Текст книги "Кухарки и горничные"
Автор книги: Николай Лейкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
IV
Утро. Господа сидятъ на террасѣ дачи и пьютъ чай. Горничная докладываетъ, что пришла наниматься новая кухарка. Кухарку требуютъ на террасу. Входитъ среднихъ лѣтъ женщина въ пальто со стеклярусной бахромой, въ яркомъ шелковомъ платкѣ на головѣ и съ зонтикомъ.
– Здравствуйте… – говоритъ она, кланяясь. – Вашей милости кухарка требовалась.
– Да, намъ нужна кухарка, – отвѣчаетъ хозяйка. – Вы отъ кого? Тебя кто прислалъ?
– Мясникъ прислалъ, сударыня.
– Ты у кого-же прежде-то жила?
– У двухъ генеральшъ жила. Сначала у генеральши Безбрюшиной жила, домъ свой на Офицерской имѣютъ, потомъ жила у генеральши Вѣдьминой. Еликанида Порфирьевна Вѣдьмина. Можетъ быть, изволите знать. Мужъ ихъ генералъ, около Чернышева моста служитъ. Оттуда кульеры-то къ намъ пріѣзжали. Потомъ у купцовъ Пѣтунковыхъ жила… Два мѣсяца выжила. Да не особенно я склонна къ купцамъ-то, потому – провизію гуртомъ закупаютъ и все сами… А наша сестра этого не любитъ.
– А аттестаты у тебя имѣются отъ тѣхъ господъ, у которыхъ ты служила? – спросилъ хозяинъ.
– Да вѣдь какіе нынче аттестаты, сударь! Господа всякій разъ въ раздраженномъ видѣ, когда уходишь съ мѣста, и могутъ Богъ знаетъ что прописать. Коли ежели не занравилось на мѣстѣ и сама уходишь – сердятся, зачѣмъ сама уходишь; коли ежели не потрафила и сами отказываютъ – сердятся, зачѣмъ не потрафила. Вы лучше вотъ у мясника Груздева и зеленщика Корякина спросите – никто обо мнѣ ничего, кромѣ хорошаго, не скажетъ.
– Какъ тебя звать-то?
– Варварой. А вотъ у генеральши Безбрюшиной не хотѣли, чтобы я звалась Варварой, потому что сама генеральша Варвара, – ну, я и звалась Софьей. Не нравилось имъ, чтобы кухарка была подъ кадрель съ барыней. Ежели вы желаете, я и у васъ буду Софьей, потому я за этимъ не гонюсь.
– Нѣтъ, ужъ зачѣмъ же?.. Будь Варварой. Намъ все равно.
– Ну, Варвара, такъ Варвара. И мнѣ все равно. Наша сестра льстится только, чтобъ мѣсто было хорошее, выгодное.
– Такъ вотъ что, Варвара: ты стряпать-то умѣешь ли?
– Какъ-же не умѣть-то, баринъ, ежели на генеральскихъ мѣстахъ въ кухаркахъ жила?
– Ничего не значить. Живутъ и на генеральскихъ мѣстахъ, да стряпать не умѣютъ. Стряпня стряпнѣ рознь. Намъ нужно, чтобы кухарка умѣла стряпать хорошо, вкусно, чтобъ умѣла состряпать вкусно, да умѣла-бы и подать красиво. А то что за радость, если ты начнешь портить провизію.
– Зачѣмъ-же портить, сударь? Помилуйте… Конечно, супротивъ клубскаго повара я не возьмусь, а только я и всякое сладкое могу… Желей ежели, сладкій пирогъ, компотъ, мороженое.
– Обыкновенныя-то блюда стряпать умѣешь-ли, напримѣръ: борщъ, щи, бульонъ сварить, соусъ сдѣлать, говядину и дичь изжарить?
– Это сколько хотите. А вотъ развѣ ужъ какіе-нибудь, тамъ, разносолы на французскій манеръ, такъ за это не возьмусь. У васъ на сколько персонъ стряпать-то?
– Шесть человѣкъ насъ и трое прислуги, стало-быть – девять. Семья порядочная.
– Чѣмъ больше, тѣмъ лучше. Этого хорошая кухарка съ понятіемъ не боится и даже любитъ.
