Текст книги "Подвиг"

Автор книги: Николай Куштум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

СТРАШНАЯ ВЕСТЬ

Как и предполагал Назар Степанович, Косте без труда удалось под вечер пробраться в Камышевку. Патрульный на окраине Куреневки спросил его только, куда и зачем он идёт, дал подзатыльник и отпустил. И в самом деле, в чём он мог заподозрить мальчика в рваном пальто, так жалобно просившего пропустить его к больной матери?

Мать и обрадовалась и встревожилась, увидев сына.

– Ты зачем? Всё ли у нас дома ладно?

– Всё в порядке. Хату я закрыл на замок. Скучно мне там одному. Я тут с тобой поживу. Может, помогу чем.

– Пусть поживёт,– приветливо сказала тётя Матрёна Фёдоровна.– Одному, конечно, там жутковато.

В этот вечер, чтобы не вызвать подозрений, Костя, не пошёл выполнять поручение. А с утра принялся помогать по хозяйству. Подмёл во дворе, наколол дров. Словом, провёл весь день в хлопотах. После обеда тётя, словно угадав его желание, попросила:

– Сходи-ка, Костенька, к кузнецу. Чайник возьми у него, починил он его уж, наверно. Неделю, как отдала.

Костя тут же, не мешкая, пошёл к Панасу Карповичу. В кузнице никого, кроме хозяина, не было. Кузнец, весь чёрный от сажи и копоти, возился у горна. Костя окликнул его:

– Дяденька Панас, тётя меня за чайником послала. Готов он?

– Готов,– ответил Панас Карпович и, понизив голос спросил:

– По делу пришёл?

– Да.

– Чайничек-то готов,– неестественно громко заговорил Панас Карпович,– только он у меня дома лежит. Приходи попозднее, когда я здесь управлюсь.

В дверях кузницы стоял полицай и подозрительно смотрел на Костю.

– Что за мальчик? Откуда?

– А это племянник Матрёны Фёдоровны,– спокойно ответил кузнец.– С матерью он тут.

– А-а,– неопределённо промычал полицай и протянул ему ружьё.– Тут вот затвор поправить надо. Сумеешь?

– Чего не суметь – дело знакомое. Поохотиться собираешься?– спросил Панас Карпович.

– Да, надо кое за кем поохотиться,– усмехнулся полицай,– поправь к завтрему, я зайду.

Поздно вечером Костя пришёл к кузнецу. Панас Карпович встретил его во дворе и повёл не в хату, а на огород. На недоумённый взгляд Кости буркнул односложно:

– Иди за мной.

В огороде возле плетня притулилась низенькая баня. Панас Карпович легонько подтолкнул Костю, а сам остался снаружи на карауле.

Открыв дверь, Костя в замешательстве остановился на пороге. На лавке возле крохотного оконца сидел… Остап Охрименко.

– Затвори дверь, дует,– ласково сказал старик.

Костя прижался к его широкому плечу. Охрименко крепко обнял мальчика.

– Здравствуй, герой мой милый. Что, соскучился по старому?

– Соскучился, дядя Остап,– тихо ответил Костя,– ой, как хорошо, что вы живые!

– А что мне сделается: я двужильный;– пошутил Охрименко и тут же переменил тон,– ну, сказывай, с чем пришёл.

Костя сбивчиво начал пересказывать то, что велел передать Назар Степанович. Старый токарь терпеливо, не перебивая, выслушал, а затем спросил:

– Всё?

– Всё, дядя Остап.

– Гм,– недовольно крякнул тот.– Как же так? Странно. А он ничего не говорил насчёт чертежей… или как бы тебе сказать, планов там всяких?

– Ой,– спохватился Костя,– говорил, говорил. Как же это я забыл? Сейчас вспомню. Ага! Он велел сказать, что планы какие-то они достали и на днях пришлют, куда, вы, говорит, знаете, с надежным человеком. И ещё,– Костя раздельно, отчётливо произнёс:– Подземный завод, сказал, пусть ищут на Зелёной горе.

