Текст книги "Квартирная страда"
Автор книги: Николай Лейкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Н. А. Лейкинъ
КВАРТИРНАЯ СТРАДА
I
– Баринъ! Вставайте! Семь часовъ… – стучалась въ полуотворенную дверь кабинета горничная и будила спавшаго тамъ дачника.
– М-м-мъ… – послышалось изъ кабинета.
Произошла пауза. Горничная мела полъ въ столовой и умышленно стучала щеткой и громко передвигала стулья. Минутъ черезъ пять она снова подошла къ двери кабинета и заговорила:
– Баринъ! А баринъ! На службу пора. Скоро семь часовъ.
Изъ кабинета послышалось:
– М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Покажи… Показывай!..
– Что вамъ показать? – улыбнулась горничная. – Вотъ тоже странные-то… Какъ заспались! Вставайте.
– А во сколько комнатъ? – раздалось изъ кабинета.
– Ахъ, какъ заспались-то! Это просто удивительно. Неизвѣстно, что говорятъ. Вставайте, баринъ.
– Покажи, покажи… У тебя съ дровами?
– Ну, вотъ, еще того лучше! Баринъ, да вѣдь вы опоздаете на службу и потомъ сами будете сердиться, – проговорила горничная. – Вставайте!
– М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Встаю.
Горничная опять отошла отъ двери кабинета и начала прибирать комнаты. Въ кабинетѣ было попрежнему тихо.
Изъ спальни выплыла барыня. Она была съ заспанными глазами, съ папильотками на лбу, въ юбкѣ и кофтѣ.
– Самоваръ подала? – спросила она горничную.
– Сейчасъ подамъ-съ. Кипитъ и слегка крышечкой прикрытъ, – засуетилась горничная, бросая щетку и тряпку.
– Баринъ встаетъ? – задала вопросъ барыня.
– Три раза будила. Говорятъ: «хорошо, хорошо», а сами не встаютъ.
– Боже мой! Вѣдь онъ хотѣлъ сегодня до службы съѣздить на Пески и квартиру Ломатовыхъ посмотрѣть, а въ двѣнадцать часовъ у него докладъ, – воскликнула барыня и бросилась въ кабинетъ. – Максимъ Семенычъ! Что-же ты до сихъ поръ дрыхнешь.
– Сейчасъ, сейчасъ… Ты говоришь, что швейцару надо отдѣльно платить?
– Вставай! Какой тутъ швейцаръ!
– Постой… Погоди… Вѣдь въ четвертомъ этажѣ?
– Экъ, тебя! Вставай-же, Максимъ Семенычъ!
Жена схватила его за руку и стала трясти.
– Постой… Дай кухню посмотрѣть… – бормоталъ онъ.
– Боже милостивый! Можно-же такъ заспаться! А все винтъ, проклятый винтъ! Зачѣмъ вчера до бѣлаго свѣта просидѣлъ у Колотушкина? Вставай!
Супругъ поднялся, спустилъ ноги съ дивана, смотрѣлъ на жену посоловѣлыми отъ сна глазами и бормоталъ:
– Кухня только мала. Кухаркѣ отгородиться будетъ негдѣ.
– Вставай, вставай! Какая тутъ кухня! Очнись. Одѣвайся. Кухня какая-то…
– А въ этомъ домѣ.
– Въ какомъ домѣ? Вотъ тоже…
– А въ угловомъ.
– Да ты прежде очнись. Вотъ мокрое полотенце… Протри глаза.
Жена шлепнула ему въ лицо намоченнымъ въ водѣ полотенцемъ.
– Шестьдесятъ рублей съ дровами… – продолжалъ онъ бормотать.
– Фу ты, пропасть! Утирайся, утирайся полотенцемъ-то. И много водки на ночь пьешь. Это тоже нехорошо.
– Швейцару только отдѣльно платить, а полотеры хозяйскіе.
– Трись, трись мокренькимъ-то, такъ полотеры грезиться и перестанутъ.
Жена сама начала отирать ему лицо мокрымъ полотенцемъ.
– Фу-у-у! – послышался протяжный вздохъ. – Въ четвертомъ этажѣ, но всего шестьдесятъ семь ступеней.
– Ужъ и ступени сосчиталъ! – улыбнулась жена – Можно-же такъ спать!
Мужъ пришелъ въ себя отъ сна и умолкъ, начавъ одѣваться. Жена вышла въ столовую заваривать чай. Онъ шлепалъ въ кабинетѣ стоптанными туфлями и говорилъ:
– Вѣдь, вотъ, во снѣ сейчасъ найдешь подходящую квартиру, а наяву вторую недѣлю по Петербургу бѣгаю и ничего подходящаго найти не могу. Ахъ, Танечка! Если-бы ты видѣла, какой хорошенькій кабинетикъ съ каминомъ! И прямо изъ прихожей.
