Текст книги "Наказы особого сыска (СИ)"

Хотя с окончания последнего польского и шведского нахождения прошло уже несколько лет, окрестности стольного града все еще лежали в запустении. Впрочем, молодого боярского сына Матвея в этот яркий весенний день, в самом конце весны, радовало все. И копошившиеся где-то обочь дороги селяне, и попадающиеся навстречу верховые, обдающие путника разлетающимися из-под копыт комьями грязи, и зеленеющая трава, и цветы, усыпающие пригорки.

Дорога пошла под уклон, спускаясь к реке, и вскоре появились признаки приближения большого города – путники стали попадаться чаще, то тут, то там вставали изгороди слобод.

Издалека, на самых дальних подъездах к городу, ярким пятном возникла стена Белого города. Над нею золотились купола церквей, виднелись башенки и стреленки боярских хором. После двух недавних погромов город отстроился заново, повсюду пестрели новые избы, терема с яркими крышами и резными коньками, устремленными к небу. На реке кипела жизнь: бабы стирали белье, от причалов отплывали небольшие суда – под парусами, на веслах, или вовсе тягаемые идущими по берегу людьми; изгороди сплетались в единую сеть улочек и проулков, устремляющихся дальше, к сердцу города – Кремнику, столь много перенесшему в минувшее десятилетие.

Навстречу Матвею попался десяток стрельцов, бодро шагавших под звонкую песню. Запевала вытягивал какой-то сложный напев в одиночку, зато в радостный и бойкий припев вступали все его спутники. Увидев Матвея, стрельцы проводили его взглядом, на миг прервав песню – и тут же зашагали дальше.

За рогатками, преградившими главную дорогу – тут двое ратников оглядели Матвея, не отрываясь от столбов ограды, и лениво махнули ему – "проезжай", – начался сам город. Матвей, выросший в деревне, больших городов раньше не видел и все дивился тесноте, в которой люди живут.

– Скажи, – обратился он к подпирающему спиной деревянную будку сторожу в кафтане городской стражи, – как найти дом боярина Шеина?

– Михал Борисыча? – оживился тот. – Да вот на Кремник ступай, там в крайней улице спросишь, тебе любой покажет.

За нехваткой зданий для приказов – старые выгорели после многочисленных пожаров, а новые никак не доходили руки построить, – бояре, возглавлявшие приказы, принимали посетителей и решали дела прямо у себя в хоромах. Михаил Шеин, о котором в семье Матвея всегда говорили с благоговением, недавно возглавил Сыскной приказ, занимавшийся, как говорилось в царской грамоте, "дознанием, дабы сильные слабых не утесняли", – и посетителей, а главное, челобитчиков, тут было множество.

В дом вело резное крыльцо, укрытое островерхой крышей, и навесной переход, окружавший весь дом по второму ярусу. На него выходили двери, то и дело открывавшиеся и пропускавшие людей то туда, то сюда.

Смутившись такого множества народу, Матвей замер у двери.

– Тебе кого? – спросила выбежавшая дворовая девка.

– Мне воеводу Михаила Борисовича, – отвечал Матвей, обрадованный хоть какому-то вниманию.

– Всем воеводу, – со знанием дела протянула она. – Ты кем будешь?

– Да мой отец с Михаилом Борисовичем вместе еще в Смоленске служили, – начал Матвей. Девка решительно тряхнула головой:

– Пошли, проведу тебя черным ходом.

Оставив коня привязанным у ворот, Матвей следом за своей провожатой устремился вглубь двора. Девушка ловко виляла по переходам между постройками, ведя его все дальше, потом они шли по полутемной лестнице, как вдруг в глаза Матвею ударил свет, и он увидел перед собой дверь в светелку, распахнутую коренастым человеком с окладистой бородой, в легком опашне, отороченном мехом, статным, с увесистыми кулаками и глубоко посаженными глазами.

– Ты кто будешь? – спросил человек. Судя по низкому поклону провожатой, тут же постаравшейся скрыться, это и был боярин Михоил Борисович Шеин.

– Матвей, сын Василия Темкина, – поклонился Матвей.

