Текст книги "Кухарки и горничные"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

VII

Пожилая барыня въ линючей ситцевой блузѣ и съ крысинымъ хвостикомъ вмѣсто косы на затылкѣ бѣгала по комнатамъ, фыркала и горячилась.

– Нѣтъ, это просто изъ рукъ вонъ! – говорила она. – Нигдѣ, нигдѣ пыль не стерта.

– То-есть какъ: нигдѣ? Вездѣ стирала, но вѣдь пыль ужъ такая вещь, что вотъ ты ее сотрешь, а она опять насядетъ, – отвѣчала молоденькая, кокетливая горничная съ косымъ проборомъ въ волосахъ, быстроглазая и въ ловко сшитомъ шерстяномъ платьѣ, поверхъ котораго спереди былъ пришпиленъ бѣлый передникъ.

– Не смѣть возражать! Будто я не вижу, что ты не стирала пыли! – топнула ногой барыня, мазнула по столу пальцемъ, поднесла его къ носу горничной и прибавила:– На, понюхай.

Горничная отшатнулась.

– Зачѣмъ-же вы въ носъ-то тыкаетесь! Я сотру, ежели гдѣ пыль.

– Сотру! Ты это должна была раньте сдѣлать, а ты дрыхнешь до десяти часовъ. Господа встаютъ въ десять часовъ, и ты вмѣстѣ съ ними.

– Вовсе и не вмѣстѣ съ вами, а завсегда ужъ въ семь часовъ утра на ногахъ. Поспишь при вашей работѣ, какъ-же!

– Не груби, тебѣ говорятъ! А паутина? Сколько разъ я тебѣ говорила, чтобы ты смела эту паутину въ углу, а ты и ухомъ не ведешь.

– Да вѣдь передъ праздниками обметали паутину, такъ неужто же опять? Паутина только передъ праздниками…

– А если послѣ праздниковъ паутина появится, такъ, стало-быть, въ грязи сидѣть? Себя, небось, припомадила… Вонъ какъ передникъ-то раскрахмалила и какія фалборки вывела! А что для господъ – тебѣ и горюшка мало.

– Только ругаетесь, только ругаетесь.

– Молчи. Сейчасъ возьми тряпку и обмети вездѣ пыль.

Горничная принялась вытирать пыль.

– Нигдѣ, нигдѣ не вытерто, – продолжала барыня, пробуя по мебели пальцемъ. – А небось, придетъ праздникъ, такъ подарокъ тебѣ подай. Отъ ситцу носъ воротить. Подавай тебѣ шерстяную матерію.

– Нынче ужъ ситцу-то и самые простонародные мужики своимъ кухаркамъ не дарятъ, – бормотала горничная.

– Поговори еще! Поговори! Батюшки! Да ни какъ у тебя и полъ не метенъ? Не метенъ и есть. Вонъ окурокъ папироски валяется, вонъ спичка… Не метенъ.

– Да зачѣмъ же его месть-то, ежели въ три часа полотеры придутъ? Придутъ, натрутъ и подметутъ.

– Да заткни ты свой ротъ-то поганый!

– Зачѣмъ затыкать? Не нравлюсь, такъ откажите.

– Да я-бы давно тебя, дуру, отказала, да баринъ… Благодари барина. Баринъ тебя жалѣетъ. «Откажешь, говоритъ, отъ мѣста, а дѣвчонка спутается».

– Не спутаюсь, будьте покойны. На свободѣ, можетъ, сама барыней стану. Давно ужъ люди дожидаются, чтобы меня барыней сдѣлать.

– Ахъ, мерзавка! Ахъ, что она говоритъ! Погоди, я барину скажу! Авось, онъ перестанетъ за тебя заступаться. Михаилъ Миронычъ! Михаилъ Миронычъ! Слышите, что Лизутка-то говоритъ?

– Что такое, матушка? – послышалось изъ кабинета.