– Да вѣдь во снѣ…– откликнулась жена.
– Во снѣ, во снѣ. Гдѣ-же наяву такое удобство найти! Спальня тоже въ два окна, и изъ спальной…
– Да будетъ тебѣ. Что тутъ разсказывать! Разсказываетъ, какъ будто онъ и въ самомъ дѣлѣ нашелъ подходящую квартиру!
– Но, вѣдь, какъ я явственно все это видѣлъ во снѣ! Ахъ, кабы удалось сегодня что-нибудь наяву! Не смотрѣлъ я еще въ Чернышевомъ переулкѣ, не ходилъ по Лештукову…
– Ты, вотъ, на Пески-то съѣзди, Ломатову квартиру посмотрѣть, – сказала жена.
– Не поѣду я туда.
– Отчего?
– Да что-жъ зря ѣздить! Навѣрное квартира – дрянь. Вѣдь изъ-за чего-нибудь эти Ломатовы передаютъ ее другому.
– Вотъ дуракъ-то! Понимаешь, Ломатова говоритъ, что они оттого ищутъ случая сдать ее, что она мала имъ. У нихъ приращеніе семейства, и имъ одной комнаты не хватаетъ.
– Вздоръ!
– Ломатова говоритъ: «я чуть не со слезами рѣшаюсь сдать эту квартиру».
– Крокодиловы слезы. По нынѣшнимъ временамъ, матушка, у кого хороша квартира и недорога, тотъ ея держится и не ломаетъ мебель перевозкой.
– Да вотъ мы, напримѣръ.
– Экъ, хватила! На насъ набавили, двадцать рублей въ мѣсяцъ набавили. Кабинетъ мой угловой, и въ немъ зимой волковъ морозить. Надъ нами пѣвунья каждый вечеръ воетъ, рядомъ за стѣной собаки подпѣваютъ, снизу сквозь полы кислыми щами воняетъ.
Послышался всплескъ воды. Супругъ умывался.
Супруга продолжала:
– Однако, не убудетъ тебя, если ты въ пятую улицу Песковъ съѣздишь.
– Съ Песковъ-то мнѣ въ министерство, языкъ выставя, бѣгать придется. Ты разочти, даль-то какая!
– Конки есть. Ломатова говоритъ, что у нихъ и при кухнѣ маленькая комнатка для кухарки имѣется. Съѣзди.
– Да хорошо, хорошо.
Супругъ вышелъ въ столовую одѣтый и сѣлъ къ чайному столу. Жена налила ему чаю. Онъ макнулъ въ него сухарь и проговорилъ:
– Ахъ, какъ хороша эта квартира, которую я видѣлъ! Игрушечка…
– Да вѣдь во снѣ…
– Во снѣ, во снѣ… Вотъ это-то и обидно. – Строго говоря, ни одной комнаты нѣтъ проходной. Всѣ въ корридоръ. Кухня маловата, но…
– Брось. Какая польза говорить о томъ, что видѣлъ во снѣ,– остановила его жена. – Вѣдь это пустословіе.
– Пустословіе-то пустословіе, но такъ жалко, такъ жалко! Жалѣю даже, что ты меня разбудила. Ужъ я хотѣлъ и задатокъ дать.
– Ахъ, какой глупый! Во снѣ видѣлъ, и разговариваетъ!
– Да ужъ я радъ, что хоть во снѣ-то меня порадовало. А то, наяву ищемъ-ищемъ, и не можемъ ничего подходящаго найти.
Черезъ десять минутъ онъ надѣлъ пальто, чмокнулъ жену, схватилъ портфель и сталъ уходить изъ дома. Жена вышла проводить его и остановилась на террасѣ.
– Заѣзжай на Пески-то! – крикнула она ему еще разъ.
– Хорошо, хорошо! – откликнулся онъ на ходу.
II
– Швейцаръ! Послушайте… Это не по этой лѣстницѣ квартира въ шесть комнатъ? – окликаетъ толстенькій, коротенькій господинъ широкоплечаго дѣтину въ фуражкѣ съ позументомъ, дѣтину, которому по справедливости слѣдовало-бы не лѣстницу караулить, а перетаскивать тяжести.
Швейцаръ сидѣлъ въ подъѣздѣ и игралъ въ шашки съ хозяиномъ изъ сосѣдней табачной лавочки.