– Матвей Васильевич? – Шеин внимательно и неторопливо разглядывал молодого боярского сына. Матвею стало неуютно под этим пристальным взглядом.

– Что ж, люди мне нужны, а родителя твоего я хорошо знаю, – медленно выговорил боярин. – Посмотрим, как справишься с поручениями, там и поглядим, к какой службе тебя вернее приставить.

Шеин казался человеком обстоятельным и неторопливым, не суетящимся по пустякам. Он внимательно изучал стоящего перед ним молодого боярина. Матвею такое внимание было в новинку.

– Это хорошо, что отец твой сына в город отпустил, – кивнул Шеин степенно. – После смутных времен все из города по своим имениям разбежались, добро свое охранять. А не понимают, что в одиночку добра не сохранишь – что против целой шайки разбойников делать будут? А шаек у нас еще много бродит... – воевода задумался.

Хотя последние сражения возле Москвы отгремели еще три года назад, нехватка ратных, грамотных, да и простых людей ощущалась на каждом шагу. Действительно, многие поразбежались, если не погибли. И Шеин, которому досталась непростая задача разбираться в многочисленных "утеснениях", был рад любому помощнику.

– Ступай к боярину Хилкову, Ивану Андреевичу, он ищет людей для поездки в Тамбов, что на северной границе Поля. Там вам предстоит нелегкое дело. Так что – гляди, как себя поведешь, так на тебя и смотреть будут. Скажешь боярину, что от меня. Его хоромы четвертые от моих, по этой же улице, если ехать от Кремника.

Выйдя на улицу, Матвей двинулся в обратную сторону. Хоромы боярина Хилкова построены были по всем правилам, в три яруса, с башенками, со светелками, с крытыми сенями и переходами. Большой двор, огражденный забором, усажен был невысокими зеленеющими кустами.

– Где хозяина найти? – спросил Матвей холопа, подбежавшего к приезжему.

– Боярин наверху, в светелке своей, – отозвался тот, принимая коня у спешившегося гостя.

Пройдя сени и красную горницу, Матвей по довольно крутой лестнице поднялся на второй ярус и оказался перед небольшой светлой дверью. Пока он размышлял, постучать или сразу войти, изнутри раздался страшный грохот и звон разлетающейся посуды.

Матвей рванул дверь на себя – и навстречу ему из светелки выплыло облако дыма. За дымом он разглядел высокого статного боярина, молодого – немногим старше самого Матвея, – в длинном атласном кафтане. Совершенно спокойно хозяин подошел к узорчатому окну и широко распахнул ставни, выпуская клубы дыма на улицу, после чего вернулся к столу и взял с него черную загогулину, отливающую сталью.

– Знатная вещица! – с гордостью произнес хозяин, показывая загогулину гостю. Он взял в другую руку ершик, вроде тех, какими хозяйки моют глубокие и узкие кувшины – только совсем маленький, – и стал им что-то заталкивать в небольшое отверстие в предмете.

– А что это? – спросил Матвей.

– Пистоль, – отозвался Хилков с таким видом, будто все на свете должны знать, что это такое. – Мне купец Виниус из Голландии привез, – не преминул он похвастаться. – Вроде пищали, только маленькая, и куда надежнее. Бьет недалеко, зато можно за поясом носить, – боярин показал, как это, заткнув пистолет за пояс.

– И в чем радость?

– Ну, как же! Вот, в дороге, например. Все время с натянутым луком или самострелом ехать не будешь. Пищаль, опять же, пока зарядишь, пока фитиль разожжешь. А у этого кремневый замок, как у самопала, можно зарядить заранее – и везти за поясом. И если вдруг на тебя кто нападает, выхватываешь, взводишь, и, – боярин выхватил пистолет и пальнул в горшок, стоящий на полке с посудой под потолком на дальнем конце светелки.

Вновь раздался жуткий грохот и повалил дым, а горшок разлетелся вдребезги. Матвей закашлялся.

– Меня боярин Шеин прислал, – наконец, произнес он, откашлявшись. – Михаил Борисович. Сказал, тебе люди нужны.