Барыня вбѣжала въ кабинетъ. Баринъ, пожилой человѣкъ съ лысиной и въ очкахъ, сидѣлъ у письменнаго стола и просматривалъ газеты. Барыня начала повѣствовать:

– Я ей говорю: выгнать-бы тебя, да баринъ жалѣетъ. А она мнѣ: «гоните, говоритъ, авось, сама барыней сдѣлаюсь». Каково!

– Ну, что объ этомъ разговаривать! Глупая дѣвчонка и больше ничего, – отвѣчалъ баринъ, отрываясь отъ чтенія и вскидывая на лобъ очки.

– Глупая? Нѣтъ, вовсе она не глупая. Ей одно слово, а она десять въ отвѣтъ.

– Да какъ-же вамъ не отвѣчать-то, ежели вы ругаетесь, чего нѣтъ хуже: и подлая, и мерзавка! – раздался изъ другой комнаты голосъ горничной.

– Слышите? Слышите? Нѣтъ, силъ моихъ больше не хватаетъ съ этой дѣвчонкой! Сердиться мнѣ вредно, ты самъ знаешь, у меня порокъ сердца. Буду браниться – себѣ поврежу. А ты молчишь. Ахъ ты, Господи! Да она и твой кабинетъ не убирала. Видите, какъ вы вчера карандашъ чинили, такъ и по сейчасъ стружки валяются на полу.

– Сегодня, сегодня чинилъ карандашъ, а не вчера, – сказалъ баринъ.

– Удивляюсь, какъ вы любите прислугу выгораживать! Позвольте, позвольте… Да у васъ и сапоги она не вычистила. Совсѣмъ рыжіе сапоги на ногахъ.

– Это, душечка, я самъ виноватъ. Я самъ ихъ съ вечера изъ спальни не выставилъ – вотъ она и не вычистила.

– Хорошо, хорошо. Потворствуйте прислугѣ!

– Да гдѣ-же я потворствую?

– Кто не потворствуетъ, тотъ даетъ выговоръ, а вы сидите, сопите носомъ и выгораживаете дѣвчонку. Чортъ плѣшивый! Столбъ фонарный! Истуканъ безчувственный! – выбранила барыня мужа. – Барыня приказываетъ, сердится, а ты вы какъ ни въ чемъ не бывало! Понятное дѣло, что она меня черезъ это не боится. Мужчина-ли крикнетъ на прислугу, или женщина! Женщина слабое существо.

Баринъ тяжело вздохнулъ.

– Да ужъ ладно, ладно. Сейчасъ я ей задамъ хорошую головомойку, – сказалъ онъ. – Уйди ты только пожалуйста. Не вмѣшивайся.

– Я уйду, но знайте, что вѣдь я все услышу въ спальнѣ. И ежели вы ее хорошенько не проберете – ни на какія ваши заступничества не посмотрю и сейчасъ со двора сгоню. Пускай пропадаетъ.

Барыня вышла изъ кабинета.

– Лиза! Поди сюда! – крикнулъ баринъ горничную.

Въ кабинетъ вошла горничная, насмѣшливо улыбаясь.

– Что? Досталось вамъ? – тихо прошептала она, подходя къ столу. – А васъ такъ и надо. Такъ вамъ и надо, измѣнщику. Сколько времени сулитесь мнѣ квартирку нанять, и все только на посулѣ, какъ на стулѣ.

– Молчи ты пожалуйста, – пробормоталъ баринъ сквозь зубы и тотчасъ-же крикнулъ на нее: – Ежели ты хочешь лѣниться, Лиза, то намъ не надо лѣнтяекъ! И безъ тебя прислуга найдется. Это я тебѣ въ послѣдній разъ!..

– Ахъ, скажите пожалуйста, какія строгости! – прошептала горничная, обернулась къ дверямъ, посмотрѣла, не подсматриваетъ-ли барыня, и сдѣлала барину носъ изъ руки.

– И наконецъ, ты грубишь барынѣ! – продолжалъ громко баринъ. – Какъ ты смѣешь барынѣ грубить! Грубіянка! Чтобъ этого больше не было!