– Здѣсь, здѣсь… Всякія квартиры у насъ покуда есть, – отвѣчаетъ швейцаръ, не глядя на господина, и говоритъ своему партнеру:– Ѣшь, ѣшь, что подставлено, а я трехъ съѣмъ, да и въ дамки…
– Да мнѣ всякихъ не надо, а есть-ли вотъ въ шесть-то комнатъ? – снова повторяетъ вопросъ толстенькій господинъ, отдуваясь, снимаетъ съ головы шляпу и вытираетъ платкомъ потное лицо и крупную лысину.
– И въ шесть комнатъ есть. Пожалуйте.
– Ну, покажите. Въ которомъ этажѣ?
А швейцаръ ужъ не обращаетъ вниманія на толстенькаго, коротенькаго господина. Онъ тыкаетъ пальцемъ въ шашечную доску и говоритъ своему партнеру:
– Ѣшь, ѣшь… Опять ѣшь. Да нельзя назадъ нельзя… Сходилъ ужъ… Что схожено, то свято… Послѣ смерти нѣтъ покаянія. Съѣлъ? Ну, вотъ и сиди тутъ взаперти. Заперъ я тебя. И вотъ еще разъ запру.
– Послушайте, швейцаръ! Покажете вы мнѣ квартиру, или нѣтъ? Вѣдь это чортъ знаетъ, что такое! – горячится толстенькій господинъ.
– А какъ-же не показать-то? Въ лучшемъ видѣ… Аѳимья!.. Принеси сюда ключи отъ квартиръ! – кричитъ швейцаръ въ сторожку женѣ, а самъ все-таки не отрывается отъ игры. – Пожалуйте, господинъ, кверху по лѣстницѣ, а я за вами слѣдомъ… – говоритъ онъ толстенькому господину.
– А ванная при квартирѣ имѣется?
– Въ трехъ мѣстахъ теперича ужъ заперъ. Сдаешься?
– Нѣтъ, ходи, – отвѣчаетъ партнеръ.
– Да чего-жъ тутъ ходить-то, дура съ печи! Вѣдь ужъ кругомъ вода… Вынимай гривенникъ.
– Нѣтъ, ходи еще.
– А коли такъ, то садись еще въ четвертое мѣсто. Сѣлъ? А теперь самъ ходи. Ну, куда сходить? Ну, вылѣзай!
– Швейцаръ! Будетъ-ли этому конецъ! Вѣдь вы здѣсь приставлены, чтобы квартиры показывать, а не въ шашки играть! – строго говоритъ толстенькій господинъ.
– Ахъ, Боже мой! Да вѣдь нельзя-же безъ ключей въ квартиру попасть. Аѳимья! Вѣдьма! Скоро-ли ты тамъ?
– Да вотъ не знаю, куда ты ихъ запропастилъ! – слышится изъ сторожки.
– Ищи въ спиньжакѣ.
– Да ужъ и то всѣ карманы обшарила.
– Ну, въ сундукѣ ищи. Сію минуту, господинъ. Она найдетъ. Давеча я съ малярами по квартирамъ ходилъ и принесъ ихъ… Ключи, то-есть. Ну, съ тебя, Иванъ Евстратьичъ, тридцать копѣекъ, – произноситъ швейцаръ, обращаясь къ партнеру.
– Это еще откуда? Откуда тридцать-то?
– Давай, давай… Полно куражиться-то. Деньги не щепки.
– Захаръ! Да не забылъ-ли ты ключи-то тамъ наверху въ дверяхъ? – выскакиваетъ изъ сторожки швейцариха. – Вѣдь, нигдѣ нѣтъ.
– А что ты думаешь? Вѣдь, пожалуй, что и забылъ. Продвигайтесь, господинъ, наверхъ. Ключи отъ квартиры наверху. А ты, Иванъ Евстратьичъ, тридцать копѣекъ…
– Будетъ съ тебя и двугривеннаго. На, подавись…
Партнеръ швейцара кидаетъ на шашечную доску двугривенный.
– Эхъ, жила! Вотъ жила-то! – произноситъ швейцаръ, взявъ деньги.
– Послушай, швейцаръ! Да ты покажешь, наконецъ, мнѣ квартиру? – горячится толстенькій господинъ.
– А то какъ-же… Вѣдь иду ужъ съ вами! Пожалуйте впередъ…
– Какіе вы невѣжи! Олухи! – вырывается у толстенькаго человѣка.
– Это чѣмъ-же, господинъ?.. Позвольте… Это что въ шашки-то?.. Такъ, вѣдь, сидишь-сидишь одинъ день-то деньской, такъ инда одурь возьметъ… Время теперь лѣтнее. Жильцы на дачѣ.
– Съ ванной эта квартира? – задаетъ вопросъ толстенькій господинъ.
– У насъ всѣ съ ванной. Домъ на отличку.
– И съ хозяйскими дровами?
