Так тут и до города недалеко, засветло доедешь, – отозвался тот нелюбезно. Видимо, все-таки не знал о засаде.

– Мне в ночь в дорогу, а из города не выберешься до света, – объяснил Матвей терпеливо. – Так что – уступишь угол?

Матвей ненароком распахнул свой охабень, обнажив кошелек, и уселся напротив Сидорки. Судя по на мгновение вспыхнувшему и погасшему огню в глазах, он не ошибся в своем предположении.

Сидор тут же опустил глаза, потом и вовсе отвернулся, стал смотреть в окно.

– Храпишь?

– Да вроде нет.

– Ну, ночуй, что одну ночь не потерпеть хорошего человека.

– Как тебя звать? – решил все-таки уточнить Матвей.

Сидор вновь повернулся к нему, поглядел в глаза.

– А на что тебе? Вряд ли свидимся еще когда-нибудь. Я вот твоего имени не спрашиваю. Ну, и ты моим себе голову не забивай.

Им принесли вечерять. Хозяин, пользуясь своим правом кабацкого промысла, пытался вручить им и хмельные напитки, но ни Матвей, ни Сидор не поддались искушению. Матвей весь был как на иголках, думая, как бы себя не выдать, а Сидор, похоже, готовился к ночному делу. Однако на еду они налегли изрядно.

Матвей лихорадочно размышлял, как поступить. Конечно, можно было позвать стрельцов, но что Сидор предпримет в кабаке? Может, устроит драку, да и уйдет в свалке? Лучше было дождаться ночи.

Сидор ушел первым. Светелка их располагалась на самом верху, покатые стены ее были скатами крыши. Он улегся на лавку, оставив второму гостю кровать, и старательно притворился спящим.

Вскоре пришел и Матвей.

Отвернувшись к стене, Сидор исхитрился повернуть голову так, что краем глаза мог следить за своим соседом. Тот готовился ко сну. Снял охабень, под которым Сидор успел разглядеть дорогой кафтан и увесистый кошель, привешенный к поясу. Стянул сапоги, поставил их возле ложа.

Сапоги Сидора не занимали, а вот кошель явно был не пустым. Позвякивая при каждом повороте боярина, он возбуждал самые грешные мысли.

Наконец молодой боярин отцепил саблю, положил ее в изголовье и, не раздеваясь, улегся на лежанку.

Сидор подождал. Боярин, видимо, спал, укрывшись своим охабнем по самую шею и иногда сладко похрапывая.

Наконец, устав ждать и решив, что сон его соседа крепок, Сидор поднялся и осторожно приблизился к его кровати. Кошелек висел с левого бока, со стороны, ближней к стене. Сидор, чуть дыша, приподнял охабень боярина с дальней стороны – и вдруг почувствовал, что в грудь ему упирается что-то железное.

– Это пистоль, – спокойно сообщил Матвей, открывая глаза. – Знатная вещь. Кремневый замок, с двадцати шагов пробивает любой доспех.

– Я встречался с такими, – Сидор отступил на шаг, облизнув пересохшие губы. – У ляхов такие были. У тебя голландский?

– Тульский. Но по голландскому образцу.

Матвей сел, не отводя пистолета.

– Теперь поговорим? – предложил молодой боярин, указывая на стол. Если бы Сидор бросился сейчас на него, Матвею оставалось бы только молиться, чтобы пистоль не дал осечки. Но Сидор, видно, и впрямь знал, что на него смотрит, и решил не искушать судьбу.

Обойдя стол, он уселся на лавку с дальней от Матвея стороны. А боярин, держа пистолет перед собой, сел напротив. Их разделял стол; в слабом свете, падающем из окна, все казалось ненастоящим и призрачным.

– Засвети лучину, – попросил Матвей. – А то ночь длинная, скучно сидеть впотьмах.

Глава 4. Дорога к крепости.

Они сидели друг напротив друга, за столом, разглядывая соперника в свете лучины.

– Стало быть, Ванька из людей Трифона Ивановича на тебя работает?

– Тебя это не касается, – хмуро отозвался Сидор. – Подловить ты меня подловил, а вот все остальное – не твоего ума дела.