– А! – Хилков оценивающе оглядел Матвея с ног до головы. – Так это он мне тебя в помощники определил? Да, совсем худо дело, если уже желторотых юнцов присылают.

Матвей хотел обидеться, но вместо этого улыбнулся – сам-то Хилков тоже не выглядел умудренным опытом человеком.

– Что делать надо, знаешь?

– Нет пока. Надеялся, ты расскажешь.

– Ну, пошли. Эй, Манька!

На крик вошла сенная девушка.

– Приберись тут и проветри как следует, – велел Хилков, выходя из светелки.

Хозяин провел Матвея в небольшую горницу в нижнем ярусе.

– Так вот, дело нам предстоит довольно запутанное, – он выложил перед Матвеем две грамотки, свернутые в трубочку. – Ты хоть грамотный?

Тут уж Матвей обиделся всерьез.

– Ты меня за кого принимаешь?

– А что? Я такого за последние годы насмотрелся! Сам понимаешь, война, разруха, голод, где тут грамоте обучаться? Иные имя свое написать не могут, даром, что бояре.

Матвей развернул первую грамоту, стал разбирать написанное.

– Что в ней такого? Обычная челобитная, народ своим воеводой недоволен.

– Да в ней-то самой ничего. Поехали бы да разобрались. Но вот вторая грамота – уже от самого воеводы, – хозяин пододвинул Матвею второй свиток. – В ней воевода жалуется, что завелся у него в волости лютый разбойник Сидорка Рябой, якобы из бывших холопов, и никакого сладу с ним нет, а народ ему помогает против властей. Вот и выходит, что непонятно, кто прав, кто виноват, и что там на самом деле творится. То ли воевода этим Сидоркой прикрывается – мол, народ сам виноват, разбойника покрывает, а на меня сваливает, – то ли, наоборот, на воеводу наговаривают, да, может, сам Сидорка за этой грамотой и стоит. Словом, придется ехать и разбираться на месте. С народом поговорить, а по-хорошему – Сидорку этого изловить да в Москву доставить. В общем, переночуешь у меня, завтра с утра выезжаем. Да, вот, держи – пригодится, – он протянул Матвею такой же пистоль, какой был у него, – это уже с тульского завода, Виниус хвастался, что не хуже голландского.

Кроме Хилкова и Матвея, в путь с ними отправились трое стрельцов. Хилков рассчитывал на помощь местного воеводы, боярина Григория Валова, у которого должно было быть в крепости десятка два ратных людей.

Ехали спокойно – ближние к Москве земли были уже очищены от шаек лихих людей, а отдельные уцелевшие разбойники не осмеливались даже подступить к хорошо вооруженному отряду, – но Матвей отметил, как мало путников ныне встречается на дорогах. Раньше шли и купцы, и богомольцы, и просто путники из города в город – кто родичей проведать, кто поискать лучшей жизни, – а теперь дороги точно вымерли.

– А что ты хочешь? – пожал плечами Хилков. – Доверие не сразу возвращается. Ведь трех лет не прошло, как Владислав Польский к самым стенам Москвы подходил, чуть опять ее не взял; ну, да князь Дмитрий Михайлович его отбил и бежать заставил. Тогда-то Владислав и согласился на наши условия, и Михаила Борисовича с патриархом отпустил из плена, и на мировую пошел.

Матвей про себя подосадовал, что три года назад его бы отец нипочем не отпустил из дому, а то бы мог и он поучаствовать в сражении под началом прославленного князя.

Чем ближе продвигались они на юг, тем чудеснее становились края – листва уже вовсю зеленела, окутывая леса весенней дымкой, трава заглушала поступь коней, разрываясь тут и там пестрыми цветами, – и тем запущеннее становились поля и деревни. Все больше попадалось развалин и заброшенных домов, иногда виднелись следы пожарищ. Словно только вчера выбивали отсюда "лисовчиков" и казаков.

Не доехав засветло до крепости, Хилков решил заночевать в ближайшей деревне.

Староста встретил гостей с улыбкой, но улыбка его явно была подобострастной.