– Ну вот, это-другое дело,– повеселел Охрименко.– Добре. А то мне без этих слов и возвращаться не велено.

– Дядя Остап, а что, скоро наши обратно придут?

– Скоро не скоро, Костенька, а что выметут фашистов с нашей земли – это уж дело верное.

– Эх, скорей бы,– вздохнул Костя.

– Ну, ничего, потерпи трошки,– он встал, чуть не стукнувшись головой о низкий потолок, и озабоченно сказал:

– Мне пора. Вести ты принёс очень важные, и я скоренько должен доставить их, куда следует. А тебе, дружок, придётся пожить здесь недельку. Жди от меня новостей для городских товарищей. А потом шепнёшь их, кому надо.

…Больше недели пришлось прожить Косте в деревне у тётки в ожидании новостей от старого Охрименко. Мать уже вернулась в Куреневку, а он всё ещё ждал. Наконец, как-то вечером, улучив удобную минуту, Панас Карпович сказал ему:

– Вертайся до дому. И передай там спасибо за вести. Чуешь?

– Чую,– ответил Костя.

– Ну, бувай здоров. Добрый ты хлопец!

В Куреневке Костю ждала страшная весть. Мать встретила его со слезами.

– Костенька, какая беда-то у нас стряслась.

– Что такое?– испуганно спросил сын.

– Забрали гестапы проклятые человек двадцать и всех повесили. И с ними,– боже ты мой, кто бы мог подумать?– сказнили нашего учителя Назара Степановича. Да ведь он в жизни никого не обидел, добрейшей души человек был.

Костя навзрыд заплакал.

А мать, прерывая свой рассказ всхлипываниями, продолжала:

– Утром согнали нас на площадь. А там уже виселицы наготове,– она содрогнулась от страха и жалости.– И вот привели их, сердечных, измученных, избитых, окровавленных. А впереди всех, опираясь на палочку, идёт наш Назар Степанович. Стали на него надевать петлю, а он оттолкнул палача и громко так крикнул нам: «Прощайте, люди советские! Не бойтесь злодеев, бейте их без жалости!..» Тут его схватили и…– мать, не закончив свой рассказ, забилась в неудержимых рыданиях.

А Костя, словно окаменев, сидел у стола и не замечал, как крупные слёзы одна за другой падали на скатерть.

Всю жизнь будет помнить он своего любимого учителя, отдавшего жизнь за Родину. И никогда не уйдут из памяти его слова:

«Помни, все мы делаем большое дело для Родины. Она этого никогда не забудет. Прощай!»

– Прощай!– прошептал Костя и поднял руку, как бы давая клятву быть стойким и смелым пионером-ленинцем.

ПРОВОКАЦИЯ

Медленно тянулись недели и месяцы в городе, захваченном чужеземцами. Трудно жилось Ковальчукам. Терпели нужду, голод и холод и ждали, ждали, когда же вернутся советские войска, когда прогонят ненавистных гитлеровцев с украинской земли. Но ничто ещё не предвещало близкого наступления этого желанного дня. Бои шли где-то далеко, радио хвасталось победами гитлеровской армии и уверяло, что в ближайшие дни падёт Москва, и тогда Россия покорится и сдастся на милость победителей. Костя не .верил этому, он помнил, как убеждённо сказал однажды покойный Назар Степанович:

– Не видать фашистам Москвы.

После казни Назара Степановича и его товарищей к Косте никто больше не приходил. И от Остапа Охрименко не было никаких вестей. Мать, вернувшаяся на днях из Камышевки, сообщила:

– Кузнец-то, Панас Карпович, оказывается, тайную работу вёл. Вот тебе и нелюдим, и кто бы подумал!

– А что с ним?-заволновался Костя.

– С ним-то?– переспросила мать.– А ничего, слава богу! Хитрющий старик оказался. Сказывают, пришли ночью гестапы – а его и след простыл. Какой-то хороший человек предупредил, должно быть.