– Разъ въ недѣлю гости у насъ. Надо ужинъ состряпать.
– Да хоть и чаще, такъ еще пріятнѣе. Сами знаете, сударь: больше кухарка провизіи закупаетъ, больше и ей отъ лавокъ на помаду очиститься можетъ. Я, сударь, говорю прямо… Что-жъ тутъ скрываться? Вѣдь ужъ положеніе извѣстное… Всѣ мы отъ мясниковъ и отъ лавочниковъ получаемъ халтуру. Стало-быть, вамъ въ обыкновенные дни завтракъ и обѣдъ, а когда гости бываютъ, то и ужинъ?..
– Да… Жалованье у насъ восемь рублей и горячее отсыпное.
– Жалованье-то маловато. Я все за десять рублей по мѣстамъ жила. Правда, тамъ на своемъ горячемъ, да вѣдь это мы въ составъ не принимаемъ, потому – отъ господскаго стола чай всегда остается и кухарка имъ пользуется. Тоже и кофей… Вы ужъ не скупитесь, жалованья-то рубликъ прибавьте.
– Нѣтъ, ужъ у насъ положеніе восемь рублей.
– Ну, хорошо, за рублемъ я не погонюсь. Понравлюсь, такъ авось, и сами прибавите. А какъ у васъ для кухарки помѣщеніе?
– Тамъ отъ кухни есть отгороженъ уголокъ. Уголокъ съ окномъ.
– Надо посмотрѣть какой, потому – у меня и кровать, и комодъ, и сундукъ, и зеркало, и два Божьихъ милосердія. А главное, чтобъ помѣститься одной, безъ другой прислуги, чтобъ комната была моя собственная. Это ужъ я напередъ говорю, а иначе я не согласна, – потому, сударь, надо тоже и гостей принять.
– Вотъ насчетъ гостей-то мы не очень любимъ, – замѣтилъ хозяинъ.
– А мы не очень любимъ, кто это запрещаетъ. Нѣтъ, ужъ, сударь, безъ этого нельзя; какъ вамъ угодно, нельзя. Кромѣ того, должна вамъ объявить, говорю прямо, что хотя я по паспорту и дѣвушка, стыдиться тутъ нечего, но у меня другъ есть, въ кучерахъ онъ. Такъ вотъ-съ, чтобъ ужъ его не гнать, коли онъ изрѣдка останется, потому – мы съ нимъ пятый годъ живемъ душа въ душу.
– Вотъ это ужъ совсѣмъ неловко.
Хозяинъ сдѣлалъ гримасу. Поморщилась и хозяйка.
– Что-же тутъ, сударь, неловкаго, коли завсегда одинъ и тотъ-же? Вотъ ежели-бы разные… сегодня рыжій, завтра черный… Да на это я и грѣха на душу не возьму, я себя соблюдаю. Опять-же кучеръ этотъ человѣкъ смирный. Онъ на Обводной канавѣ у нѣмца, у заводчика четыре года живетъ и воды не замутилъ.
Хозяинъ и хозяйка взглянули другъ на друга и перекинулись нѣсколькими французскими словами.
– Ну, и на это я согласенъ, ежели будешь хорошо стряпать, – сказалъ хозяинъ.
– Да какъ-же худо-то стряпать, помилуйте! Я у двухъ генеральшъ жила и тѣ были довольны, такъ чего-жъ вамъ-то ужъ сомнѣваться!
– Всякія генеральши бываютъ. Другая генеральша будетъ довольна только тѣмъ, что провизія въ кастрюлѣ или на сковородѣ побывала, а мы желаемъ, чтобы помимо этого было и хорошо приготовлено.
– Останетесь довольны, заслужу.
– Прежде чѣмъ покончить съ тобой, я попрошу тебя состряпать мнѣ пробный обѣдъ.
– Это можно-съ, а только ужъ позвольте и мнѣ уговориться, чтобъ набѣло вышло, потому – такъ зря стряпать я буду зачѣмъ-же?.. Ежели не подходитъ, то и стряпать не для чего.
– Какія-же еще твои требованія?
