Текст книги "Братишка, оставь покурить!"

Автор книги: Николай Стародымов

– Я сказал: через два часа Ярослав должен принести мне чемодан и документы, – раздельно повторил я. – Деньги можешь не передавать!

Людмила ничего не могла понять.

– Но погоди, Костя! Что случилось?..

Однако я больше не желал объяснений.

– Через два часа на автовокзале!

Дверь громко щелкнула язычком замка. В памяти запечатлелись полные слез и недоумения глаза бывшей жены. И я знал, что больше в этой квартире не появлюсь. Меня здесь предали дважды.

* * *

Позже, когда я опять тащился в тряском автобусе, вспомнилось мне стихотворение, которое как-то мне читал Поэт – интеллигентный парнишка, за которого я вступился и который после того все время старался держаться поближе ко мне.

Как-то вечером, неумело затягиваясь подобранным «бычком», он нараспев читал стихотворение покойного уже Андрея Матяха:

 
«Давайте верить греку,
Сказавшему: «Учти:
В одну и ту же реку
Два раза не войти!
Ведь устали не знает
Текучая вода,
И все, что принимает,
Уносит без следа».
Был щедр на откровенья
Практичный древний грек —
Вне всякого сомненья
Разумный человек.
Для нас, своих потомков,
Он мыслил не спеша
В тени маслины тонкой,
Под сенью шалаша…
С тех славных пор античных
Немало лет прошло,
В моря из рек различных
Воды перетекло.
Но мы, пренебрегая
Советом мудреца,
Потоков проверяем
Текучесть без конца.
Отчаянно мечтая
Минувшее вернуть,
Мы, в лоно вод вбегая,
Со дна вздымаем муть.
Река, забот не зная,
Бежит за веком век.
На нас, с небес взирая,
Хохочет мудрый грек…
И вдруг – остановилась
Текучая вода,
И снова возвратились
Ушедшие года.
С безумною надеждой
Мы вспенили поток.
Да, все, как было прежде.
Но… все-таки не то.
И истина открылась
В кристальной простоте:
Река не изменилась,
Да мы уже не те…
 

– Понимаете, Константин Васильевич? – говорил потом Поэт. – Мы все так надеемся, что когда выйдем отсюда, все у нас пойдет, как прежде. А ведь такого, как было, уже не будет. И дома, в смысле семьи, такого, как был раньше, как бы мы и ваши родные к этому ни стремились, всего этого уже не будет. Андрей Матях, автор этого стихотворения, абсолютно прав! Пусть даже река попытается повернуть вспять – мы-то уже не те! – Он сплюнул и втоптал в землю скуренный до последнего предела «бычок». – Потому что из памяти и из души вытравить все вот это, – он повел подбородком в сторону ближайшей вышки с часовым и «колючки», – просто невозможно…

ТАМ всем было нелегко. А таким вот интеллигентным паренькам – втройне.

С чего это теперь я вдруг вспомнил его? А потому, что в своем предвидении он сказал в самую точку: все мы за это время изменились. Вернее, изменились обстоятельства, которые, в свою очередь изменили нас. И что-то изменить, как бы того ни хотели, мы не в силах.

Умом я понимал, что все произошло именно так, как и должно было произойти, что я поступил именно так, как должен был поступить. И все же было мне неимоверно тоскливо.

Потому что мне попросту некуда было податься на всем белом свете.

6

Я ехал в электричке в сторону Москвы. Глядел в окно.

Думал. Пил прямо из горлышка купленную в привокзальном ларьке водку. Закусывал подсоленными орешками арахиса из пакетика. И снова думал, думал, думал…

Мысли скакали, подобно кенгуру, с одной темы на другую, с одного вопроса на другой.

