Текст книги "Что думал старый волк"

Автор книги: Николай Зворыкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Трещала замерзшая трава под лапами проходившей гуськом волчьей семьи, обозначая следы круглыми темными пятнами. Переярок иногда выходил в сторону, нарушая строй, но старая волчица, открывавшая шествие, косилась и глухо рычала. Не хотела она, чтобы шли в рассыпную, когда внимание ее сосредоточено было на исследовании новой местности. На дневке, когда они направлялись еще в противоположную сторону, она заслышала вдалеке оживленные голоса воронов на одном месте, и теперь она шла туда. Никто, кроме нее, не знал о цели стройного похода и о продолжительности его, но все, даже прибылые, понимали, что так надо, и что это делается с пользою для них.

Матерой, лежавший около корявой березки на равнине, привстал: он услыхал отдаленный шорох и вскоре увидал глаза приближающихся волков, шедших след в след.

Положение затруднительное в его возрасте. Он, хоть и владелец лошадиной туши, должен безучастно смотреть, как мясо, которого ему хватило бы на неделю, будет с костями съедено в две ночи! Один позвоночник да череп останутся на месте, все остальное будет уничтожено и разнесено. Он потоптался и, сам не замечая, отошел несколько дальше от туши и сел, чтобы убедить пришедших в своем миролюбивом настроении и некоторой безучастности к лошадиной туше.

Встреча произошла при выгодных условиях; не он привлекал внимание волков, а падаль, не он пришел к ним, когда они были у своей находки, а они пришли к нему, – владельцу целой туши, и он не собирался ни защищать свои продовольственные запасы, ни защищаться, а это так ценится наступающим врагом вообще. А еще, еще одно чрезвычайно важное обстоятельство: в семье не было настоящего матерого. Один из самых крупных переярков, по привычке самцов, не обращая внимания на соблазнительную еду, приподнял брыли и, приложив уши, только прошелся два раза мимо старика с глухим мощным рычанием, показывая свои прелестные белые зубы. О, молодость, как ты сильна и свежа!

Что же было делать старику? Уши его, правда, немного прижались, но он продолжал сидеть и даже не скалился, чтобы не обнаружить свою беззубую пасть.

Ближе всех к лошадиной туше была старая волчица, остальные, переминаясь с ноги на ногу, толпились несколько поодаль. Разные по окрасу, росту и качеству шерсти, волки были совершенно сходны между собою движениями, которые, объединялись одною сильною потребностью: скорее начать рвать лежавшее перед ними мясо.

Волчица обошла на расстоянии тушу, заметила, что земля кругом густо обсижена птицами, и с удовлетворением убедилась, что сидевший матерый не только оттоптал все кругом, но и поел мяса. Она покосилась на старика и не нашла нужным отгонять его, во избежание потери времени, а поторопилась зайти с той стороны туши, где скорее и удобнее можно было выхватить побольше мяса, и вырвала мякоти. И как только она начала, послышалось со всех сторон глухое рычание при занятии мест и разнообразные затем звуки, то подобные треску разламываемого спелого арбуза, то схожие с теми, какие слышатся при разрывании умелыми руками коленкора. Звуки эти заглушались трескотнёю раздробляемых костей с гулким одиночным щелканьем, вроде сочного звука откусываемого людьми сахара.

Если б старику захотелось поесть, не пришлось бы ему: любой прибылой в своей семье имел бы достаточно авторитета, чтобы отогнать такого беззубого пришельца. Но ему не хотелось есть, и это помогало затаить злобу, которую, конечно, нельзя было проявлять. Как ни тяжело было слушать звуки дробления лошадиных костей, все же это было куда легче, чем слышать и чувствовать повреждения своих собственных.

У каждого волка, однако, имеется забота найти пропитание на сегодняшний день и припасти запас пищи впрок. Благодаря приходу не прошеных гостей, вновь неожиданно назрела забота о завтрашнем дне. Если б он знал о таком посещении, он наелся бы впрок на завтра и после завтра. Он ошибся в расчетах, думая, что пришедшим волкам туши хватит на две ночи; объем ее быстро уменьшался и несомненно не мог обеспечить следующую ночь, разве только голыми костями. Его мечты опередить приход на следующий день тех же гостей и, придя до захода солнца, поживиться остатками мяса, теперь окончательно исчезали.

