Текст книги "Викинги. Заклятие волхвов"
Автор книги: Николай Бахрошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Да, Гуннар Косильщик, Гуннар Невидимый Меч – великий воин! Даже бывалые ратники, насмотревшиеся всякого за долгую жизнь, как дети восхищались его искусством меча. Кто знает, может, и не врет молва, без колдовства гномов здесь не обошлось…
Прошло время, и Сьевнар убедился, что характер у старшего брата совсем не такой легкий, как кажется с первого взгляда. Складный сам убедился, что улыбчивая беззаботность Косильщика неожиданно сменяется мрачным, угрюмым оцепенением, когда тот садится где-нибудь в углу и перестает что-либо замечать. Так может продолжаться и день, и два, пока он так же неожиданно не встряхнет белыми, вьющимися волосами и снова не станет самим собой, словно бы опомнившись от тяжелых мыслей. Но пока он сидит вот так, сгорбив острые, угловатые плечи и вытянув на коленях длинные руки, – к нему лучше не подходить, это знали и ветераны, и молодые.
Вот и сейчас Гуннар неподвижно сидел на снежном бугре под развесистым дубом, словно ничего не видя вокруг. Сьевнар нерешительно потоптался рядом. Нарочито громко скрипел подошвами по мерзлому снегу, потом прокашлялся, привлекая внимание.
Косильщик не оборачивался к нему.
Дурацкая ситуация! Стоило ли вылезать на холод от теплой каменки, чтобы увидеть старшего брата, застывшего, как ледяной столб? И что теперь делать? И зачем вообще Гуннар посылал за ним Рига, если на него опять напала его черная тоска?
Сьевнар насупился и потер рукавицей подмерзающие щеки. Еще потоптался, кашлянул через силу и вдруг, уже не нарочно, зашелся в настоящем приступе кашля. Долго не мог успокоиться, громко фыркая и отхаркиваясь, – подземелье с отравой временами давало знать о себе.
Этот кашель окончательно разозлил Сьевнара. Он твердо решил развернуться и уходить, раз старший брат не соизволит обращать внимания.
– Я наблюдал за тобой, когда ты упражнялся на ратном поле, – вдруг сказал Косильщик.
– И что? – спросил Сьевнар.
От растерянности – довольно глупо спросил, сам тут же это понял.
– И ничего, – спокойно ответил Гуннар. – Я вижу, твой меч при тебе, – добавил он, все так же не оборачиваясь. – Напади на меня!
Интересно, как он мог видеть, если не оборачивался?! Спиной что ли?! – продолжал злиться Сьевнар.
– Сейчас напасть?
– Нет, завтра! Или – послезавтра… Или лучше вообще подождем, пока мы здесь не превратимся в две большие сосульки, – ехидно отозвался Гуннар.
– Риг Длиннорукий только что передал мне твою просьбу. Я сразу пришел, как только услышал, – оправдался Сьевнар.
– Если нужно будет послать кого-то за смертью, лучшего гонца не найти, – проворчал Косильщик. – Риг Длиннорукий – юноша умом не прыткий, он и между двух прибрежных камней не найдет выхода к морю.
– Ты же сам его посылал.
– Посылал, – согласился Гуннар.
Косильщик, наконец, глянул на него, и Сьевнар с облегчением убедился, что глаза у старшего брата веселые. О черной тоске, хвала богам, говорить не приходится.
Просто сидел воин. Просто задумался.
* * *
Что же все-таки происходит с Косильщиком? Почему он то весел, как беззаботный жаворонок, а то становится мрачен, как великан с больными зубами? Может, в его неожиданных приступах есть что-то от черного безумия, некогда сгубившего Агни Сильного и многих других знаменитых бойцов? – мелькала иногда мысль.
Спросить об этом Сьевнар не решался, конечно.
Он чувствовал, знаменитый мечник отличал его среди остальных молодых, словно присматривался к нему исподтишка. Несколько раз замечал, как Гуннар подолгу обсуждал что-то со своим приятелем Ингваром Крепкие Объятия, посматривая в его сторону. А зачем? Что они обсуждали?