Жена… Теперь, впрочем, я ее так не называл даже мысленно. Обозначил ее про себе абстрактно-отвлеченно: ОНА. И все, точка. Формально – да, она оставалась мне женой, потому что не подала своевременно документы на развод. Но, как теперь мне стало ясно, не подала с вполне определенной целью: чтобы не лишиться неких благ, положенных воину – хрен его задери, это слово – интернационалисту. Вот оно, «Свидетельство о льготах» в плексигласовом футляре, лежит в кармане – черта с два этот трахарь-перехватчик сможет теперь воспользоваться этой «корочкой» для пробивания моей бывшей семье, в которую он примазался, каких-либо поблажек. Сам их заслужи, сам за них повкалывай, кровушку пролей: свою, подчиненных, врагов… Много вас таких, привыкших брать от жизни то, что другие заработали, выстрадали, вымучили…

Написать бы сюда, в местную администрацию, о том, что некий имярек пользуется правами «афганца» незаконно… Ну да ладно, этого я делать не буду, пусть живет, гнида. И гнидесса моя при нем тоже пусть живет.

«Администрация»… Как ее назвал Ярослав? Лариска. Ну, ученики часто учителей за глаза по имени обзывают. Сам был таким же… Лариса… Чайка по древнегречески. Вот она бы так с мужем поступила, случись с ним беда?.. А-а, и она, небось, такая же как и все – все они, бабы, одним миром мазаны.

Такая же… Все ли они такие? Ведь были же декабристки, например. Правда, когда мы вспоминаем их, говорим словами Некрасова: «Русские женщины». А ведь их в Сибирь последовало только одиннадцать из полутора сотен сосланных, да и то две из них были француженками… Может, это и есть истинное соотношение порядочных и не слишком порядочных женщин: одиннадцать из ста пятидесяти?.. Кто его знает, такой статистики, наверное, никто не вел. Ну хорошо, а все ли мужчины порядочнее женщин? Нет, конечно. Просто мы от женщин ждем того, в чем сами не являемся образцами добродетели. Почему-то считается, что так оно и должно быть: мы грешим с посторонними женщинами, требуя от своей неукоснительной верности. Абсурд, если разобраться.

Однако я сейчас не о грехе как таковом. Просто я сейчас понял, что должны существовать рамки греха. Безгрешных людей не бывает. А потому порядочным можно считать только того, кто эти рамки выдерживает.

Браво, Константин Васильевич, съехидничал внутренний голос. Прямо Гораций, Конфуций или Козьма Прутков – какие афоризмы выдаешь… Вот только кто тебе сказал, что такие рамки должны и в самом деле быть? И кто, по-твоему, их должен устанавливать? И что хуже – грех тайный или грех открытый?..

Рекбус, как говаривал покойный Райкин-старший, кроксворд…

– Мужчина, в одиночку пить вредно.

Я даже вздрогнул от этого голоса, который столь бесцеремонно вторгся в мои разбегающиеся мысли. Повернулся от окна, оглянувшись.

Рядом со мной плюхнулась на вагонную лавку девица лет тридцати или около того, весьма шалавого вида. Глядела на меня оценивающе, будто дубленку примеряла. Или мужика на вечер «снимала».

– Так и ты выпей со мной, – не пытаясь подобрать ответ пооригинальнее, предложил я ей именно то, на что она откровенно напрашивалась.

Водки в бутылке оставалось еще граммов двести. А мне на голодный желудок, сам чувствовал, уже и в самом деле достаточно.

– Что ж, угости!

Годы без женщины! Годы!.. Она мне привиделась писаной красавицей. И к тому же непритязательной. В конце концов, пусть осудит меня тот, кто сам устоял бы в такой ситуации.

– Угощаю! – жестом гусара графа Турбина-отца, швырнувшего цыганам остатки карточного выигрыша, протянул я ей остатки водки. – Только извини, хрустальных бокалов и ананасов на закуску не купил… Как в том анекдоте: «Звыняйте, Джонни, бананив немае…»

Она коротко, с готовностью хохотнула, охотно ухватилась за горлышко. Правда, ухватилась немного неуверенно – видно, уже и без того была в подпитии. Приложилась, несколько раз крупно глотнула. Поперхнулась, сморщившись, закашлялась. Из уголка рта потекла на платье струйка водки.

Еще не прокашлявшись, она весело и озорно подмигнула мне: извини, мол.

– Тебя как зовут, мужчина?

Прокашлявшись, девица отпила еще, теперь совсем чуть-чуть, опять сморщилась и опять уставилась на меня шалаво и пьяно. И пьяняще.

– Константин, – не стал скрывать я.

– Значит, Костик, – мгновенно сократила девица.