Костя был очень рад, что старому кузнецу удалось избежать гибели. Но он-то теперь остался совсем один. И тут же мальчик подумал: «Нет, я не один. Со мной знамя, которое я должен сберечь». Костя понял, что он как бы остался на ответственном посту с важным заданием.

Лето было на исходе. Скоро наступит осень, начнутся дожди, а потом и зима нагрянет. Тоскливая пора, тяжёлое время. Костя сидел на скамье под вишней, глубоко задумавшись.

Стукнула калитка, и в садик вбежал запыхавшийся соседский мальчик Митя.

– Смотри-ка, смотри!– и он протянул Косте отпечатанную в типографии листовку на русском и украинском языках.– У нас в Куреневке школа открывается. Понимаешь?

Костя внимательно прочитал листовку. В ней извещалось, что с согласия властей в городе открываются школы для обучения украинскому и русскому языкам; дети, желающие учиться, должны явиться на регистрацию 1 сентября 1942 года к 5 часам дня. Далее сообщались адреса школ, куда следовало собираться. В числе прочих был указан и адрес куренёвской школы.

– Ну, что скажешь, Костя?-радостно заговорил Митя.– Здорово, а? Учиться будем, понимаешь?

– Брехня всё это, наверно,– не очень уверенно возразил Костя.

– А мы сходим, посмотрим,– уговаривал Митя.

– Сходить можно,– согласился Костя.

Наступило первое сентября. Мать с утра хлопотала, собирая Костю в школу. Достала из подполья припрятанные учебники.

– Книжки возьмёшь, Костенька?

Костя подумал и решительно ответил:

– Нет. Учебники-то ведь советские. За них ещё влетит, пожалуй. Да сегодня, наверно, занятий не будет, а только запишут по классам. Пойду просто так, без всего.

На улице Костю уже поджидал Митя. Они вместе направились к школе, которая была расположена в центре посёлка. Обгоняя их и весело переговариваясь, туда же спешили мальчики и девочки. Митя торопил, но Косте почему-то не очень хотелось идти в школу, и он не спешил. Ему не верилось, чтобы фашисты всерьёз решили заняться образованием советских детей.

На широком школьном дворе толпились мальчики и девочки. Костя осмотрелся. Никого из знакомых учителей и учительниц не было видно. По двору сновали какие-то неизвестные люди в штатском, у ворот стояло до десятка вооружённых полицаев. Медленно тянулось время. Самые нетерпеливые из ребят начали громко кричать:

– Чего нас здесь держат?

– Где директор?

– Начинайте, а то уйдём.

Несколько ребят решительно двинулись к воротам. Костя присоединился к ним. Но полицаи преградили дорогу.

– Назад! Назад! Не велено.

У Кости заныло сердце от какого-то неясного предчувствия: «Что они хотят с нами делать?»

В это время на школьное крыльцо поднялся седобородый старик в старомодном сюртуке. «Наверно, директор»,– подумал Костя. Затем вынесли столик и стулья. Невзрачный чахлый писарь сел за столик и развернул тетрадь. Старик поднял руку.

– Дети!-заговорил он хрипловатым голосом.– Сейчас вас запишут в школьный журнал, затем вы получите обмундирование и завтра с утра – с богом за учёбу. Начинайте!– махнул он рукой писарю, а сам отошёл в сторону, утирая платком вспотевший лоб.

Началась регистрация. Писарь у каждого спрашивал имя и фамилию, адрес, сведения о родителях и в каком классе учился. Прошёл час, другой, третий. К удивлению Кости, без всяких возражений записали даже двух еврейских мальчиков. «Как же так?– подумал он.– То они евреев отовсюду гонят, а этих приняли. Тут что-то не то, не настоящее». Но, в чём дело, всё ещё не мог догадаться.

Когда очередь дошла до него, он, неожиданно для себя, на вопрос писаря: «Фамилия?»– ответил:

– Бондаренко Константин.

