Текст книги "Лёха"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Боец Семенов

Подхватив с дороги выпавший из рук немца пистолет, красноармеец заботливо обдул его от песка и, присев у непривычных чужих дырчатых колес, огляделся. Сбитое дыхание никак не удавалось привести в норму, каждый вздох шел со скрипом и скрежетом, как казалось бойцу. Остальные тоже выглядели не лучшим образом. Особенно потомок, явно ему последние сутки дорого дались. Между тем расклад был очень нехорош. Где-то в кустах совсем неподалеку явно находился еще немец, а может, и не один. Конвой – тоже близко. А вот сил бежать дальше или отбиться тут на месте – просто нет. Одна надежда, что потомок этот несуразный сможет завести машину. Тогда удрать будет возможно. И Семенов постарался как можно убедительнее довести это до Лехи. Но тот, честно говоря, не обнадежил. Он беспомощно тыкался во все эти железки и никак не показывал того, что от него ожидали. Ясно было даже Жанаеву – впервые потомок все это видит. Нет, жить, конечно, очень хочет, но вот растерялся. Незнакомая это для него техника. Впрочем, для всех остальных – тоже. Ни рыба ни мясо. Оставалось только надеяться на удачу. Потому что с одним пистолетом и сломанной винтовкой отбиться не было никакой возможности. Да и с винтовкой этой тоже все плохо.

Жанаев сунулся было к упавшему немцу, глянул на вылезший из туго натянутой кожи спины аккурат над вырезом майки острый красный штырь штыка и подался молча к костерку. Брошенная винтовка попала на редкость удачно – в ямку между ключиц, где, как говорила Семенову маманя, «душа живет», прошла штыком навылет, просадив позвоночник, и теперь немец мог только моргать, даже не сипел. Вот выдернуть ее из тела было уже трудно. Конечно, в другое время постарались бы, могли бы детали пригодиться, но сейчас… Бурят как раз отличился тем, что первым в роте угробил свое оружие. Пырнул штыком выскочившего перед ним германца, да так, что штык завяз намертво в ребрах, а немец, хоть тресни, помирать не хотел и хоть и вяло, а пытался бурята тоже штыком ткнуть. И Жанаев, со всей дури тряся на штыке врага, мотавшегося, словно чучело на осеннем ветру, добился только того, что штык обломился и остался в немце. И вместо того, чтобы просто отскочить – вряд ли бы дырявый немец смог за ним гоняться – бурят наотмашь гвозданул со всей силы по немцу прикладом, держа винтовку, как дубину. Немца свалил, а заодно и приклад отломал. Потому тут даже не стал пробовать. И Семенов его понимал. Да и не дадут германцы добраться до рукопашной. Пусть уж немец лежит и моргает, черт с ним.

Артиллерист тихонько, стараясь не шуметь, рылся в куче добра, наваленного сверху на этот немецкий вездеход. Потомок нерешительно возился с управлением. Семенов не удержался и поторопил, в ответ Леха глянул глазами какающей собаки, а Середа обругал, дескать, не мешай зря. Это боец и без умного артиллериста сам понимал, что не дело соваться под руку, но вот, к досаде своей, – не удержался. Глянул на Жанаева, который возился у костерка. Осмотрел трофей – солидный пистолет, раньше такого не видал. Вообще-то ему как пулеметчику полагался наган, но не задалось пострелять из него, не выдали. Как слышал – вместо наганов полк получил больше самозарядных винтовок и вроде как в штабе даже автоматы были.

Оставалось ждать и караулить того, кто перекликался недавно с этим моргающим у ног недобитком, да прикидывать – доберутся ли конвоиры конные. Муторно было на душе, а тело было как чужое – вымотался сильно.