– Константин, – поправил я ее.

Еще на Костю я, быть может, и согласился бы. Но Костик… Костик – это перебор.

– Долго и длинно, – скривила губы девица. – Без пол-литры и не выговоришь.

– Ну так чего ж ты ждешь? Выпей – и выговори!

Она опять с готовностью хихикнула и смело отхлебнула еще. Передернулась, громко выдохнула. Икнула. А потом достала из кармана куртки и протянула мне большое зеленое яблоко.

– На вот, закуси. А то просто так пьешь… Без закуси пить вредно.

Я чуть усмехнулся. Ишь, Ева отыскалась, яблочком соблазнять. С Дерева познания добра и зла… Да я, дева, этого самого зла полной ложкой нахлебался во как, по самые уши… Разве что добра познать?.. Ну да ладно, будем надеяться, что в горле кусок, как у Адама, не застрянет и второй кадык не вырастет.

– Чего это ты надираешься? Так нельзя, в одиночку-то… Ты просто тихушник-алкоголик или у тебя беда какая стряслась? – не унималась девица.

Твою мать етить, психолог-утешитель выискалась! Тебе-то что за дело?..

Однако хамить не стал. Все же баба, вроде по-доброму говорит…

Не отвечая ей, в свою очередь спросил:

– А тебя как зовут?

– Марина, – жеманно протянула мне руку. – Будем знакомы. А можно Марианна.

– Очень приятно, – столь же церемонно ответил я.

В самом деле, какая мне-то разница? Марианна – так Марианна.

Судя по ее жесту, откровенно претендующему на кокетство, она рассчитывала, что я едва ли не приложусь к ее ручке. Однако я только пожал ее широкую крепкую ладошку.

Как мне показалось, пора было переводить разговор в более конструктивное русло.

– Куда мы едем, Марианна свет-батьковна?

Признаться, была мысль, что она изобразит смущение, начнет из себя строить нецелованную девочку. Однако все произошло проще, будничнее.

– А у тебя имеются какие-то предложения?

Четко и конкретно, – оценил я.

– Поскольку мне ехать некуда, – откровенно ответил, – поехали к тебе.

Марина на мою заявку ответила не сразу. Немного помолчала, размышляя. Призадумался и я. В принципе, отправиться сейчас к ней для меня было бы лучше всего – от реальности хоть чуточку отвлекусь, отдохну немного. Посплю с ЖЕНЩИНОЙ. А если быть откровенным с самим собой, хоть на одну, а может не на одну, ночь отодвину от себя необходимость что-то решать. Да и устал я от нынешнего дня.

Однако моя прыть девице, как можно было судить, не понравилась.

– Так что у тебя стряслось, Костик? – еще раз спросила она.

Нет, такие попытки что-то выведать у меня лишнее или именовать меня не так, как мне нравится, нужно пресекать в зародыше.

– Марианна, я же говорил, что меня зовут Константин, – напомнил спутнице.

Она отреагировала на мое недовольство, избрала компромиссный вариант.

– Так что же у тебя случилось, мужчина?

Ага, вот сейчас калоши скину и начну перед тобой душу выворачивать!

– А тебе не все равно? – повернулся я к ней. – Что-то случилось… Ну и довольно об этом.

Девица тоже уставилась на меня, наверное, решая, обижаться на меня или не стоит. Судя по всему, решила, что не стоит.

– Ну ладно, довольно – значит довольно, – согласилась она. – Тогда едем ко мне. Только еще бутылку нужно будет взять. Возьмешь?

Что ж это за мужчины тебе, Марина, попадаются, если о таких вещах приходится напоминать!

– Само собой, Марина.

– Тогда пошли – наша платформа.

Дергаясь и лязгая всем своим длинным железным телом, электричка притормаживала у ярко освещенной, полупустой в такое позднее время платформы.

7

Однако отдохнуть у Маринки и отвлечься от забот и хлопот мне в тот вечер так и не удалось. Более того, все так завернулось, что и в детективном романе подобную закрутку встретишь нечасто.