Остов туши давно сильно изменил свое первоначальное положение, лошадиные ноги часто взвивались вверх, будто животное продолжало защищаться. Туша передвигалась, переворачивалась, скоро распалась на несколько частей, и каждая из них имела около себя одного или нескольких владельцев. Скоро оголился позвоночник, и два волка обстригали ребра, нагнув на бок головы. Затем началась перебежка от одной части к другой, – верный признак истощения запасов мяса.

– Плохо дело, – подумал старик, и сидел, пригорюнившись, не зная, зачем он сидит теперь здесь, когда, может быть, лучше было бы понемногу незаметно удалиться на отдых, избежав каких-либо столкновений, а не то вся эта хозяйничающая орава, наевшись, начнет, очевидно, интересоваться им.

Правда, при благополучно прошедшем знакомстве нельзя было уже ожидать слишком крупных неприятностей, тем более, что он так миролюбиво вел себя; однако, волки отлично знают, что миролюбие волчье обыкновенно, основано на отсутствии сил и средств к самозащите. Поэтому он на всякий случай не раскрывал свою беззубую пасть.

– Пора уходить! – говорили ему усталость и сытость.

– Надо подождать! – твердили ему жадность к еде и желание побыть в сообществе себе подобных, основанное на естественном влечении.

Долго сидел старик, завидуя силе и молодости своих сородичей и жалея с затаенной злобою об исчезавшей пище.

Волчья семья, состоявшая из 8 голов, была ему незнакома. Он старался разрешить вопрос, откуда взялись эти волки, перебирая в памяти известные ему семьи и места гнездовья. Несомненно, что отец семейства недавно погиб, потому что его нет в интересное время осенних кочевок.

Его стало вновь беспокоить, как обойдутся с ним эти 8 волчьих голов, и он хотел было встать и потихоньку удалиться вдоль обросшей обочины канавы, но в это время залаяла на дальнем хуторе собака. Волчица высоко подняла голову и смотрела в сторону лая. Движения волчицы заинтересовали его, посмотрел и он туда и заметил, что ночь уже быстро уплывала от них. Припомнилось ему, как уплывал на рассвете в ночную еще мглу по длинному блестящему железом пути последний вагон поезда близь давнишнего гнезда, где он счастливо жил при семье...

Ночь уплывала. Впереди за равниною обозначилась пашня. Оглянувшись назад, он увидал уже ясную ровную полосу леса. Полоса леса как будто наклеена была на мутное небо и казалась значительно дальше, чем ночью.

Пропел петух на хуторе, томно, но ясно донеслись эти звуки, однородные голоса ответили в деревне. Белело. Каждый раз заря тревожила каким-то безотчетным беспокойством.

Волки толпились, переминались и отходили от туши, которая впервые при наступлении дня стала белеть.

Старик отпятился дальше от пути следования волков. В неясном свете эти большие животные казались крупнее, – предрассветная муть, держась на каждой шерстянке их одежды, сливалась с цветом ее и следовала за каждым их движением.

Волки дошли до канавы, скрылись в нее, мягко спустившись с крутых ее обрезов, и с жадностью стали утолять жажду. Не все сразу, однако, опустились в эту траншею. Старуха и один переярок стояли на карауле. Легкими бросками выныривали из канавы серые тела с вымазанными в вязкой торфяной почве лапами. Некоторые, постояв на ребре канавы, опускались вновь, боясь преждевременно расстаться с живительною влагою.