Дальше все пошло плохо – метрах в тридцати на дорогу устало выбрались сразу двое фрицев, тащивших катушки с телефонным кабелем. Улыбки сползли с их физиономий, как только они увидели вместо готовившего обед камерада чужих, русских. Они почти синхронно бросили на дорогу тяжелые катушки и схватились за карабины, которые висели у них наискосок на спинах. Видно, обученные фрицы попались, бодро они все это сделали. И Семенов не стал дожидаться, когда они прицелятся, а матюкнулся с досады и выстрелил по разу в одного и другого. Пистолет увесисто толкнул в ладонь, а немцы кинулись обратно в кусты, откуда сразу же заорали: «Alarm! Alarm!» Понятно – знают же, что по большаку свои прут. Грохнули из кустов выстрелы. По дороге, рядом с Семеновым, словно прутом секануло, оставив борозду и подняв пыль. И точно: там, где находились конвоиры, кто-то завопил по-немецки. Семенов бахнул на звук, подскочив от того, что совсем рядом точно так же закричал по-немецки артиллерист, стоявший с другой стороны таратайки. Не зная, что даже и думать, боец приподнялся, готовясь стрельнуть, если Середа оказался замаскировавшимся врагом. Удивился еще больше – у орущего дурниной Середы была немецкая винтовка и он, неловко из-за раненой руки, целился не в напрягшегося Семенова, а тоже в сторону конвоя. И пальнул, отчего у красноармейца уши заложило близким выстрелом. Идею напугавшего вопля Семенов понял – так можно было выиграть чуточку времени, спутав немцам карты.

Со стороны конвоя затрещала короткими очередями пара автоматов, но непонятно было, куда пошли пули. Во всяком случае, рядом ничего не свистело. Тут, сначала напугав до холодного пота, а потом, обрадовав до щенячьей радости, взвыл мотор этого перемотоцикла, и машина дернулась в кусты на обочине, грамотно уходя с дороги. Немцы тоже услышали звук мотора и им это не понравилось, один стал часто лупить из кустов, второй нагло выскочил на дорогу, но Семенов бойко выпалил по нему трижды, вроде не попал, но нахала словно ветром сдуло. Жанаев бегом дернул от костерка, таща все три котелка с величайшей заботой, выпустил куда-то еще одну пулю артиллерист, и Семенов решил, что пора отступать. Середа уже полулежал на немецком барахле, неловко перезаряжая винтовку, Семенов запрыгнул к нему, почти одновременно уселся бурят, и тут машина под ними рванула, завывая железным ревом. Семенов кинул пистолет практически однорукому артиллеристу, тот сунул ему винтовку с открытым затвором. Заверещал тонким голосом Жанаев, раскорячился, суча ногами. Первой мыслью было – попали, сволочи. Потому что пальба только разгоралась, теперь от колонны военнопленных даданило с десяток стволов. Но, почуяв невыразимо вкусный аромат горохового супа, внезапно разлившийся в воздухе, и увидев мокрые портки бурята, успокоился: расплескался просто супчик от рывка и немного ошпарил хозяйственного Жанаева.

Потомок неожиданно разумно рванул зигзагами, что явно не дало бы немцам работать прицельно, потому хоть и хлестало ветками от души, но Семенов одобрил грамотные действия Лехи, только вот медленно машинка ехала и, не сговариваясь, в один голос с Середой они рявкнули потомку, чтоб быстрее ехал. Вместо этого машина сбросила скорость. Рявкнули от неожиданности еще раз – и вот тут-то наконец гусеницы зачапали, затрескотали по дороге куда бодрее. И Семенов перевел дух. Нет, конечно, еще рано было радоваться, но все-таки уже веселее. Прикинул про себя – будет погоня? Или нет? Пешие связисты уже бегом не догонят, конники вроде и могли бы, на полном аллюре, но, во-первых, у них своя задача и бросать колонну им вроде не с руки. Во-вторых, они с этими связистами еще продолжают стрелять и, пока не разберутся, что случилось, – не погонятся. А когда разберутся – ищи ветра в поле. Скорее всего, доложат по команде, а там пусть начальство думает. Значит, надо унести ноги подальше, но без ненужного рвения – дорога хоть и лесная, а все-таки наезженная, и потому вполне ее можно перекрыть. Или попадется кто навстречу. Вон их сколько ездит по большаку, сюда свернуть – минута делов. С другой стороны, встать и разобраться – тоже надо, бежать, как курица с отрубленной головой, – совсем плохо.

Перекинулся поспешно парой слов с артиллеристом, встретился взглядом с Жанаевым, корчившим рожи от боли. Совместно решили – проскочить еще километров десять – пятнадцать, свернуть в лес и разобраться с ситуацией. Вообще-то самому Семенову больше нравилось идти пешком, так безопаснее казалось. А то эта техника, бензин, канистры… Поймал себя на желании спрыгнуть с машины и рвануть в лес бегом. Семенов зло сплюнул за борт, поморщился – плевок не получился, во рту все пересохло. Тут же пришлось хвататься за артиллериста, потому как Леха заложил крутой вираж, вывернув машину на подзаросшую дорожку справа. Куда вела эта дорога, никому не было известно, но, во всяком случае, она была малоезженой и уводила прочь от большака.

