Текст книги "Из Ниццы"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Н. А. Лейкинъ
ИЗЪ НИЦЦЫ

I

Было утро. Старикъ, крупный чиновникъ Владиміръ Павловичъ Изнанцевъ, человѣкъ съ геморроидальнымъ лицомъ и крупной лысиной, только выпилъ свой кофе и передъ отправленіемъ на службу сидѣлъ у себя въ кабинетѣ въ сѣрой тужуркѣ съ зеленой оторочкой, курилъ папиросу и просматривалъ газеты, какъ въ прихожей раздался звонокъ. На звонокъ онъ не обратилъ вниманія, но вдругъ раздался голосъ жены. Онъ вздрогнулъ и на лицѣ его выразилось недоумѣніе. Къ голосу жены прибавился голосъ дочери – и Изнанцевъ весь превратился въ знакъ вопросительный. Въ прихожей залаяли и завизжали радостно комнатныя собаки Бебешка и Лала и послышалось восклицаніе горничной: «ахъ, барыня! Вотъ неожиданно-то!» Изнанцевъ сморщилъ брови и проговорилъ:

– Жена… Она вернулась. Ни письмомъ, ни телеграммой не увѣдомила и вернулась… Что-бы это значило? Удивительно… Вѣдь она до мая мѣсяца хотѣла жить въ Ниццѣ.

Онъ отбросилъ газету и поднялся съ кресла.

На порогѣ появилась его жена, Лариса Матвѣевна, пожилая женщина, рослая, полная, съ изрядно притертымъ косметиками лицомъ, съ утомленными глазами, въ шляпкѣ, въ кофточкѣ.

– Не ждалъ? А мы тебѣ нарочно сюрпризомъ… нарочно безъ телеграммы, нарочно не увѣдомляли и письмомъ о своемъ выѣздѣ…– заговорила она и шла къ нему на встрѣчу, – Здравствуй!..

Она чмокнула его въ лысину, когда онъ цѣловалъ ея руку, и подставила ему щеку для поцѣлуя.

– Bon jour, papa!

За ней стояла Изнанцева Лидія, стройная дѣвушка съ загорѣлымъ лицомъ, въ фетровой шляпкѣ и въ сѣромъ суконномъ платьѣ.

– Не ждали? Я говорила maman, что слѣдовало-бы предупредить, но maman такъ заторопилась, такъ заторопилась… – произнесла она, цѣлуя отца.

Изнанцевъ былъ совсѣмъ ошалѣвши отъ неожиданнаго пріѣзда жены и дочери.

– Проигрались въ Монте-Карло, что-ли? – проговорилъ онъ, сбрасывая съ носа пенснэ.

– Есть тотъ грѣхъ… – отвѣчала супруга, садясь въ кресло около письменнаго стола.

– Maman была въ выигрышѣ… Мы были три тысячи франковъ въ выигрышѣ,– прибавила дочь. – Даже больше трехъ тысячъ – и вдругъ…

– Да вѣдь это всегда такъ бываетъ… – говорилъ Изнанцевъ и чувствовалъ, что руки его дрожатъ. – Но вѣдь, уѣзжая въ Ниццу, ты дала слово не играть въ рулетку. Увѣряла даже, что не поѣдешь и въ Монте-Карло.

Онъ сѣлъ и сталъ усиленно затягиваться папиросой, моргая красными старческими глазами. Жена взглянула на него и виновато сказала:

– Ну, что объ этомъ… Не жалѣй… За то мы раньше пріѣхали… Для тебя это даже выгоднѣе… Я и въ самомъ дѣлѣ не хотѣла бывать въ Монте-Карло, но Марья Ларіоновна сманила. Тамъ живутъ Ульяновы… Они въ Монте-Карло живутъ… Я хотѣла просто визитъ имъ сдѣлать. А быть въ Монте-Карло и не зайти въ Казино просто невозможно… Марья Ларіоновна, мадамъ Ульянова и я сложились по три луидора, по шестидесяти франковъ, и мадамъ Ульянова ставила. Я на Лидочкино счастье… – кивнула Лариса Матвѣевна на дочь.

– Много-ли-же проиграла-то? – спросилъ Изнанцевъ, пуская густые клубы дыма.

– Не спрашивай!

Лариса Матвѣевна махнула рукой.