– Хорошенько ее! Хорошенько! – кричала изъ спальни барыня.

– Ахъ, старая хрычевка! Еще науськиваетъ, – пробормотала горничная.

– Да молчи ты, сорванецъ-дѣвчонка! – прошепталъ баринъ и снова закричалъ:– Въ послѣдній разъ тебѣ говорю: ежели грубости повторятся – не жить тебѣ у насъ. Паспортъ въ руки и вонъ.

– Только этого и дожидаюсь.

– Безъ разсчета даже сгоню. Такъ ты и знай!

– И не нужно мнѣ вашего разсчета. Купите только обѣщанные золотые часы съ цѣпочкой и наймите комнату отъ жильцовъ со столомъ.

– Да удержись ты, дьяволенокъ! – опять процѣдилъ сквозь зубы баринъ.

Вмѣсто отвѣта горничная протянула руку и сбила у барина на головѣ прядь волосъ, зачесанную на лысину.

Баринъ вспыхнулъ.

– Лиза! Что-же это такое? Я ужъ и въ серьезъ буду сердиться, – прошипѣлъ онъ, поправляя волосы.

– Да сердитесь, чортъ съ вами! Плевать мнѣ.

Послышались шаги барыни.

– Тсъ… – погрозилъ горничной баринъ, всталъ съ кресла, принялъ грозную позу и крикнулъ горничной:

– Вонъ, грубіянка! И чтобъ это было въ послѣдній разъ.

Горничная сначала показала барину языкъ, а потомъ, потупясь, стала уходить изъ кабинета. Въ дверяхъ она встрѣтилась съ барыней.

VIII

Пасхальные дни. Въ мелочную лавочку входитъ франтоватая молодая горничная въ сѣромъ байковомъ платкѣ, накинутомъ на голову, лущитъ кедровые орѣхи и, наконецъ, произноситъ:

– Дайте за пять копѣекъ десятокъ папиросъ «Купидонъ», только, пожалуйста, которыя получше.

Стоящій за прилавкомъ рыжебородый лавочникъ въ чистомъ передникѣ лукаво улыбается и говоритъ:

– Слышалъ я, что даже въ Американскихъ земляхъ, ежели входятъ въ лавочку и видятъ знакомыхъ личностевъ, то съ ними христосуются.

– Такъ вѣдь то въ Американскихъ земляхъ. Тамъ мужиковъ нѣтъ. А мнѣ великъ интересъ съ сѣрыми мужиками христосоваться! – отвѣчаетъ горничная.

– Ой! Ужъ будто и сѣрые? А мы къ осени норовимъ въ люди выйти и свою собственную лавочку открыть. Христосъ воскресъ, Пашенька!

– Пашенька, да не для васъ. Пожалуйста, пожалуйста… не распространяйте ваши лапы.

– Пасха-съ… Законъ… Генералы съ мужиками христосуются, а не токма что…

– Ну, въ такомъ разѣ цѣлуйте, а только вѣдь это будетъ все равно, что горшокъ о горшокъ…

Лавочникъ вытираетъ передникомъ бороду и истово христосуется съ горничной.

– Зачѣмъ-же вы руками-то облапливаете? Вотъ и видна сейчасъ ваша сѣрость! – кричитъ горничная. – Ну, что-жъ это такое! Я новое платье надѣла, а вы руками за плечи тронули.

– Нельзя-же, чтобы совсѣмъ безъ всякой касаціи. А теперь позвольте красное яичко по христіанскому обычаю. Извольте получить.

– Простое-то куриное? Да я и на сахарныя вниманія не обращаю. Мнѣ нынче яицъ-то всякихъ дарили, дарили! Не знаешь, куда ихъ и дѣвать!

– Хорошимъ покупателямъ и мы сахарное, а вы изволите обѣгать наше заведеніе.