Гуннар Косильщик нравился Сьевнару. Как опытный, зрелый мужчина в цвете лет и расцвете силы может нравиться юноше. Сьевнар замечал за собой, что незаметно начинает подражать Косильщику. Характерное словечко, жест, поворот головы – сделаешь, и тут же ловишь себя на мысли, что это не твое, это – Гуннара, у него подсмотрено.
Да, такого человека хотелось бы иметь старшим братом! «Впрочем, кто он такой, какими выдающимися подвигами прославился, чтобы хотеть этого?» – одергивал себя Сьевнар. Друзья Гуннара – силач Ингвар Крепкие Объятия, знаменитый лучник Фроди Глазастый, Бьерн Железная Голова и другие прославленные бойцы острова. Поговаривали, сам ярл Хаки Суровый особо выделяет Косильщика среди остальных старших братьев и хочет сделать своим преемником.
В сущности, он ведь мало знает о Гуннаре, неоднократно задумывался молодой скальд. Откуда, к примеру, взялось его божественное искусство мечника? Косильщик никогда не говорил об этом, как упорно его ни расспрашивали.
Обычно братья Миствельда, собравшись за трапезным столом и затуманившись от крепкого пива, охотно и подолгу вспоминали прошлое – родные фиорды, где они росли, чужие земли, куда ходили в набеге, ярлов и морских конунгов, которым служили, прежде чем вступить в братство острова. В дружине Ранг-фиорда тоже не проносили налитого мимо рта, но на острове пили, пожалуй, больше. Понятно, без семей, без привязанности, без домашних забот, легко коротать время за веселым, хмельным столом, забавляясь мужскими разговорами о сражениях и походах. Но Гуннар при таких разговорах болтал о чем угодно, только не о себе, словно навсегда замкнул в сердце прошлое.
Кто-то из ратников рассказывал Сьевнару, что история появления Гуннара на острове во многом похожа на его собственную. И в чем-то – на историю Вилбура Отважного, первого ярла Миствельда. Как, наверное, на многие другие подобные истории, где смешивается любовь и коварство, упругая изворотливость подлости и благородное упрямство мести.
Виновником тоже был знатный ярл из рода Торгвенсонов, который взял девушку Косильщика, пока воин был далеко. Досужие языки болтали – силой взял, но потом уговорил стать его женой.
Гуннар, уже тогда известный умением биться на мечах, вернулся из викинга, вызвал ярла на поединок и убил его. Бой был честным, это все признавали, но ему все равно пришлось бежать из фиорда, потому что пять родных братьев убитого объявили кровную месть, поклявшись перед богами отомстить жестоко и неожиданно. Не как воину отомстить, как презренному нидингу, которых убивают без предупреждения.
Потом, рассказывали, Гуннар на много зим исчез с побережья, и долго где-то скитался. А когда вернулся в фиорд, четверо из пяти братьев подстерегли воина в безлюдном месте и напали одновременно. Гуннар же лишь развеселился, скользил между нападавшими, как сытый лис среди заполошных уток, тяжелым Самосеком выбивая из рук мечи и секиры. И даже никого не убил, опозорив тем самым до скончания веков. Победить противника и оставить его в живых – самое большое оскорбление, которое воин фиордов может нанести воину.
«А тут – сразу четверых оскорбил! – зубоскалили в округе. – Один – четверых! Нет, зря братья Торгвенсоны сами взялись творить месть, надо было послать жен с острыми веретенами – все было бы больше толку!»
Врагам – позор и насмешки, Гуннару – честь и хвала.