– А такія, чтобъ вотъ гостей моихъ не безпокоить – это разъ; а во-вторыхъ, чтобъ и самой мнѣ со двора безпремѣнно разъ въ недѣлю уходить. Потомъ не осудите, коли я и ночевать иной разъ домой не приду. На утро во-время я приду и буду на своемъ мѣстѣ, а только ужъ ежели заночую гдѣ-нибудь, такъ безъ стѣсненіевъ. Я нарочно впередъ говорю: уговоръ лучше денегъ. Потомъ-съ… Это прежде всего… чтобъ провизію мнѣ самой закупать и чтобъ господа въ это дѣло не вступались.
– Провизію у насъ покупаетъ кухарка, но иногда и хозяйка.
– Нѣтъ, ужъ чтобъ этого не было, а то только ссора одна. И сухой провизіи, къ примѣру, крупы, муки, масла – тоже оптомъ не покупать.
– Нѣтъ, на это я не согласенъ, – отрицательно покачалъ головой хозяинъ.
– А коли вы не согласны, то и я не согласна. Я воровать не буду, а только чтобъ ужъ все мнѣ покупать и чтобъ отъ лавочниковъ халтура мнѣ очищалась. Помилуйте, наша сестра изъ-за того только и на мѣсто идетъ, чтобы нажива была.
– А жалованье?
– Да какое-же это жалованье восемь рублей! Половину этого жалованья я своимъ гостямъ на пивѣ проугощаю. Жалованье мы не очень цѣнимъ, главное для насъ нажива. Такъ не согласны? – спросила кухарка еще разъ и, получа отрицательный отвѣтъ, сказала: – Ну-съ, затѣмъ прощайте, извините, что не сошлись… По виду вы и хорошій баринъ, да ужъ очень серьезны.
V
Варвара Герасимовна Фелисатова, какъ поучившаяся все-таки три-четыре года въ гимназіи, не любила сама стряпать и тяготилась даже просмотромъ кухаркиныхъ счетовъ, которые той писалъ лавочный мальчишка за чашку кофею, передъ Пасхой все-таки выходила въ кухню и помогала дѣлать кухаркѣ куличи и пасху. Вотъ и сегодня она въ кухнѣ, подвязала холщевый передникъ и лущитъ миндаль и промываетъ изюмъ для пасхальныхъ яствъ, тогда какъ кухарка протираетъ сквозь рѣшето творогъ. Варвара Герасимовна дама лѣтъ за тридцать, полная, но не обрюзглая и могущая еще нравиться. Кухарка Анисья – тоже ея лѣтъ, скуластая, съ маленькими калмыцкими глазами и съ челкой на лбу. На рукѣ она носитъ постоянно серебряный браслетъ – «для ревматизма», какъ она говоритъ, и питаетъ слабость къ польскимъ сапогамъ и пуховымъ подушкамъ, которыхъ у нея, на хорошо прибранной кровати съ бѣлой покрышкой съ кружевами, всего штукъ пять или шесть. Во время работы Анисья то и дѣло заговариваетъ съ барыней о постороннихъ предметахъ. Барыня ей отвѣчаетъ свысока и неохотно.
– А вотъ тоже я васъ, барыня, давно хотѣла спросить, – опять начинаетъ кухарка. – Правда, что для прислуги хотятъ клубъ открыть?
– Какой клубъ? Не слыхала.
– А вотъ какъ у чухонъ. Докторская кухарка чухонка Анна туда ходитъ по субботамъ. Тамъ танцы бываютъ, театръ по ихнему представляютъ и кружка пива шесть копѣекъ стоитъ.
– Докторская кухарка даже вовсе не чухонка, а латышка.
– Ну, это все равно. У нихъ также не попъ, а пасторъ и молятся они по-чухонски. Такъ вотъ она каждую субботу въ клубъ…
– Странно. Неужто ее каждую субботу отпускаютъ?
– Ну, не каждую субботу, такъ черезъ субботу. Такъ ужъ она и нанималась съ условіемъ, чтобъ ее не задерживали. И ужъ въ эти дни она раньше какъ къ тремъ часамъ ночи не вернется.
– Врешь ты, кажется. У доктора то и дѣло по субботамъ гости бываютъ. Кто-же тогда ужинъ стряпаетъ?