– У насъ всѣ съ дровами.
– Семьдесятъ рублей?
– Нѣтъ, восемьдесятъ пять, – отвѣчаетъ швейцаръ. – И швейцару отдѣльно.
– А какъ-же на воротахъ у васъ вывѣшено, что семьдесятъ рублей?
– Да та ужъ сдана. И та не въ шесть комнатъ была.
– Отчего же билетъ не снятъ? Вѣдь, вотъ мнѣ восемьдесятъ пять дорого
– А кто-же ихъ вѣдаетъ, отчего дворники не сняли! Имъ-бы только по портернымъ…
– Ну, да ужъ всѣ хороши. Послушайте… Да куда-жъ вы меня ведете? Который это этажъ?
– Пятый.
– А вѣдь сказано, что въ третьемъ.
– Въ третьемъ маленькая. Всего четыре комнаты! А я вамъ въ семьдесятъ пять подсдобить хочу.
– Сколько комнатъ?
– Пять. Но за то съ балкономъ и съ каминомъ.
– Да я съ моимъ семействомъ въ пяти комнатахъ не помѣщусь. Кромѣ того, для меня это высоко. Зачѣмъ-же вы меня привели? Ахъ, какой вы глупый! Тогда ужъ ведите меня въ квартиру, которая о шести комнатахъ, въ восемьдесятъ пять рублей.
– Такъ та внизу, во второмъ этажѣ. Что-жъ вы раньше-то не сказали!
– Да развѣ съ тобой можно разговаривать, если у тебя башка шашками занята.
Толстенькій господинъ снова переходитъ на «ты».
– Ужъ и шашками! – обидчиво отвѣчаетъ швейцаръ. – Я вотъ ключей не могу найти. Такъ и есть… Нѣтъ ихъ въ дверяхъ. Что за оказія! Ахъ, чтобъ тебѣ! Куда-же это ключи-то дѣлись? Словно чортъ ихъ взялъ, – разводитъ онъ руками и кричитъ въ пролетъ лѣстницы:– Аѳимья! Ключей здѣсь нѣтъ!.. Ищи въ сторожкѣ.
– Да не отдалъ-ли ты ихъ старшему дворнику, когда въ трактиръ-то съ полотеромъ ходилъ? – слышится снизу женскій голосъ.
– А и то, можетъ быть, отдалъ. Поди спроси у него.
Толстенькій господинъ, взобравшись въ пятый этажъ, обливается потомъ. Онъ отираетъ платкомъ лысину и вопитъ:
– Ну, зачѣмъ, спрашивается, ты меня въ пятый этажъ втащилъ!
– Ахъ, господинъ! Да вѣдь кто-же зналъ, гдѣ эти самые ключи… Да вотъ баба сейчасъ принесетъ. Аѳимья! Ты пошла, что-ли?.. Пожалуйте, господинъ, внизъ.
– Такъ восемьдесятъ пять рублей, шесть комнатъ, во второмъ этажѣ? – спрашиваетъ толстенькій господинъ, спускаясь по лѣстницѣ.
– То-есть оно, будемъ такъ говорить, что комнатъ-то не шесть, а пять только, но онѣ большія! А за шестую мы корридоръ считаемъ. Теперича зала…
– Ну, такъ мнѣ тогда и квартиры не надо. Мнѣ нужно ни больше, ни меньше шести комнатъ.
– За то съ балкономъ. Вездѣ паркетъ… Въ паркетѣ звѣзда по срединѣ.
– Все равно не годится.
– А въ четыре не годится? Только та по другой лѣстницѣ.
– Дуракъ!
Толстенькій господинъ быстро сбѣгаетъ съ лѣстницы. Въ подъѣздъ вбѣгаетъ швейцариха.
– Нѣтъ у старшаго дворника ключей! – восклицаетъ она, запыхавшись.
– Какъ нѣтъ? Не можетъ быть! Гдѣ-же они? – задаетъ себѣ вопросъ швейцаръ, начинаетъ ощупывать свои карманы и восклицаетъ: – Вотъ они! Въ карманѣ! А я-то… Господинъ! Господинъ! Куда-же вы?.. Позвольте… Посмотрите квартирку-то! Ключи нашлись! – кричитъ онъ толстенькому господину.
Но тотъ уже выскочилъ изъ подъѣзда.
III
– Вѣдь, вотъ, въ три дня мы двѣ улицы обѣгали, тысячъ десять ступеней измѣнили…
– Ужъ и десять тысячъ! Скажешь тоже…
– Ну, восемь. Да дѣло не въ этомъ…
– И пяти тысячъ ступеней не измѣрили.
– Ну, пять, пять… Пусть будетъ по-твоему.