Вот где он скитался, откуда принес такое умение сражаться – об этом никто не знал и он не рассказывал. Можно догадаться, Косильщик не случайно пропал так надолго, наверняка нашел ход в подземелья гномов, где вместе с волшебным оружием хранятся секреты боевого искусства богов-ассов. Все знают: подземный народец мелок и не воинственен, зато они рачительные хозяева – все прибирают в свои тайники, и нужное, и ненужное. Уж как Косильщик уговорил гномов открыть секреты, что обещал взамен, – остается только догадываться…
«А хорошо бы догадаться! Видит Один, одно такое умение стоит боевого корабля, груженного золотом…»
Род ярлов Торгвенсонов был знатный и многочисленный, они издавна привыкли быть хозяевами в своих владениях и не слишком соблюдали законы, опираясь на право силы, рассказывали дальше. А братья-ярлы, слыша насмешки и видя ухмыляющиеся лица, дошли до той степени ненависти, когда из печени в голову поднимается горькая желчь, затмевая остатки разума. Однажды ночью они со своими людьми напали на дом Косильщика и подожгли его, убивая всех, кто попадался им на глаза. Так погибли его родители, сестры, родственники, рабы – все, кто был в доме. Только самому Гуннару удалось уйти, прорубив Самосеком просеку среди нападающих.
Конечно, он мог обратиться в тинг, потребовать наказания для зарвавшихся ярлов. Но воин поступил по-другому. Скрылся от всех, ушел в лес, как уходят нидинги. И вел свою войну в одиночку, подстерегая ярлов-обидчиков и убивая их одного за другим, как и их ратников, что вставали у него на пути. Убивал и снова исчезал в лесах, с неутомимостью оленя уходя от погони. Когда же четвертый брат Торгвенсон упал под ударами Самосека, Гуннар во второй раз покинул родной фиорд.
Стал воином Миствельда.
Да, вот такой он – Гуннар по прозванию Косильщик, что умеет ударить мечом, как косой скосить! – обычно добавляли рассказчики. Он знает, как должен вести себя благородный муж, когда кажется, что правды и справедливости в мире уже не осталось…
* * *
– Ну, что же ты! Нападай! – поторопил Гуннар. – Покажи, какой ты великий воин!
Напасть? А почему бы и нет? Если старшему брату, застывшему на камнях, хочется согреться ратной игрой, почему бы не помочь ему?
Сьевнар еще помедлил, прикидывая на глаз разделяющее их расстояние. Его меч был специально затуплен для тренировочных боев, можно было не сдерживаться в движениях, удивить знаменитого бойца своей силой и ловкостью, решил он, чувствуя пробуждающийся азарт.
– Ну же!
Сьевнар прыгнул. Самому показалось – он моментально очутился под нависающими ветвями, в прыжке выхватил меч из ножен, и тут же, не прерывая движения, ударил.
Но меч только взрыхлил снег, звякнув о камни, где за мгновение до этого сидел Гуннар. А сам старший брат уже стоял в четырех-пяти шагах, смотрел ему в спину насмешливыми глазами цвета родниковой воды. Неподвижно стоял! Словно это не его плащ только что мелькнул тенью перед глазами, едва не коснувшись сукном щеки.
– Нападай еще! Ну же!
Сьевнар напал. И снова разрубил пустоту.
– Еще! Ну!
Следующий бросок получился еще быстрее. И меч, как на мгновение почудилось Сьевнару, действительно достиг цели. Только этой целью оказался ствол коренастого дуба.
От сильного удара дерево здрогнуло, и на голову Сьевнару свалилась шапка колючего снега. Словно сам дуб сплюнул от возмущения, глядя на неумеху-воина.
Сьевнар долго фыркал и отплевывался от снега, прочищая глаза и уши. Под воротником сразу начало таять, и противные холодные капли покатились по разгоряченной спине.
Самому смешно. И стыдно, конечно.
– Еще? – спросил Сьевнар.
– А не хватит ли?
Ему показалось, что Гуннар слегка улыбнулся. Впрочем, лицо было запорошено снежной пылью, что тут увидишь.
Позор, конечно, не попасть мечом в безоружного! Гуннар ведь даже не попытался достать свой прославленный Самосек. Вон она – узорчатая рукоять меча, украшенная причудливым плетением золотой проволоки, так и оставалась в ножнах под распахнувшимся фельдром.