– Слушай, ты бы не наглел! – не выдержал Матвей. – А то рука дрогнет, могу и пристрелить ненароком.

– А и пристрели, – сидевший напротив Матвея человек опустил голову. – Все равно этим рано или поздно закончится.

В душе Матвея шевельнулась жалость.

– А почему тебя Рябым прозвали? – спросил он более дружелюбно.

– Я в детстве оспой переболел, на лице рябинки появились. С возрастом рябинки прошли, а кличка осталась.

По крайней мере, Матвей не ошибся. А то он так и не был до конца уверен, тот ли ему попался, кого они ищут.

– И что ты, с детства промышляешь разбоем?

Сидор поднял на Матвея лукавый взор.

– Ты, боярин, меня рано допрашивать стал. Еще неизвестно, как там дела обернутся. Выйдешь ли ты живым из кабака.

Не сводя глаз с пойманного разбойника, Матвей скосил взор в окно. Вокруг дома было тихо. Но и подать отсюда знак своим он тоже не мог.

– А кто мне может помешать?

– Неужто ты думаешь, что я один пришел? Да у меня знакомцы за каждым углом! Ну, да, с тобой я дал маху, захотелось старые навыки вспомнить. Смотрю, приехал боярский сынок, не знает порядков наших, серебром разбрасывается – грех такого не потрясти. Решил я тебя в одиночку взять. Кабы ты не проснулся, так и не узнал бы, куда у тебя кошель делся.

– Так ведь и я не один пришел, – улыбнулся Матвей.

– А! – понимающе кивнул Сидор. – Так это вы давеча из Москвы приехали? Мне надо было догадаться. Да жадность обуяла... Ну, и гордыня. Не зря жадность и гордыню смертными грехами называют... Видать, для меня они и правда смертью обернутся.

– А ты, никак, христианский закон знаешь? В церковь ходишь? – ехидно спросил Матвей.

– Хожу, а то как же. И вклады немалые делаю. Только души без нужды губить не желаю.

– А Митьку кто пристрелил? – припомнил Матвей. Сидор понимающе кивнул.

– Да не его одного. Тут уж выбор такой: или ты, или тебя. А кто набежавшим боярам служить начал, к тем у меня особой жалости и нет. Они ведь, как их хозяева бросили, ко мне подались, да и вообще к людям – помогите, мол, чем можете. А как бояре вернулись – так опять к ним верными цепными псами. Нет, таких я жалеть не буду. И Ваньку этого, о котором ты спрашивал, не пожалею, коли доведется столкнуться. Но пока они нас не трогают – чего ж зря людей убивать? Нет, это не по-христиански.

– А грабить людей – это по-христиански?

– А что по-христиански? – усмехнулся Рябой. – Молиться да ждать, чтобы Господь сам наказал обидчиков? Я молился... И Господь ответил мне. Знаешь, что Он мне сказал? "Сидор, – сказал Он, – я дал тебе силу и крепость мышц не для того, чтобы ты сидел и молился. А чтобы ты пошел и сделал то, что считаешь справедливым!"

Матвей нахмурился.

– И ты считаешь справедливым то, что делаешь?

– Да! – горячо выкрикнул Сидор. – Я с двенадцати лет насмотрелся всякого. И ляхи приходили, и казаки – и все грабили, а кто возражал – резали, не задумываясь. А те, кто должен был за нас заступаться – первыми деру дали, в Москве сидели. Вот и пришлось нам, у кого силы были – за оружие браться да шайкам отпор давать. Я тогда еще с оспинами ходил, тогда Рябым и прозвали, – Сидор грустно усмехнулся воспоминаниям. – Когда князь Дмитрий Михайлович приходил "лисовчиков" бить, мы ему помогали. А с ним – набежали те, кто от ляхов удрал, и вдруг оказалось, что мы им должны за семь лет лихолетья недоимок немеряно. То есть, когда мы от них защиты ждали – их и след простыл. А как мы им чего-то должны – тут они вспомнили. Нет, так не бывает. Ежели они хотят, чтобы мы об их долге забыли – пусть и наши долги забудут. А вспоминают – так пусть свой долг отрабатывают. Ну, а коли не могут – ибо сами мы все разбойничьи шайки повывели – так пусть платят. Вот я с них эту дань и беру, которую селяне потом им обратно возвращают.