– Ну, иногда-то она уважаетъ имъ и остается. А вотъ по воскресеньямъ утромъ, какъ въ ихъ чухонской церкви служба – она ужъ ни за что дома не останется. Надѣнетъ шелковое платье, тальму, шляпку – и въ церковь. Тогда ужъ господа на холодномъ завтракѣ сидятъ.
– Да что ты врешь!
– Вѣрно-съ. Она по книжкѣ живетъ и тамъ въ книжкѣ у ней сказано: «я-же, докторъ, обязуюсь Анну отпускать въ клубъ черезъ субботу»… Также и насчетъ церкви обозначено.
– Не можетъ быть.
– Сама книжку видѣла, барыня.
– Да вѣдь ты читать не умѣешь.
– Кто вамъ сказалъ! Я писать не умѣю, а читать я въ лучшемъ видѣ… Вотъ ежели какая вывѣска – портерная, трактиръ или лабазъ – я завсегда прочту. Тамъ въ книжкѣ у ней также сказано, чтобъ и къ праздникамъ ей ситцу на платье не дарить, а дарить шерстяную матерію.
– Что ты, что ты! Никогда не повѣрю, чтобъ докторъ, благоразумный человѣкъ, такое условіе подписалъ, – отрицательно покачала головой Варвара Герасимовна.
– А вотъ подписалъ. Она стряпаетъ хорошо. Она кухарка за повара и докторъ ей двѣнадцать рублей жалованья платитъ.
– Что двѣнадцать рублей жалованья платитъ – можетъ быть, а что такое условіе подписалъ – не вѣрю.
– Вы, барыня, себя съ нимъ не равняйте. Вы человѣкъ невѣроятный. Вы вонъ къ корешкамъ иногда привязываетесь, зачѣмъ много, а докторша прямо говоритъ Аннѣ: – «бери больше, но только чтобы вкусно было».
– Какъ ты смѣешь мнѣ говорить, что я привязываюсь! Когда-же я къ тебѣ привязывалась? – возвысила голосъ Варвара Герасимовна.
– А вчерась-то. Забыли? Я вамъ показываю расходъ на лукъ, а вы кричите: «опять восьмушка луку!» Повѣрьте, барыня, я лишняго не возьму, я не такая. А если-бы и взяла, то кухарку въ корешкахъ, да въ лукѣ никогда не усчитаете. Въ мясѣ усчитаете, въ маслѣ усчитаете, а въ корешкахъ – ни въ жизнь. А только зачѣмъ я буду показывать, чего я не брала? Я женщина честная. Мнѣ чужого не надо. У меня зеленщикъ обложенъ въ рубль за то, что я въ его лавкѣ зелень и дичину беру – больше мнѣ и не надо. И вотъ теперь, въ четвергъ страстной, какъ передъ Истиннымъ говорю, что отъ зеленщика я рубль на кофей имѣю и это за грѣхъ не считаю, потому вашимъ добромъ я на грошъ не пользуюсь. Ни у меня солдата, ни у меня двоюроднаго брата, какъ это у другихъ кухарокъ бываетъ. Была дѣвушка глупа, была неосторожна, имѣла при себѣ слесаря – и все время безъ гроша сидѣла и съ синяками ходила. А теперь довольно. Зато у меня и дюжина рубашекъ новыхъ теперь есть, простыни съ прошивками, перину изъ господскаго пера прикопила, шесть подушекъ и завсегда я обумшись и одѣмшись хорошо.
– Зачѣмъ ты это все мнѣ говоришь? – пожала плечами Варвара Герасимовна.
– Чтобы вы понимали, что я дѣвушка вразумительная, – отвѣчала Анисья. – Замужъ – сколько угодно, замужъ я съ удовольствіемъ пойду, найдись только швейцарикъ какой или вахтеръ подходящій, а такъ я не согласна. Зачѣмъ баловать!
– Ну, все это и знай про себя.
– Нѣтъ, вѣдь это я такъ къ слову, – продолжала Анисья. – А не найдется никого, такъ и не надо. Дѣвочка у меня была въ деревнѣ отъ него, изверга, но теперь она померши – и я вольный казакъ. Одно вотъ только – жалованье маловато.
– Восемь-то рублей на всемъ готовомъ?! Вѣдь ты горячее отсыпное получаешь.