– Да нѣтъ пяти тысячъ…
– Ну, четыре. Вѣчно ты любишь спорить. Ахъ, ужъ эти женщины! – вздохнулъ тучный, небольшого роста, мужчина, снялъ шляпу и сталъ вытирать платкомъ потное лицо и лобъ.
Онъ только вышелъ въ сообществѣ жены изъ воротъ каменнаго дома на улицу.
– Четыре тысячи ступеней измѣрили, – продолжалъ онъ. – Квартиръ тридцать осмотрѣли…
– Да и четырехъ нѣтъ, – снова возразила она. – Если считать тридцать квартиръ по шестидесяти ступеней…
– Фу, какъ ты любишь, Лизочка, спорить! Это чортъ знаетъ что такое!
– Но зачѣмъ-же преувеличивать? Три тысячи… Да и того не будетъ.
– Три, три тысячи. Пусть будетъ по твоему. Мнѣ все равно. Три тысячи ступеней измѣрили, разъ пять съ тобой поссорились, и все-таки не нашли даже мало-мальски подходящей для себя квартиры. Вотъ ужъ когда можно сказать, что Питеръ-то клиномъ сошелся!
– А все оттого, что мы не такъ ищемъ. Ну, зачѣмъ намъ непремѣнно Владимірская, Пушкинская и Николаевская улицы!
– Чтобы было мнѣ къ мѣсту службы поближе, къ мѣсту службы. Понимаешь? – старался пояснить мужъ.
– Да вѣдь ты все равно на службу на извозчикахъ ѣздишь.
– Ахъ, какъ трудно такъ разговаривать! Тебя, душечка, въ ступѣ не утолчешь!
– Тебя не утолчешь. А меня-то всегда можно утолочь, – отвѣчала жена и спросила:– Ну, что-жъ, такъ ты и будешь битый часъ стоять за воротами на улицѣ и отираться платкомъ? Вѣдь, при такихъ порядкахъ, квартира не найдется.
– Усталъ. Какъ ломовая лошадь усталъ. Ноги подламываются, – проговорилъ мужъ. – Вѣдь, я все-таки постарше тебя годковъ на шесть.
– Ужъ и на шесть! Прямо на десять, – замѣтила жена.
– Ну, на десять, на десять. Не хочу спорить. Господи, хоть-бы присѣсть гдѣ-нибудь и отдохнуть.
– А вотъ, ваше высокоблагородіе, у насъ напротивъ портерная, – проговорилъ стоявшій у воротъ дворникъ, только что сейчасъ показывавшій супругамъ квартиры и слышавшій весь разговоръ.
– Дуракъ! Видишь, я съ дамой…
– У насъ и съ дамскимъ поломъ въ эту портерную ходятъ. Портерная чистая.
Взглядъ презрѣнія былъ отвѣтомъ.
– Ну, что-жъ, двигайтесь-же впередъ, а то и не то еще услышите, – сказала мужу жена.
Онъ надѣлъ на голову шляпу и разбитыми ногами, переваливаясь съ ноги на ногу, пошелъ по тротуару, сильно опираясь на палку. Жена слѣдовала сзади.
– Господинъ! А господинъ! Ваше высокоблагородіе! А что-же дворнику-то на чай? Все ужъ слѣдовало-бы дать что-нибудь… – послышалось имъ вслѣдъ.
– За что? За какія блага? – обернулся къ нему тучный человѣкъ.
– Да какъ-же… Квартиры я вамъ показывалъ, по тремъ лѣстницамъ вашу милость водилъ.
– Да вѣдь мы квартиры у васъ не сняли. Даже подходящей квартиры у васъ въ домѣ намъ не нашлось.
– Это ужъ не отъ нашей причины. А всегда дворникамъ даютъ. Помилуйте, мы этимъ живемъ. Давеча ужъ на что нѣмка смотрѣла квартиру – и та… А вы русскій человѣкъ.
– Ну, дай… Ну, пусть его подавится. Дай ему пятіалтынный, – сказала ему жена.
– Вотъ наказаніе! – вздохнулъ мужъ. – Это прямо за грѣхи какіе-нибудь. И ноги себѣ ломай, и за это еще на чай дворникамъ давай.
Онъ полѣзъ въ карманъ и далъ дворнику мелкую монету.
– Не нами, ваша милость, это заведено, не нами и кончится, – проговорилъ дворникъ, принимая монету. – Благодаримъ покорно. Вѣдь, и наша тоже должность… Эхъ!
Онъ махнулъ рукой.
– Ахъ, русскій мужикъ! – продолжалъ вздыхать мужъ, шествуя по тротуару. – Когда-то онъ сознаетъ!..