Водопой кончился, звери тронулись по одному направлению, вразброд, только одна прибылая волчица следовала сзади за матерью. Старуха и тот же крупный переярок посмотрели на сидевшего поодаль, уже спиною к падали, старика. Переярок ощетинился было, намереваясь ринуться, но оставил свое намерение, по отсутствию острого повода к соперничеству, а вдобавок от испытываемой тяжести пищи. Вместо нападения на старика, он отогнал молодую волчицу от матери и, став на ее место, пошел следом за старухою. Мало помалу все выровнялись в колонну. Старая волчица обернулась, чтобы поглядеть, не вздумал ли старик идти подбирать остатки пищи, и, увидав, что он лениво плетется за ними на расстоянии, двинулась дальше. Переярок тоже обратил на это внимание, хотя не был доволен тем, что старик плетется за ними, но все же, пожалуй, это было более терпимо, чем если б этот совершенно не грозный для него матерой вздумал задержаться у остатков растерзанного скелета.

Рассвело, но до восхода солнца было еще далеко. Проходили волки вдоль опушек глухого заболоченного леса, по редким и чахлым зарослям кустарника и по сенокосной поляне с сарайчиками и темными и светлыми на ней пятнами одиночных елей и берез. Волчица вдруг резко остановилась, и вся колонна замерла, как одно тело: по поляне проходил человек с уздечкою, перекинутой через плечо, очевидно, в поисках лошади. Он не заметил волков, которые во время остановились и цветом сливались с поблекшей травой.

Отставший матерой, следуя по пути своих предшественников, не принимал особых мер предосторожности и заметил встречного человека на близком расстоянии почти в тот миг, когда человек уже кричал от испуга, поспешно развязывая уздечку. Матерой сметнулся в опушку, сделал несколько махов и, заслонившись елкою, сквозь хвою стал следить за удалявшимся врагом, беспрестанно оглядывавшимся назад. Видел волк, что по принятому направлению человек не минует выйти на равнину с белоусом, где остался растерзанный остов лошади.

Двинулся матерый, вошел в моховое болото. По мягкому мху видна была тропа только что прошедших волков. Моховые кочки местами заплыли багровыми пятнами клюквы. Запыхавшись после встречи с человеком, матерой с удовольствием хватал ягоды.

– Куда же он идет? – спрашивал он себя, неясно понимая цель принятого им направления. Волки, по его расчету должны были остановиться на дневке в видневшемся еловом закрайке. Несомненно, что его встретят враждебно, его приход будет, конечно, понят, как желание пристроиться к семье, и он подвергнется нападкам решительно всех членов семьи.

Он знал это и шел по безотчетному влечению к сообществу, шел по ясной, но никогда не оправдывающейся надежде получить помощь в семье в то время, когда собственных сил для поддержания существования оставалось уже мало, шел по неясному влечению любопытства.

Как только он ступил в еловый закраек, он насторожился, чтобы не набрести слишком близко на которого нибудь из отдыхающих волков, так как заход постороннего на дневку обыкновенно не проходит безнаказанно.

Он отлично знал, что ему придется расположиться поодаль, и притом предварительно показав себя, иначе на него нападут, как на шпиона, как на врага, который подкарауливал.

И вот, он зачуял волков и остановился шагах в 40, пользуясь прогалиною между деревьями. Он оглядел отдыхавших. Все лежали в 5—10 шагах друг от друга. Не наглядел он только одного из восьми, очевидно, отдыхавшего за толстою елкою. Волчица и крупный переярок, лежавшие мордою по направлению к входному следу, подняли головы, переярок привстал, заворчал, но, заметя, что матерой сейчас же мирно улегся, он, повертевшись волчком, опять грохнулся на то же место и просопел.

Хоть во враждебном лагере отдыхал старик, но сладко было ему чувствовать себя в соседстве с себе подобными, и крепко уснул он.

...Снятся ему сны из былого, видится холмистое поле, летняя лунная ночь, травянистые росистые низины. Чудится ему, как он ползет с женою по одной из низин, обходя пасущуюся отдельно от табуна лошадь, переживает он во сне волнения от ожидания скорого окончания обхода. Вот, вдвоем по краям холма, навстречу теплому ветру, мчатся они за конем, отбитым от тропочущего, фыркающего табуна, гонят они лошадь с хвостом наотмашь, с развевающеюся гривою и с головою закинутою на бок, в закраек поля, в буреломный болотистый лес. Слышится, как с разбега ударилась она о валежное дерево, и глухо рухнуло ее стонущее тело, а в горло и в загривок уже впились могучие клыки. И чувствует старик во сне, как по брылям его бьют и стекают струйки парной крови...