…Не знаю, стоит ли говорить о том, что в современных деньгах ориентироваться мне было довольно трудно. И не только потому, что выглядят они нынче не так, как выглядели в те времена, когда я еще свято и преданно служил Советскому Союзу. Все начинается с мелочей, например, с такой: в МОЕ время мы купюры нередко называли по цвету – займи, мол, до получки синенькую (красненькую, сиреневую и т. д.). А тут вдруг все они одинаковые, так что иной раз и перепутать можно.

Но с цветом еще как-то можно смириться. Беда в другом: не знаешь, что сколько стоит, не успеваешь посчитать нули на купюре. Видишь на витрине бутылку, видишь ценник, однако пока высчитаешь ее стоимость, пока соотнесешь ее с бумажками, которые смятым комом лежат в кармане…

Наверное, такие же чувства испытывает человек, оказавшийся за границей и который не может разобраться в тамошних деньгах. Но то за границей! А в своей родной стране…

Да какая она тебе своя? – взбрыкнулся было внутренний голос. Но я его тут же осек: своя! И точка!

– Чего ты там копаешься? – насмешливо спросила Марина. – Ты что, вообще отключился?

Нет, не отключился. Просто не могу сориентироваться, какие бумажки в окошко подавать.

Но не объяснять же ей, почему я в деньгах нынешних не ориентируюсь!

– Рассчитайся лучше сама! – я протянул Марине скомканные банкноты. – Возьми, что хочешь.

Она рассмеялась, но деньги схватила с готовностью. Наверное, прикарманит что-нибудь, – подумал я. Ну и черт с ней. Главное, чтобы не бортонула сейчас, не ушла куда-то. Потому что электрички больше не ходят и теперь мне уж точно податься будет некуда.

Что и говорить, я расслабился. Весь день на нервах. Светлый лучик прошедших суток – «администрация». Потом непростое свидание с сыном. Катавасия с женой. Выпитые натощак полбутылки водки. Обозначившаяся перспектива отдыха с Мариной…

– Гражданин, ваши документы, пожалуйста!

Само по себе обращение «гражданин» заставило меня вздрогнуть и подобраться. Сзади стоял человек в привычно-серой форме. Судя по усталому виду и потрепанной форме, это был местный милиционер – не то участковый, не то из линейного отделения. Он глядел на меня не то чтобы настороженно, а именно устало: мол, как мне надоели такие вот, как ты, кто нажрется до поросячьего визга, а потом с вами няньчиться нужно…

Именно эта его усталость, сквозившая во взгляде, и сбила меня с толку, стала причиной неразумного до глупости поступка, который напрочь сломал линию стабилизации моей жизни, на которую, на стабилизацию, я мог бы рассчитывать после нынешнего дня…

– А в чем дело? – не то чтобы с вызовом, но подчеркнуто недовольно спросил я.

Опытный нос человека в сером мгновенно учуял запах спиртного, сочащийся от меня.

– Так вы, кажется, пьяны? – не спрашивая, а констатируя, произнес он.

Стоп, – остановил я себя. Заводиться нельзя. Потому что это будет против меня. Нужно попытаться все уладить по-хорошему.

– Извини, начальник… – начал было я и… осекся на полуслове, похолодел.

«Начальник»! Так нормальный человек к представителям власти не обращается. Эту мою оговорку, а главное, последующую заминку опытно уловил и милиционер.

– Документы! – уже строже потребовал он.

Рядом оказалась Марина. Где же ты, подруга, была полминуты назад? Может, тогда и общения с «мусором» не состоялось бы…

Марина в одной руке она сжимала только что купленную бутылку, другой протягивала мне сдачу.

– Да ты что, Михалыч! – с ходу встряла она в наш разговор. – Он же со мной!

Однако Михалыч уже закусил удила.

– Последний раз повторяю: документы! – он недвусмысленно повел руку на правую ягодицу.

Шутки плохи, – оценил я.

– Да погоди ты! – с досадой оставил его я. – Есть у меня документы. И в полном порядке.

Тут бы мне, дураку, попросту достать справку – и тогда он бы от меня отстал. Тем более, что он, судя по всему, Марину тоже знает. Но я… Я сделал то, что сделал. А именно – сделал глупость.