– Мадамъ Ульянова принесла намъ наши шестьдесятъ франковъ и еще по восьмидесяти пяти франковъ. Maman на другой-же день купила мнѣ шляпку и зонтикъ, – разсказывала дочь.

– А черезъ день мы поѣхали изъ Ниццы въ Монте-Карло, я ужъ играла одна и, можешь ты думать, выиграла три тысячи двѣсти пятьдесятъ франковъ, – прибавила Лариса Матвѣевна. – Ей-ей, я не вру. Лидочка видѣла. Я четыре раза à cheval взяла, брала много разъ на дюжины… Мнѣ-бы забастовать – была-бы въ выигрышѣ…

– Да вѣдь такъ всегда бываетъ, что никто не бастуетъ, – сказалъ Изнанцевъ и спросилъ:– Сколько-же ты всего-то проиграла?

Въ это время вошелъ лакей Захаръ и проговорилъ:

– Извозчикъ, съ которымъ вы пріѣхали съ вокзала, деньги за карету проситъ. Вы изволили забыть отдать.

Лариса Матвѣевна вспыхнула.

– Ахъ, да… Отдай пожалуйста, Вольдемаръ, два рубля, – сказала она мужу. – Да надо ему что-нибудь на чай… Вѣришь-ли, у меня въ карманѣ только двугривенный остался, – тихо прибавила она. – Въ обрѣзъ, какъ есть въ обрѣзъ…

Изнанцевъ тотчасъ-же далъ лакею деньги, и когда тотъ ушелъ, спросилъ жену:

– Стало-быть, проиграла рублей пятьсотъ-шестьсотъ?

– Охъ, не спрашивай! Ты меня, Вольдемаръ, прости. Вѣдь я пріѣхала безъ брошки и безъ часовъ… Браслетъ Лидочкинъ даже тамъ остался… Принуждена была заложить… Иначе намъ не съ чѣмъ было выѣхать. Вещи не пропадутъ… Онѣ тамъ въ Ниццѣ, въ occasion… Ихъ будутъ держать мѣсяцъ. Я просила Марью Ларіоновну… И если ей семьсотъ франковъ послать, то она выкупитъ вещи и привезетъ ихъ намъ. Ты пошлешь? Адресъ ея Avenue de lа Gare…

Изнанцевъ тяжело вздохнулъ и выпустилъ изо рта громадный клубъ дыма.

– Конечно, если-бы не останавливаться играть, то я могла-бы и отыграться и выиграть, – продолжала Лариса Матвѣевна. – И такъ ужъ я, заложивъ часы и браслетъ Лидочки, повезла ее въ Монте-Карло и заставила ее саму играть. Думала, что невинная дѣвушка, что ей сама судьба счастье пошлетъ… Даже и не стояла около нея… Пусть, думаю, она сама, своимъ умомъ… но… у нея отняли ея выигрышъ, и завладѣли… Ты знаешь, какіе тамъ теперь мерзавцы около столовъ съ рулетками!

– Сто двадцать франковъ, папаша, отняли, – подтвердила дочь. – Какой-то итальянецъ… Заспорилъ; заспорилъ… Потомъ какая-то накрашенная въ рыжемъ парикѣ и шляпкѣ аршина въ два ширины… Maman подходитъ, а у меня ужъ всего-то только серебряный пятакъ.

– Прямо каторжные какіе-то теперь около рулетки трутся, – опять сказала Лариса Матвѣевна. – Ты, Вольдемаръ, пошли семьсотъ франковъ Марьѣ Ларіоновнѣ.

Изнанцевъ сверкнулъ глазами.

– Ахъ, матушка, я теперь совсѣмъ на бобахъ сижу! Въ самыхъ тонкихъ сижу… – произнесъ онъ.

– Но не пропадать-же вещамъ. Вѣдь ужъ теперь мы пріѣхали, вернулись, раньше вернулись, это тебѣ барышъ… И ужъ, кромѣ того, въ настоящее время будемъ экономію наводить. Кое-что изъ весеннихъ нарядовъ у насъ есть, мы тамъ купили, а ужъ теперь здѣсь мы будемъ себѣ во всемъ, во всемъ отказывать. Ахъ, какъ я боялась, что по дорогѣ съ насъ за что-нибудь пошлину потребуютъ! Чѣмъ отдать? Денегъ въ обрѣзъ… Ты знаешь, въ дорогѣ мы даже въ завтракахъ и обѣдахъ стѣснялись. Все такъ дорого на станціяхъ. А у Лидочки такой аппетитъ. Сама я только булки и колбасу… сосиски… ну, кружку пива. Вѣдь мы по заграничнымъ дорогамъ ужъ въ третьемъ классѣ возвращались, – разсказывала Лариса Матвѣевна.