– Ты, как будто, не рад гостям? – нахмурился Хилков.

У старосты вздрогнула губа, лицо исказилось кислым выражением.

– Как не рад? Рад. Царская служба, оно понятно... Только ведь третьего дня – царская служба, да на той неделе опять же... Каждый приезжает, лошадей, харчей требует... Вам всем недосуг, торопитесь, дела, время не ждет, да только мы-то тут особо не жируем, чтобы вот так постоянно встречать нежданных гостей...

– Не переживай, мы тебя не стесним, – рассмеялся Хилков. – Нам бы переночевать, а утром мы в крепость двинемся.

Молодой боярин бросил на стол серебряный рубль. Староста посмотрел на боярина, покачал головой.

– И что я с твоим серебром делать буду? Вокруг нас тут народ бедный, рубля в глаза не видывали. Разве что в кубышку для внуков положу?

– Чего же ты хочешь за постой? – удивился Хилков.

– А ты бы выдал мне грамоту охранную, чтобы воевода наш с меня подати не тряс хотя бы года три, – осмелев, попросил хозяин. – Я бы хоть немного развернулся, а там можно было бы и поговорить, сколько я платить кому должен.

Хилков поглядел на Матвея и задумался. Видно было, что очень хочется ему показать себя перед младшим товарищем человеком разумным и важным, но при этом и взять на себя смелость выдавать такую грамоту он тоже побаивается.

– Ладно, – наконец, решился он. – Неси перо и бумагу.

Бумага – неплохая, надо сказать, бумага, привезенная явно откуда-нибудь из Персии – и перо с чернильницей мигом оказались на столе, хозяин разогнал от стола всех слуг и посетителей, усадил боярина и с готовностью склонился рядом.

– А ты пока на стол накрывай, – махнул пером Хилков. – Да всех моих спутников не забудь накормить!

Боярин старательно скрипел пером, подтер пару клякс, пока они не засохли, и наконец, выдал хозяину требуемую грамоту. Тот радостно прочел ее, свернул и приветливо обвел рукой свои хоромы:

– Ну, гости дорогие, чувствуйте себя, как дома! Все мое добро к вашим услугам.

– А вот скажи, – удержал его за рукав Хилков, – у тебя не объявлялся такой человек, Сидорка Рябой?

– Да что ж я, – хозяин решительно освободил рукав рубахи, – у каждого приходящего имя-прозвище спрашивать буду? Я бы вот и твоего имени не узнал, если бы оно в грамоте прописано не было.

– Ну, а, может, слыхал чего про такого? – настаивал молодой боярин.

– Да, всякое люди толкуют, да только не все слухи пересказывать стоит.

– Ничего, мы пока не торопимся, с удовольствием послушаем.

Видя, что отделаться от гостя не получится, хозяин заговорил, понизив голос.

– Говорят, есть такой разбойник. По всей округе ходит, богатых гостей грабит. А более всего не жалует тех, кто подати собирает. Но зато, надо вам сказать, – он почти перешел на шепот, наклонившись к сидящим за столом, – прочих разбойников всех от нашей волости отвадил. Так что я вам так скажу: ежели вы за ним сюда явились, вряд ли найдете помощников среди наших. Бояре, конечно, особенно, кто от него пострадал, те с радостью бы его скрутили – да только сами они о нем понятия не имеют, ни кто он, ни где его искать.

– Ну, и на том спасибо, – Хилков махнул рукой, отпуская хозяина.

Глава 2. На северной границе Великого поля.

Не так давно – незадолго до памятных событий, связанных с приходом Самозванца и многолетней последовавшей за тем смуты – через эти края прошла Засечная линия, и тогда Тамбов был небольшим острогом в числе прочих, еще без имени. Однако места тут были плодородными, и очень быстро заселялись выходцами из северных краев, как крестьянами – так и боярами, и дворянами, охотно получавшими землю неподалеку от места своей службы. В годы раздрая тут было на редкость спокойно, лишь иногда небольшие отряды – то одной, то другой стороны – забредали в эти края; но после изгнания шаек, а особенно после возвращения из плена патриарха, царь глубоко озаботился восстановлением порядка в южных землях. А потому из Рясска – ближайшей крепости – был прислан воевода, и укрепления Тамбова, изрядно потрепанные, отстроены заново.

