Текст книги "Том 3. Стихотворения 1866-1877"

Волжская быль

1

 
Науму паточный завод
И дворик постоялый
Дают порядочный доход.
Наум – неглупый малый:
 
 
Задаром сняв клочок земли,
Крестьянину с охотой
В нужде ссужает он рубли,
А тот плати работой —
 
 
Так обращен нагой пустырь
В картофельное поле…
Вблизи – Бабайский монастырь,
Село Большие Соли,
 
 
Недалеко и Кострома.
Наум живет – не тужит,
И Волга-матушка сама
Его карману служит.
 
 
Питейный дом его стоит
На самом «перекате»;
Как лето Волгу обмелит
К пустынной этой хате
 
 
Тропа знакома бурлакам:
Выходит много «чарки»…
Здесь ходу нет большим судам;
Здесь «паузятся» барки.
 
 
Купцы бегут: «Помогу дай!»
Наум купцов встречает,
Мигнет народу: не плошай!
И сам не оплошает…
 
 
Кипит работа до утра:
Всё весело, довольно.
Итак, нет худа без добра!
Подумаешь невольно,
 
 
Что ты, жалея бедняка,
Мелеешь год от года,
Благословенная река,
Кормилица народа!
 

2

 
Люблю я краткой той поры
Случайные тревоги,
И труд, и песни, и костры.
С береговой дороги
 
 
Я вижу сотни рук и лиц,
Мелькающих красиво,
А паруса, что крылья птиц,
Колеблются лениво,
 
 
А месяц медленно плывет,
А Волга чуть лепечет.
Чу! резко свистнул пароход;
Бежит и искры мечет,
 
 
Ущелья темных берегов
Стогласым эхом полны…
Не всё же песням бурлаков
Внимают эти волны.
 
 
Я слушал жадно иногда
И тот напев унылый,
Но гул довольного труда
Мне слышать слаще было.
 
 
Увы! я дожил до седин,
Но изменился мало.
Иных времен, иных картин
Провижу я начало
 
 
В случайной жизни берегов
Моей реки любимой:
Освобожденный от оков,
Народ неутомимый
 
 
Созреет, густо заселит
Прибрежные пустыни;
Наука воды углубит:
По гладкой их равнине
 
 
Суда-гиганты побегут
Несчетною толпою,
И будет вечен бодрый труд
Над вечною рекою…
 

3

 
Мечты!.. Я верую в народ,
Хоть знаю: эта вера
К добру покамест не ведет.
Я мог бы для примера
 
 
Напомнить лица, имена.
Но это будет смело,
А смелость в наши времена —
Рискованное дело!
 
 
Пока над нами не висит
Ни тучки, солнце блещет, —
Толпа трусливого клеймит,
Отважным рукоплещет,
 
 
Но поднял бурю смелый шаг, —
Она же рада шикать,
Друзья попрячутся, а враг
Спешит беду накликать…
 
 
О Русь!..
. . . . . . . . . . . . . . .
 

4

 
Науму с лишком пятьдесят,
А ни детей, ни женки.
Наум был сердцем суховат,
Любил одни деньжонки.
 
 
Он говорил: «Жениться – взять
Обузу! А „сударки“
Еще тошней: и время трать,
И деньги на подарки».
 
 
Опровергать его речей
Тогда не приходилось,
Хоть, может быть, в груди моей
Иное сердце билось,
 
 
Хотя у нас, как лед и зной,
Причины были розны:
«Над одинокой головой
Не так и тучи грозны;
 
 
Пускай лентяи и рабы
Идут путем обычным,
Я должен быть своей судьбы
Царем единоличным!»
 
 
Я думал гордо. Кто не рад
Оставить миру племя?
Но я родился невпопад —
Лихое было время!
 
 
Забыло солнышко светить,
Погас и месяц ясный,
И трудно было отличить
От ночи день ненастный.
 
 
Гром непрестанно грохотал,
И вихорь был ужасен,
И человек под ним стоял
Испуган и безгласен.
 
 
Был краткий миг: заря зажгла
Роскошно край лазури,
И буря новая пришла
На смену старой бури.
 
 
И новым силам новый бой
Готовился… Усталый,
Поник я буйной головой.
Погибли идеалы,
 
 
Ушло и время… Места нет
Желанному союзу.
Умру – и мой исчезнет след!
Надежда вся на музу!
 

5

 
Судьба Наума берегла,
По милости господней
Что год – обширнее дела,
А сам сытей, дородней.
 
 
Он говорил: «Чего ж еще?
Хоть плавать я умею,
Купаюсь в Волге по плечо,
Не лезу я по шею!»
 
 
Стреляя серых куликов
На отмели песчаной,
Заслышу говор бубенцов,
И свист, и топот рьяный,
 
 
На кручу выбегу скорей:
Знакомая тележка,
Нарядны гривы у коней,
У седока – усмешка…
 
 
Лихая пара! На шлеях
И бляхи и чешуйки.
В личных высоких сапогах,
В солидной, синей чуйке,
 
 
В московском новом картузе,
Сам правя пристяжною,
Наум катит во всей красе.
Увидит – рад душою!
 
 
Кричит: «Довольно вам палить,
Пора чайку покушать!..»
Наум любил поговорить,
А я любил послушать.
 