– Ахъ, барыня! Шесть рублей хорошіе польскіе сапоги стоютъ.
– Зачѣмъ-же ты польскіе покупаешь?
– Не могу. Люблю, чтобы чисто одѣмшись быть. Да плохіе-то сапоги, вы думаете, выгоднѣе? Хуже-съ. Не напасешься. Вы ужъ поговорите съ бариномъ и послѣ Пасхи мнѣ лишній рублишко… Такъ ужъ, чтобы для ровнаго счета, девять рублей было.
– У насъ положеніе восемь. Ты получаешь восемь, горничная восемь, – сказала Варвара Герасимовна.
– Кухарка всегда больше горничной должна получать. Кухарка цѣлый день у плиты жарится.
– А наша горничная со стиркой. Она то около корыта, то около лоханки стоитъ. Это стоитъ плиты.
– Да вѣдь стирка-то только два раза въ мѣсяцъ, а я каждый день у плиты. Опять-же горничной нѣтъ, нѣтъ да и ваше старое платьишко перепадетъ. Ну, и доходы. Вотъ придетъ Пасха, ей за христосыванье гости будутъ на кофей давать, а я какъ оплеванная. Кто ко мнѣ въ кухню заглянетъ!
– Зато ты съ лавочниковъ получаешь. Сама-же говоришь, что у тебя зеленщикъ рублемъ обложенъ.
– Обложенъ. И за грѣхъ не считаю, потому тутъ я не ваше беру. И мясникъ рубль даетъ, и мелочной лавочникъ даетъ. А у горничной тоже свои доходы. Вы думаете, изъ свѣчной лавки, гдѣ она керосинъ и мыло забираетъ, ей не даютъ? Тоже даютъ. Вы посмотрите, вѣдь она помады никогда для себя не покупаетъ, миндальнымъ мыломъ завсегда моется – и все изъ свѣчной лавки. Нѣтъ, ужъ вы рубликъ-то прибавьте. Вѣдь вотъ ужъ на дачу поѣдемъ, такъ съ зеленщикомъ-то придется распрощаться.
– Съ здѣшнимъ распрощаешься – на дачѣ новаго найдешь.
– Ой! Гдѣ ужъ тамъ! Сами изъ возовъ у проѣзжающихъ огородниковъ будете зелень брать, такъ съ какой-же стати онъ мнѣ-то халтуру давать будетъ.
– Можешь быть спокойна. Не люблю я заниматься покупкой провизіи.
– Соблазнитесь, барыня. На дачѣ разносчики къ душѣ пристаютъ, прямо на балконы лѣзутъ, безъ денегъ товаръ оставляютъ, только-бы барынь покупательницъ къ себѣ заполонить. И опять я, барыня, васъ хотѣла попросить…
– Что такое?
– А то, что вѣдь ужъ извѣстно, нашей сестрѣ отъ васъ на Пасху положеніе…
– Подарокъ?
– Да. Такъ ужъ подарите мнѣ лучше вмѣсто шерстяного платья шляпку съ крыльями. Что платье въ пять-шесть рублей, что шляпка въ туже цѣну…
– Гмъ… А ты почемъ знаешь, что я тебѣ буду шерстяное платье дарить? – улыбнулась барыня.
– А то неужто ситцевое? Что вы, барыня! Нынче господа-то какъ будто даже стыдятся ситцемъ прислугу дарить. Да ужъ и какая это прислуга, которая ситецъ приметъ. Самая послѣдняя баба – капорка и та норовитъ шерстяное взять. Вонъ судомойка у генерала по нашей лѣстницѣ. «Взять, говоритъ, возьму, коли мнѣ ситцу подарятъ, а только и сейчасъ-же и наплюю на кухню. Въ самый первый день праздника уйду. Пусть на праздникахъ поваръ валандается безъ судомойки». Такъ ужъ пожалуйста, барыня, лучше мнѣ шляпку съ крылышками вмѣсто платья.
Барыня молчала.
VI
Утро. Баринъ и барыня только-что встали. Проходя изъ спальни черезъ корридоръ въ столовую пить утренній кофе, они натолкнулись на женщину въ согбенномъ состояніи около ведра и мывшую полъ.