«Обидно все-таки… Как с мальчишкой…»
– А то – я могу! – сгоряча пообещал Сьевнар.
– Я вижу! – подтвердил Гуннар, посмеиваясь одними глазами. – Ладно, хватит, пока ты действительно не наломал дров. Не то, смотри, Один обидится, что ты рубишь его любимые деревья в священной роще… А я скажу так: если бы мы с тобой прыгали на спор в колодец – кто быстрее, я бы еще дважды подумал, прежде чем побиться об заклад с таким проворным юнцом. Но в бою на мечах, Сьевнар, мало одного проворства. Да, ты сильный, у тебя быстрые ноги и крепкая спина… Но ты все делаешь неправильно! Неправильно двигаешься, неправильно держишь меч, ты не думаешь, что делаешь сам, и не видишь, что делаю я… Так или нет?
– Так, похоже…
– Я знаю, ты считаешься бывалым воином, ты ходил в набеги и убивал врагов.
Я не умаляю твоих заслуг, Сьевнар, но если противник держит меч как лопату, его можно убить и комком земли. Вот если ты встретишь на своем пути настоящего бойца и начнешь наскакивать на него, как бык на ворота… Думаю, ему не понадобится много времени, чтобы отвалить от тела твою удалую голову… Так или нет?
Сьевнар только удрученно кивал.
– Не так давно, всего лишь прошлой зимой, я услышал от скальда Атли мансаунг о любви к женщине и тоске по ней, – вдруг рассказал Косильщик. – Я помню, меня поразило тогда, как точно неизвестный скальд описал мои собственные чувства. Я бы и сам рассказал о своей далекой любви точно так же, если бы умел так красиво складывать висы… А потом я узнал, что мансаунг «Память о девушке, ждущей воина» сочинил Сьевнар Складный из Ранг-фиорда. Потом Сьевнар Складный сам появился на острове… Не слишком ли много совпадений? Ты не находишь?
Сьевнар удивленно вскинул глаза. При чем тут его стихи? Почему Гуннар заговорил о них после его неуклюжих атак, к чему клонит? Или решил сказать, что сочинять висы проще, чем сражаться на мечах? Ну, это еще как посмотреть…
Косильщик сам ответил на его невысказанный вопрос:
– Почему, думаешь, я вспомнил твои стихи? Хорошие стихи, я давно хотел сказать тебе это, – больше, чем хорошие, я-то знаю, о чем говорю… – теперь Гуннар говорил медленно, потирая щеку большим пальцем правой руки, как всегда делал, задумываясь о чем-нибудь. – Да, когда-то я тоже потерял свою большую любовь… И прожил потом долгую жизнь, и многое нашел на дорогах жизни. Но такой любви я больше не встретил, да… И никогда не чувствовал себя настолько счастливым, словно готов разом обнять весь Мидгард… Не знаю… Наверное, память о ней, той любви, останется в моем сердце даже в Асгарде за столом эйнхириев. Смерть, я думаю, тоже не принесет мне забвения, потому что есть в этом мире то, что не в силах изменить даже боги…
Сьевнар, вдумываясь в его слова, неопределенно покачал головой. Косильщик, заметив это, коротко махнул рукой, словно бы заранее отметая всякие возражения.
– Но я хотел говорить с тобой не об этом. Когда я повторял про себя висы поразившего меня мансаунга, Сьевнар Складный представлялся мне бывалым воином, убеленным сединами и пережившим многое, – продолжил он. – Я представлял себе, что когда-нибудь встречу его на дороге викинга, что мы сядем с ним за чарами с пивом и поговорим о том сокровенном, о чем суровые воины стесняются говорить за общим столом… А оказалось – он молод, почти юнец, даже не понимающий разницы между рукоятью меча, или, к примеру, секиры или палицы… – Гуннар пристально глянул на него, усмехнулся и неожиданно подмигнул, как мальчишка. Встряхнул белой гривой, на которой были незаметны снежинки.