В глазах Сидора блестели веселые бесенята. В душе Матвея бушевал настоящий пожар. Все, что Сидор говорил, было правдой, но ведь нельзя же оправдывать свои злодейства тем, что и тебе злодейства чинили! Умел бы Матвей говорить, как Рябой – нашел бы, что возразить, но слова не складывались.

– А челобитную ты надоумил написать?

– Да я сам ее и написал. У нас где грамотных-то сыщешь? Поначалу, еще когда я совсем мальцом был, священник-то наш местный пытался нас грамоте учить, сказал, предписание какое-то им сверху вышло, дабы всех детей православного люда и грамоте, и счету, и пению церковному задаром обучать, еще при Федоре Ивановиче. А как лихолетье началось, кому ж до грамоты-то было? Кто и знал, позабыл, все за топоры хвататься научились...

– Ну, а коли бы все по справедливости было – что бы ты делать стал? – спросил, наконец, Матвей.

– Так ведь не будет так никогда, – грустно заметил Сидор.

– Ну, а если бы? Представь, что твою челобитную удовлетворили, воеводу наказали, прислали нового, справедливого, все недоимки простили. Что тогда делать станешь? Сядешь на земле, как отец твой? Семью заведешь?

– Может, и заведу, – неуверенно сказал Сидор. – Анфиска-то девка знатная; да и я уж не мальчик, пора о семье подумать... А на худой конец, коли поперек горла встанет дело крестьянское – отвык я от земли за двадцать-то лет! – в стрельцы бы пошел. Небось, взяли бы? Князь Дмитрий Михайлович меня хвалил, когда мы ему шайки разбойные гонять помогали...

– Так пошли! – предложил Матвей. – Проси справедливости по правде, а не по воровскому обычаю! Я тебе помогу, чем смогу, вместе с тобой суда требовать буду!

Сидор покачал головой, опустив взор.

– Да на Москве любой наш дворянчик мне мои подвиги припомнит. Нет, видно, не будет мне жизни спокойной. Так что извини, боярин, но нам с тобой не по пути.

Он слегка привстал. Матвей тоже приподнялся, не сводя с него дула пистолета.

– Извини, Сидор, но и мне тебя отпускать не с руки. Я прибыл, чтобы тут порядок навести, а на тебя указывают, как на главного смутьяна.

– Да кто ж указывает! – Сидор упал обратно на лавку. – Те, кого я пощипал малость, чтобы их людям было, чем с ними же расплатиться?

– Так ты никак не уразумеешь! – Матвей тоже почти закричал. – Ведь чем ты больше свирепствуешь – тем и они больше лютуют! И нет из этого никакого выхода, кроме как простить друг друга!

– Простить, – усмехнулся Сидор. – Так вот пусть они первыми и прощают. Как спишут недоимки за семь лет – я их тут же прощу.

– "Вот пусть они", – буркнул Матвей, передразнивая пленника. – Вот с этого все всегда и начинают – пусть они первыми.

– А что ж ты хочешь, чтобы я себя сам отдал связанным в руки врагам своим, и надеялся на их милость? Да, может, из них парочка и сыщется, которая меня простит, люди разные бывают. Зато остальные меня по кусочкам разорвут!

– Никто тебе ничего не сделает, – твердо сказал Матвей. – Я обещаю тебе доставить тебя в целости и невредимости, и чтобы суд над тобой был честный и справедливый.

– Надо мной? – выкрикнул Сидор. – А над ними кто суд учинит? Кто с них спросит за трусость их? За жадность? Когда люди с голоду умирали, твой Трифон Иванович явился с них спрашивать! Да пусть благодарит Бога, что одному Митьке тогда башку проломили!

Матвей потупился.

– Все равно, надо с этим как-то заканчивать. А то у вас тут война получается, хотя война уже давно кончилась!

– А что поделаешь, если свои хуже врагов оказались? – пожал плечами Сидор. – Но это все ни к чему. Я же говорю – и в кабаке, и вокруг полно моих людей, так что тебе меня отсюда не вывести. А коли попытаешься – либо сам погибнешь, либо еще и меня пристрелишь. Так что я тебе предлагаю: отпусти меня подобру-поздорову, разойдемся, как старые приятели, и ты меня не видел, я тебя не знаю. Всем хорошо.