Крепость, башни которой сложены были из белого кирпича, а стены – из недавно отесанных свежих бревен, сияла белизной и чуть розовела в свете восхода. Она высилась на зеленом холме над небольшой речкой, отражаясь в спокойной водной глади.

Небольшой отряд подъехал к ней на рассвете, как раз когда открывали ворота.

На гостей редкие обитатели посада, вышедшие – кто за водой, кто выгонял скотину – глазели с удивлением. Видно было, что прибывшие – царские люди, а, стало быть, не спроста занесло их в эти края.

Не обращая внимания на таращащихся на них посадских, Хилков, Матвей и трое стрельцов въехали в острог, где помещались хоромы воеводы. Валов, уже стареющий крупный мужчина, вышел их встречать в дорогом опашне. На лице его ясно читалась насмешка над двумя юнцами, присланными разбираться в сложном деле, однако виду он старался не показать.

– Ну, проходите, – пригласил он гостей в дом. – Будем утречать. Вы, как я понимаю, из-за той челобитной, что я посылал?

– Ведаешь или нет, – отозвался Хилков, перекрестившись на иконы в красном углу горницы и поклонившись хозяину, – а только на тебя тоже челобитную прислали.

– Кто? – слишком бурно, забыв о своей снисходительности, выкрикнул воевода.

– Да вот, Григорий Андреич, жалуются люди из твоей волости, что уж больно ты строг. Дерешь недоимки, а забываешь, что из последних десяти лет семь были ратными.

– И чего же вы хотите? – резко спросил воевода. – Сами ж с меня требуете – где подати? Где подати? А где я вам их возьму, ежели из дворов в посаде – каждый третий пуст! Кто помер, кого убили, а кто с ляхами или разбойниками до сих пор по лесам бегает. Я не доберу – вы лютовать начинаете. Начну набирать недоимки – народ возмущается. И как мне быть?

– Ну, мы разберемся, – примирительно заверил хозяина Хилков.

– А чего тут разбираться? – возмущенно произнес тот. – Коли нет у людей ничего, на нет, как известно, и суда нет.

– Чего ж тогда выбиваешь последнее? – спросил Хилков.

– А ты почем знаешь? – все так же громко отозвался воевода. – Последнее оно у них или нет? Они ведь тут, пока хоромы бояр да дворян стояли пустыми, много добра у служилых людей понахватали. А как власть вернулась – хозяева своего добра хватились. А то и дело на рынке то чья-то рухлядь появится – хозяин признает, – то доспех, то оружие, то конь добрый, не крестьянский – а торгует им ну такой разбойник, ясно, что не от отца он такого скакуна получил! Да, взял я парочку таких торгашей, прижал, вот они и наплели, что завелся в наших краях разбойник Сидорка Рябой. Якобы, это он хоромы боярские грабил, а они от него это добро получили, вроде как для помощи в их бедственном положении.

– Добрый, выходит, этот Сидорка? Нищим да убогим помогает? – усмехнулся Хилков.

– Добрый... Я бы тебе с таким добрым на узкой дорожке встречаться не советовал!

– И где его можно встретить?

– Если б я знал! – развел руками воевода. – В крепости он, во всяком случае, не появляется.

– Но где-то же его встречают люди!

– Ну, где ему быть? По кабакам шляется, небось.

– И где у вас кабаки?

– В крепости кабаков нет, – поспешно ответил воевода. – В посаде есть парочка. В селе в двух верстах отсюда. А более-то поблизости и нет, пожалуй.

– Но ведь ежели это он грабит – видеть его должны, знать, откуда приходит, как выглядит, где прячется? Или правда он так помогает, что никто его выдать не хочет?