Сьевнар извлек из-за шиворота еще пригоршню снега, кинул под ноги и промолчал. Если честно, он не знал, что ответить. Не понимал, хвалит его Гуннар или подтрунивает. Что у Косильщика на уме – никогда не поймешь, лицо всегда спокойное, собранное, даже холодное, а в светлых глазах будто приплясывают проказливые прозрачные эльфы. С этим одинаковым и странным выражением лица он и меч обнажает, и чару поднимает за дружным столом.
– Но я опять отвлекся от главного, а здесь слишком холодно, чтобы трепать язык как мочало… Вот что – я хочу учить тебя искусству меча, Сьевнар Складный! Мне представляется, ты способен будешь постигнуть то, чему я могу тебя научить. Не многие это могут, но ты – сможешь, я думаю. Ты – скальд, боги одарили тебя чувством ритма, хоть ты и не умеешь приложить его к собственному телу… А почему, ты думаешь, искусство боя и поэзия стоят во мнении богов и людей так близко друг к другу? Все потому же – и здесь, и там нужно больше чувствовать, чем рассуждать, думать не умом, а сердцем и кровью… Я верю, ты сможешь разбудить в себе кровь драконов, что дано не каждому, далеко не каждому!
Он, этот знаменитый воин, словно бы просил его, подумал Сьевнар. Хотя, кто кого должен просить?
Братья поговаривали, ярл Хаки Суровый много раз пенял Гуннару, что он не передает своего искусства. Но тот только отговаривался, мол, учить кого-то из опытных бойцов – только портить ему руку, а среди молодых он пока не видит подходящих. Другому ярл Хаки мог бы приказать, но Гуннар – это Гуннар, лучший меч острова.
И вот ему, новичку в братстве, такая честь – учить ся бою на мечах у самого Косильщика! Опять не сразу сообразишь, что сказать…
Сьевнар почувствовал, как от гордости разворачиваются плечи, и вздергивается подбородок. Ему честь, не кому-нибудь! И в то же время промелькнула ехидная, остужающая мыслишка, как комок снега, что тает за шиворотом, холодными каплями скатываясь по позвоночнику: «Как там говорил Якоб-скальд про Сангриль – та, что любуется собой, даже отражаясь в помойной луже… – вдруг вспомнил он. – Хорошо сказал, как припечатал… А он, Сьевнар Складный, не слишком ли залюбовался собой? И любуется, и гордится, и жалеет себя, все глубже погружаясь в эту зыбкую трясину… За все время на острове – ни одной новой висы, только старые стихи за хмельным столом под одобрительные удары чар о столешницу… Впрочем, о чем это он? Негоже уплывать мыслями куда-то вдаль, когда старший брат ждет ответа…»
– К тому же, я слышал, конунг Рорик Неистовый жаждет встречи с тобой. Хочет попрощаться от всего сердца, – усмехнулся Косильщик, припоминая. – Неистовый – хороший боец, чувствует клинок как продолжение руки, я видел, как он умеет сражаться. Мне будет жалко, если вместе с тобой погибнет и твой дар слагать висы, этот мед богов, который надлежит беречь людям.
Сьевнар вспомнил, как нечто подобное говорил ему Якоб-скальд. Не так уж давно это было, а теперь кажется, что очень давно.
Да, медом поэзии боги наделяют своих избранников – это все знают. Только не все догадываются, что даже избранность не приносит счастья, можно быть избранным и оставаться несчастней последнего нидинга. Об этом, наверное, никто не задумывается… Сангриль… Нет, он опять начинает себя жалеть. Не надо, хватит, устал уже! Кто бы знал, как он устал от этого – постоянно перебирать прожитое, представляя, как все могло сложиться иначе…
«Занятие бесплодное, как зыбучие пески береговых дюн, и такое же затягивающее!»
– Кровь драконов? Что это? – спросил он, с усилием отгоняя мысленное наваждение.