Я достал свою «афганскую» «корочку». Михалыч такого не ожидал. Он, уже спокойнее, взял документ в руки, аккуратно извлек из плексигласового футляра. Раскрыл. Сравнил взглядом фотографию с моей физиономией. Наверное, усомнился – все же сколько лет прошло за время между снимком и мною нынешним. И каких лет! Да и в форме я там.

И потребовал:

– Это не документ. Паспорт давай!

И я подал паспорт. Паспорт, выписанный мне еще до армии… Не сообразил я, что этого делать было просто нельзя.

Судя по «Свидетельству о льготах», я военный, а значит, у меня должно быть удостоверение личности, а не паспорт.

Привыкший к спокойной жизни участковый, увидев этот паспорт, давно уже просроченный, не имеющий необходимых отметок, опять потянулся к кобуре, за пистолетом. Ну а мне, когда я уловил это движение, ничего не оставалось, как только принять меры самозащиты.

Глупость. Я сделал глупость. Она спровоцировала глупое поведение милиционера. Ну и я тоже сорвался. Спьяну, конечно, сглупа. Срываться мне никак нельзя было. Но – сорвался! Отрезав тем самым себе все пути к возвращению к нормальной жизни.

…Увидев его движение к кобуре, во мне сработало стародавнее: не дайся! Я легко перехватил его руку и вывернул за спину. Подхватил пистолет, выпавший из его руки и повисший на длинном тонком шнуре. И легко ударил милиционера под основание шеи – так, чтобы он вырубился, но чтобы, не дай Бог, не повредить ему что-то серьезно.

Рядом раздался отчаянный визг. Невольно обернувшись на него, я увидел, что верещит Марианна.

– Мариночка, умолкни, – тихо сказал я ей.

Как это ни странно, но именно мой негромкий голос ее заглушил. Она прижала ко рту руки и с ужасом глядела на происходящее.

Я быстро собрал свои документы, выпавшие из руки Михалыча, отстегнул от ремешка пистолет, рассовал это все по карманам. Только тогда обратился к Марине, которая смотрела на все это, по-прежнему зажимая рот рукой.

– Марина, – судорожно заговорил я, уже начиная понимать, что сейчас произошло событие, которое изменило мою судьбу на всю оставшуюся жизнь и исправить которое я уже не в силах. – Я этого не хотел. Но ты сама все видела… Прошу тебя, пожалуйста, когда тебя станут допрашивать, расскажи, как все было на самом деле. Только ничего не скрывай. Он первый достал пистолет и начал мне угрожать… Ведь так?

Марина глядела на меня бессмысленно выпученными глазами и судорожно кивала на каждое мое слово. И я понял, что из нее союзницы не получится. Да и не могло получиться. Более того, она вообще вряд ли понимает, о чем я ее прошу. Ну да ладно, лишь бы рассказала все без утайки.

Впрочем, по большому счету, это не имело никакого значения. Сдаться милиции сейчас означало бы автоматически опять «загреметь» лет на несколько – за сопротивление властям и нападению на милиционера, за завладение оружием… А я только несколько часов назад говорил сыну, что по кривой дорожке не пойду.

Я выхватил пистолет Михалыча, который было засунул за пояс брюк, и повернулся к киоскам. В каждом окошке торчало лицо. Больше никого поблизости видно не было – все же уже слишком поздно.

– Леди и джентльмены, – громко сказал я. – Мне сейчас терять нечего… Деньги! Выгребайте свои кассы!

Я быстро проскочил по всем киоскам, собрал все, что они выложили в открытые окошки. Кто-то из них вывалил все, что было, ну кто-то, вполне возможно, только часть… Мне на это было наплевать. Мне просто нужны были хоть какие-то деньги, чтобы сорваться подальше от всего этого. К тому же мне с непривычки даже трудно было оценить, какая сумма у меня собралась.

Совершив нападение на сотрудника милиции, находившегося при исполнении служебных обязанностей, я поставил себя вне закона. Тем более, захватив пистолет. Теперь на ноги будет поднята вся милиция округи. Значит, нужно срочно бежать отсюда.

Черт бы тебя побрал, Марина, со всеми твоими потрохами. Не встретил бы я тебя, не прицепилась бы ты ко мне в электричке – и не вляпался бы я в эту историю.