Давно не видал он таких сладких снов, давно не отдыхал так спокойно! Одни приятные воспоминания сменяются другими, – ни одного страшного сна. Не снится даже и сегодняшняя встреча мужика с уздечкою...

Во второй половине дня проглядывало урывками солнце и грело старика. Приятное ощущение сытости, тепла солнца и семейная обстановка окончательно разнежили старика, и он завалился на бок и заснул богатырским сном так, что уши его, пожалуй, впервые за десятилетие уснули и не слыхали как долбил дятел на ближней сухой осине.

Он проснулся только к концу дня. Небо было совершенно ясно. Под деревьями не было признака солнечного света, а как бывает к концу ясного осеннего дня: сыро, тенисто и черно, только верхушки высоких хвойных деревьев сияли розово-бронзовым светом.

Старик непринужденно встал, сделал два-три шага к маленькой елочке, под которой уцелел цветистый гриб, и поднял ногу. Переярок вскочил. Ему, очевидно, не понравилась молодцеватость и бодрость этого пришельца. Он кинулся на старика и схватил пониже уха. Старик понимал, что если он двинется, то вызовет большее озлобление, хватать же противника беззубою пастью было по меньшей мере бесполезно. Он выждал не без страха, когда разжались челюсти его врага, и смиренно, не дождавшись второй хватки, стал было удаляться, но переярок, успевший уже повертеться около маленькой елочки, вновь бросился на него, хватил его за бок, но предусмотрительный старик беспомощно, чтобы показать свою слабость, повалился, опять таки впервые за десятилетие, на спину. Грозно рыча, простоял над ним переярок на вытянутых, как у чучела, ногах и вновь пошел к елочке, как будто она служила источником силы.

Не успел отойти переярок, как старик бросился скоком на моховое болото, затем на поляну с сарайчиками и, постоянно оглядываясь, пошел ленивою рысью прочь от опасности по следу прошедшего утром человека с уздечкою. След вывел прямо на равнину с белоусом к растерзанному лошадиному остову. Человечий след обходил несколько раз вокруг костей и направился дальше к дороге в деревню.

Старый волк обрадовался возможности выбрать оставшиеся кое-где на лошадиных костях лепестья мяса и этим, может быть, обеспечить питание еще на день и вместе с тем лишить своих врагов возможности поживиться хоть этими остатками.

Старик вышел на пригорок к дороге и осмотрелся. Густо-красное, но тусклое солнце быстро и плавно скрывалось в полосе села на горизонте. Он поторопился вернуться к костям: хоть вряд ли не прошеные гости вернутся раньше ночи, но кто их знает, – его уход с дневки может ускорить их приход.

Прежде чем начать есть, старик, чувствуя боль в шее, помотал головой, стряхнул каплю крови с укушенного места и, побуждаемый жадностью скорее докончить остатки пищу, поспешно стал сдирать уцелевшее мясо с костей, придерживая их лапами.

Он увлекся добыванием кусочков мяса около позвонков, это бы по мелкое дело, не волчье занятие и трудное для безоружного. Эти маленькие кусочки были вкусны, но они заставляли терять массу слюны, так приятно пахли и так мало давали. Не хватило терпения, и он стал мять позвонки, перекидывая их с одной челюсти на другую.

– Надо торопиться, чтобы все опустошить, – подумал старик,– и… это была последняя его дума...

От края канавы по поверхности земли стальною змеею продвинулось дуло, и, только что волчья шерсть закраснелась от малиновой зари, раздался потрясающий выстрел.

Не успело белое вонючее облачко отплыть от ствола, старый волк уже лежал на спине так же, как он недавно лежал перед переярком.

Но теперь все четыре ноги были вытянуты, как палки, точно у перекувырнувшейся табуретки.

И каждая лапа дрожала, как струна, растопыривая пальцы....