– Поди ты… За границей то-же самое. Вѣдь ѣздили, видѣли. Тамъ безъ пуръ-буаръ тоже шагу не сдѣлаешь, – проговорила жена, смотря по сторонамъ и отыскивая объявленія о сдачѣ квартиръ. – Постой, постой. Вонъ въ домѣ черезъ улицу на окнахъ билетики налѣплены. Перейдемъ на ту сторону и посмотримъ эту квартиру.
– Ни, ни, ни… Не могу больше… Домой. Не въ силахъ… Меня и то ноги еле носятъ! – замахалъ руками мужъ. – До завтра, – сказалъ онъ. – А теперь поѣдемъ на дачу.
– Но ежели мы такъ будемъ искать, то мы никогда не найдемъ себѣ квартиры. И съ чего это ты усталъ такъ, я не понимаю!
– Матушка! Да вѣдь это ежели верблюда двухгорбаго послать, а не только статскаго совѣтника, такъ и тотъ…
– Какой вздоръ! Отчего-же я такъ не устала? Ну, устала я, а чтобы измучиться – нисколько.
– Ты это говоришь для того, чтобы противорѣчить мнѣ. Но, съ другой стороны, твоя корпуленція или моя! А тутъ шесть тысячъ ступеней… Во мнѣ вѣсу вдвое больше, чѣмъ въ тебѣ.
– Ѣшь много, пиво пьешь, водку пьешь… Я тебѣ сколько разъ говорила: «брось водку».
– Довольно, довольно. Пошли наставленія. Такъ ужъ и быть, пойдемъ смотрѣть квартиру, – перебилъ жену мужъ и сталъ переходить черезъ улицу. – Но только, пожалуйста, чтобы на сегодня эта была ужъ послѣдняя квартира.
– А насчетъ водки – сколько разъ я тебѣ говорила, что при твоей тучности пора тебѣ водку бросить, – снова начала жена.
– Довольно, довольно! Пожалуйста, оставь.
– Два раза ты пьешь водку дома передъ каждой ѣдой. А внѣ дома? Бѣгаете вы въ полдень со службы, закусывать пирожками – пьете. Пріѣдешь ты на станцію желѣзной дороги, чтобы ѣхать на дачу, – передъ поѣздомъ опять въ буфетъ… Это вы называете червячка заморить передъ обѣдомъ.
– Да вѣдь ужъ я иду смотрѣть квартиру, послушался тебя, такъ чего-же точить-то меня! Измучился, жарко, дворники и швейцары раздражаютъ, да еще жена точитъ!.. Вѣдь это муки Тантала!
Мужъ стоялъ около воротъ дома, гдѣ были прилѣплены билетики объ отдачѣ квартиръ, и остервенительно дернулъ за колокольчикъ, вызывая дворника.
– Да и помимо того, тебѣ надо водку бросить, – не унималась жена. – Ты еще пенсіи не выслужилъ, а у тебя жена, трое дѣтей. Хватитъ тебя кондрашка, такъ что я съ ребятами буду дѣлать!
Мужъ стиснулъ зубы и дернулъ еще разъ за звонокъ.
– Еще если-бы у тебя капиталъ былъ, – продолжала жена. – А то съумѣлъ прикопить только три выигрышные билета трехъ займовъ, да и то заложены.
– Лизавета Андревна, пощади!
Мужъ въ третій разъ дернулъ изо всей силы за звонокъ, но дворникъ все еще не показывался. Жена была неумолима и не прекращала словоизверженіе.
– А эта игра въ кегли по вечерамъ на дачѣ,– не унималась она. – Сколько ты тамъ пивища-то выхлещешь!
– Да вѣдь сама-же ты меня надоумила въ кегли играть, чтобы былъ моціонъ отъ толщины-… стоналъ мужъ, разсердился, крикнулъ:– «Куда-же это дворникъ запропастился!» и опять дернулъ за звонокъ.
Выбѣжала за ворота босая баба съ растрепанными волосами, взглянула на звонившихъ и плюнула.
– Фу, ты пропасть! А я думаю, что околоточный, и со всѣхъ ногъ бѣгу! – воскликнула она. – Чего-жъ это вы звонки-то рвете! По десяти разъ звонитесь. Чего надо?
– Дворника намъ… Квартиру будемъ смотрѣть.
– Нѣтути его. Старшій дворникъ въ портерной сидитъ, а младшіе дворники у насъ насчетъ квартиръ ничего не знаютъ, да и тѣ теперь по сѣноваламъ спятъ.
– Такъ сбѣгай за старшимъ, голубушка, – проговорила дама.
Мужъ замахалъ руками.