– Не знаю я, – отмахнулся Григорий Андреевич. – Да и правду вам сказать, подозреваю, что нет никакого Сидорки Рябого. Сами людишки пограбили хозяйское добро, когда власти никакой не было, а теперь, чтобы не отвечать, придумали якобы разбойника, который им это добро отдает. Вранье все это, вот что я скажу!

– А что, те, кого ты взял с чужим добром – у тебя в остроге сидят? – уточнил Хилков.

– Да зачем их держать? Награбленное отобрал, всыпал им плетей да отпустил – чего их зря кормить?

– Поторопился ты, – покачал головой молодой боярин. – Нам бы с ними потолковать.

– Ну, вот что, ты меня учить молод еще, что мне делать, да как, – не выдержал, наконец, воевода. – Местом-то ты вряд ли меня выше, я ведь тоже из московских бояр сюда прислан; а возрастом мне в сыновья годишься. Так что язык попридержи, да и об уважении к хозяину помни.

– Да помню я, – скрывая досаду, усмехнулся Хилков. – А еще помню, что прислан я сюда дела воровские разбирать. И ты мне в том помочь должен! Может, нет никакого Сидорки – а может, и есть. И узнать об этом только от людей можно. Так что будь добр, разыщи тех, кто тебе про него сказывал, да позволь мне поговорить с ними.

– Ну ты сам подумай, – хозяин вновь перешел на увещевание, – ну где это видано, чтобы разбойник сам добром делился? Сказки все это!

– Может, что делится – оно и сказки, а вот что грабит – это, увы, печальная быль, – выдал Хилков. – Мне бы список тех, кто от него пострадал, из местных бояр да дворян, и к вечеру бы найти тех, кто краденным добром торговал.

Матвей с восхищением смотрел на старшего товарища. Тот явно был не новичок в подобных делах, знал, с какого конца подступиться.

– Ладно, Фомка сделает, – указал воевода на своего писаря. – У него должны быть и мои приговоры по делам этих бедолаг, и челобитные от землевладельцев, которые на грабеж жаловались.

– Вот и славно, – потер руки Хилков. – А теперь и утречать можно.

После завтрака Хилков, не теряя времени, отправился опрашивать указанных в списке пострадавших. Те по большей части тоже пока обитали в остроге – как видно, не решаясь вернуться в ограбленные имения. Всего в списке было больше десятка имен, из них только трое отсутствовали, прочие ютились на постоялом дворе, лишь изредка наведываясь в свои родовые хоромы.

Среди двенадцати пострадавших затесались и двое купцов, которые жаловались воеводе, что якобы этот Сидорка – а, может, и не Сидорка, имен они у разбойников не спрашивали, – отнял весь их товар вместе с лошадьми, почему вынуждены они теперь терпеть убытки и сидеть в ожидании справедливости в Богом забытой крепости.

– Купцы народ наблюдательный, да и много ездящий, – наставлял Хилков Матвея, пока шли они к постоялому двору. – Да и надменности у них перед боярами поменьше. С них и начнем. Правда, привыкли они расхваливать свой товар, потому, как станут говорить об убытках, смело дели их обиды натрое.

– А как ты думаешь, – спросил Матвей, – почему Сидорка, коли он такой злодей, никого не убил? Ведь теперь его ограбленные опознать могут!

Хилков на миг остановился.

– Кто его знает? Может, наоборот, хочет, чтобы слава о нем такая пошла? Чтобы боялись да меньше сопротивлялись? Ведь вот лежит покойник – он уже никому ничего не расскажет. А тут – столько разговоров да пересуд!

– Неужто он не боится нарваться на кого-то из тех, кто с ним захочет счеты свести? Ведь все соседи, не так далеко живут!

– Ну, не знаю, – Хилков начал кипятиться, как с ним всегда бывало, когда он на что-то не мог ответить, – может, он личину какую одевает, лицо под ней прячет? Вот сейчас об этом и расспросим.

Боярин справился у хозяина постоялого двора, где найти купца Егора Третьякова и его товарища Василия Фомина, и в ожидании, когда те придут, уселся в углу в общей горнице. Матвей расположился рядом на лавке.