– Не знаешь? Может быть, и не знаешь, это не каждый знает. Хотя, всему свое время, когда-нибудь я расскажу…
* * *
Потом, вспоминая тот вечер, Сьевнар ясно видел перед собой застывшие, заснеженные дубы, колючие от мороза звезды, белесый месяц, начищенное серебро пушистого снега. И худощавое лицо Гуннара, его прямую фигуру под толстым плащом с откинутым капюшоном. И его давнюю, застарелую печаль потерянной любви, залегшую в мелкой сетке морщин вокруг глаз.
Печаль, которая так созвучна его собственной печали! – неожиданно понял скальд.
Наверное, именно в тот вечер Гуннар Косильщик стал близок ему, как никто на острове. Именно тогда началась их дружба, дружба старшего и младшего, большая дружба, о какой слагают красивые висы…
3
«Почему, думаешь, все народы, поклоняющиеся Одину Одноглазому, Все-Отцу, так любят изображать драконов? – спросил однажды Гуннар Косильщик. – Почему называют драконами свои корабли и украшают их деревянными драконьими головами? Для чего выковывают их изображения из дорогих металлов, вырезают из дерева, из кости и рыбьего зуба?»
Конечно, не просто так! Когда-то на земле было время драконов, неторопливо рассказывал Косильщик. Не только люди, даже боги-ассы еще не были рождены. Лишь злобные великаны все время пытались захватить богатые и плодородные земли Мидгарда. Именно тогда огнедышащие драконы летали над землей на своих огромных и сильных крыльях, охраняли пустынные земли от великаньих набегов.
Это была долгая, большая война. Благородные драконы все как один пали в неравных битвах, но благодаря их доблести великанам так и не удалось заполучить Мидгард, они так и остались жить в своем сумрачном, холодном Утгарде.
Вот почему для всех народов, населяющих фиорды, погибшие драконы до сих пор являются символом воинственности и мужества. И боги-ассы тоже помнят их доблесть. Храбрым ратникам, ступившим на дорогу викинга, они, как награду, дарят капли драконьей крови. Эта кровь спит в человеческих жилах, и может долго спать, вот если почувствовать ее в себе, разбудить, то она сразу сделает человека еще сильнее и яростнее…
Да, это нелегкий труд – почувствовать в себе кровь драконов, подытожил Гуннар. Многим это так и не удается до конца жизни. А во многих ее совсем нет, это тоже можно понять. Но воин, которому все-таки удалось почувствовать ее в себе, становится вдвое, втрое сильнее…
Сьевнар запомнил его слова. Кровь драконов… Вот, значит, оно как…
* * *
В сущности, Гуннар рассказывал ему очень много непривычного и даже странного. И потом, спустя годы, когда минуло много зим и лет, когда жизнь его потекла по другому руслу, Сьевнар вспоминал уроки мастера меча и заново обдумывал их, особенно, их первые уроки, где он, если говорить откровенно, – совсем юнец, таращил от удивления глаза и часто не верил своим ушам.
Например, Складный всегда знал, что обоерукий боец, тот, который умеет сражаться двумя мечами одновременно, – куда опаснее для противника. Высшее искусство воина – вести бой двумя мечами, считалось на побережье. А Гуннар утверждал, что два меча – это баловство, не больше. Мол, с двумя мечами можно драться против неуклюжих пентюхов, которых нужно валить пучками, как колосья под ударом серпа. Как почувствуешь, что против тебя сражается боец равный по силе и ловкости, немедленно бросай второй меч, потому что он будет только мешать, советовал Гуннар.
Почему? Погоди немного, сам поймешь со временем…
А странные упражнения, что задавал ему Гуннар, уводя на дальний, пустынный берег острова – одни они чего стоят…
Удивительные упражнения, совсем непривычные!
Сьевнар, к примеру, был уверен – чтобы научиться быстрым ударам меча, надо просто рубить и рубить, тренируя руку на скорость. Напрячь все силы, и рубить, как еще?