Я повернулся, подхватил свой чемоданчик и быстро зашагал в сторону, где, по моим предположениям, должно находиться шоссе.

8

Шоссе оказалось недалеко. Обнесенное с обеих сторон сплошными непроницаемо черными стенами леса, даже несмотря на позднее время, оно вовсю гудело моторами, струясь в обе стороны потоками автомобилей, выбрасывающими перед собой желтые конусы света. Стремительно пролетали легковушки, едва не по осевой линии плотно шли тяжелые «дальнобойные» КамАЗы и «Вольвы», мощно гудели дизелями междугородные «Икарусы»… Шоссе жило своей жизнью и ему было наплевать на одинокого беглеца, выскочившему с чемоданчиком на его обочину со стороны недалекой железнодорожной платформы-полустанка.

Я чуть поколебался: в какую сторону направиться? Естественно, лучше и удобнее сейчас было бы устремиться в Москву. Там и затеряться легче, чем, скажем, в каком-нибудь Можайске. Однако и милиция это понимает. «Киоскеры», несомненно, уже сейчас, в эти минуты, перебивая друг друга, торопливо рассказывают о происшествии «компетентным органам». Вот-вот информация о совершенном преступлении пройдет по всей трассе и на дороге, особенно на въезде в столицу, станут задерживать и дотошно проверять все машины. Даже если учесть, что мою внешность они описать смогут очень противоречиво – в подобных ситуациях всегда так бывает – в такое время не так много на трассе можно встретить случайных пассажиров. К тому же у меня в руках чемодан с вещами, который опишут всенепременно, это примета надежная. Ну а когда меня задержат и привезут сюда для опознания, мне не сможет помочь никто.

Впрочем, сдаваться я не собирался. Опять идти в «зону»… Даже не вкусив ни одного дня нормальной жизни… Нет, лучше пулю в лоб!

Может, прямо здесь, сейчас, на месте и рассчитаться с жизнью? Ведь ничто меня в ней, по большому счету, не держит…

Нет уж, дудки! Пока погодим. Пока потрепыхаемся. Пока поборемся.

И все-таки, куда же направиться, в какую сторону рвануть?..

Так я постоял какое-то время на обочине шоссе, не зная, как поступить в сложившейся ситуации. Времени на размышление нет – наверное, уже пошла на меня «оперативка». Так что ошибку допустить никак нельзя. Нужно быстренько решить две трудносовместимые задачи: поступить так, чтобы сбить со следа милицию, которая станет меня искать – и при этом не привлечь внимание людей, которые смогут подсказать, где я укрылся. Все просто. Вот только как это сделать?

Прежде всего – не паниковать, сказал я сам себе. Нужно успокоиться, не нужно шарахаться, не нужно дергаться, потому что тогда запутаешься еще больше. И поступить нужно так, как от тебя никто не ожидает.

Итак, быстренько рассуждаем. Милиция знает, что у меня сейчас два пути: в сторону Москвы и от нее. Значит, именно здесь, на трассе, меня и будут ловить. Следовательно, ни по одному из этих вариантов действовать нельзя, нужно найти какой-то третий, нестандартный, неожиданный для погони вариант… Тогда следующий: переночевать в лесу… А если сюда прибудет наряд с собакой? Пес меня отыщет без особых проблем, даже несмотря на то, что днем прошел дождик и всюду полно луж… Да и холодно будет, на земле не поспишь, утром черт знает на кого буду похож – уже одним своим видом стану вызывать любопытство… Тогда попытаться войти в какой-нибудь из этих домов и попытаться переночевать там… Ага, как же, так мне и откроют! Люди, проживающие возле большой дороги, всегда очень подозрительно относятся к незнакомым мужчинам, которые ночью просятся переночевать. И правильно, кстати, делают, что недоверчиво! Кроме того, не исключено, что прибывший наряд милиции начнет опрашивать жителей этих домов, не видел ли или не слышал ли кто из них что-то подозрительное. А они и ответят: да, мол, слышали и видели, вон он до сих пор у Митрича-самогонщика спит, этот подозрительный, который стучался…

Так как же мне быть? Просто так тут стоять тоже не дело. И без того сколько времени потерял!