– Какъ обѣгать? Папиросы беру, ваксу беру. Всякій беретъ, что по его части. Не могу-же я крупу и муку брать, ежели я горничная, а не кухарка!

– Вѣрно-съ. Но свѣчи изволите напротивъ въ свѣчной брать, а не у насъ. Возьмите-же яичко.

– Очень мнѣ нужно всякую дрянь! Что мы голодныя, что-ли? Давайте шоколадное, такъ возьму.

– Э-эхъ! – вздыхаетъ лавочникъ. – Кому другому отказалъ-бы, а такой распрекрасной душечкѣ хорошо, извольте…

Лавочникъ подходитъ къ окну съ выставкой яицъ и начинаетъ снимать одно изъ маленькихъ шоколадныхъ яицъ, висящихъ въ видѣ гирлянды на ниткѣ.

– Большое, большое! – кричитъ ему горничная. – Маленькимъ, братъ, насъ не удивишь! Со мной нашъ баринъ и не такимъ похристосовался.

– Баринъ съ вами большимъ яйцомъ христосовался изъ-за того, что, можетъ статься, для него съ вашей стороны какія-нибудь качества были, а мы ничего отъ васъ не видимъ. Пожалуйте.

– Не возьму я маленькаго. Провались ты съ нимъ! – отстраняетъ отъ себя горничная яйцо.

Лавочникъ въ недоумѣніи.

– Разорить хотите? Ну, да ужъ пожалуйте, произноситъ онъ, подавая большое яйцо. – А только за оное руководство надо, чтобы и съ вашей стороны было-бы уваженіе.

– Уваженіе-то мы дѣлаемъ только такимъ кавалерамъ, которые христосуются съ нами такимъ яйцомъ, которое отворяется. Есть въ яйцѣ приложеніе – ну, есть и отъ насъ уваженіе.

– У насъ въ лавкѣ такихъ и яицъ нѣтъ, которыя открываются. А уваженіе насчетъ стеариновыхъ свѣчей можете и за такое яйцо сдѣлать.

– Что нѣтъ въ лавкѣ – это не отговорка. Кто льстится на уваженіе, тотъ купитъ. Вотъ нашъ баринъ какъ льстится на уваженіе, то купилъ открывальное яйцо и сережки въ нихъ положилъ, – подмигнула горничная.

– Стало быть, за барскую барыню прикажете васъ счесть? Въ такомъ разѣ позвольте поздравить, – раскланивается лавочникъ.

– Да ужъ про то, за что насъ счесть можно – наше дѣло. А вотъ сережки посмотрѣть можете.

Горничная откинула съ головы платокъ на плечи и показала сережки въ ушахъ.

– Ну, что-жъ ты мнѣ папиросъ-то? – спросила она.

– Пожалуйте. А только зачѣмъ-же вамъ теперь папиросы покупать, ежели вы можете господскія курить?

– Нашъ баринъ голландскія сигарки куритъ, а папиросъ у него нѣтъ. Да что, наплевать! Ты знаешь-ли, сколько я нынче съ гостей праздничныхъ набрала? Двадцать два рубля. Кто ни приходилъ къ господамъ съ поздравленіемъ – никто меньше полтинника не давалъ. Я даже супротивъ нашего швейцара на четыре съ полтиной больше получила, потому, кто ни приходилъ – всѣ до барина большой интересъ имѣютъ, а я у насъ дома за лакея.

– Ваше счастье! А только ужъ когда-нибудь ваша барыня вамъ за барина выцарапаетъ глаза, помяните мое слово!

– Въ маѣ мѣсяцѣ она сама съ музыкантомъ на кислыя воды ѣдетъ, такъ ей не до этого.

– Вотъ такъ альбомъ! Супругъ въ сторону, а супруга въ другую.

– Настоящая-то мода это и есть. Ну, да что съ тобой объ этомъ разговаривать! Прощай.

– Позвольте, позвольте… Стало быть, нынѣшнимъ лѣтомъ на дачу не ѣдете и остаетесь въ нашихъ палестинахъ? – остановилъ горничную лавочникъ.