– Знаю, знаю я, что значитъ дворника по портернымъ разыскивать! Это битыхъ полчаса пройдетъ, потомъ онъ явится пьяный… Нѣтъ, не желаю. Довольно! Поѣдемъ домой на дачу. Мочи моей нѣтъ! – завопилъ онъ и сталъ нанимать извозчика на желѣзную дорогу.
– Останемся мы безъ квартиры… Зазимовать намъ на дачѣ…– плакалась жена.
IV
Около печатнаго ярлыка «Отдаются квартиры», вставленнаго въ деревянную рамку подъ стекломъ и вывѣшеннаго у воротъ дома, сталкиваются два субъекта: полный, въ шляпѣ котелкомъ, въ бакенбардахъ, въ пальто-крылаткѣ и въ пенснэ на носу, и тощій, въ свѣтломъ пиджакѣ, въ сѣрой шляпѣ, съ портфелемъ и съ сложенной клеенчатой накидкой, перекинутой черезъ плечо на ремнѣ, и съ бородкой травками. Оба пожилые.
– Боже мой! Кого я вижу! Иванъ Иванычъ! – восклицаетъ субъектъ въ пальто-крылаткѣ.
– Ахъ, Петръ Иванычъ! – откликается субъектъ съ портфелемъ и спрашиваетъ:– Квартиру?..
– Квартиру, чортъ-бы ее побралъ! Пятый день ищу.
– А я, такъ ужъ восьмой… И все безъ толку… Каждый день послѣ службы два часа времени употребляю. Да, кромѣ того, у меня жена черезъ день пріѣзжаетъ съ дачи и ходитъ по городу.
– Ну, а моя жена въ послѣднемъ мѣсяцѣ гуляетъ, такъ ужъ ей не до квартиры.
– Опять?!.
– Что-жъ… Богъ благословляетъ. Пять лѣтъ ничего не было. Думали, что ужъ совсѣмъ покончили, анъ нѣтъ. Вотъ изъ-за этого обстоятельства и перемѣняю квартиру. Тѣсно. Мамка-кормилица понадобится. А вы знаете, что такое мамка? Вѣдь ее кой-куда не положишь.
– Знаю, знаю. Самъ плясалъ подъ мамкину дудку. Захотѣла разъ, чтобы чай ей отъ стола подавали на серебряномъ подносѣ, и нарочно для этого мельхіоровый подносъ купилъ. «А то, говоритъ, уйду»…
– Ну, вотъ видите. А у меня въ дѣтской и такъ три кровати, да четвертая нянькина, такъ ужъ будущаго новорожденнаго съ мамкой и некуда дѣвать. Комната большая, при нуждѣ можно-бы… Но мамка…
– Знаю, знаю… Самъ собственноручно солдата ея въ казармахъ разыскивалъ и двѣ кумачевыя рубахи ему вручалъ, чтобъ у мамки молоко не пропало.
– А жарища-то! И вдругъ, по этой жарищѣ квартиру искать!
– Каторга. Я считаю, что отысканіе по этакой жарищѣ квартиры – это одна изъ казней египетскихъ.
– Хуже-съ. Танталовы муки. Вотъ намъ жизнь-то! Служишь, получаешь чины, ордена, а тутъ квартира – и… Тьфу! Наказаніе… И если-бы у меня не кончался срокъ старой квартиры пятнадцатаго августа…
– И у меня пятнадцатаго августа. Но вамъ что! Вамъ съ полагоря, вы человѣкъ тощій, но намъ, толстякамъ…
– Батенька, я хоть и не толстъ, но у меня ревматизмы въ рукахъ и ногахъ, такъ каково мнѣ по лѣстницамъ-то! Да ежели съ портфелемъ…
– Поручили-бы портфель-то курьеру привезти. Онъ и привезъ-бы вамъ къ поѣзду.
– Отецъ родной, у насъ только два курьера, и оба ищутъ квартиру для его превосходительства.
– Ахъ, и онъ перемѣщается?
– Перемѣщается. Квартиры нѣтъ подходящей, и черезъ это золъ, какъ цѣпной песъ. Вѣдь изъ-за этого-то у меня и портфель. Потребовалъ, чтобъ къ завтра одно дѣло… А и дѣло-то не спѣшное. А меня сегодня вечеромъ, какъ на зло, на винтъ звали. Фу! – отдувается тощій субъектъ, выхватываетъ изъ кармана платокъ и, снявъ шляпу, отираетъ со лба и съ лица потоки пота.
– Фу-у-у! – повторяетъ полный субъектъ и, вытащивъ платокъ, тоже отирается.
Пауза.
– Ну, что-жъ, звоните дворника, – говорить тощій субъектъ.
– Да я ужъ и то два раза звонилъ, но никакого толку.