Купцы – судя по дорогой одежде, Сидорка отнял у них далеко не последнее, – появились вместе и стали жаловаться на разбойников наперебой. Хилков поднял руку, утихомиривая просителей, и указал на лавку напротив себя.

– Вы присаживайтесь. Посидим, кваску попьем, вы все и расскажете – что, да как, да почему.

Поклонившись такой чести, купцы несмело присели на лавку.

– Я угощаю, – успокоил их мысли насчет платы Хилков.

После такого купцы окончательно подобрели и повеселели. Хозяин бойко поставил перед ними кувшин, миску с квашеной капустой, краюху хлеба, расставил кружки.

– Так что с вами стряслось? Сперва ты рассказывай, – велел он Третьякову, старшему, седовласому, седобородому купцу.

– Да что сказывать, боярин? – грустно отвечал тот. – Вез я на ярмарку в Москву, еще зимой, по санному пути, два воза товаров из Астрахани. И тут, в лесу, неподалеку, выходит мне наперерез из-за дерева мужик с пищалью.

– А ты что ж, без охраны ехал? – удивился Хилков.

– Да как же без охраны! – отозвался купец. – Пятерых набрал, да два возницы. Да толку-то в них! Я ведь сперва подумал, что один этот мужик – а глаза поднял, а на нас со всех сторон, из-за каждого дерева либо лук, либо пищаль смотрит! Тут уж мои люди поняли, что не на их стороне сила, и побросали оружие, а этот злодей оружие собрал, возы мои отобрал, а меня взашеи прогнал.

– И что на возах было?

– Да чего только ни было! Ты ведь, небось, про торг в Астрахани слыхал? Туда со всего свету привозят товар. И из Персии, и из Чины, и из Индии, и из Хивы с Бухарой... Там и шелка, и парча, и камка, и златотканье, и прочее узорочье...

– Ясно. В общем, ткани и наряды, верно?

– Да, – кивнул купец.

– И что, не попадалось тебе за то время, что ты тут сидишь, ничего из твоего товара?

– Да вроде нет; только тут ведь я по рынкам не хожу! Какой тут торг?

– Ну, а что за мужик-то был? Как выглядел?

– Да я как-то не разглядел, – потупился купец. – Вроде, молодой, высокий... А, может, и невысокий. Ты сам-то, боярин, не пытался разглядеть кого, когда на тебя со всех сторон луки да пищали смотрят?

– Пытался, и не раз, – легко отозвался Хилков. – В дозор, думаешь, зачем ходят? Там и под пушками вражеские доспехи, наряды да знамена разглядывать приходится.

– Ну, тебе, стало быть, такое не в новинку, а меня до сих пор пищалями не пугали.

– Неужто не грабили тебя за твою жизнь? – удивился боярин.

– Да я по большей части с другими купцами ходил, на большой обоз кто позарится? А тут уж давно никуда не ездил – слыхал, небось, в Астрахани ведь Самозванец сидел, там с Москвой торг никудышный был! – и вот что-то жадность обуяла, дай, думаю, попробую...

– Ну, вот и попробовал, – без особой жалости заключил Хилков.

– Так ведь Поле прошел – ничего; а там всякого лихого люду куда больше бродит! До самого Тамбова добрался спокойно. Думаю, ну, все, дальше-то уж спокойные земли – ан нет, на тебе!

– Ну, а охранники твои нынче где? – вернулся к расспросам Хилков.

– Да кто их знает? Они ведь, как поняли, что мне им теперь платить нечем, так и разбежались. Может, к кому другому в охрану устроились, а, может, к тому же Сидорке в шайку подались.

– А с чего ты взял, что тебя именно Сидорка Рябой ограбил? – спросил Хилков. – Ты же его не разглядел!

– Так я и не разглядывал – на кой мне! А что это Сидорка, он сам сказал, когда отпускал. "Идите, говорит, и помните доброту Сидорки Рябого".

Хилков переглянулся с Матвеем.

– Любопытно. Ну, а ты, – он обратился к соседу Третьякова, – как пострадал?

– Ты, боярин, все одно ведь узнаешь, но я тебя попрошу, – Василий Фомин понизил голос, – не поставь мне в вину старые грехи!