А Гуннар говорил – нет, не так! Чтобы почувствовать в себе скорость, нужно сначала научиться двигаться медленно и плавно. Расслабиться до конца, поплыть, словно пушинка, подхваченная потоком воздуха. И чем медленнее, мол, ты научишься плыть своим телом, тем быстрее станут впоследствии твои движения. Поплыви по воздуху тихо-тихо, едва уловимо, услышь внутри себя особую мелодию движения и потом, когда решишь двигаться быстро, скорость сама придет к тебе, утверждал знаменитый мечник. Ты – скальд, ты должен понимать, что своя, скрытая мелодия есть в каждом движении и в любом деле.
Странная, наверное, эта была картина, усмехаясь, вспоминал, Сьевнар. На заснеженном берегу острова стоял воин с мечом в руке и медленно водил им по воздуху. А Гуннар сидел рядом, закутавшись в плащ, и поигрывал деревянной палочкой. Медленнее, мол, еще медленнее…
Неожиданно – хлоп! Палочка больно щелкала по костям. Торопишься, воин, еще медленнее…
Обычно свеонские ратники, постигая искусство боя, заучивали два-три десятка ударов, уходов и обманных движений, которыми и пользовались. Бывалые ратники утверждали – бойцу не нужно знать много атак и обманок, лишние только мешают в схватке. Зато те, что есть, нужно знать твердо!
А Гуннар говорил – нет, не так! Чем больше, мол, разных вариантов защиты или нападения в голове, тем быстрее тело выбирает нужное, хотя, кажется, должно быть наоборот…
Только когда Сьевнар начал двигаться так, чтоб не получать палкой по рукам и ногам, Гуннар, наконец, извлек из ножен свой прославленный Самосек.
Они сражались, но это опять были медленные, плавные сражения, больше похожие на какие-то танцы, когда мечи даже не звенят друг о друга, а только тихо, почти неслышно соприкасаются.
Только так, медленно, можно увидеть и понять, что происходит в схватке, утверждал Гуннар. Запомнить движения, прочувствовать их всем телом. В звоне клинков поздно вращать тяжелые жернова мысли, в бою тело само должно думать и чувствовать.
«Кровь драконов…»
Были, впрочем, упражнения еще более удивительные. Однажды Гуннар привел Сьевнара в одну из пещер и посадил считать капли. Вот именно – капли. С потолка сочилась вода, методично ударяя в каменную чашу, а Сьевнар должен был сосчитать каждую.
Сначала это показалось Сьевнару легким заданием, но он скоро убедился, насколько это тяжело – не пропустить ни одной, не уплыть мыслями, не отвлечься…
Откуда все это взялось? Кто и где учил Косильщика таким диковинкам? – Сьевнар все еще не знал. И нужны ли вообще подобные умствования? – не понимал он. Слишком сложно как-то, не при вычно…
И какое отношение, к примеру, имеют капли к искусству меча? – недоумевал Сьевнар. Но Гуннар только посмеивался в ответ.
Да, первое время он совсем не понимал Косильщика, пытался возражать и спорить. Но под насмешливым взглядом старшего брата особенно не поспоришь. Вот это он быстро понял. Да и деревянная палочка умела хорошо убеждать, Гуннар всегда попадал по особо болезненным точкам.
«Чувствовать, чувствовать, чувствовать! – повторял Косильщик как заклинание. – Не видеть, не слышать, не осязать по отдельности – все вместе, все сразу! Учись чувствовать и думать делом, воин-скальд! Тело – быстрее разума!»
Только потом, ближе к весне, после бесчисленного количества плавных боев-танцев, какого-то невероятного множества сосчитанных капель, Гуннар вдруг начал незаметно, исподволь ускоряться, и Сьевнар тоже ускорился вместе с ним. Сам с удивлением ощутил, что еще никогда в жизни не двигался так ловко и стремительно. Неожиданно ловко, неожиданно стремительно даже для самого себя. Начал видеть и замечать малейшее движение противника, тень на его лице, дрожание губ…
Прав оказался знаменитый боец! Их медленное и плавное само обернулось быстрым и сильным. В точности как монета, которая, падая, оборачивается другой стороной.