– Погодь, Леша! Притормози! – окликнул Семенов мехвода, и тот послушно сбросил скорость, разумно загнав тарантас в кустики.

Красноармеец спрыгнул на землю, закинул карабин на плечо и пояснил свистящим шепотом:

– Сейчас следы замету, чтоб не видно было, что сворачивали!

Середа кивнул и протянул Семенову пук немецких ремней – видно, поясной с разгрузочными, потому как на нем были подсумки черной кожи, пустая кобура и тяжелый длинный штык. Боец выдернул клинок из ножен, примерился на ходу к удобной тяжелой рукоятке и срубил парой ударов несколько веток. Метла получилась неряшливая, но ее вполне хватило, чтобы разровнять песок на повороте. Если не особо присматриваться – то с первого взгляда и не заметно, что тут мотоцикл вбок ушел. Но это если только не особо присматриваться, самому пришлось все время башкой вертеть во все стороны.

Теперь тяжелый гусеничный мотоцикл (и чего только эти германцы не придумают!) лопотал своими гусеницами по лесной дороге не так шустро, но с каждой минутой унося прочь от проклятого большака. Лежать на груде барахла было чертовски неудобно, что-то острое из-под брезента впивалось в кожу, и потому, когда Середа хрипло предложил минут через пятнадцать спокойной езды встать на короткий привал и разобраться, что к чему, Семенов возражать не стал. Правда, еще минут пять катили вперед, пока не подобрали подходящее местечко для того, чтобы съехать; подсознательно все же хотелось удрать подальше. Было тут где спрятаться, тек небольшой, но чистый ручеек. Агрегат поставили передом к дороге, но практически полностью укрыв его в зарослях здоровенного развесистого папоротника. Семенов специально сбегал на дорогу, проверил – нет, не видно их бивака. Мотор Леха не решился глушить, объяснив это тем, что вдруг придется рвать когти, и остальные согласились – на холостых оборотах двигатель мурчал очень тихо. Жанаев, спрятавшись в кустарнике, шипел и кряхтел, осматривая свои ошпаренные ляжки, потом, страдальчески морщась, сел в ручей и сидел там, кряхтя, остужая холодной водой обожженную кожу. Судя по выражению его лица и непривычно круглым для азиата глазам, чувствовал он то же, что и сам Семенов. Страх. Ужас даже. Такой, что мешал думать и действовать, потому что шансов благополучно унести ноги так мало, что, считай, и нету вовсе. И времени совсем нету. Вот физически это Семенов ощущал, как виденный в медицинском кабинете мудреный прибор – песочные часы. Там видно было, как время течет: так же, как перетекает песочек из одной половинки хитрой стекляшки в другую. Неудержимо и очень шустро. И даже вроде как затикало в голове у бойца от этого ощущения, громким таким солидным тиканьем – как тикали часы покойного взводного. Тик-так, немцы спешат, тик-так, уже едут, тик-так, уже близко. И это неприятное для любого нормального мужчины ощущение совершенно дикого страха мешало сосредоточиться, даже думать мешало.

Первым делом нервно и суетливо, делая много ненужных в общем-то движений, разобрались совместно с перепутанными ремнями. Так и оказалось – поясной ремень с кучей всякого разного, и разгрузочные ремни, позволяющие перераспределить всю тяжесть с пояса на плечи. Семенов, не встретив возражений, напялил на себя эту солдатскую сбрую. Повозившись, застегнул ремень с серой орленой пряжкой. Чуточку лучше себя почувствовал, ощутив привычную подтянутость от ремня. Пока их гнали распоясанными, не бойцом себя ощущал, а так, ветошкой какой-то. После этого все вместе, мешая друг другу, занялись оружием: посучив затвором, выкинули из трофейной винтовки оставшиеся в магазине три патрона, которые тут же подобрал Середа, зарядили не без труда обойму из подсумка – и обойма была не такая, как в «мосинке», а сложненькая, с пружинкой, и патроны отличались, без закраины были, а с проточкой. Но сама винтовка по всем статьям оказалась такой же, что и «мосинская», только чуточку покороче. И целиться из нее было так же просто, что тут же Семенов и проверил, удивившись тому, как руки дрожат. В пустую рамку обоймы запихнули три патрона, положили в подсумок к остальным, всего там было шесть обойм по пять патронов. Значит, в двух черных кожаных грубозерненых подсумках за вычетом пары, выстреленной артиллеристом, лежали пятьдесят восемь винтовочных патронов. Немного, конечно, но куда лучше, чем голые руки.