– Зачѣмъ-же ѣхать? Баринъ будетъ одинъ. Сына-гимназиста на каникулы къ теткѣ въ деревню посылаютъ.

– И, стало быть, вы въ домѣ полная хозяйка?

– Съ какой кстати? Я даже отъ мѣста отхожу. Очень нужно возиться!

– Позвольте… Такъ какъ-же?..

– Очень просто. Свою квартиру найму. Пора и мнѣ при своей прислугѣ пожить. Хочу сама командовать.

– Вотъ какъ! – прищелкнулъ языкомъ лавочникъ.

– А ты думалъ какъ? Мы, славу Богу, ужъ отполировались и можемъ на такую точку стать, что даже какой угодно барынѣ не уступимъ. Можетъ статься, даже дачу найму въ Новой Деревнѣ, около «Аркадіи». Я грамотная и всякіе романсы въ книжкахъ читать могу. Возьму да актрисой и сдѣлаюсь.

– Фю-фю! – просвисталъ мелочной лавочникъ въ удивленіи.

– Ну, чего свистишь? Собакъ скликаешь, что-ли?

– Дивлюсь я только, какъ это вы быстро!

– А то зѣвать, что-ли? Всякая умная дѣвушка должна соблюдать свое счастье.

– Тс… – пощипывалъ бороду лавочникъ. – Большая у васъ сметка въ головномъ воображеніи.

– Дурой никогда не была. Ну, прощай. Ахъ, да… Дай-ка ты мнѣ баночку гвоздичной помады….

– Пожалуйте помаду. А только коли при барынѣ состоите, то вѣдь, кажется, могли-бы и ейной помадой пользоваться.

– Она, старая выдра, касторовымъ масломъ съ водкой себѣ голову мажетъ, а я этой дрянью не могу помадиться, – отвѣчала, горничная, расплатилась съ лавочникомъ и, продолжая грызть кедровые орѣхи, вышла изъ мелочной лавочки.

IX

Кухарка Дарья, среднихъ лѣтъ женщина съ угреватымъ лицомъ, была уже давно на дачѣ и приготовлялась въ кухнѣ стряпать обѣдъ для господъ, когда пріѣхала горничная Аннушка, молодая дѣвушка съ вздернутымъ кверху носикомъ и быстрыми лукавыми глазами, очень миловидная и франтовато одѣтая. Она пріѣхала въ извозчичьей пролеткѣ.

– Безъ возовъ? А кто-же съ возами-то ѣдетъ? – встрѣтила кухарка горничную.

– А это ужъ дѣло не мое. Никогда я на возахъ не ѣздила и ѣздить не буду, – отвѣтила горничная, пощелкивая кедровые орѣхи. – Я себя совсѣмъ не такъ соблюдаю, чтобы мнѣ съ ломовиками якшаться. А вдругъ я знакомаго кавалера встрѣчу? Такъ, вѣдь, это одинъ срамъ.

– Нѣтъ, я къ тому, что, вѣдь, барыня наша хотѣла тебя съ возами отправить.

– Пусть она благодаритъ Бога, что я ее самоё не отправила.

– Это барыню-то? Ну, ну, ну, потише.

– Я сама скоро буду барыней.

– Ну, Анютка, не сносить тебѣ головы! – развела кухарка руками.

– А куда-же она у меня съ плечъ дѣнется?

– Голова-то, пожалуй, у тебя на плечахъ останется, а что барыня протуритъ тебя съ мѣста, такъ ужъ это какъ пить дать.

– Вотъ тогда-то я и сдѣлаюсь барыней. Сейчасъ-же рядомъ съ вами мнѣ баринъ дачу найметъ. А ты тогда ступай ко мнѣ въ кухарки. Я рублемъ въ мѣсяцъ дороже дамъ.

– Что? что? Да ты никакъ съ ума сошла! – воскликнула кухарка.