Он все-таки почувствовал в себе кровь драконов! – гордился и радовался Сьевнар.
Гуннар поощрительно кивал ему. Впрочем, не забывал напомнить, что молоденькому селезню рано крякать в полную силу, чтоб не сорвать раньше времени голос.
Он, Косильщик, едкий как неспелая клюква. В любую корчагу с медом подбросит щепотку соли…
* * *
«Чувствовать, чувствовать, чувствовать!»
Гуннар часто это повторял, очень часто.
Сьевнар помнил, как однажды утром Косильщик привел его на плотный прибрежный песок, сунул в руки деревянную палку и натуго завязал себе глаза темной тряпицей. «А теперь, воин, попробуй меня ударить».
Сьевнар давно уже не удивлялся странным упражнениям старшего брата, но это показалось более чем странным. Ударить незрячего? Что может быть проще?
Оказалось – нет. Каким-то чудесным образом Косильщик, ничего не видя, отбивал все его атаки. Даже когда Сьевнар, разгорячившись, нападал практически в полную силу, Гуннар только посмеивался, легко блокировал все его удары и несколько раз ощутимо приложил по бокам и бедрам.
«Теперь ты понял, что значит чувствовать?»
Понял?
Вряд ли…
По-настоящему Сьевнар понял это позже, только тогда, когда сам оказался с завязанными глазами. Гуннар двигался где-то рядом, время от времени тихо посвистывал, обозначая присутствие, а он, спотыкаясь на неровностях, беспомощно ковырялся со своей палкой. С досады месил воздух перед собой, как дюжая баба тесто, и все равно пропускал насмешливые удары Гуннара. Со временем Косильщик и свистеть перестал. Нападал молча, тихо, неуловимо.
«Говоришь, воин, сражаться вслепую невозможно? А разве я не показывал тебе невозможное? Нет, я все-таки зря взялся учить тебя, вбивать в дырявую голову искусство меча – все равно что переливать хорошее пиво в худой бочонок…»
Прошло время, прежде чем Сьевнар освоился в слепом бою, начал отражать атаки Гуннара по звуку, по движению воздуха, по мельканию теней, падающих на лицо. По интуиции, в конце концов, потому что иначе это странное состояние не определишь.
Он все-таки научился «чувствовать»…
* * *
И еще один урок запомнился Сьевнару на всю жизнь. Отчетливо, как немногое из прошлого остается в памяти.
Простой урок. Однажды, перед началом тренировочного поединка, Косильщик вдруг пригнулся, подобрал с земли камешек-голыш и быстро кинул его в противника. Сьевнар интуитивно отбил камень движением меча, но в это время клинок Косильщика уже оказался у его горла.
«Ты понял, воин, что я хотел тебе показать? Запомни и заруби себе на носу, бой – это не благородный поединок на равном оружии. В бою нет правил и нет законов, в бою только один закон – победить или умереть… Говоришь, знаешь? Говоришь, уже ходил в набеги с дружиной? Тогда почему же ты оказался не готов к маленькому, безобидному камешку, которым не убьешь и ворону? Вот то-то…»
* * *
Как учат плавать малую ребятню? Берут и бросают в воду на глубине, сказал ему Косильщик как-то утром.
К чему он? Так, между прочим. В сущности, он хотел сказать, что завтра ему, Сьевнару Складному, предстоит поединок. И этот бой будет совсем не легким. Сам Хаки Суровый хочет посмотреть, чему за полгода научился молодой воин. Он сам выставит противника, а кто это будет – узнаешь завтра.
Гуннар многозначительно покачал головой. Сьевнар согласно хмыкнул, чувствуя, как в животе предательски сжалось.
Значит, его посчитали готовым! Значит, пришла пора показать свое воинское умение…