Раздражали суета и дерганье, и свое и товарищей, с которыми он кинулся разбираться в немецком добре. И эта спешка и мелкие косяки, от суетливости, которые еще больше задерживали и мешали, отчего выходило еще больше спешки и косяков… Семенов, чувствуя все то же омерзительное тиканье где-то в мозгу, понял, что так дело не пойдет и, отвернувшись от судорожно и суетливо возившихся в куче немецких вещей товарищей, сам себе дал по морде и рявкнул мысленно на свое тиканье: «Успокойся, сука, мать твою!» Это помогло. Тиканье не прекратилось совсем, но вот леденящее затылок чувство стало послабее. Глянул на товарищей. Жанаев топтался у ручья. Середа зачем-то перебирал каски, что-то много их здесь было. Потомок вертел в руках противогазную маску и глупо улыбался.

Семенов перевел дух и по возможности командным голосом прохрипел:

– Слушай мою команду!

– Что это ты раскомандовался? – нервно огрызнулся Середа.

– Поесть бы! – вякнул все так же глупо улыбавшийся потомок.

– Так, заткнулись все, сели и считаем… Медленно, етимать, медленно – до двадцати трех. Вслух!

И сам сел у гусеницы, под прикрытие кружевных листьев громадного папоротника, прямо на мягкий мох.

– И-раз. И-два…

– И-три, – поддержал Жанаев, севший рядом.

Середа переглянулся недоумевающе с Лехой, потом пожал плечами, тоже завалился на мох, не выпуская из лап тяжеленную темно-зеленую немецкую каску, украшенную какими-то пестрыми эмблемками, влился в счет. Потомок несколько секунд смотрел на странноватое это зрелище – трех мужиков, сидящих под папоротником и сосредоточенно считающих, потом присоседился и таким же шепотом считал до самого конца. Перевели дух. Семенов оглядел сидящих рядом и сказал:

– Я – на дорогу, караулить. Жанаев – слей остатки гороха в два котелка, чтобы поровну было, сразу с Лешей один ешьте, потом меня на дороге заменишь. Середа – разбери пока, что нам нужно будет дальше, а что нет, ненужное тут бросим. – Секунду подумал, вспомнил, как заканчивал свои распоряжения взводный, и закончил правильно: – Вопросы есть?

– Могу и я караулить, – сказал Середа.

– Хреновый из тебя караульщик, с ранетой рукой-то. Видел я, как ты затвор дергал, – пояснил Семенов и, взяв винтовку, скользнул к дороге. Все время, пока компания считала, он внимательно слушал – не будет ли звуков моторов или конского дробного галопа, но все было тихо.

Середа хмыкнул, разбираясь с пистолетом, в котором тоже три патрона оставалось. Странный был пистолет: с голым дулом, не похожий на ТТ, да и при стрельбе не так себя вел – Середа смотрел, как командиры стреляли на полигоне, и потому был удивлен странной работой этого трофея – при выстреле у него уголком что-то выскакивало сверху. Разобравшись с оружием, опять полез в кузов. Под накинутым на барахло брезентом оказалось много всякого разного, в первую очередь увидел еще катушки с телефонным проводом. Скинул их пока наземь. Больше оружия не нашлось, как ни копались, зато оказалось много немецкого солдатского добра. В больших гофрированных железных футлярах, которые были у каждого немца (у пехотинцев на заду, а у мотоциклистов и велосипедистов – на груди), неожиданно оказались противогазы, Леха ухитрился сразу же один такой раскрыть и вынуть маску с резинками, как на бабском белье. Кинули жбаны гофрированные туда же, к катушкам, это добро вряд ли могло пригодиться в ближайшем будущем. Середа, правда, видел в деревне, что немцы пользуют эти неуклюжие футляры для того, чтобы на них сидеть, словно на табуретках, но можно было обойтись и без такого барства. Туда же кинули и три тяжеленных каски.