– Что у тебя такое? – нахмурился Хилков.

– Да я ведь при Самозванце, пока он в силе был, в обозе ходил. А как разбили его, да люди его разбежались, я кое-что из обозу его сохранил, и решил купцом заделаться. А как новый Самозванец в Астрахани объявился, я и подумал ему поставщиком стать. И снедь возил, и оружие, бывало. На том и поднялся. А тут вез я из Астрахани три бочки соленой рыбы опять же зимой. Да вроде бы и добра-то немного, и с лихими людьми я всегда договариваться умел... А этот, Сидорка – мне он тоже себя назвал, – как услыхал, что я из людей Самозванца, так чуть не повесил. Я-то ведь ему сказал, что, мол, я из ваших же, что помогал таким, как он. А вышло только хуже.

– Что ж не повесил? – усмехнулся Хилков.

– Да вот почему-то передумал. Отпустил, только бочки забрал. И тоже говорит – "Помни мою доброту".

– Ну, а разглядеть ты его тоже не разглядел? – понимающе уточнил боярин.

– Прости, боярин, – потупился тот. – Вот как вешать потащили, всю жизнь вспомнил, а на разбойника посмотреть забыл.

– Ясно. Ну, что же, торговый люд, найдем мы управу на вашего Сидорку, да коли добро ваше не вернем – хотя бы за лошадей да возы он с вами расплатится, чтобы вы домой вернуться могли.

– Благодарны будем тебе, боярин! – кланяясь, купцы поднялись.

Когда они удалились, Хилков, развалясь на лавке, принялся вслух рассуждать.

– Странно, что никто ничего не приметил. Коли прозвание у Сидорки "Рябой" – стало быть, хоть лицо рябое должны были бы запомнить?

– Что ж теперь, всех рябых хватать? – предположил Матвей. Иван расхохотался.

– Да ты так половину волости в острог засадишь! Попробуем с дворянами поговорить – эти все-таки народ военный, не должны от страха глаза в рукаве забывать!

Однако с дворянами вышла столь же странная загадка: все Сидорку видели, но рассказать, как он выглядит, никто не мог.

– Да неприметный он совсем, – оправдывался один из них. – Таких из десяти десять на рынке!

– Ну, хоть, волос какого цвета? Светлый, темный? – пытался навести на мысль Хилков, но тот лишь качал головой.

– Может, если увижу – вспомню, а обсказать не могу, извини, боярин.

– Ладно, ступай, – Иван повернулся к Матвею. – Ну, вот, а ты говоришь, чего он не прячется. Да они его даже встретив не узнают! И почто ему их губить?

– Бояр расспрашивать будем? – Матвей заглянул в список.

– С ними возни много, – махнул рукой Иван. – Купца или дворянина можно и припугнуть, и окриком остановить, а эти сперва будут долго родством да чинами меряться, выяснять, а имею ли я вообще право их о чем спрашивать, потом будут разговоры о погоде да об урожае... За неделю не управимся. Хотя вот к тем, кто решился в свое имение уехать, я бы поговорил. Те, видать, посмелее, а, может, и знают поболее остальных.

– Я вот что думаю, – наконец, Матвей заговорил, сумев облечь в слова давно мучавшие его мысли. – Ежели Сидорка этот грабит купцов да бояр, он и на нас может позариться?

– Боишься, что ли? – по-своему истолковал такое начало Хилков.

– Да чего тут бояться! – вспылил Матвей. – Я о другом. Может, мы его так и возьмем: устроим засаду, а я тем временем войду в кабак, позвеню серебром, посверкаю золотом, ну, чтобы поняли его люди, что богатый гость объявился – а как он ко мне подвалит, тут мы его и возьмем!

Хилков задумался.

– А что, мысль дельная. Завтра поутру съездим к вот этому, – он ткнул в список в руке Матвея, – Трифону Ивановичу Рощину, а на обратном пути заедем в кабак, о котором говорил воевода. И там попробуем твой замысел провернуть.

Глава 3

. Кабак