– Груша, это ты? – спросила барыня, но тотчасъ-же спохватилась и сказала:– Ахъ, нѣтъ, это не Груша, это чужая женщина. Откуда ты, милая, взялась?
– Я, барыня, поденщица, – отвѣчала, выпрямляясь около ведра, курносая, растрепанная женщина съ подоткнутой юбкой у платья и съ голыми ногами. – Ваша Груша меня полъ мыть наняла.
– Какъ наняла? Зачѣмъ? Съ какой стати? – воскликнула барыня. – Она обязана сама мыть. Вѣдь у насъ только одинъ корридоръ и есть, который мыть надо, а остальные полы полотеры натираютъ.
– Я, барыня, на свой счетъ наняла, а не на вашъ, – откликнулась изъ столовой горничная и показалась въ корридорѣ съ тряпкой и щеткой.
Это была опрятно и даже нѣсколько франтовато одѣтая молодая женщина съ завиткомъ на лбу и лукавыми глазами.
– Но отчего-же ты сама не моешь? – спросила барыня.
– Не могу-съ. Голова кружится послѣ того и такой-же мигрень, какъ у васъ.
– Вотъ какъ… – улыбнулась барыня.
– Да-съ. Мнѣ свое здоровье дороже тридцати копѣекъ. Опять-же полъ мыть въ сапогахъ нельзя, а какъ только я разуюсь и босикомъ по полу сейчасъ у меня насморкъ и зубы…
Барыня и баринъ вошли въ столовую и сѣли за кофе. Барыня была пожилая, тощая, кислая, желтая. Баринъ былъ тоже пожилой, лысый, но съ добродушнымъ, веселымъ лицомъ и, въ противоположность барынѣ, съ объемистымъ брюшкомъ. Горничная обметала перовкой и тряпкой пыль съ мебели. Баринъ, пользуясь случаемъ, что барыня вошла въ столовую первая и была къ нему спиной, подходя къ столу, подмигнулъ горничной и погрозилъ ей пальцемъ, а горничная оглянулась на барыню и видя, что та не смотритъ, показала ему языкъ.
– Новость для меня, что ты начинаешь изъ себя такую нѣжную разыгрывать, – сказала барыня горничной, наливая мужу кофе.
– Никакой тутъ нѣтъ новости, коли я такая-же нервная женщина, какъ и вы.
– Прикуси свой языкъ! Какъ ты смѣешь себя со мной сравнивать! Вотъ еще что выдумала! – огрызнулась на нее барыня. – Дура!
– Зачѣмъ-же вы ругаетесь, барыня? Я васъ не трогаю и съ учтивостью…
– Еще-бы ты меня трогала! Семенъ Алексѣичъ, а ты слушаешь и молчишь! – обратилась барыня къ барину.
Баринъ весь съежился и отвѣчалъ:
– Да что-же я могу, душечка? Я ничего не могу… Не груби, Груша! Какъ ты смѣешь! – отнесся онъ къ горничной.
– Чѣмъ-же я грублю? Позвольте… Говорить-то все можно.
– Ну, довольно, довольно.
Пауза. Горничная продолжаетъ стирать съ мебели пыль и изъ-за спины барыни дѣлаетъ барину гримасы. Черезъ минуту она говоритъ:
– И опять-же безъ ссоры, а честь честью должна я вамъ, барыня, сказать, что и двери я мыть не стану. Съ васъ я денегъ за мытье не спрошу, а двери будетъ мыть поденщица и подоконники тоже…
– Однако, ты нанималась съ мытьемъ всего этого, – сказала барыня.
– Мало-ли что нанималась! Нанималась, была здоровою, а теперь и нервы, и все этакое…
– Нервы! А въ деревнѣ-то ты съ какими нервами жила? Поди, тамъ…
– Про деревню нечего говорить. Послѣ деревни я уже отполировалась и не могу черной работой наниматься.
– Нѣтъ, нѣтъ, не желаю я этого!
– Позвольте… Да вѣдь вамъ никакого убытка не будетъ.
Горничная перешла съ перовкой и тряпкой въ гостиную. Супруги остались одни.
– Какова? – обратилась барыня къ барину.
Баринъ опять съежился.