– Да что ты! – удивился Изнанцевъ, покачавъ головой. – Вотъ до чего игорная-то корысть доводитъ! Поѣхали въ первомъ классѣ со всей роскошью – и вдругъ…

– Ну, прости, прости, папка… Такъ пошлешь семьсотъ франковъ? – спросила Лариса Матвѣевна, поднялась съ кресла и поцѣловала мужа въ лысину.

– Другъ мой, я еще не уплатилъ тѣхъ денегъ, которыя занялъ вамъ на поѣздку у еврея Липдэйзена… Сегодня срокъ векселю въ шестьсотъ рублей, а у меня въ карманѣ съ небольшимъ сто рублей. Надо просить у него переписать вексель, но не знаю, согласится-ли онъ.

– Папочка, голубчикъ, займи у подрядчика Кошкина. Онъ тебѣ обязанъ и долженъ дать. Не пропадать-же вещамъ, – упрашивала Лариса Матвѣевна. – Наконецъ, можно шубу заложить. Шубы скоро будутъ не нужны.

– Господинъ Линдэйзенъ… Прикажете принять?

II

При докладѣ лакея о Линдэйзенѣ Изнанцевъ весь какъ-то съежился, нахмурился, застегнулъ двѣ разстегнутыя пуговицы тужурки и сказалъ женѣ:

– Надо принять его… Надо уладить это дѣло. Оно меня такъ безпокоило и безпокоитъ. Проси… – обратился онъ къ лакею и, когда тотъ ушелъ, прибавилъ женѣ и дочери:– А вы уходите.

– Да, да… Вѣдь намъ надо умыться съ дороги. Вѣдь мы закоптѣли въ вагонахъ, – отвѣчала Лариса Матвѣевна, и вмѣстѣ съ дочерью вышла изъ кабинета, сказавъ мужу:– А ты не плати. Ну, что такое еврей? Можетъ подождать.

Вошелъ Линдэйзенъ. Это былъ еврей чистякъ, въ черномъ сюртукѣ, сѣрыхъ брюкахъ и бѣломъ жилетѣ, съ котораго свѣшивалась массивная золотая часовая цѣпь съ кучей брелоковъ. На рукахъ сіяли брилліантовыя кольца, волосы на головѣ съ проборомъ по срединѣ были напомажены душистой помадой, борода и усы носили слѣды брилліантина, но отъ него, не взирая на помаду, все-таки отдавало специфическимъ еврейскимъ запахомъ.

– Мое вамъ почтеніе, ваше превосходительство, – проговорилъ онъ съ небольшимъ еврейскимъ акцентомъ, развязано подходя къ Изнанцеву. – Простите, что безпокою васъ, но сегодня послѣдній срокъ.

– Знаю, знаю, мой милѣйшій. Прошу васъ садиться… Здравствуйте… – отвѣчалъ Изнанцевъ, не безъ брезгливости протянулъ ему руку и указалъ на кресло около стола.

Линдэйзенъ сѣлъ и полѣзъ въ боковой карманъ за бумажникомъ.

– Я нарочно пораньше, чтобъ застать васъ дома. Думаю, что на службѣ визитъ мой былъ-бы вамъ не совсѣмъ пріятенъ, – сказалъ онъ.

– Какъ возможно на службѣ! Зачѣмъ на службѣ! Тамъ совсѣмъ неудобно. Это дѣло домашнее, – нѣсколько испуганно произнесъ Изнанцевъ.

– Такъ можно будетъ получить по векселю? – спросилъ Линдэйзенъ, держа въ рукахъ вексель.

Изнанцевъ еще болѣе съежился, насильно улыбнулся и пробормоталъ:

– Все это прекрасно, но вотъ видите… въ настоящую минуту у меня денегъ нѣтъ. Совсѣмъ я васъ не лишу уплаты… Я вамъ дамъ сто рублей… по остальныя придется переписать.

Линдэйзенъ покачалъ головой, издавъ звукъ «пфай».