– Отчего-же? И увѣряю тебя, что я супротивъ Марьи Павловны рубль прибавлю.

– Да меня хоть озолоти, такъ я тебѣ, подлюгѣ, служить не буду! – гордо отвѣтила кухарка. – Больно жирно будетъ, если такимъ сорокамъ служить.

– Прочванишься, мать моя, – спокойно проговорила горничная и, спохватясь, прибавила:– Однако, что-жъ я? Надо посмотрѣть, какая мнѣ комната будетъ.

– Да вотъ мнѣ съ тобой комната подлѣ кухни.

– Нѣтъ, нѣтъ. Я съ тобой спать не буду. Мнѣ баринъ отдѣльную комнату обѣщалъ дать, иначе я не согласна.

– Баринъ? Не знаю. А барыня мнѣ сказала, что ты будешь спать со мной.

– Чихать я хочу на барыню!

Горничная вышла изъ кухни и принялась ходить по комнатамъ дачи. Черезъ нѣсколько времени она вернулась.

– Отличная комната мнѣ есть, – сказала она. – Ты чего зубы-то скалишь? Чего ехидничаешь! Не можетъ-же горничная быть безъ комнаты, если она съ уборкой бѣлья. Гдѣ-же я бѣлье убирать буду? Гдѣ-же я бѣлье гладить буду?

Черезъ часъ пріѣхали возы съ мебелью. Извозчики начали разгружаться.

– Куда мебель-то ставить? – спрашивали они горничную.

– А ужъ это пускай сами господа вамъ указываютъ, когда пріѣдутъ, а я тутъ ни при чемъ. Вотъ вамъ двугривенный отъ меня. Идите и выпейте покуда за мое здоровье. Да барынѣ не извольте говорить, что я на возу не ѣхала, если она спрашивать будетъ.

– Намъ что! Намъ какое дѣло! – махнулъ рукой одинъ извозчикъ.

– Намъ только чтобы предоставить все въ правильности, – проговорилъ другой извозчикъ и прибавилъ:– А за угощеніе спасибо.

Оба отправились выпить.

Пріѣхала, наконецъ, извозчичья карета. На козлахъ вмѣстѣ съ извозчикомъ сидѣлъ маленькій гимназистъ. Онъ тотчасъ-же соскочилъ съ козелъ и началъ снимать изъ-подъ ногъ извозчика ящикъ съ морскими свинками. Баринъ Михаилъ Ивановичъ отворилъ дверцы кареты и оттуда выскочили два мопса – Амишка и Мимочка, и залаяли. Баринъ выставилъ попугаячью клѣтку съ попугаемъ и крикнулъ стоявшей передъ каретой горничной:

– Принимай-же, Аннушка! Что-же ты стоишь, какъ истуканъ!

– Ну, вотъ… Ужъ и истуканъ! Я даже извозчикамъ мебель съ возовъ снимать помогала.

Горничная подскочила къ каретѣ и взяла попугаячью клѣтку.

Изъ кареты вылѣзла нянька съ ребенкомъ. Нянька осмотрѣла заросшій травой дворъ и съ неудовольствіемъ пробормотала:

– Ну, ужъ и дача! Гдѣ-же мы съ Оленькой гулять-то будемъ? И желѣзной дороги даже нѣтъ, на которую ходить можно. То-ли дѣло въ Озеркахъ на этотъ счетъ! Тамъ одна станція чего стоитъ!

Вытащили изъ кареты три-четыре саквояжа, двѣ корзинки – одну съ часами, другую съ лампой, узелъ съ чѣмъ-то, и, наконецъ, показалась барыня Марья Павловна.

Нянька продолжала критиковать дачу:

– А гдѣ-же садъ-то при дачѣ? Это четыре-то сосны садомъ называются?

– Закаркала, закаркала ужъ! И не видала я женщины недовольнѣе нашей няньки! – воскликнула барыня. – Ты, милая, вѣдь еще и оглядѣться не успѣла, а ужъ хаешь.