Удивлённый Митя дёрнул друга за рукав. Но Костя только кивнул ему, дескать, подожди, потом узнаешь. Недоумевающий Митя отошёл в сторону. Он даже пропустил свою очередь, чтобы расспросить товарища, почему он сказал неправду. Сообщив такие же вымышленные сведения и на другие вопросы, Костя облегчённо вздохнул. Так будет лучше. Кто их знает, для чего они всё это записывают.

– Зачем ты соврал?– шёпотом спросил Митя.

– А так, на всякий случай,– также шёпотом ответил Костя.– Тут что-то нечисто. Может, нас вовсе и не в школу записывают.

– А куда?

– Не знаю. Только лучше бы и ты чужую фамилию сказал.

Митя задумался, но тут же нашел выход.

– А знаешь, Костя, что? Я и записываться не стану. Может, не заметят,– вон ведь нас сколько тут.

– Верно,– согласился Костя,– может, сойдёт.

Отойдём-ка в сторону.

Перепись тем временем продолжалась. Приближались уже сумерки.

Незадолго до конца регистрации Костя заметил, что директор поминутно, с каким-то нетерпением поглядывает на ворота, около которых неподвижно стояли полицаи.

Внезапно с улицы послышался шум подъезжающих машин и громкая команда. Ворота распахнулись, и во двор вошла группа солдат во главе с офицером.

– Построиться по четырёх!– на ломаном русском языке приказал офицер.

Среди ребят возникло замешательство. Высокий русоволосый паренёк выступил вперёд и спросил:

– А куда вы нас повезёте?

– Мольшать!– заорал офицер.

С крыльца громко заговорил «директор»:

– Дети! Вы сейчас поедете на станцию. Там вам прямо из вагонов выдадут школьное обмундирование единого образца.

– А почему конвой?!– выкрикнул тот же паренёк.

– Это для порядка,– ответил директор.– Так приказал господин бургомистр.

«Ой, что-то тут не то»,– тоскливо подумал Костя. И вдруг его осенила догадка: «Да уж не в Германию ли нас угоняют?» И он вспомнил, что в городе уже ходили слухи об этом. Костя огляделся по сторонам. Убежать было невозможно. «И зачем только я послушал Митю?»

Ребят построили и вывели на улицу. Подталкивая автоматами, их быстро посадили в грузовики и повезли на вокзал.

Костя оказался рядом с Митей. Стиснул ему плечо.

– Митя, уж не в Германию ли нас увозят?

– Ой, мама!-вскрикнул Митя.

– Надо удирать.

– А как?

В это время грузовики повернули влево и по переулку выехали в поле.

– Смотри, смотри,– шепнул Костя,– а ведь они нас не на вокзал везут, а к разъезду, должно быть. Видишь?

Митя присмотрелся. Действительно, вокзал остался в стороне. Костя торопливо шепнул:

– Как будет овраг, прыгнем через борт – и будь что будет.

Митя согласно кивнул головой.

Заметно темнело. Дорога шла по перелеску, постепенно поднималась на пригорок. Вот и овраг.

– Прыгай!– шепнул Костя и мгновенно перемахнул через борт.

Митя тоже прыгнул, но неудачно. У него подвернулась нога, и он упал, ударившись головой о камень. Костя наклонился над ним: мальчик был неподвижен. В это время конвой открыл стрельбу: надо спасаться! Кубарем скатываясь в овраг, Костя услышал крики и беспорядочные выстрелы. Рокот машин затих. Наверху, возле дороги, засветились огоньки ручных фонариков. «Погоня»,– догадался Костя и быстро побежал сквозь кусты.

Постепенно крики становились всё глуше. Костя остановился, чтобы приглядеться, в какую же сторону ему идти. Но в темноте выбрать правильное направление было трудно. Он решил переждать в кустах до поры, когда чуть-чуть посветлеет. «Ах, Митя, Митя,– горестно думал мальчик.– Как же ты это так?» Ему было невыносимо тяжело от сознания, что он ничем не мог помочь товарищу.