– А мнѣ сегодня такъ нужны деньги, такъ нужны… Я такъ разсчитывалъ… – началъ онъ. – Вы знаете деньги такой товаръ, что иногда одинъ день важнѣе, чѣмъ мѣсяцъ.

– Ну, полноте… У васъ всегда деньги найдутся… Вы найдете… Такъ вотъ… Я вамъ дамъ сто рублей, а остальные пятьсотъ рублей я попрошу еще отсрочить на три мѣсяца. У меня и вексельная бумага есть. Я приготовилъ бумагу.

– Что бумага! Бумага иногда только горе! – вздохнулъ Линдэйзенъ, вертя въ рукахъ вексель.

– Пожалуйста, милѣйшій господинъ Линдэйзенъ. Проценты, разумѣется, можете приписать.

Линдэйзенъ сдѣлалъ гримасу.

– Это ужъ само собой. Какъ-же можетъ капиталъ не работать! Капиталъ долженъ работать, – сказалъ онъ. – Но проценты-то ужъ очень малы, ваше превосходительство. Я не могу за тѣ проценты, въ которыхъ мы раньше условились.

– Какъ? Полтора процента въ мѣсяцъ вамъ мало! – воскликнулъ Изнанцевъ.

– Конечно-же немного, – спокойно отвѣчалъ Линдэйзенъ. – Ну, что такое полтора процента въ наше время, тѣмъ болѣе, что и вексель всего въ пятьсотъ рублей будетъ, да и на три мѣсяца!

– О срокѣ я не говорю. Хотите, такъ на шесть мѣсяцевъ. Для меня это будетъ даже удобнѣе.

– Нѣтъ, ужъ это зачѣмъ-же. Переписать вексель я согласенъ, но полтора процента въ мѣсяцъ мало. Тѣмъ болѣе, что эта ужъ переписка, первый вашъ вексель вы не хотите оправдать, а это ужъ колеблетъ вашъ кредитъ.

– Позвольте… Но вѣдь у меня казенная служба. Я получаю хорошее жалованье… У меня есть имѣніе въ Смоленской губерніи, стало быть, вексель нашъ вполнѣ обезпеченъ.

– Что служба! Это выйдетъ скандалъ. Я этого терпѣть не могу. Нѣтъ, ваше превосходительство, полтора процента я теперь при перепискѣ не могу взять. Деньги дороже стоятъ, – твердо произнесъ Линдэйзенъ.

– Такъ сколько-же вы хотите? – спросилъ Изпанцевъ.

– Да по крайней мѣрѣ хоть ужъ три процента въ мѣсяцъ.

Изнанцевъ задумался и потомъ рѣшительно махнулъ рукой.

– Извольте. Я не сквалыжникъ и не капризенъ, – сказалъ онъ. – Три, такъ три процента. Давайте переписывать вексель. Вотъ бумага.

Онъ полѣзъ въ ящикъ письменнаго стола и вынулъ вексельную бумагу.

– Сто рублей въ уплату, разумѣется, сейчасъ отдадите, – напомнилъ ему Линдэйзенъ.

– Да, да… Вотъ вамъ…

Изнанцевъ досталъ бумажникъ, раскрылъ его, сталъ считать въ немъ деньги и къ ужасу своему увидалъ, что у него нѣтъ тамъ ста рублей. Въ бумажникѣ было съ небольшимъ девяносто. Онъ весь вспыхнулъ. «Что тутъ дѣлать? – мелькнуло у него въ головѣ. – Скандалъ, совсѣмъ скандалъ. Обѣщалъ сто рублей, а ста рублей нѣтъ. Да и во всемъ домѣ больше нѣтъ. У жены ни копѣйки. До тла проигралась за границей… Еле доѣхала. На службѣ рублей пятьдесятъ занять можно, но вѣдь этому жиду сейчасъ отдать надо. И дернула нелегкая меня обѣщать ему эту уплату. Впрочемъ безъ уплаты онъ, пожалуй, и вексель не согласился-бы переписать. Бѣда… прямо бѣда»…

Онъ былъ какъ на иголкахъ и соображалъ, что ему дѣлать, какъ выйти изъ неловкаго положенія.

«Надо будетъ занять у Захара… – явилась у него мысль. – Вѣдь только десять рублей… Десять рублей у него навѣрное есть. Онъ человѣкъ запасливый… трезвый… скопидомъ».