– Звоните въ третій разъ. Надо-же дозвониться. Или, наконецъ, обратимся къ швейцару.
– Да вамъ-то собственно что? – спрашиваетъ полный субъектъ. – Я хочу немножко поотдохнуть и поотдышаться. Я только что сейчасъ въ домѣ рядомъ три лѣстницы смѣрилъ.
– Какъ, что мнѣ? Тоже квартиру. Будемъ вмѣстѣ смотрѣть.
– Нѣтъ, Иванъ Иванычъ, это неудобно.
– Отчего неудобно?
– Да какъ-же, помилуйте. Я раньше васъ къ этому дому подошелъ. Здѣсь для меня окажется подходящая квартира, а вы у меня ее отобьете.
– Вы раньше сюда подошли, а я нарочно къ этому дому пріѣхалъ, потому что мнѣ нашъ экзекуторъ еще сегодня утромъ на этотъ домъ указалъ. Онъ для своей тещи въ этомъ домѣ квартиру смотрѣлъ, но тещѣ его оказалась квартира въ пять комнатъ велика, а мнѣ именно въ пять-то и надо.
– Да и мнѣ въ пять. Нѣтъ, Иванъ Иванычъ, я ужъ прошу васъ отойти и смотрѣть гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ. Помилуйте, что-жъ это такое! Мучился я, мучился, бродилъ, только набрелъ на подходящее – и вдругъ вы…
– Позвольте… Да, вѣдь, это нашъ экзекуторъ набрелъ вчера, а вовсе не вы… Вы даже не нашего вѣдомства.
– Плевать мнѣ на вашего экзекутора! Что мнѣ вѣдомство! Никакого я экзекутора не знаю и знать не хочу!
Полный субъектъ уже начиналъ горячиться. Тощій субъектъ схватился за ручку колокольчика и изо всей силы сталъ звонить дворника, тоже раздраженно приговаривая:
– Экзекутора можете и не знать, на экзекутора можете плевать, но ежели онъ указалъ на подходящую мнѣ съ дровами квартиру въ пять комнатъ, то я до тѣхъ поръ не успокоюсь, покуда не осмотрю ее! Да-съ…
– Вы можете послѣ меня осмотрѣть.
– Съ какой-же это стати? Лучше ужъ вы послѣ меня ее осмотрите, ежели ужъ на то пошло.
– Но, вѣдь, это-же съ вашей стороны не благородно. Я ужъ стоялъ у дома, когда вы подъѣхали къ нему! – кричалъ полный субъектъ и въ] свою очередь сталъ звонить дворника.
– Какое имѣете право, милостивый государь, говорить мнѣ, что я не благородно поступаю! – тоже возвысилъ голосъ тощій субъектъ. – Мнѣ указали квартиру, а вы сами набрели.
– Скажу больше: свинство!
– А вы нахалъ послѣ этого!
– Что? Что? Повторите!
– Нахалъ! Да-съ… Нахалъ! Я ему изъ учтивости предлагаю вмѣстѣ квартиру посмотрѣть, а онъ эту-же квартиру мнѣ и запрещаетъ смотрѣть! Нахалъ.
– А вы? Вы… мерзавецъ, коли такъ…
– Самъ мерзавецъ! Самъ съѣшь!
– У воротъ стоялъ дворникъ безъ шапки, съ заспанной рожей и съ всклокоченной головой.
– Чего-жъ вы это, господа, колокольчики-то рвете? Не стыдно вамъ? Колокольчикъ сейчасъ оборвали, – говорилъ онъ, почесываясь подъ мышками. – Надо чинно, благородно…
– Квартира въ пять комнатъ есть? – быстро спросилъ его полный субъектъ.
– Квартира въ пять комнатъ въ третьемъ этажѣ не сдана еще? Та, которая восемьсотъ сорокъ стоитъ? – въ свою очередь задалъ вопросъ тощій субъектъ.
– Не сдана, не сдана еще. А все-таки проволоку y колокольчика рвать не слѣдъ, – наставительно произнесъ дворникъ.
– Веди меня! Показывай! – крикнулъ полный субъектъ.
– Пожалуйте, пожалуйте. Вотъ, только ключи у бабы возьму.
Оба – и тощій, и полный субъекты ринулись за дворникомъ подъ ворота. Оттуда доносились ихъ возгласы:
– Нѣтъ, я вамъ не позволю первому смотрѣть!
– Нѣтъ, ошибаетесь. Это я вамъ не позволю первому смотрѣть!
– А вотъ увидимъ, чья возьметъ!
– А вотъ поглядимъ! Я себѣ на ногу никому не позволю становиться!
– И я самъ съ усамъ! Будьте покойны!