Ошпаренный Жанаев после купания почувствовал себя лучше. Когда вернулся к товарищам и сидел, считал до двадцати трех, внимательно оценил, что ляжки у него сильно покраснели, но пузырей не было. Решил, что пока посидит так, посушит на свежем воздухе пострадавшие места, заодно и перекусить можно – не зря же он героически спасал три котелка горохового супа. Эта добыча была более чем желанна, жрать хотелось люто. Для справедливости слил густой суп из наиболее разлившегося котелка по двум другим, те получились полные.

Леха помыл в ручейке руки. Сполоснул с удовольствием лицо. Бурят еще удивился, что этот паренек все делает как-то не спеша. Сам-то азиат чувствовал себя точно так же, как и карауливший у дороги Семенов. Паршиво себя чувствовал и потому удивлялся спокойным товарищам. Сели вдвоем на катушки, делить один котелок. На минуту замешкались – у Лехи не оказалось при себе ложки. Тогда бурят, со значением улыбаясь, вручил ему свою. На удивленный взгляд ответил тем, что достал из кармана новенькую, блестящую немецкую, видно подобранную у костерка. По длине ложка была покороче, да еще и скреплена заклепкой с такой же коротенькой вилкой. Стоило вилку развернуть в противоположную ложке сторону, как черенок становился достаточным, чтобы доставать до дна котелка. Леха покрутил уважительно головой, признавая, что и Жанаев время зря не терял. Несколько минут увлеченно, давясь от голодной спешки, хлебали еще теплый наваристый суп, радуясь своей удаче, нечаянной добыче и вкусной еде. Конечно, для голодного человека полкотелка супа – не много, но сразу после еды почувствовали себя куда лучше.

Бурят молча подменил Семенова, повозился, пристраиваясь поудобнее в кустах. Семенов оставил ему винтовку и поспешил к перемотоциклу. Выпавший аккуратный сверточек серой одежды и пара тяжеленных сапог с широкими голенищами порадовали сразу. От Лехи густо пахло дерьмом и какой-то еще кислой гадостью, типа рвоты. Семенов сначала думал, что парень обделался со страху, но мокрые портки были только у Жанаева, да и пахли они очень вкусно, супом. Радоваться тому, что никто от страха не наложил в штаны, красноармеец не стал – по некоторым прикидкам, это получилось не от храбрости, а просто не кормили давно, потому и нечем было поносить. Посмотрел растрепанные Лехины чуни и нашел источник вони. Понял, что вляпался потомок в раздавленных танковой гусеницей людей и перемазался в содержимом разодранного чьего-то кишечника. Быстро стянули с Лехи изодранную вонючую обувку, размотав потрепанные обмотки. Боец, было прикинул: помыть и забрать их, что ли? Но порвались обмотки изрядно, растрепались и размахрились, дорога была нелегкой. Кинул сапоги потомку, тот примерил – оказались немного маловаты. Но лучше, чем развалившиеся уже рукава от шинели. Китель с какими-то жестяными медальками и суконные штаны смотали и положили пока в сторонку. Пригодятся. Сели теперь к другому котелку второй парой. Торопясь, застучали ложками, а Семенов все прислушивался. Потом сходил к ручью, принес воды; не удержался – умыл лицо и вымыл руки, вспомнив, что надо бы до еды это делать, но сейчас все было как-то путано, нервно… не до того. Сам напился, озираясь и давясь от спешки, буряту отнес. Пить очень хотелось и потому к ручью пришлось еще разок сходить, тем более что Середа нашел в невзрачной брезентовой сумке со всякой всячиной пару пачек галет и немного сахара. Чай не чай, но просто посидеть и попить, хотя бы и пустой воды, было очень приятно.

Чудовищное напряжение последних двух суток потихоньку отпускало, наваливалась свинцовая, неподъемная усталость. Очень хотелось завалиться поспать, но Семенов понимал – расслабляться рано, не время и не место. И тикало, тикало в мозгу. Даже на полчаса вырубиться нельзя. Развезет. А это может кончиться печально, хотя у них и есть винтовка с патронами. Одна на четверых.