 
Закуску, водку, самовар
Вносили по порядку
И Волги драгоценный дар —
Янтарную стерлядку.
 
 
Наум усердно предлагал
Рябиновку, вишневку.
А расходившись, обивал
«Смоленую головку».
 
 
«Ну, как делишки?» – «В барыше», —
С улыбкой отвечает.
Разговорившись по душе,
Подробно исчисляет,
 
 
Что дало в год ему вино
И сколько от завода.
«Накопчено, насолено —
Чай, хватит на три года!
 
 
Всё лето занято трудом,
Хлопот по самый ворот.
Придет зима – лежу сурком,
Не то поеду в город.
 
 
Начальство – други-кумовья,
Стряслась беда – поправят,
Работы много – свистну я:
Соседи не оставят;
 
 
Округа вся в горсти моей,
Казна – надежней цепи;
Уж нет помещичьих крепей,
Мои остались крепи.
 
 
Судью за денежки куплю,
Умилостивлю бога…»
(Русак природный – во хмелю
Он был хвастлив немного)…
 

6

 
Полвека прожил так Наум
И не тужил нимало,
Работал в нем житейский ум,
А сердце мирно спало.
 
 
Встречаясь с ним, я вспоминал
Невольно дуб красивый
В моем саду: там сети ткал
Паук трудолюбивый.
 
 
С утра спускался он не раз
По тонкой паутинке,
Как по канату водолаз,
К какой-нибудь личинке,
 
 
То комара подстерегал
И жадно влек в объятья.
А пообедав, продолжал
Обычные занятья.
 
 
И вывел, точно напоказ,
Паук мой паутину.
Какая ткань! Какой запас
На черную годину!
 
 
Там мошек целые стада
Нашли себе могилы,
Попали бабочки туда —
Летуньи пестрокрылы;
 
 
Его сосед, другой паук,
Качался там, замучен.
А мой – отъелся вон из рук!
Доволен, гладок, тучен.
 
 
То мирно дремлет в уголку,
То мухою закусит…
Живется славно пауку:
Не тужит и не трусит!
 
 
С Наумом я давно знаком:
Еще как был моложе,
Наума с этим пауком
Я сравнивал… И что же?
 
 
Уж округлился капитал,
В купцы бы надо вскоре,
А человек затосковал!
Пришло к Науму горе…
 

7

 
Сидел он поздно у ворот,
В расчеты погруженный;
Последний свистнул пароход
На Волге полусонной,
 
 
И потянулись на покой
И человек, и птица.
Зашли к Науму той порой
Молодчик да девица:
 
 
У Тани русая коса
И голубые очи.
У Вани вьются волоса.
«Укрой от темной ночи!»
 
 
– «А самоварчик надо греть?»
– «Пожалуй»… Ни минутки
Не могут гости посидеть:
У них и смех, и шутки,
 
 
Задеть друг дружку норовят
Ногой, рукой, плечами,
И так глядят… и так шалят,
Чуть отвернись, губами!
 
 
То вспыхнет личико у ней,
То белое, как сливки…
Поели гости калачей,
Отведали наливки:
 
 
«Теперь уснем мы до утра,
У вас покой, приволье!»
– «А кто вы?» – «Братец и сестра,
Идем на богомолье».
 
 
Он думал: «Врет! поди сманил
Купеческую дочку!
Да что мне? лишь бы заплатил!
Пускай ночуют ночку».
 
 
Он им подушек пару дал:
«Уснете на диване».
И доброй ночи пожелал
И молодцу и Тане.
 
 
В своей каморке на часах
Поддернул кверху гири
И утонул в пуховиках…
Проснулся: бьет четыре,
 
 
Еще темно; во рту горит.
Кваску ему желалось,
Да квас-то в горнице стоит,
Где парочка осталась.
 
 
«Жаль  не пришло вчера на ум!
Да я пройду тихонько,
Добуду! (думает Наум)
Чай, спят они крепонько,
 
 
Не скоро их бы разбудил
Теперь и конский топот…»
Но только дверь приотворил,
Услышал тихий шепот:
 
 
«Покурим, Ваня!» – говорит
Молодчику девица.
И спичка чиркнула – горит…
Увидел он их лица:
 
 
Красиво Ванино лицо,
Красивее у Тани!
Рука, согнутая в кольцо,
Лежит на шее Вани,
 
 
Нагая, полная рука!
У Тани грудь открыта,
Как жар горит одна щека,
Косой другая скрыта.
 
 
Еще он видел на лету,
Как встретились их очи,
И вновь на юную чету
Спустился полог ночи.
 
 
Назад тихонько он ушел,
И с той поры Наума
Не узнают: он вечно зол,
Сидит один угрюмо,
 
 
Или пойдет бродить окрест
И к ночи лишь вернется,
Соленых рыжиков не ест,
И чай ему не пьется.
 
 
Забыл наливки настоять
Душистой поленикой.
Хозяйство стало упадать —
Грозит урон великой!
 
 
На счетах спутался не раз,
Хоть счетчик был отменный…
Две пары глаз, блаженных глаз,
Горят пред ним бессменно!
 
 
«Я сладко пил, я сладко ел, —
Он думает уныло, —
А кто мне в очи так смотрел?…»
И всё ему постыло…
 

(7-10 августа 1874)