Выход мне подсказал автобус, который, тускло светя грязными стеклами и дребезжа всеми своими суставами, притормаживая, проехал мимо меня. Значит, там, впереди, должна быть автобусная остановка! Если я дойду до нее, там будет столько следов, что ни один пес не сможет меня учуять. И на этом основании милиция точно решит, что я уехал на автобусе неведомо каким маршрутом. А я и в самом деле смогу уехать, хотя бы недалеко!

Я подхватил чемоданчик и припустился бегом к бетонной будочке, обозначившейся в свете фар автобуса. Только бы теперь успеть, не упустить этот посланный мне провидением шанс…

Есть такая притча. Тонет в море корабль. Все садятся в шлюпки, надевают спасательные жилеты… А на верхней палубе стоит один из пассажиров и не пытается спастись. От борта отчаливает последняя шлюпка, оттуда кричат человеку:

– Прыгайте к нам!

– Я верю, что Бог меня не оставит! – отвечает пассажир и не предпринимает ничего.

Корабль продолжает тонуть. К нему подплывает последний спасательный катер.

– Прыгайте к нам!

– Я верю, что Бог меня не оставит!

Подлетает последний вертолет.

– Цепляйтесь! – кричат ему оттуда, сбрасывая лестницу.

– Я верю, что Бог меня не оставит!

Корабль утонул. Душа пассажира попадает на тот свет и начинает пенять Господу:

– Я так в тебя верил, а ты меня не спас!

На что Господь ответил:

– А кто же тогда послал тебе последнюю шлюпку, катер и вертолет?..

Мудрая притча. Если ты попал в затруднительную ситуацию, любая соломинка, оказавшаяся в обозримой округе, может оказаться именно тем предметом, который послал тебе Господь или провидение, чтобы помочь тебе выбраться из неприятностей. И упустить сейчас автобус для меня было равносильно тому, чтобы отвергнуть веревочную лестницу с последнего вертолета.

Успел. С трудом, но успел. Двери уже зашипели, пытаясь закрыться. Одна половинка с лязгом захлопнулась, мотор затарахтел натужнее, готовясь стронуть автобус с места, когда я ухватился за измятую трубку поручня и вскочил на ступеньку. Чемодан, было, застрял в проеме, но это уже не имело значения. Я прижал ногой открытую половину двери, чтобы и она не захлопнулась, втянул чемодан в салон и только после этого перевел дух.

В автобусе народа почти не было. Понятно – к этому времени уже все нормальные люди уже спят и сны видят. А вот мне куда податься, чтобы сон интересный поглядеть?

Я поставил чемодан на заднюю площадку, встал рядом с ним и уставился в темноту ночи, которая проплывала за окном. Куда податься?

– Ваш билет, гражданин!

Гражданин… Опять «гражданин»! За спиной стояла женщина-кондуктор с потертой сумкой на груди. Вытащив из кармана деньги, отобранные у торговцев, я заколебался: какую купюру подавать? Сколько нынче стоит билет? И докуда мне ехать? Что сейчас ей сказать?

– Сколько будет до переезда? – наобум спросил я.

Ведь должен же где-нибудь в округе быть хоть какой-нибудь переезд!

Однако тут же оказалось, что я промахнулся.

– До какого переезда? – раздраженно спросила кондукторша. – Тут нет никакого переезда…

– Так мы что, прямо едем? – нашелся я.

– Прямо, – подтвердила она. Теперь уже смотрела с некоторым сочувствием. – А вам куда надо?

Самому бы знать…

– Тогда до следующей остановки, – вздохнул я. – Автобус перепутал…

Кондукторшу, наверное, тронул мой расстроенный вид. Она вытащила какую-то купюру из тех, которые я сжимал в руке, оторвала и сунула мне билетик. Только потом сказала:

– Ты там сможешь до утра простоять. Время позднее, автобусы уже последние идут… Так куда тебе надо-то?

Что тут скажешь? Пришлось на ходу сочинять.

– По большому счету и сам не знаю, – начал я вполне искренне. – С женой поругался, хотел у друга переночевать, да вот не в тот автобус сел…

Кажется, выглядело более или менее убедительно.

– А с женой чего не поделил-то?

Чего я мог с женой не поделить?