На рассвете Костя пробрался домой. Встревоженная мать всю ночь провела без сна. Увидев Костю, она заплакала от радости и крепко прижала его к груди. Она уже узнала, что этой ночью оккупанты отправили с переезда эшелон с детьми в Германию и думала, что сына ей больше не видать.

Утром к ним зашла заплаканная соседка Марья Тимофеевна, мать Мити. Костя рассказал ей всё, как было. Она обшарила все кусты в овраге и возле него, но тщетно. Мити не было, видимо, его увезли на далёкую каторгу.

Было решено, что Костя, на всякий случай, некоторое время будет прятаться в погребе, на огороде. Но прошла неделя, другая, а их никто не тревожил. «Это потому,– решил Костя,– что я обманул их. Как хорошо я придумал!»

Когда наступила зима, Костя перебрался в хату. И опять потянулись длинные, тоскливые дни, полные страха и лишений.

ВЗРЫВ

Февраль 1943 года. Неожиданно над Киевом разразилась сильнейшая снежная буря. На улицах Куреневки намело глубокие сугробы. Костя лопатой расчищал дорожку от хаты до калитки. Мать ушла с утра на рынок продавать вещи, чтобы купить чего-нибудь съестного. Часа через три она вернулась возбуждённая.

– Костенька! В городе вывесили траурные флаги. Сын удивлённо спросил:

– Умер, что ли, кто из главных фашистов? А что говорят?

– Шепчутся, будто у Волги наши окружили и разбили большую армию фашистов.

Костя радостно захлопал в ладоши.

– Вот это здорово! Значит, врут фашисты, что везде побеждают. Подожди, придёт время, и Киев освободят.

Он сразу повеселел от этой радостной новости.

А в конце марта случилось ещё одно событие. Уже начало теплеть. Снег с каждым днём всё больше подтаивал. Ещё одна трудная зима осталась позади. Однажды мать с Костей засиделись допоздна. Разговаривали, вспоминая прошлое хорошее время, вместе мечтали о том дне, когда кончится это тяжёлое лихолетье и в городе снова установится родная Советская власть. Костя с печалью замечал, что мать сильно постарела, в её черных волосах проступала седина. Сам он похудел, вытянулся и заметно повзрослел.

– Ничего, мама,– утешал он,– вернётся ещё хорошая жизнь.

– Дай-то бог,– вздохнула Пелагея Фёдоровна и вдруг умолкла.

В дверь хаты тихо постучали. Они прислушались, встревоженные. Снова тихий стук. Мать приоткрыла дверь.

Костя из-за её плеча напряжённо вглядывался в темноту.

– Кто тут?– испуганно спросила мать.

– Это я, Фёдоровна,– услышали они знакомый голос Остапа Охрименко.

– Батюшки!-ахнула мать.– Да что с тобой?

– Ничего страшного. Помоги мне встать. А ты, Костя, выгляни на улицу, не увязался ли кто за мной?

На улице было пустынно. Когда Костя вернулся в хату, мать перевязывала старому токарю рану. Нога была прострелена насквозь чуть пониже колена. Охрименко морщился от боли, но терпел. Наконец, перевязка была окончена.

– Ну как, всё спокойно?-спросил Остап.

– На улице никого нет,– ответил Костя.

– Значит, счастливо удрал,– радостно вздохнул Остап.– А всё-таки, Фёдоровна, надо бы меня куда-то запрятать от греха, пока нога не заживёт.

– Мама, а если дядю Остапа в погребе спрятать?– предложил Костя.

– И то верно,– согласилась мать,– в погребе будет безопаснее.

– Тогда ведите меня скорее в погреб. Буду, как суслик, прятаться в норе,– пошутил Охрименко.– Только, Фёдоровна, чур – молчок. Вы меня не видели и знать ничего не знаете.