– Тутъ у меня нѣтъ ста рублей для уплаты вамъ… Сейчасъ я вамъ принесу… – сказалъ Изнанцевъ Линдэйзену, заперъ столъ, поднялся съ кресла и отправился искать своего лакея Захара.

Захара онъ засталъ въ людской заправляющимъ лампы и не безъ нѣкотораго трепета сказалъ ему:

– Не могу разсчитаться съ этимъ жидомъ. У меня все крупныя бумажки, а у него сдачи нѣтъ. Нѣтъ-ли у тебя десяти рублей, Захаръ? Дай мнѣ до вечера.

– Да вѣдь можно гдѣ-нибудь въ лавкѣ размѣнять, ваше превосходительство, – предложилъ Захаръ. – Давайте, я вамъ размѣняю.

– Ахъ, это все-таки долго. А мнѣ хотѣлось-бы поскорѣй этого жида спровадить. Дай мнѣ лучше ты десять рублей. Такъ скорѣе будетъ. Есть у тебя?

– А вотъ сейчасъ посмотрю, ваше превосходительство. Кажется, что наберу… Полтинника развѣ не хватитъ.

– Ну, давай хоть только девять рублей, даже восемь… – сказалъ Изнанцевъ.

Захаръ отеръ руки о передникъ и полѣзъ къ себѣ въ сундукъ, находившійся тутъ-же въ людской, подъ кроватью. Выдвинувъ его и открывъ, онъ сталъ отсчитывать деньги, прибавляя къ пятирублевому золотому серебряными рублями и мелочью.

– Девять рублей вамъ, ваше превосходительство, нашлось. Вотъ пожалуйте, – подалъ онъ деньги.

«Ну, слава Богу, что нашлось, а то вѣдь былъ-бы совсѣмъ скандалъ», – подумалъ Изнанцевъ и поспѣшно пошелъ къ себѣ въ кабинетъ.

– Вотъ вамъ сто рублей въ уплату, господинъ Линдэйзенъ, – сказалъ онъ еврею, вынимая ихъ изъ бумажника и тутъ-же сейчасъ сообразилъ, что на расходы ему остается всего три рубля. Сейчасъ я вамъ напишу вексель въ пятьсотъ рублей на три мѣсяца, и вы мнѣ смѣняете его на старый.

– Не въ пятьсотъ рублей долженъ быть написанъ вексель, а въ пятьсотъ сорокъ пять, – поправилъ его Линдэйзенъ. – Проценты-то вы и забыли

– Да, да… Пятьсотъ сорокъ пять…

Изнанцевъ принялся писать вексель.

III

Только что ушелъ еврей Линдэйзенъ съ векселемъ, какъ къ Изнанцеву въ кабинетъ его зашла супруга его Лариса Матвѣевна. Она была въ фланелевомъ капотѣ съ сильно напудреннымъ лицомъ, и отъ нея такъ и отдавало запахомъ туалетнаго уксуса.

– Ушелъ еврей-то? – спросила она мужа, хотя и видѣла, что еврея въ кабинетѣ нѣтъ. – Ну, какъ-же ты съ нимъ сдѣлался? Неужели заплатилъ?

– Какъ-же я могу заплатить, если у меня денегъ нѣтъ, – отвѣчалъ Изнанцевъ. – Вѣдь я тебѣ, помимо того, что далъ при отъѣздѣ денегъ, больше полутора тысячи рублей въ Ниццу переслалъ. Я переписалъ вексель и далъ ему въ уплату сто рублей. Послѣднія деньги отдалъ.

– Напрасно отдавалъ. Онъ могъ-бы подождать. И переписывалъ напрасно.

– Какъ-же это такъ напрасно? Не уладь я дѣло – онъ подалъ-бы ко взысканію. Вышли-бы непріятности.

– Ну, какъ онъ смѣетъ! Жидюга… Ты занимаешь такой постъ. Ты не мелкая сошка… Онъ долженъ за честь считать, что такіе люди… Ну, да все равно… Твое дѣло, – прибавила Лариса Матвѣевна, садясь. – А я зачѣмъ пришла? Давай мнѣ на расходы. Надо обѣдъ заказать.