– Конечно, оно, съ одной стороны, какъ будто и того… – сказалъ онъ. – Но если взять съ другой стороны, то вѣдь и изъ простого класса бываютъ больныя женщины.
– Понесли чушь!
Барыня махнула рукой. Баринъ продолжалъ:
– Отчего-же непремѣнно чушь? Я сужу на основаніи данныхъ… Въ деревнѣ, среди простыхъ женщинъ даже еще болѣе есть нервныхъ…
– Ври, ври! Какъ тебѣ не стыдно!
– Вовсе не вру. Всѣ эти кликушества, такъ называемыя порчи, развѣ это не нервные припадки? И наконецъ, если судить по человѣчеству…
– Стало-быть, вы хотите, чтобы мы платили за нее поломойкѣ?
– Зачѣмъ-же мы, если она сама вызывается? Но говоря, положа руку на сердце и принимая во вниманіе ея болѣзнь…
– Болѣзнь! Ты посмотри на нее хорошенько. Мурло лопнуть хочетъ.
– Охъ, полнота ничего не доказываетъ. Ты посмотри на меня… Вотъ я, напримѣръ, полный человѣкъ, а развѣ я здоровъ?
– По пяти рюмокъ водки за обѣдомъ пьешь и ѣшь за троихъ, такъ, разумѣется, здоровъ какъ быкъ.
– Зачѣмъ-же такія слова? Да наконецъ, и быки больные бываютъ.
– Такъ вы хотите, чтобы Аграфену отъ поломойства освободить?.. Прекрасно. Потакайте. Тогда она намъ на шею влѣзетъ и поѣдетъ.
Вошла горничная и сказала:
– Предупреждаю васъ барыня, что я теперь, при моей болѣзненности, даже и маленькую стирку стирать не стану, а буду нанимать поденщицу.
– Что? Что такое? Стирку стирать не станешь? – воскликнула барыня.
– Еще-бы вы въ маленькую стирку начали валить салфетки и скатерти! Не могу. Какъ хотите, а не могу… Буду здорова – другое дѣло.
– Нѣтъ, ужъ этого я не позволю! Поденщица все бѣлье разворуетъ.
– Какъ-же она разворуетъ, если я буду смотрѣть. Вы съ меня спрашивайте. Я буду въ отвѣтѣ. А за поденщицу я буду платить, а не вы…
– Нельзя этого допустить, все равно нельзя. Иначе для чего-же ты-то будешь въ домѣ? Для украшенія, что-ли?
– Ну, тогда мнѣ нужно въ больницу ложиться или на квартирѣ отдохнуть. Пожалуйте разсчетъ и паспортъ.
Объявивъ это, горничная вышла опять въ гостиную.
– Вотъ къ чему это все и клонилось. Накопила у насъ денегъ и хочетъ въ углу пожить, – проговорила барыня. – Надо нанимать новую горничную.
Баринъ опять съежился.
– Мое дѣло сторона. Ты хозяйка. Но, по-моему, ее надо оставить. Болѣзнь… Болѣзнь всегда уважается. А мы изъ-за ея болѣзни не потерпимъ даже и никакого убытка.
– Поблажка, поблажка – вотъ чего я не люблю, – стала сдаваться барыня.
Горничная проносила ведро грязной воды изъ умывальника, направляясь въ кухню.
– Такъ вотъ и потрудитесь мнѣ дать отвѣтъ: согласны вы или не согласны, – сказала она барынѣ и барину.
– Хорошо, хорошо. Пусть будетъ по-твоему. Плати поденщицѣ. Но чтобъ это было только на время твоей болѣзни.
– Мерси васъ.
Барыня ушла изъ столовой. Черезъ минуту горничная возвращалась изъ кухни съ пустымъ ведромъ. Баринъ былъ одинъ. Она фамильярно тронула его рукой по плечу, улыбнулась и произнесла:
– Давайте скорѣй денегъ, чтобы поломойкѣ отдать. За сегодняшній полъ три гривенника, да за вчерашнюю маленькую стирку шесть гривенъ. А для ровнаго счета давайте ужъ три рубля.
– Шельма! – проговорилъ ей баринъ, подмигнулъ и вынулъ изъ кошелька три рубля.