– Да что ты, Остап Терентьевич,– обиделась мать.– Али я не советский человек? Да хоть режь меня.– ни слова не вымолвлю.

– Извини, пожалуйста,– оправдывался смущённый Охрименко.– Это я по привычке. Знаю, что вы люди надёжные, не подведёте.

В погребе быстро устроили постель и уложили на неё старого токаря.

– Отдыхай спокойно, Остап Терентьевич, тут тебя никто не побеспокоит,– сказала мать.

– Спасибо!– поблагодарил Охрименко.– А ты, Костя, посиди немного со мной.

Когда они остались вдвоём, Охрименко приподнялся на локте.

– Опять тебя, Костенька, приходится тревожить, но иначе нельзя. Сам видишь, что я пока никудышный ходок. А дело неотложное.

– Я, дядя Остап, на всё согласен,– горячо сказал Костя.

– Спасибо, Костенька. Ты настоящий пионер. Герой!

Костя покраснел от похвалы.

– Так вот какое тебе задание будет, Костенька,– продолжал Охрименко.– Пойдёшь завтра после обеда на Бессарабку. Там в съестном ряду найдёшь женщину, которая будет торговать котлетами. Ты ее спросишь: «Фаршированные кабачки есть?» Она тебе ответит: «Придётся подождать лета, тогда и кабачки будут». На это ты ей скажешь: «Мне ждать некогда, дайте котлетку, только поподжаристее». Ты скушай котлету, а потом отойди от неё, но крутись тут же, неподалёку. Когда она отторгуется и пойдёт домой, издали иди за ней. А там она уже даст тебе знак, что дальше делать. Но будь осторожен, на шпиков не нарвись.

– А как я её от других отличу? Ведь там не одна она будет торговать.

– Молодец!– снова похвалил Охрименко.– Голова у тебя работает. Эта женщина будет одета в черный полушубок, подпоясанный желтым шарфом. На ногах галоши, на голове зелёная шаль. А на столе у неё будет стоять пустая бутыль с отбитым горлышком. Ясно?

– Ясно!

– Тогда иди, отдыхай. А завтра – за дело.

Костя на минуту замешкался. Он хотел было рассказать Охрименко о знамени, но тут же одумался, вспомнив строгий наказ погибшего командира. «Раз командир запретил говорить об этом до прихода наших-значит, нельзя»,-подумал он и пошёл к выходу.

Утром по улицам посёлка несколько раз взад-вперёд промчались мотоциклисты. «Ищите, ищите,– подумал Костя,– чёрта с два найдёте». После обеда он направился на Бессарабку.

Всё вышло очень удачно. Часа через два Костя издали шёл за невысокой пожилой женщиной в чёрном полушубке. На углу переулка она остановилась и опустила свою поклажу на землю. Будто только сейчас заметив идущего следом Костю, крикнула ему:

– Мальчик! Помоги донести вещи. Я тебе заплачу.

Костя молча взял тяжёлую корзину. Вскоре они свернули в переулок, а затем вошли во двор. Миновав сарай, юркнули в маленький огород и оказались возле ветхой избушки. Женщина трижды с перерывами постучала в окошко. Дверь открылась, в ней показался плечистый парень в потемневшей спецовке. Увидев женщину, он улыбнулся и вопросительно посмотрел на Костю.

– От богомольца,– коротко сказала женщина и тут же оставила их вдвоём.

А вечером, когда стемнело, Костя привёл парня к Охрименко. Старик обрадовался и крепко пожал парню руку.

– У вас всё в порядке?– спросил он.

– В порядке. Мы за тебя очень боялись. Наши видели Петруся убитого возле оврага, а ты исчез. Думали, что в гестапо попал.

– Ну, не так-то сразу,– усмехнулся Охрименко.– Была маленькая стычка. Петрусь, как было условлено, задержал их, а я утёк. Подранили только меня, придётся несколько дней отлеживаться. Петруся вот жаль, хороший человек был.