– Так скажи своим людям, чтобы нас пропустили, если они не хотят, чтобы я тебя продырявил, – Матвей угрожающе повел стволом.

– Как же я им скажу – мы с тобой тут, они там, – усмехнулся пленник. – Ты бы меня отпустил, я бы и предупредил.

– Ну, вот мы с тобой сейчас вместе за дверь выйдем, – Матвей наконец встал во весь рост, – и ты им объявишь, что, мол, так и так, устал, сдаешься на милость государя. А твои пусть все расходятся по домам. Ведь говорят, они и так у тебя простые люди, мирные?

– Правду говорят, – кивнул Сидор. Он еще что-то соображал, обдумывал, наконец, тоже встал. – Ну, что ж, пошли.

Видно было, что он прикидывает, успеет ли Матвей выстрелить, если сейчас на него броситься, но решил не искушать судьбу. Послушно подошел к двери, приоткрыл ее.

Снова на него напал соблазн: распахнуть дверь, выскочить и захлопнуть ее перед носом противника – но Матвей, угадав его колебания, ткнул стволом в спину.

– Ты бы особо не тыкал им, а то еще выстрелит ненароком, – попросил Сидор, выходя на лестницу.

Горница была почти пустой, но двое сидели на лавках в разных углах. Местные пьяницы – а продавать хмельное разрешалось только за городом, дабы избежать драк – давно разбрелись, или их унесли, – постояльцы спали, и остались только люди Рябого. При его появлении они разом поднялись – и тут же уселись обратно, повинуясь знаку главаря.

– Мы тут прогуляемся, – объявил Сидор негромко. – Я скоро вернусь. Дождитесь меня.

Сидор прошествовал к входной двери, оказавшейся закрытой на засов, по слову Матвея отодвинул щеколду, снова поборол искушение броситься бежать. Матвей взял его под руку, сунул пистолет в бок пленнику и так проследовал с крыльца до калитки в воротах. Надо было бы вывести коня из конюшни, но уж отвлекаться на это точно не было возможности. Матвей решил, что заберет коня потом, или стрельцов попросит сходить, а пока повел Сидора к дому, где сидели Хилков с ратными людьми.

Те уже заметили Матвея с добычей, вышли на порог.

– Берегись! – успел крикнуть один из стрельцов – и упал с пробитой головой.

Сидор попытался-таки дать деру, но Матвей одной рукой ухватил его за плечо, всем телом навалился и повалил на землю, подмяв под себя.

Со всех сторон на них кинулись люди Рябого. Их было человек десять. Стрельцы и Иван Хилков тут же отступили в дом, успев выстрелить два раза.

– А ну, назад! – крикнул Матвей, приподнимая голову Сидора и приставляя к ней ствол пистолета. – Назад, а то застрелю его к чертовой матери!

Он уж и не помнил, когда последний раз так ругался.

Однако, выскочившие люди попятились, видя предводителя в грязи, в опасной близости со стволом.

– Ну, чего встали? – прохрипел Сидор с неестественно выкрученной головой. – Делайте, как он говорит, а то он меня не только пристрелит, но и придушит!

Ворча, разбойники отступили за изгородь. Тут только Матвей заметил, что и впрямь едва не свернул пленнику шею.

– А, извини, – он выпустил его.

– С меня-то слезь, – взбрыкнулся пленник.

Матвей ползком отодвинулся, встал на колени, потом поднялся, все это время не сводя дула с головы Сидора.

– А ты парень отчаянный, – похвалил Сидор. – Ну, поглядим, может, и удастся тебе меня в крепость доставить.

Хилков вновь вышел на крыльцо, оглядываясь.

– Скажи своим людям, чтобы они совсем убрались! – велел он Сидору.

– Ну, совсем они не уйдут, – возразил тот. – Я им не хозяин, у них своя голова есть. Меня, может, и пожалеют, а ради меня – и вас. А уж куда им идти, они сами решают. Может, они вообще тут живут?