– Да ужъ я вижу, что тутъ ребенку– и на солнышкѣ погрѣться будетъ негдѣ.

– Возы пріѣхали? А гдѣ-же извозчики-то? – спрашивала барыня.

– А гдѣ! У извозчиковъ одно мѣсто, куда они ходятъ, – отвѣчала горничная. – А только, барыня, я вамъ прямо скажу, съ кухаркой въ одной комнатѣ мнѣ умѣститься и думать нечего. Гдѣ-же я тогда бѣлье-то убирать буду? Вѣдь вы спрашиваете, чтобъ все въ порядкѣ было.

– Опять насчетъ комнаты? Да не терзайте вы мою душу хоть сейчасъ при переѣздѣ-то.

– Нѣтъ, ужъ какъ хотите, а тамъ даже гладильной доски не поставить! И чего вы сквалыжничаете изъ-за комнаты, я не понимаю! – не унималась горничная. – Я осмотрѣла дачу… Лишняя комната, какъ разъ, для меня есть.

– Сквалыжничаете! Какъ ты смѣешь мнѣ говорить, что я сквалыжничаю! Михаилъ Иванычъ! А ты развѣсилъ уши и слушаешь такъ, какъ будто-бы это не твое дѣло. Уйми эту наглянку.

– Анна! Если ты не замолчишь, то я… Что это такое! – слегка возвысилъ голосъ баринъ.

Горничная зашла за спину барыни и выставила ему языкъ. Извозчикъ, видѣвшій съ козелъ эту сцену, даже захохоталъ. Баринъ сконфузился, не зналъ, что сказать и убѣжалъ въ дачу.

– Ты чего смѣешься, дуракъ! Тебѣ чего смѣшно? – крикнула на извозчика барыня и стала съ нимъ разсчитываться за карету.

– Да какъ-же не смѣяться-то, барыня, коли она языкъ…

– А вотъ за то, что не умѣетъ языкъ держать на привязи, за это ей и досталось. Ну, молчи. А то я и на чай тебѣ не дамъ.

Появились ломовые извозчики.

– Съ пріѣздомъ, ваша милость… – кланялись они, снимая картузы.

– А вы чего по кабакамъ шляетесь? – встрѣтила ихъ барыня. – Гдѣ-бы мебель въ дачу вносить, а вы…

– Да мы и хотѣли для вашей чести вносить, а госпожа горничная говоритъ: «господъ дожидайтесь. Пріѣдутъ и укажутъ, какъ и что»…

– Дождется ужъ эта госпожа горничная, что я ее протурю за ея распоряженія. Тащите обѣденный-то столъ въ балконную комнату. Это столовая будетъ.

Барыня вошла въ дачу и прошла въ кухню. Тамъ кухарка чистила картофель.

– Ну, что, Дарьюшка, растопила плиту? – спросила ее барыня.

– Растопить-то растопила, принесъ дворникъ гнилую доску отъ забора вмѣсто дровъ. Но какая это плита, помилуйте! Всего только въ двѣ конфорки… – плакалась кухарка. – Вотъ когда мы въ Рамбовѣ на дачѣ жили съ генеральшей, то тамъ плита…

– И эта недовольна дачей! И эта ноетъ!

– Да какъ-же довольной-то быть, если въ мелочной лавочкѣ даже корешковъ къ супу нѣтъ.

Появилась горничная съ гладильной доской.

– Какъ хотите, барыня, а я гладильную доску въ ту маленькую комнату поставлю, которая около кабинета барина, потому, воля ваша, а въ кухаркиной комнатѣ мнѣ гладить невозможно.

– Петенькѣ эта маленькая комната пойдетъ, Петенькѣ и подъ гостей. Тамъ два дивана поставятся.

– А баринъ ужъ позволили мнѣ туда доску поставить. Вѣдь имъ-же я сорочки-то гладить буду.

– Ахъ, вы меня извести хотите! – воскликнула барыня и схватилась за голову.

1903