Наступило горестное молчание. Костя хотел было уйти, чтобы не мешать разговору, но Охрименко удержал его.

– Останься, Костя,– сказал он.– Ты человек свой, проверенный. Может, ещё понадобишься.

Костя остался. Но из последующего разговора он, по правде сказать, мало что понял. Охрименко спросил:

– Ну что, выяснили?

– Точно известно, бал будет через три дня.

Парень достал из кармана листок бумаги и развернул его. На нём карандашом был нарисован какой-то план.

– Вот здесь,– указал он на жирный крест в центре плана.

– Ага,– удовлетворенно хмыкнул Охрименко, рассматривая план,– значит, отметим день рождения господина Гитлера.

– Надо бы.

– Обязательно отметим. Как же иначе?– усмехнулся старик и добавил уже серьёзным тоном:– План должен был доставить я, но сам видишь – не могу. Придётся, Алёша, тебе. Пойдёшь?

– Пойду!

– Вот и ладно,– повеселел Охрименко,– а я тут на иллюминацию посмотрю. Думаю, что наши не прозевают. Сейчас же отправляйся и передай план по назначению. Явка в сторожевой будке. Знаешь, где?,

– Знаю. Филипп объяснил.

– Ну, в добрый путь!

Тот попрощался и быстро ушёл.

– Запомни этого человека, Костенька? Найдёшь его, если надо будет?

– Найду.

– В случае чего, держи связь с ним. А теперь иди, спи.

Больше недели отлеживался в погребе Остап Охрименко. Наконец, рана его зажила. Но он ещё прихрамывал и ходил, опираясь на палочку.

Однажды вечером он спросил Костю:

– Помнится мне, у вас на чердаке есть маленькое окошко?

– Есть,– ответил недоумевающий Костя,– а зачем вам?

– А вот заберёмся на чердак, тогда и узнаешь.

На чердаке Охрименко приник к окошку и долго всматривался в весеннюю темноту.

– Пока ничего не видно,– вздохнул он.– Подождём. Сейчас, пожалуй, ещё рано.

– А что будет?– спросил Костя.

– Если всё пойдёт ладно, то мы с тобой, Костя, увидим очень красивую иллюминацию.

Ждать пришлось долго. Костя зябко поёживался, но стойко ждал. И вдруг в ночной тишине они услышали глухие взрывы.

Костя выглянул из оконца. Вдали высоко в небо взметнулся столб огня.

– С днём ангела, господин Гитлер!-торжествующе засмеялся Охрименко.

…Как выяснилось позднее, в Киеве в ту ночь произошло следующее.

В офицерском клубе киевского гарнизона фашисты торжественно праздновали день рождения Гитлера. Гремела музыка, рекой лилось вино. Пьяные офицеры во всё горло орали песни, произносили хвастливые речи в честь непобедимой гитлеровской армии, танцевали.

И вдруг в самый разгар бала грохнули взрывы, потолок рухнул, свет погас. Здание загорелось. Обезумевшие оккупанты в ужасе метались по горящему клубу. У выходных дверей возникла дикая свалка.

По городу пошли слухи, что это подпольщики минами подорвали здание. В течение трёх дней после этого киевляне с тайной радостью наблюдали за тем, как с оцепленной площади, в центре которой возвышался офицерский клуб, вывозили на грузовиках откопанные из-под обломков трупы.

Радовался в ту ночь вместе с Охрименко и Костя, наблюдая за тем, как далеко на горе тёмную мглу прорезают языки яркого пламени.

– Так им и надо!– возбуждённо шептал он.

– Это только первый подарочек,– вторил ему Охрименко,– будет им и ещё немало гостинцев.

Рано утром старик распрощался с Костей.

– Пора и обратно. Загостился я здесь,– сказал он.– А ты не грусти. Теперь уж не так долго ждать. Скоро побегут– гитлеровцы назад, как ошпаренные. Будь здоров, Костенька!

Слегка прихрамывая, он исчез в предрассветной мгле.