Время убегало, как вода сквозь пальцы. Семенов это чувствовал, как и другие, кроме внешне спокойного Лехи. Красноармеец же так от страха и не избавился. Ложку облизнул – тикает в мозгу. За водой пошел – тик-так. Котелок сполоснуть – а оно опять тикает. Фрица убили, из колонны удрали, мотоцикл этот гусеничный угнали – точно, искать будут всерьез. И повторно в плен сдаваться не хотелось крайне. Ну потому что вариантов-то и нет, разве что повезет и сразу убьют. Это если сильно повезет – если окажутся не конвоиры и не камерады убитого или просто те, кто не видел проткнутого винтовкой. А вот если видели…

Боец дергался, постоянно казалось, что не успел чего-то важного сделать прямо сейчас. И это всем в будущем погибель. Крайне неприятное это было ощущение, что каждая секунда решающая, а он ее уже потратил, причем на ерунду. Вдвойне мешало и то, что одновременно Семенов отлично понимал: это не ерунда, и даже, к примеру, шнурок незавязанный может потом выйти боком и встать раком. Случалось такое видеть еще во время службы в мирное время. Сам же Семенов во время учебной, самой первой тревоги разбил себе локти и нос, потому как бежавший сзади товарищ ему на волочившийся шнурок наступил; и в нескольких нарядах вне очереди запомнил боец мудрость старшины Карнача, внушительно заявившего, что нет в военном деле мелочей. Потому тошно было на душе, не моглось еще порадоваться как следует, что немцев они «обули». Нельзя рассиживаться. Вообще. Только убегать. Запомнил Семенов четко, что у каждой воинской части есть своя зона ответственности. Как у цепной собаки. И потому тутошние, кого бойцы обидели, искать будут рьяно. А вот их соседям будет наплевать. Не у них машину угнали. Потому надо убираться от обиженных подальше. Только б еще сообразить – куда рвать когти…

Подошел Середа с пистолетом, потыкал пальцем в кобуру, так и висящую на поясе у Семенова. В кобуре нашелся запасной магазин, тяжеленький такой, с проглядывающими в прорези желтыми бочонками патронов. Повозившись, заменил магазин, подмигнул, повеселев сразу, и спросил:

– Что с собой брать будем? – и кивнул на кучу добра.

Потомок тем временем разложил добро на кучки, затем, в очередной раз подскочив к мотоциклу гусеничному, чем-то заинтересовался и выпал из работы.

Больше всего места занимали катушки с телефонным проводом. Рядом с ними стопкой, друг на друге, стояли три стальных шлема немецких. Сверток с серо-зеленой униформой. Саперная лопатка в чехле. Темно-зеленая сумка с чем-то круглым внутри. Гофрированные футляры от противогазов. Внимание хозяйственного бойца привлекло то, что ремешки были длинные, явно через плечо носить, хорошие ремешки, годные. Три аккуратных свертка камуфлированной пятнистой ткани непривычного вида. Сумка серого брезента, не пустая. Именно из нее Середа галеты с сахаром достал. Какая-то книжка в пестрой обложке. Фляга в суконном чехле с большой странноватой крышкой. Еще три одинаковые сумки с петлями не пойми для чего. Леха с интересом хапнул что-то с сидений задних, оказалось – немалого размера кинжалище странного, но злого вида. Толку от потомка все равно Семенов не ждал – достаточно, чтоб машину вел: ишь, стоит железяка наготове, поуркивает тихо, ждет, когда поедем.

Черт рогатый! Она же бензин тратит! Семенов опять почувствовал себя паршиво, тиканье возобновилось куда громче. Может, сказать потомку, пусть выключит двигло? Нет, не годится, вдруг нагрянут – а мы тут, как тетерка на яйцах. Это Леха может кинжальчиком любоваться, а остальные отлично понимают, что происходит. Именно потому они все очень-очень нервные. У них задницу печет и между ушами на затылке холодно. Мозжечок мерзнет.

Семенова передернуло. Судорожно сглотнул, спросил артиллериста:

– Что берем из этого?

– А все. Потом разберемся. Катушки придется бросить, иначе не поместимся. Остальное – с собой, – скороговоркой протараторил Середа.

– А это что за тряпки? – показал ему на аккуратные свертки камуфляжной ткани.

– Плащ-палатки ихние. – И жестом фокусника артиллерист развернул сверток.

К удивлению Семенова, это оказался треугольный большой кусок пятнистой ткани, с одной стороны – посветлее, с другой – потемнее. Артиллерист повертел немного лоскут в руках, не очень ловко из-за раненой ладони. Попримеривался, потом сунул в разрез посередке голову, выпрямился. Действительно, плащ-палатка. Только голову не прикрывает.

– О, пончо! – брякнул не к месту Леха, поигрывая сверкающим клинком.