– Домой поздно пришел. Да и выпимши…

– Все бы вам, алкашам, водку бы пить! – обронила кондукторша. – Когда только напьетесь-то…

Но без напора обронила, вроде даже как-то с сочувствием… Странные они все-таки, женщины: своих мужей за это дело пилят, а посторонним сочувствуют.

Куда это ее сочувствие подевается завтра, если вдруг ее будут допрашивать о данном происшествии? А то, что допрашивать будут, я почти не сомневался. Скорее всего, все автобусные бригады, которые работали на трассе ночью, допросят.

– Так что ж дальше будешь делать? Уж лучше домой возвращайся. Мало ли что в жизни случается – поругались, помиритесь.

Домой… Домой дороги нет.

– И то правда, – вслух сказал я совсем иное. – Скажи водиле своему, чтобы остановил автобус. Я тут выйду.

…Автобус затарахтел и укатил дальше. А я опять стоял на обочине со своим дурацким чемоданом. Стоял и не знал, что делать дальше.

9

Однако не стоять же тут до утра! Надо куда-то идти, что-то делать. Я подхватил свою ношу, еще немного прошел вперед, в ту сторону, где исчез автобус. А когда увидел уходящий вправо проселок, решительно свернул на него.

Там змеится Можайское шоссе. Когда-то по этой дороге отступали наши войска после Бородино. К слову, в честь тех событий здесь и железнодорожные платформы именуются по именам героев той войны – Дорохово, Тучково… Когда прокладывали железную дорогу, она много раз пересекалась Можайским шоссе, вдоль которого издавна было множество населенных пунктов. А потому когда строили Минское шоссе, его специально проложили чуть в стороне, чтобы не было пересечений ни с железной дорогой, ни со змеистым Можайским, да и населенных пунктов вдоль «Минки» очень мало…

Вот и рассудил я, что если выйти на «Можайку», там и на ночь устроиться полегче, и искать станут не так тщательно, как на большой магистрали.

До ближайшего населенного пункта я добрался только через час. Уставший, голодный, злой, проклинающий судьбу, Марину и себя, я решительно направился к первому попавшемуся светящемуся окошку. Если меня сейчас сюда не пустят, я просто раскачу этот дом по бревнышку. Если только на меня бросится собака, я ее попросту застрелю…

Однако все получилось намного проще и без проблем. Хоть тут повезло.

Калитка, которую я толкнул, громко и противно заскрипела. И тотчас же от крыльца раздался густой, прокуренный мужской голос:

– Кто там?

Что можно было ответить? Не кричать же в темноту, объясняя, откуда я появился!

– Я, – коротко отозвался.

– Колька, ты, что ли?

Не ответив, я громко выругался.

– Ты чего? – вновь раздалось из темноты.

– Да не видно, ёть, ни хрена.

В темноте слабо затрепетал огонек спички.

– А, во, теперь увидел.

На лавке возле крыльца сидел и курил мужчина. Под темным ватником ярко белела майка. Да еще белки глаз в темноте поблескивали.

– Ты чего пришел, Колька?

Теперь, когда я подошел вплотную, скрываться больше не было нужды.

– Я не Колька, – пришлось признаться.

Даже в темноте я почувствовал, как напрягся мужчина.

– А кто ты? И чего тебе надо?

– Погоди, мужик, – постарался я его успокоить голосом. – Погоди, ёть, послушай… – Я поставил чемодан на землю, подошел вплотную к нему, уселся рядом на лавку. – Будь другом, ёть, пусти переночевать, – сразу сказал главное.

– А кто такой? – хозяин держался настороже, но не паниковал. Значит, можно было рассчитывать, что с ним удастся договориться.

– Долго рассказывать, – постарался я уклониться от долгого разговора. – Понимаешь, ёть, сегодня выпил, а ко мне «мусор» прицепился. А я когда «поддатый», жутко заводной. Я его по морде съездил, да и дёру…

Я специально старался говорить попроще, без сложных словесных конструкций, но и не сбиваясь на лагерный жаргон. Пусть думает, что я простой работяга.

Мужик переваривал услышанное.

– А если завтра те же «мусора» ко мне заявятся и спросят про тебя, как мне быть?