– Душечка, я безъ копѣйки. Я ужъ и то занялъ у Захара девять рублей, чтобы уплатить сто рублей этому еврею! – воскликнулъ Изнанцевъ. – Своихъ у меня не хватило.

Лариса Матвѣевна сдѣлала удивленное лицо.

– Однако, какъ-же быть-то? – сказала она. – Вѣдь безъ обѣда нельзя… А у меня всего двугривенный.

– Нельзя-ли какъ-нибудь распорядиться, чтобы въ долгъ взяли? Вернувшись со службы, я привезу рублей пятьдесятъ и половину могу тебѣ дать.

– Какъ пятьдесятъ? Какъ половину? Это, значитъ, мнѣ двадцать пять? Да развѣ я могу быть безъ денегъ? Я завтра-же должна Лидочкѣ корсетъ купить. У ней корсетъ настолько плохъ, что даже бланжетка выпала. Наконецъ, сапоги… А обѣдъ? А мелкіе расходы? Завтра мы отдохнемъ, а послѣзавтра должны начать дѣлать визиты… Нужна карета. Да мало-ли что!

Лариса Матвѣевна такъ и сыпала словами.

– Къ послѣзавтрему я постараюсь достать денегъ, – сказалъ Изнанцевъ.

– Но сколько-же? Сколько? Вѣдь мнѣ нужно не меньше ста рублей. Да и сотней рублей я наврядъ обернусь. У насъ нѣтъ даже кое-какихъ принадлежностей костюма. У меня и у дочери… Самыхъ необходимыхъ принадлежностей.

Изнанцевъ покачалъ головой.

– Странно, что вы, проживъ въ Ниццѣ столько денегъ, не могли себѣ пріобрѣсти тамъ даже самыхъ необходимыхъ принадлежностей костюма, произнесъ онъ, тяжело вздохнувъ. – Вѣдь вы за два мѣсяца прожили больше двухъ тысячъ рублей.

Лариса Матвѣевна улыбнулась.

– Принадлежности костюма куплены, даже съ избыткомъ куплены, но онѣ тамъ остались.

– Какъ тамъ? Гдѣ тамъ?

– Боже мой, да въ Ниццѣ, въ гостиницѣ, въ пансіонѣ.

– Зачѣмъ-же это онѣ тамъ-то остались? Отчего вы ихъ съ собой не привезли?

Изнанцевъ былъ въ полномъ недоумѣніи, дѣлая эти вопросы.

Лариса Матвѣевна слезливо заморгала глазами и поднялась со стула.

– Папочка, ты меня прости. Я должна тебѣ признаться… Вѣдь съ нами случился большой грѣхъ, – заговорила она. – То-есть не грѣхъ, а какъ-бы это тебѣ сказать… большая непріятность… Но ты меня прости… – прибавила она, подошла къ мужу и поцѣловала его въ голову. – Вѣдь нашъ большой сундукъ съ вещами въ Ниццѣ въ гостиницѣ остался. Ахъ… Конечно, это легкомысліе и проклятая рулетка… Я не знаю, право, какъ тебѣ и объявить.

– Говори, говори… Я что-то предчувствую… – глухо произнесъ Изнанцевъ, вскочилъ со стула и заходилъ по комнатѣ, отирая платкомъ лысину.

Жена потупилась и сказала:

– Мы уѣхали изъ Ниццы, не заплативъ въ гостиницѣ восемьсотъ франковъ за пансіонъ.

– То-есть какъ-же это такъ не заплатили? А вещи, стало-быть, остались за долги?

– Нѣтъ, у насъ не оставляли, а мы сами ихъ оставили. Но ты не безпокойся. Вещи не пропадутъ. Стоитъ только послать Марьѣ Ларіоновнѣ восемьсотъ франковъ и на пересылку, она возьметъ ихъ въ гостиницѣ и привезетъ въ Петербургъ… Такъ мы и уговорились.

Изнанцевъ остановился ходить, развелъ руками, и у него вырвалось:

– Господи! Что-же это такое! Не только безъ часовъ, безъ золотыхъ украшеній, но даже и безъ гардероба въ Петербургъ вернулись! Ну, путешественницы!

– Ты не сердись. Вещи цѣлы… Все цѣло… – перебила его жена. – Золотыя вещи въ occasion, а сундукъ съ гардеробомъ въ гостиницѣ. Проклятое Монте-Карло виновато.