– Точно. Еще бы усы и сомбреро – вылитый Эмилиано Сапата, вождь мексиканских трудящихся, – непонятно, но явно в жилу ответил Середа, оглядывая себя.

– Понятно; снимай давай, – сказал хмуро недовольным голосом Семенов.

– Погоди! – остановил его неожиданно потомок.

– Чего? – в один голос удивились красноармейцы.

– Мысль в голову пришла! У нас три плащ-палатки, три каски. Если на себя вы трое их нахлобучите – поди разбери, кто едет. По силуэту немцы не сразу догадаются.

– А ты что? – спросил Середа, явно заинтересовавшись и сразу поняв, что это за незнакомое такое слово – силуэт.

– Я вот эти шмотки надену. Сапоги мне впору, фриц габаритами вроде с меня был. И покатим, как фрицы. И хрен они сообразят! – воодушевленно сказал Леха.

– А годно! – одобрил Семенов.

– Вообще-то ношение не своей формы по законам военного времени карается расстрелом или повешением. Мы, получается, диверсионистами становимся, – задумался вдруг артиллерист.

– У лошадей, бывает, селезенка ёкает, – ядовито заметил Семенов.

– Это ты к чему?

– А ты сейчас как та лошадь. Только головой екнулся, – не менее ядовито ответил боец, – забыл, что нам и так уже капец?

– Ну да, точно, – спохватился Середа и, поспешно нахлобучив на голову каску, спросил: – Похож я на ганса?

– Вылитый. Давай показывай, как эту вещь напяливать, – поторопил его Семенов, у которого тиканье утекающего времени сложилось с урчанием сгорающего зря бензина.

Стараясь не думать о том, что, возможно, они неправильно эту плащ-палатку надевают и любой фриц это заметит, Семенов влез в странно пахнущую чужим запахом одежку и поспешил сменить Жанаева. Хотел было и каску нахлобучить, потом подумал, что бурят с нервов расшатанных может пальнуть сгоряча, именно увидев вместо своего знакомого товарища чужой… этот, как его… во – силуэт.

Бурят и впрямь удивился. Отдал теплую винтовку и враскоряку, но шустро двинул к машине. Как ни напрягал слух Семенов – все было тихо, только мотор ворчал да брякнули тихо чем-то бойцы пару раз. Провозились они минут десять. Куда дольше, чем он предполагал, и Семенов весь извелся, не понимая, чем они там заняты. Наконец послышались шаги и из кустов высунулась немецкая каска, немного диковато выглядевшая в сочетании с азиатской мордой Жанаева. То, что бурят воодушевленно сосет вонючую сигаретку и улыбается во весь рот, красноармеец разглядел уже потом.

Леха удивил своим видом. Вместо растяпистого потомка стоял вполне себе германский солдат – в пилотке, не пойми откуда взявшихся мотоциклистских очках, скрывающих пол-лица, немецком кителе, но почему-то в советских солдатских ботинках. Вот артиллерист был в немецких портках и сапогах. Также удивило то, что, пока Семенов караулил, ребята ухитрились разместить практически все имущество, развесив его на агрегате, отчего гусеничный мотоцикл стал еще внушительнее. А на полянке остались только три непривычного вида противогаза да банки к ним.

– Мы готовы! Бери каску – и рванули. Вы с Жанаевым сзади на сидушках, а я за Лешей сяду, – почему-то воодушевленно и радостно заявил Середа.

Леха тоже весело лыбился.

Покосившись на него, Семенов напялил глубокую и непривычную каску на свою башку.

Глянул на Середу. Тот протягивал ему открытую круглую коробочку из светлого картона. В ней сиротливо лежал ломтик темного шоколада.

– Вот, слопай! Летный шоколад! Твоя порция!

Боец машинально закинул темно-коричневый треугольничек в рот. Разжевал горько-сладкое, садясь на мягкое и неожиданно удобное сиденье рядом с бурятом.

– Есть мысля сначала дернуть немцам в тыл, там они нас не ждут. Подумают ведь они как? Что мы к своим рванем. На восток. Там и будут ждать. А мы – на запад, малой кровью, на территорию противника! А как выйдем подальше – проскочим петлей обратно, – уверенно и воодушевленно заявил артиллерист.

– Годится!.. – с набитым ртом пробурчал в ответ Семенов, и машина опять бойко залопотала игрушечными гусеничками по дороге.