– Вот черт! – чертыхнулся один из его людей, и сбоку в проулок стали въезжать конные ратные люди, кто с сулицей, кто с рогатиной – а кто и с пищалями и луками.

На людей Рябого обрушились стрелы, и те отступили, попрятавшись за изгородями.

Разбуженные выстрелами, в окнах стали появляться жители. Кое-кто вышел на крыльцо – но увидев ратных людей, тут же спрятался обратно: воспоминание о погромах было еще слишком свежо.

– Вот и славно, взяли, стало быть, – вперед выехал Трифон Иванович на вороном жеребце, одетый как для битвы: в кольчужном колонтаре, в шеломе с наносником и яловцем, с сулицей в руке и саблей на поясе. – Правду, стало быть, Ванька сказал. Ну, давайте его сюда, дальше мы сами, – он сделал знак двум своим людям, и те быстро стали разматывать аркан, готовя петлю.

– Нет, Трифон Иванович, извини, но взяли его царские люди, так что и судить его будут в царевом приказе, – отозвался Хилков, выходя к Матвею.

– Знаю я, как у вас судят, – нахмурился боярин. – Даст этот лиходей какому-нибудь дьяку десяток рублей – да и отпустят его на все четыре стороны. А мы тут живем. И сколько уже можно страху из-за него терпеть! Повесить его, я сказал!

– Не будет того, пока я жив! – выкрикнул Матвей и вдруг неожиданно для себя перевел дуло пистолета с головы Сидора в лицо боярину. – Хватит вам уже землю нашу на части рвать! Будет, как велено словом государевым! Мы Сидора забираем в Москву, и хватит с вас! Дай дорогу, боярин!

Трифон Иванович грозно сверкнул глазами, не отводя взора от черной дырочки ствола, но не осмелился переть против государевых слуг, дал знак своим пропустить.

– Но поглядим, довезете ли вы его хотя бы до ворот крепости, – усмехнулся он.

Стрельцы вывели коней, своих и боярских, раненого своего товарища уложили на плащ, который растянули меж двух коней, а на лошадь раненого усадили Сидора. Стрельцы успели уже перезарядить самопалы – по настоянию Шеина, ратникам его приказа выдавали кремневые ружья, – и, держа их на сгибе свободной руки, выразительно направили их в обе стороны от дороги.

На крыльце кабака появился хозяин. Ничего не сказал, только молча проводил взглядом длинную вереницу: сперва Хилков, за ним двое стрельцов с третьим в люльке, потом Сидор, за ним Матвей с пистолетом в руке – все верхами; за ними по двое двигались люди Трифона Ивановича, а позади тех, пробираясь вдоль заборов, шли люди Рябого, не смея ни напасть – ни бросить своего предводителя.

До крепости им предстояло одолеть версты две, не больше.

Глава 5. У ворот.

Ворота были еще закрыты, мост через небольшой ров, отделяющий посад от окрестных холмов, убран.

– Светает уж, – Хилков покосился на розовеющую полоску на востоке. – Пора открывать.

– Ничего, подождем, – Матвей оглянулся.

Преследователи их растянулись на несколько сотен шагов, но не бросили своей погони.

– Боюсь, и в крепости нам покоя не будет, – Хилков сделал знак стрельцам, те сняли своего товарища на землю, принялись осматривать его рану. Голова стрельца кровоточила – рану зажали тряпками – но череп был цел, пуля вскользь саданула по лбу.

– Почему? – удивился Матвей.

– Так там сидят все те, кому Рябой поперек горла встал! Кстати, а почему его Рябым кличут? Он же не рябой?

– Говорит, в детстве переболел, а кличка с тех пор осталась.

– Вы с ним и по душам потолковать успели? – хмыкнул боярин. – Слышь, Рябой, как думаешь, что с тобой в крепости будет?

Сидор угрюмо молчал.

– Я тут много чего узнал, – заговорил Матвей. – Думаю, неправильно было бы его наказывать. А то ведь так половину народа надо будет повесить! Сколько обид друг другу учинили...

– Ну, так то когда было, – возразил Хилков. – А ежели кто думает, что вольность продолжается – тому надо объяснить, что он ошибся.