– Поѣхали нервы въ тепломъ климатѣ укрѣплять… Поѣхали на солнцѣ грѣться… Морскимъ воздухомъ дышать, – продолжалъ Изнанцевъ. – А сами…

– Рулетка противная, мерзкая… Думала: вѣдь выигрываютъ-же другіе… Передъ нами, говорятъ, какой-то русскій капитанъ тридцать тысячъ выигралъ, а съ пятифранковаго серебряка началъ. Но ты, Вольдемаръ, не тревожься. Всѣ наши вещи будутъ цѣлы… Только-бы полторы тысячи франковъ туда послать на выкупъ. Ну, самое наибольшее тысячу семьсотъ… А въ гостиницѣ вещи нужно было оставить, иначе-бы намъ не пріѣхать въ Петербургъ. Я тебѣ сейчасъ разскажу, какъ было дѣло… Чистосердечно разскажу. Присядь, Вольдемаръ, не мотайся такъ передо мной по комнатѣ. У меня голова кружится, – просила Изнанцева жена. – Сядь.

Изнанцевъ сѣлъ къ письменному столу, закурилъ папиросу, усиленно затянулся и выпустилъ большой клубъ дыма. Жена продолжала:

– Видимъ, проигрались до тла. Какъ тутъ? Закладываю брилліантовую брошку. Считаю деньги и вижу, что денегъ хватаетъ только на проѣздъ до Петербурга и то по третьему классу… Ахъ. Когда я сказала Лидочкѣ, она даже заплакала… «Скорѣй, мамаша, домой, скорѣй…» А мы въ гостиницѣ за пансіонъ восемьсотъ франковъ должны. Вѣдь не выпустятъ. Тебѣ телеграфировать, чтобъ ты прислалъ? Но за два дня передъ этимъ ты только что намъ выслалъ, и я боялась тебя тревожить.

– Тревожь, не тревожь – я все равно не могъ-бы выслать. У меня нѣтъ денегъ, – глухо сказалъ Изнанцевъ. – Я вамъ и такъ отдалъ все, что могъ.

– Мерси, папочка, мерси. Я это все цѣню… Я понимаю… Но что-же дѣлать, если эта рулетка проклятая!.. А ужъ теперь я тебѣ все, какъ на духу… Вѣдь только и переслать туда черезъ Ліонскій кредитъ на имя Марьи Ларіоновны какихъ-нибудь тысячу восемьсотъ франковъ, – сказала она, опять поднялась и опять чмокнула мужа въ лысину. – Ну, такъ вотъ… Когда я увидала, что денегъ у меня только на обратную дорогу, я и придумала такую комбинацію. О, я финансистка! Я и говорю содержательницѣ гостиницы… Прелестная эта дама мадамъ Глуаръ… Такъ и такъ, говорю, я вамъ кое-что должна и уплатила-бы, но намъ надо съѣздить въ Римъ и Неаполь на нѣсколько дней. Чтобы не обременять себя багажемъ, поѣдемъ налегкѣ, а всѣ наши вещи у васъ въ гостиницѣ оставимъ, потому что черезъ недѣлю къ вамъ опять вернемся. А насчетъ долга не безпокойтесь. Къ тому времени мужъ мнѣ вышлетъ двѣ тысячи франковъ, и я съ вами разсчитаюсь. Вы не безпокойтесь. Вы видѣли мой гардеробъ, вещей у меня и у дочери куда больше, чѣмъ на восемьсотъ франковъ. И вотъ мадамъ вамъ порука… Указываю на Марью Ларіоновну. Впрочемъ, нѣтъ, я дала хозяйкѣ двѣсти франковъ въ уплату. Я ей тысячу была должна. Ну, она поморщилась немного, но повѣрила. А я и уѣхала. Такъ вотъ надо выкупить, папочка, – закончила Лариса Матвѣевна.

Изнанцевъ тяжело дышалъ и щипалъ бороду.

– Ты, папочка, къ дровяному подрядчику обратись. Онъ долженъ тебѣ дать денегъ. Онъ не посмѣетъ не дать, – говорила Лариса Матвѣевна. – Пусть онъ вспомнитъ, какую вы дрянь вмѣсто дровъ приняли.

Изнанцевъ позвонилъ Захара и велѣлъ подать себѣ вицъ-мундиръ.

Онъ отправился на службу.

1903