– А Трифону этому Ивановичу не надо? Он ведь самосуд пришел учинить!

– Что ты предлагаешь – нам сейчас вчетвером на его войско броситься?

– А, стало быть, у кого сила – тот и прав, так, что ли? – возмутился Матвей.

– Неправ, но пока не время это доказывать, – спокойно отозвался Хилков. – Ничего, вот попадем в крепость – а там посмотрим, на чьей стороне сила окажется.

– Да не будет воевода с боярами местными ссориться, – горько махнул рукой Матвей. – Ему тут жить. И им тоже. Пока Сидор на свободе гулял, он им был чем-то вроде гвоздя в сапоге. Ну, типа, на то и щука в омуте, чтобы карась не дремал. В общем, приходилось им не так лютовать. А теперь...

– Ну, хочешь, можем его отпустить, – предложил Хилков. – Только он ведь дальше двух шагов отсюда не отъедет. Вон, ждут его уже, – он указал на отряд Рощина, подтягивающийся к воротам и собирающийся саженях в ста от них.

– Чего они ждут-то? – удивился Матвей. – Или думают, мы им отдадим Сидора?

– А куда вы денетесь? – раздался голос из-за рогатки. Ворота открываться не торопились, а над ними появился воевода. – Сдавайте мне своего пленника, я уж дальше сам. В конце концов, от царя мне доверено блюсти закон в моей волости, я и будут судить.

Хилков мрачно посмотрел на Матвея.

– Тут вот какая неприятность, – произнес он, обращаясь к Григорию Андреевичу. – Воевода имеет право суда только в пору войны. А война уже три года как кончилась, так что суд надлежит отдать земским властям.

– Да хотите – я и земским его передам, приказы-то тоже мной набраны, – усмехнулся тот. – Главное, в Москву я его не отдам. Чтобы он там про меня всякие небылицы сочинял. Я ведь знаю, кто на меня челобитную царю написал!

Люди Трифона Ивановича тоже подъехали ближе.

– Ну, что, добрые люди, пора решать! – напомнил боярин. – Сами понимаете, отпустить вас мы бы хотели, да не можем.

– А вот Сидор отпускал даже тех, кто на него показать мог, – печально заметил Хилков. – Даже Ваньку твоего пожалел, хотя тот его предал.

– Ну, зато Ванька его не пожалеет, – Трифон Иванович подозвал холопа, и тот, спешившись, с готовностью стал рядом. – Мы уж и дерево для него присмотрели.

– Хватит, господа! – Хилков вышел вперед. – Вы сами не понимаете, что творите! Мы – посланные государя, вы понимаете? Если мы не вернемся, сюда пришлют других, и не пять человек их будет, а полсотни, сотня стрельцов – так что вам не поздоровится!

– Нам не поздоровится? А нам-то почему? Вас убили люди Сидорки, а мы перебили их и его заодно, и тем восстановили справедливость, – отозвался Трифон Иванович. – Собственно, сразу надо было так поступить, да что-то я призадумался. Ну, а коли и воевода меня понимает – стало быть, правда на моей стороне! Кончайте с ними, ребята! – обратился он к своим людям.

Хилков затравленно оглянулся. С одной стороны был ров, с другой подступали люди Рощина.

– Сидор, на тебя одна надежда! – обратился он к пленнику. – Зови своих людей!

– Да у меня люди не только там, – улыбнулся тот и вдруг, вложив в рот два пальца, протяжно засвистел.

За воротами послышался какой-то гул, и в то же время стрельба и свист стрел донеслись с другой стороны.

– Бегите, хлопцы! – крикнул Сидор.

Люди его, шедшие позади людей боярина, обстреляв противника, развернулись и дали деру в ближайший лес. Трифон Иванович погнался за ними, а воевода уже исчез из ворот, которые со скрипом открылись.

– За мной! – Хилков помчался к спасительным воротам, за ним – стрельцы, Матвей и Сидор.

За воротами открылась причина происшедшего: двое посадских держали воеводу за руки, еще двое рогатинами грозили воротным ратникам, и, наконец, двое последних услужливо открыли своему предводителю вход.

– Ах ты ж, мерзавец! – воевода рвался вцепиться Сидору в горло, но его держали крепко.